Свет Санторини

Урок подходил к концу. Волнение Кристоса увеличивалось. Он тихонько оглядывался назад на главного заводилу класса, своего обидчика Гектора. Толстый курносый мальчишка из далеко не бедной семьи. Самоуверенный и жестокий он считал своим долгом унизить не имеющего возможности ответить Кристоса. И сейчас, поймав на себе затравленный взгляд, толстяк злобно сжал губы и показал кулак.

Прозвенел звонок. Дети, не слушая последних слов учителя, ринулись к выходу. Только Кристос вяло и медленно стал собирать вещи в ранец. Он знал, что как бы он не спешил – ему все равно не успеть. Если его захотели побить, то этого не миновать. Некая смиренность и невероятное терпение были присущи ему, еще не сломленному и не раздавленному, но близкому к отчаянию и полному отрешению от социума, оставаясь среди людей. Личность его в такое время будто существовала параллельно от всех остальных. В своих мечтах он раздавал удары обидчикам направо и налево. Он мог высоко подпрыгнуть и одним махом повалить их на землю. Но в реальности он всегда убегал. Закрывал рукой лицо, рыдал и просто бежал, оставляя позади крики и смех.

Предчувствуя новую беду, зная о ней наверняка, он уже сейчас был готов разрыдаться, забиться под стол. Но стоило оно того?

– Чего ты сидишь? – выходя из кабинета, спросила учительница. – Опять размечтался? Все уже по домам разбежались. Давай, иди. Нечего тут сидеть.

«Может все ей рассказать? – подумал он. – Попросить защиты? Нет. Нет. Только не так. Однажды я уже пожаловался. Было только хуже. Нет. Я все стерплю. Когда-то это должно кончиться. Придет время, я стану победителем».

Кристос тяжело вздохнул, оглядел стены класса, будто прощаясь со спокойствием, медленно побрел к выходу, волоча ранец по полу.

В глазах учительницы он был всего лишь мечтательным дурачком, не способным ответить на многие элементарные вопросы ее предмета. Он был одним из многих, в кого она вбивала знания всеми правдами и неправдами, но кого совершенно не стремилась понять.

Кристос прошел по коридору и спустился на первый этаж. Уже отсюда через открытые окна он слышал гомон многочисленных одноклассников и других, желающих поглазеть. Кристос мог бы прожить без этого, он был бы счастлив не будь в его жизни этих ситуаций. Но раз они были – теперь он был к ним готов. И пусть этого совсем-совсем не хотелось.

Он вышел на крыльцо, и толпа человек в тридцать мигом окружила его, завертела. Кристос не мог пошевелиться, зажатый со всех сторон. Его куда-то вели.

Радостно ликуя и смеясь, толпа обогнула небольшое здание школы и остановилась в тенистом дворике у сада. Дети расступились, оставляя Кристоса в центре. Кто-то вырвал у него ранец из рук. Навстречу из толпы выдвинулся пухлый Гектор.

– Ну что, навозник! – крикнул хулиган. – О чем сегодня мечтал? Расскажи.

Он ликовал, играя на публику, жадную до зрелищ в любом возрасте.

– Я не навозник, – тихо ответил Кристос, сжимая кулаки.

– Что? А кто же ты? От тебя воняет за версту. Разве нет? Ты гоняешь мулов, да? А потом в этой же одежде идешь в школу?

Толстый мальчишка сильно потел от жары и упорства, но тем не менее был бодр и горяч.

– Нет! – хрипло крикнул Кристос. – У меня есть другая одежда.

– А почему же от тебя всегда воняет? – ехидно спросил Гектор.

Кристос знал, что это ложь. Он не вонял. И многие ему об этом говорили.

В горле застыл комок, глаза затянулись пеленой слез.

– Что тебе от меня надо? – сухо, едва выдавливая слова, спросил он. – Оставьте меня в покое.

Толстяк подошел ближе и занес над ним красный кулак.

– Такие как ты не должны быть вместе со всеми.

Он сильно ударил в челюсть. Кристос упал и тут же зарыдал, обхватив голову руками.

– Ты слюнтяй, навозник, – крикнул над ним Гектор. – Трусливый и никчемный. О чем мечтаешь?

Он снова ударил его рукой по голове. Толпа зарычала, заулюлюкала. Гектор засмеялся и прижал его ногой, не давая подняться.

– Лежи на своем месте, навозник.

Он резко бросился на Кристоса и придавил его к земле всем телом, схватил руками за шею. Его красное лицо нависло над ним. Со лба капали крупные капли пота.

С ненавистью и злобой Гектор прошипел, брызгая слюной:

– Я бы удавил тебя, но что я буду делать, когда тебя не станет? Кто будет радовать нас? Правда, ребята?

Толпа загудела, засвистела…

Откуда-то послышался громкий женский голос. Дети мигом бросились в разные стороны, уносясь кто куда. Женщина кричала на непонятном языке и быстро приближалась, но Кристос уже никого не слышал. Он лежал, продолжая закрывать руками лицо. Толстяк ослабил хватку и мигом поднялся на ноги. К нему подошла женщина в соломенной шляпе и с красной сумкой на плече. Она что-то говорила и указывала на Кристоса, явно негодуя.

– А я ничего, – развел руками Гектор, нагло усмехнулся и бросился бежать.

4

– Это твое? – Света поднесла мальчику брошенный кем-то из толпы ранец. – Как ты?

Она помогла ему подняться на ноги и с жалостью осмотрела его. Неприятное ощущение наполнило ее. Она гадко выругалась вслед убегающему толстому мальчишке. Кристос хлюпал носом и, казалось, не обращал на нее никакого внимания.

– Он не поранил тебя? Молодцы какие! Толпой окружили, а! – Света натурально злилась. Кристос молчал. Он опустил глаза и смотрел в землю.

– Держи, – она отдала ему ранец. – Иди домой, мальчик. Тебя проводить?

Она смущенно усмехнулась, видя непонимание в его взгляде.

– Sorry. Where is your home? – как могла, спросила она по-английски.4

Он продолжал молчать.

– Parents? Family?5

Мальчик поднял заплаканные глаза и пристально посмотрел на нее. Но лишь на миг. Затем громко всхлипнул, схватил ранец и бросился бежать.

– Подожди! – крикнула Света, но мальчик уже скрылся за углом дома.

– Мальчишки, – вздохнула она.

«Понял ли он меня? Одно то радует, что я послужила причиной прекращения этого безобразия».

Она поправила сумку на плече и двинулась в сторону улицы, с которой так внезапно заскочила в маленький школьный дворик, услышав шум. Этот несчастный мальчик теперь не выходил из головы. За что они его так? Почему все вместе? Чем он провинился? Детская жестокость, как и радость, не знает границ, она повсеместна и, получается, одинакова всюду.

Света печально покачала головой и прошла вдоль по улочке, уходящей вверх, потом спускающейся вниз. Здесь, вдали от туристических маршрутов было тихо и безмятежно. В это время дня все городские окна были заперты ставнями, и многие местные отдыхали, предаваясь сиесте.

Она вспомнила что-то из своего школьного детства. В ее классе тоже был мальчик, которого все обижали. За худобу обзывали дистрофиком и часто после уроков не били, а скорее травили, вот так же, окружив толпой. Этот взгляд, да. Тот же самый – отрешенный, пустой, без обиды и ненависти, только с немым вопросом – «зачем?». Что стало с тем мальчишкой она не знала, да и имени его уже не помнила. Но его взгляд она зафиксировала в памяти навсегда. И сейчас, в глазах этого греческого паренька она различила то же, что видела когда-то давно, будучи в числе тех, кто окружал толпой и травил. Ей стало грустно.

Все в жизни возвращается. Она вспомнила и свои переживания, и призывы друзей, зовущих пойти с ними. Потом вечерние угрызения совести перед сном. Как бы она хотела вернуть все назад. Не участвовать в том фарсе, а повернуть все в иное русло. Помочь тому мальчику, оттолкнуть обидчиков от него и показать ему – что он в этой жизни не один. Что есть те, кто может проявить доброту и помочь ему. Ведь жизнь наверняка еще не раз явит ему свое истинное лицо, мрачное и холодное, в маске трагедии. Но она не могла поставить себя рядом с ним. Никак. Иначе, по общему определению, ее собственная судьба сплелась бы с его воедино, делая ее саму такой же жертвой жестокости большинства.

Света спустилась вниз по улице и оказалась на утесе, усеянном домами, отелями, и церквями. Этот вид создавал ощущение лицезрения какой-то затейливой инсталляции, но никак не живого города. Белые стены, синие крыши и купола нависали над кальдерой Санторини. Над глубокой темно – синей воронкой, оставшейся от некогда величественного вулкана Стронгили, взорвавшегося более трех тысяч лет назад.

Город Фира славился своими потрясающими воображение видами, спуском на мулах прямо к пристани и скоростным фуникулером. Неожиданно для себя Света оказалась среди туристических групп и в общем потоке дошла до извилистой серпантинной дорожки, напоминающей лестницу, уходящей вниз и усыпанной подсохшими на солнце мульими «яблоками».

«Оно».

Вскоре показались и мулы. Небольшое стадо вышло откуда-то со смежной улочки, подгоняемое невысоким стариком с роскошными седыми усами.

– Donkey, madam!6 – крикнул ей старик и широко улыбнулся. Вместе с тем количество вакантных мулов быстро уменьшалось. Группа англоговорящих туристов резво рассаживалась по седлам.

– Какие же это «данки»? – ухмыльнулась Света, удивляясь своей дотошности. Но слова «мул» по-английски она не знала. – Окей, «данки», так «данки».

– How much?7 – спросила она, подойдя к старику.

– Five euro.8

– Окей, – улыбнулась она и достала купюру. Старик схватил ее и быстро исчез.

«Куда это он? Решил убежать с деньгами?»

Легкое волнение на миг затуманило разум, но старик вскоре появился с вычищенным и холеным животным, широко улыбаясь и глядя прямо в глаза.

– It’s for you. Good!9 – продолжал добродушно скалиться старик. Он помог ей забраться в седло, взял мула под уздцы и двинулся по тропинке вниз, размахивая кнутом. Остальные животные с восседающими на них то ли англичанами, то ли американцами также двинулись в путь. Старик что-то напевал, поглядывая по сторонам, не забывая подгонять всех, кто задумался на поворотах. Несмотря на проступающий через рубашку пот и солидный возраст, было видно, что работа радовала его. Он казался счастливым. Так мог бы выглядеть человек, уверенный, что находится на своем месте. Света порадовалась своим мыслям.

Под крики и смех англичан, под песню погонщика, Света благополучно добралась верхом до конца и, улыбаясь, поблагодарила старика. Ощущение спуска на постоянно поскальзывающемся животном, идущем мерно и поступательно, оказалось просто потрясающим. Это была самая настоящая романтика, доступная всем тем, кто просто ее пожелает.

Света остановилась только возле причала, любуясь двухмачтовым парусником. На палубе суетились два матроса, что-то таскали и перекладывали.

Она поняла, что совсем уже не злится на Машку, что готова принять ее такой, какая она есть. Ведь она понимала – несмотря на всю показную уверенность в себе, на так называемую стервозность – Маша такой же запутавшийся человек, как и она сама. Как и все остальные вокруг. Такая же жертва современности, желающая познать то, что в принципе совершенно не нужно в жизни.

«Тогда, что же нужно? Куда стремиться? Чему радоваться? Неужели достаточно всего лишь отдаться воле случая?»

– Случай – прямой потомок твоих настоящих деяний, – сказала она тихо вслух. Эта фраза давно сидела в голове, взятая непонятно откуда. Она давно знала и верила, что просто так ничего не бывает. Что если жизнь и дает какой-то шанс, то его прежде нужно заслужить. Нет, отдаться воле случая – это было бы неправильно. Волю необходимо воспитывать. Ведь случай, как и воля – у каждого свои. И пусть случай имеет свою волю, согласно известному выражению. Но если пустить все на самотек, никакая воля развиться не сможет, и сам случай затухнет и никогда не настанет. Не будет искры.

Она покачала головой и задорно улыбнулась сама себе. Затем глубоко вздохнула, закрыла глаза, подставляя лицо солнцу и пошла в сторону станции фуникулера. Мимо милых кафе и таверн, столетних домов, построенных прямо в скале. Со всех сторон слышались голоса и смех, крики детей и плеск воды. Вдалеке протяжно прогудел круизный лайнер, а чайки с писком бросались в воду, завидев легкую добычу.

«А ведь Машка вряд ли пойдет сюда днем. Да и вряд ли она захочет оценить всю эту красоту, странную, будто застывшую в безвременье, жизнь. Здесь смешалось все: погонщики мулов-ослов, старые дома, парусники, древние скалы, современные технологии в лице фуникулера, катеров и яхт, толпа, галдящая на многих языках и наречиях. Разные и такие похожие друг на друга люди со всех концов Земли примчались сюда в поисках чего-то своего. Того, что невозможно не впустить в жизнь.

Она заплатила и прошла к платформе. Кроме нее на посадку никого не было. Света зашла в кабинку и автоматические двери закрылись. Она понеслась ввысь на большой скорости в стеклянной полусфере, оставляя позади Меса Ялос, пристань города Фира.

5

Кристос бежал так далеко и так долго, как это обычно бывало. Он перепрыгивал через камни и расщелины в скале, несся по самому краю утеса. Его движения были выверены и слажены. Рискуя в любой момент сорваться вниз с огромной высоты, он продолжал свой неистовый мальчишеский бег, стремясь обогнать ветер, победить его, оставить позади. Как все плохое, что было сегодня. Слезы давно высохли, оставив едва заметные разводы на пыльных щеках, все обиды и мимолетная злоба на одноклассников сгинули прочь. Он выбросил их из себя.

Теперь он просто бежал, обогнав плохое и ветер, позабыв обо всем и отдавшись скорости целиком. Сейчас он был самим собой. Настоящим коренным жителем Фиры. Он сам, его отец, дед, отец деда. Испокон веков его семья жила здесь. Эти скалы, море, даже жгучее солнце и порывистый ветер – все было его стихией, его домом.

Кристос ловко перепрыгнул очередную расщелину и остановился, переводя дыхание. Здесь он скинул с плеч ранец и положил на землю. Он подошел к самому краю утеса и присел, потом спустил одну ногу и встал на выступ. Затем вторую. Вскоре он уже совсем висел на скале, держался за камни и медленно спускался вниз. Он знал, и это знание не подводило никогда, здесь его никто не найдет.

Уверенно встав ногами на широкий выступ, он отпустил руки и прошел вдоль утеса, спускаясь все ниже, до неглубокой выемки, способной разместить в себе десяток таких же мальчиков. Грот. Солнце было по правую руку и висело довольно высоко. Но скоро оно спрячется за скалой, тогда станет прохладно. Кристос сел на камень и вытянул ноги. Он подставил светилу лицо и зажмурился, широко улыбаясь. В такие моменты он был счастлив. Среди шума ветра и далекого плеска волн, среди пролетающих совсем рядом чаек – он был свободен. Он летал. Он мог мечтать бесконечно долго, не боясь чужих насмешек и бессмысленных упреков. И он делал это.

В своих грезах мальчик плыл на белом корабле по морю бесконечно далеко, к горизонту. Туда, где лишь он и его желания. Туда, где не было ни Гектора, ни учителей. Куда он мог забрать только дедушку.

Неожиданно для себя Кристос вспомнил ту женщину, что помогла ему подняться с земли. Он открыл глаза, отвернулся от солнца и недовольно насупился. Ее лицо. Что она говорила? Ему стало стыдно, что он не поблагодарил ее. Она подала ему вещи, прогнала обидчиков. Но что она говорила? Кто она?

Кристос помнил, чему учила мама, а потом и дед. Всегда нужно быть вежливым. Никогда не забывать благодарность, а еще лучше – отплатить сполна. Главное стремление в жизни человека, как когда-то усвоил Кристос, это сделать больше добра, чем сделали тебе. Это был один из смыслов его настоящей маленькой жизни.

Лицо женщины, ее обеспокоенные глаза не выходили из головы мальчика. Он встал и недовольно хмыкнул. Потом в сердцах пнул мелкие камушки в сторону обрыва. Что-то нужно было делать. Но что? Ведь он был так расстроен тогда, он плакал. Что он мог ей сказать? Ведь ему было очень стыдно, что люди видят его неудачу, его унижение. Он снова опустился на камень и задумчиво посмотрел на стену слева от себя, на изображение мула. Кристос ясно помнил тот день, когда его нарисовал. Это был последний раз, когда он касался углем стены.

Было это год или два назад. В тот день он долго не выходил из своего грота, увлеченно рисуя. Лишь под вечер, когда солнце уже клонилось к закату, поднялся на скалу и медленно побрел домой. Дед, необычайно обеспокоенный, спешил навстречу.

– Кристос, мальчик, – запыхавшись, сказал Андреас. – Пошли скорее.

– Что случилось, деда? Ты зачем бежал?

Но старик больше не проронил ни слова до самого дома. Лишь крепко, до боли, сжимал руку внука и тянул за собой. Когда дверь была заперта, а сам мальчик сел на кровати напротив, Андреас рассказал ему, что его родителей больше нет.

Позже он узнал, что мама с папой погибли в автомобильной катастрофе, но тогда, после слов деда, он проревел несколько дней кряду, не желая мириться с действительностью и не слушая ничего и никого.

С тех пор минуло время, и восьмилетний мальчик уже хорошо понимал, что смерть всегда ходит рядом. Она где-то здесь. Просто мы ее не видим. И она ждет. Каким-то чутьем он осознал это и принял спокойно, так, как мог это сделать только человек его возраста. Правда, для себя все же Кристос окончательно не решил – как он отреагирует, случись что с дедом. Терять его он совсем не хотел. И к пониманию о неизбежности смерти прибавлялось огромное нежелание думать о будущем. Вплоть до полного отрицания.

В свои годы он вел своеобразную философскую линию, но, естественно, этого не понимал. Для него, как и для большинства детей жизнь могла протекать без лишних мыслей, если не считать покорного принятия смерти. Но ведь беззаботной его жизнь не была, и думать все-таки приходилось. Думать и выдумывать. В отличие от других детей, он уже мог сказать – что для него правда, а что вымысел.

Правдой был мир, где он победитель. Вымыслом казался весь суровый обиход реальности. Там, где он плачет от невозможности понять обидчиков, он быть не хочет, а там, где стоит у штурвала корабля – находится всегда. Пусть, конечно, все это на самом деле наоборот. Но он знал – все изменится. И произойдет это не в каком-то там будущем, нет. Это произойдет прямо здесь и сейчас. И будет всегда.

Он будет сидеть так же на камне и представлять себе печали и беды других людей, их радости, переживания. И тогда он точно сможет сделать много добра. Он сумеет помочь и дать совет. Будет способен протянуть руку и тоже поднять чей-нибудь ранец, брошенный хулиганами в пыль. Он сумеет рассказать другим людям – как не нужно поступать, чтобы другим было плохо. Он поведает много дивных историй и нарисует невообразимое количество чудесных рисунков. Кристос это знал. Потому что именно сейчас, в этот самый момент, все уже было так.

Из мыслей вырвала новая тревога. Он отвел глаза от изображенного на стене мула и посмотрел в сторону горизонта. Солнце медленно пряталось за скалу, оставляя освещенной лишь половину гротика. Какое-то гнетущее чувство зашевелилось в груди. Нечто неприятное и нежданное.

Мальчик поднялся на ноги и прошелся взад-вперед.

«Нет, – думал он, – ничего плохого нет и быть не может».

«Все хорошо. Скоро я пойду к деду, и буду водить мулов с туристами. Стану поить и кормить уставших. Все, как всегда. Потом, только солнце усядется, мы разведем всех по стойлам, а сами отправимся в таверну старика Влассиса. И под его шепелявую болтовню будем ужинать. Дед как обычно выпьет стакан-два вина, а я могу рассчитывать на апельсиновый сок и питу. После мы медленно пойдем к дому. Узкими улочками, мимо шумных отелей и уютных таверн, ресторанов и уличных кафе. Мы пойдем домой, минуя смешливые толпы и влюбленные пары, любопытные взгляды и лучезарные улыбки. Мы будем вдыхать ароматы ночи – цветущую магнолию и дым от печей.

Как хорошо, когда везде слышен смех. Когда, даже засыпая, слышишь его и знаешь, что все хорошо. Потому что, когда люди смеются – им хорошо, а если хорошо даже одному человеку, значит хорошо всем. Дед ворчит на шарканье ног по крыше. Но мне это нравится. Я люблю ощущение, что рядом всегда кто-то есть».

Кристос все же смог прогнать тревогу из сердца и решил немедля покинуть гротик. Он предполагал, что, когда увидит деда, ему станет намного спокойней. Ведь тот всегда умел обосновать любые беспокойства и свести их на нет.

Мальчик взобрался по скале, как обычно рискуя сорваться вниз и пропасть навсегда, поднял свой ранец, повесил на плечи и быстрым шагом направился к городу. Было бы неплохо, думал он, встретить ту иностранку и поблагодарить ее. Кто знает, где она сейчас?

Солнце медленно клонилось к закату, а ветер становился злее. Он бил в лицо и словно преграждал путь мальчику. Будто твердил, завывая в ушах: «Не ходи никуда, не ходи». От того немыслимая тревога становилась сильнее, а Кристос ускорял шаг.

6

Света села в машину и включила радио. Из динамиков полилась энергичная местная композиция. Что-то ритмичное и сугубо этническое. Греческий колорит. Музыка в комплект к гомону улочек, яркому солнцу, красивым домам и бирюзовому морю. Неотъемлемое приложение к запаху мяса на гриле и вкусу вина.

Действительно. В открытое окно машины откуда-то прилетел запах еды и напомнил о голоде. Она не ела с завтрака. А сейчас – Света посмотрела на часы – без четверти три. Она пожала плечами, вытащила ключ из замка зажигания и открыла дверь. Здорово, когда никто не ограничивает, не говорит, что делать. Можно просто взять и передумать уезжать. Пойти и усесться в каком-нибудь ресторанчике с видом на кальдеру и заказать себе уйму блюд, да или просто залезть на утес и загорать.

Но чего она хотела сейчас?

Пробираясь узкими переулками в сторону кальдеры, Света начала осознавать, что одна. Среди множества лиц и звуков, среди сотен людей, окружающих ее, она одна. Никто не зовет с собой и не нужно самой никого звать. Нет диктата чужой воли, просьб, предложений. Как же она отвыкла от этого.

В Москве, где-то там, оставалось все. Работа в постоянном непрекращающемся ритме. «Любимый» офис, «родной» коллектив. Отчетность, документация, счета. Потом недолгий вечерний отдых в прекрасно обставленной, но такой пустой квартире. Сон. Бессмысленные выходные в прогулках с подругами или за просмотром телека. Наконец, хождения на свидания без перспектив развития отношений. И где во всем этом смысл?

«Дом все же надо любить». Ощущение прозрения нахлынуло на нее, и она искренне улыбалась, не обращая ни на что внимания. Она словно плыла, а не шла вдоль низких домов по брусчатке узкой улочки. Обратно, к виду на море. Туда, где ветер так свеж, а об остальном можно забыть. Потерять связь с миром, оставить хоть на время то, что так не привлекает и настолько далеко от истинных устремлений.

Света остановилась на перекрестке средь потока людей, машинально оттолкнула от себя зазевавшегося старичка в белой шляпе на макушке и шортах на худых загорелых ногах, в расстегнутой красной рубахе и с маленьким фотоаппаратом в руке. Затем пошла дальше, минуя уютный мандариновый сад. Это место, его запах. Она действительно не ожидала сделать для себя такое открытие. Санторини. Еще неделю назад для нее это было только название. Кто бы мог словами передать все это?

«Ну, есть в Эгейском море маленькая группа островов на юге Киклад, – думала она, – ну был тут некогда огромный вулкан. Ну и что? Сколько еще таких мест на Земле? Затерянные на фоне материков и массовых направлений эти уголки являют собой сущее очарование».

Она должна поблагодарить Машу, да. Ведь именно та притащила ее сюда. Каким-то образом ей это удалось. Свете было невдомек. Взбалмошная, энергичная, если не сказать гиперактивная, Маша была полной ее противоположностью. Лишенная рассудительности, вечно ищущая приключений, она всегда была для Светы самой далекой подругой. И вот сейчас они вместе. Наверное, это тот самый случай. В нужное время, в нужном месте встретились два одиночества.

Света прошла по улочке вдоль кальдеры и свернула в первый попавшийся ресторанчик, заманивающий тенью и тихой музыкой. Здесь было уютно и прохладно. Палящее снаружи солнце хоть и радовало после дождливой московской погоды, но все же на сегодня его уже было предостаточно.

Слегка сонный улыбчивый официант быстро принял заказ и скрылся из виду. Помимо нее в заведении сидела молодая пара. Он – кудрявый, с короткой бородой. Обгоревший нос, солнечные очки. Слегка замороченный на вид. Она красивая брюнетка с лучезарным взглядом и доброй улыбкой.

Ожидая заказ, Света задумалась, тайком разглядывая их. Кто они? Кем могут быть? Она хотела пофантазировать, но дать им конкретную характеристику на вид не могла. Даже начать с национальности.

«Похожи на итальянцев, а может восточная Европа? Поляки? Нет. Точно южане, загорелые. Она такая жгучая, а он кудрявый и носатый, хоть и светлый. А могут быть и французы. Пожалуй. А чем занимаются в жизни? Она, допустим, архитектор или художник. Это можно предположить по мечтательному взгляду. Возможно, она пишет в свободное время пейзажи. Или портреты. Непременно маслом. Не может обладательница такого лица быть слугой отчетов и цифр. Как, к примеру, я. Уж слишком она одухотворена. Но довольно. А он? Он, кажется, музыкант. Улыбка робкая, но искренняя. Может быть, пишет музыку и стихи, поет на улице, а вечерами играет в джаз-баре на фортепиано. А после, ночью, он пишет роман. Свой искренний порыв души помочь людям. Он жаждет творчества, как и она…»