Дневник Ихтика

23.9.2002

Я вспоминаю девочку, с которой я познакомился в клубе практической психологии. 16-летняя Анжелика на втором этаже Гостиного двора, под аккомпанемент саксофониста нехотя говорила мне, что дети для родителей – инвестиции в будущее и так в этом роде. Что в большинстве они заботятся о благополучии своей старости, а не о счастье детей. Но не бывать мне дельцом или служащим! Мои родители – мещане.

14 сентября 2002 г., поздний вечер

Брожу по комнатам своего дома, машинально включаю телевизор; там молодая высокая девушка стоит в полный рост перед камерой и, рассказывая о погоде, положительно не знает, куда при этом деть свои руки с длинными холодными пальцами.

Сижу же и жду гостей. Вечер. Когда родители уезжают, я устраиваю на своей квартире сборища, называемые заседаниями литературного клуба. Даже даю объявления в газетах о таковом. М-да… А раньше просто собирались со старыми друзьями и пьянствовали. Не знаю, может, это ново для меня и поэтому я это делаю, но я когда-нибудь так-таки разочаруюсь в этих девочках с филфака и запрусь опять в своей конуре.

В квартирах все разбредаются по своим углам и занимаются

ничем

каждый своим делом, по возможности интимным и необременительным.

Все квартиры пахнут по-разному.

18 сентября 2002 г.

Я в последнее время часто записываю свои мысли… Мне просто жалко их так упускать, почему-то они имеют особенность не возвращаться. Я много общаюсь, но ведь это тоже эфемерно. Поэтому будет просто преступно, если не фиксировать ценные мысли. Это похоже на университетскую жизнь: профессор читает лекции, а когда заканчивается семестр он выпускает эти лекции отдельной книжечкой, чтобы они стали доступны широкому кругу читателей.

На меня нашла такая охрененная грусть… Зачем-то взял у одногруппника компашку татарского певца Салавата Фатхетдинова, оседлавшего "коня жизни" (ғүмер атын эйәрләне). Ничего не хочется, всё уже противно. Спать тоже не охота, знаю, что буду лежать ворочаться, не могу допустить такой растраты. Я – натуральный вампир: в миллионный раз уже, наверное, раскрываю свой раскладной диванчик как гроб, ложусь в него днём, ближе к полночи встаю, собираю диванчик и начинаю бодрствовать. Вспомнил про этого певца, включил наушники, зажмурился, а там песня про маму. Я – гадкий утёнок, чужой среди своих. Неприкаянный и несчастный. В меня впиталось это с молоком матери, каждое утро моего детства начиналось с этих мотивов, с этих слов, на моём родном языке. Эфирҙа, Башҡортостан даүләт радиоһы. Өфө ваҡыты һигеҙ сәғәт биш минут, а хәҙер һауа торошон тыңлағыҙ. Певец пел о своей маме, о том, что он её похоронил. Он вспоминал своё детство и её в нём, эту природу. Боже, это так знакомо для меня, я ведь тоже детство своё в деревне провёл. Сразу вспомнил, как хоронили бабушку. Это было так обычно. Она жила у своей дочери, у моей тёти, получается. Это последний год её жизни, а до этого всё время у себя в своей квартире, я часто заходил к ней попить чаю, послушать её разговоры. Часто я был пьян, она замечала, но никогда моим родственникам об этом не говорила. Она у меня была довольно продвинутая бабушка, кажется, старость нисколько не повлияла на неё. Она даже порой давала мне довольно мудрые советы относительно девушек. У неё была однокомнатная квартира. Один раз я спросил её, что же она делает здесь целыми днями одна? Ничего особенного, как все: чай в 5 утра, намаз (мусульманская молитва) 5 раз в сутки, телевизор, все эти всевозможные телесериалы. Как она радовалась, когда я настроил её телевизор и появилось много новых каналов. Она умерла 25 августа 2002 г., ей было 87 лет. Собралось куча родственников, даже из других областей приезжали, большинство я не знал. По мусульманским обычаям, женщинам запрещается осквернять усопших своим присутствием и вообще наступать на кладбищенскую землю. Это тоже было для меня как-то странно, грустные и старые мужчины, мулла в тюбетейке, просящий работников муниципальной ритуальной службы класть тело на землю (из земли вышли и в землю войдем), а гроб уберите, не нужен. Мне было как-то безразлично, когда я узнал о её смерти, но вот сейчас почему-то я как-то по-другому понял всю печальность этого. А как я ругал все эти нелепые средневековые обряды, как я пытался не участвовать в этих пошлых трапезах по поводу кончины и прочее. Все же вокруг шипели на меня, что так нужно, что это священный обычай, пожилые тётьки слишком косо на меня смотрели, я знал, что это опасно, но почему-то я противился. Я представляю сейчас себе этот обычный панельный дом. Её. Ведь там живут обычные люди, они ходят грустные-грустные, все заплесневелые. Вот так по очереди будем хоронить друг друга. Мулла сказал, что мужчина это көтөүсе, т.е. пастух, своей женщины и детей.

Бетонные коробочки-дома, в квартирах живут, а где-то молодой пробирается в лесу, он не думает ни о чём таком. Ничего такого. Просто одна и та же старуха-бомж, я её уже узнаю при встрече. Не получается ведь жить эту нежить не тужить. Всё суета, получается, как ни крути.

Усыпляюще действует на людей однообразно-монотонная архитектурная среда.

23.9.02 01:49

Устал читать воспоминания современников о Чехове. Ломит спину от сидения в кресле. Пошёл на цыпочках по квартире. У меня какой-то врождённый страх по ночам: всё время боюсь разбудить кого-нибудь, а в особенности маму. Протекаю в зал, прикрываю за собой дверь. Мелькнул кадр из вчерашней субботней ночи: я, как сейчас, закрываю дверь, на краю дивана сидит какая-то девушка – мы подцепили их на улице с другом. Друг в моей комнате с другой сидит в интернете, только потом я случайно узнаю, что кто-то выходил в интернет, да так и оставил его не выключенным, сколько денег накапало! Картинка промелькнула, я уже сажусь на корточки на холодный бетонный линолеумный пол. Безошибочно попадаю пальцем в кнопку включения телевизора. Комната озаряется постепенным светом, шипение. Да, думаю я, ведь так поздно ни один канал не показывает, однако – два живых всё же нашлось: фильм про вампиров и большой теннис. Оставляю большой теннис, т.к. картинка на нём лучше и не шипит. Какие-то совершенно незнакомые молодые и здоровые два парня. Идёт первый сет. Диктор нейтральным голосом сообщает, что скорость полёта мяча составляет 124 километра в час. При каждом удачном моменте (и вновь ошибается испанский теннисист!) комментаторы оживляются, камера показывает болельщиков. Трибуны едва заполнены. При особых моментах болельщики, какие есть, дружно встают и хлопают. Камера наезжает крупным планом на некоторые лица. Описывать не буду, – они счастливы. Потом показывают теннисиста, не спеша помахивая ракеткой, идущего отдыхать от сетки на скамейку. Он только что выиграл сет. Вот он идёт, покидая теннисный корт, на его лице некоторое даже превосходство, он снисходительно смотрит на аплодисменты болельщиков. Дикторы единодушно хвалят его, говорят что-то про "кубка кубков". Это теннисная идиллия. Совершенно механически, по привычке мои пальцы тянуться к панели и переключают на другой канал. Цветной мир мигом рухнул, шипение здесь, шипение там и так до конца по всем кнопкам. Выключаю ящик. В темноте беру путь на кухню, и у меня выражение лица такое же, как у того теннисиста. Я никогда не любил спорт.

На кухне я открываю крышку чайника. Там воды мало, но хватит. Вдруг у меня возникает идея записать это сейчас же. А, может, не надо, ничего ведь особенного. Я зажигаю газ, сую спичку в рот и иду в свою комнату. Сажусь за компьютер, и пишу: «Чай пьёшь – однако, гора идёшь, чай не пьёшь – равнина, однако, падаешь. Вот так, – сказал бедняк». А теперь, в самом деле, пойду пить свой чай и, может быть, поем картошку с мясом и вареньем, если осталось, как какой-нибудь швед.

25 сентября 2002 г.

Земка. С Земфирой я познакомился месяц назад. Дело в том, что мы с моим другом затеяли записывать компашки с надиктованными нами литературными произведениями. И я как раз в тот момент размещал в газете "Из рук в руки" объявление о продаже моих армейских берцев, оставшихся у меня с военных сборов. И взял да и подал ещё одно объявление, мол, вот учреждается литературный клуб, всех, кто хочет озвучивать – милости просим. Откликнулись двое, среди них и упомянутая Земфира. Студентка второго курса БашГУ факультета русской филологии. Мы с ней говорили раза три по телефону о литературе, о том, что это хорошая такая наша затея, что у неё – жалко – нет компьютера и всё такое. Мне показалось, что она довольно начитанная особа для своих лет.

Пару раз, когда родители уезжали в сад, я устраивал у себя на дому так называемые заседания этого литературного клуба. Приглашал туда всех, кого я знал, всех, кто любил мыслить, ну, вы понимаете. В том числе и Земфиру с её подружкой. Она пропустила два заседания, а потом я перестал ей звонить. Проснулся сегодня после обеда, так как всю ночь читал письма и воспоминания о Чехове, был очень удивлён тем, как моя комната озарилась солнечным светом. Как красиво и радостно мне стало вдруг, и я решил для себя: сейчас осень, в этот солнечный день обязательно нужно погулять с каким-нибудь хорошим человеком, попинать листья… Я, описавший свой город, те места, где можно погулять, где красиво, собиравший их у других… Я не могу просто пропустить такой день. Я взял свою тетрадку с телефонами и начал листать. Пробовал звонить разным людям. Думалось, а как же поступают те, кто знают, что жить вот только сегодня последний день, они ведь тоже листают что-то или нет? Или я совсем не думал об этом, не знаю. У меня нездоровая фантазия и вообще, половина моей жизни придумана мной самим. Может, это из-за огромной требовательности к себе и миру, не знаю. У меня в последнее время любимое выражение "не знаю". Ну, так вот, я позвонил ей, она опять как всегда своим капризным тоном сказала "нет", я сказал "о'кей". Тут она почему-то передумала и согласилась. Прождал её на остановке полчаса, обнаружил в ней очень закомплексованную девочку, которую жалко. Она как бы жалась ко мне, мы гуляли в Юбилейном парке, что на Аграрном Университете, так как ближе к моему институту, я хотел затащить её на лекцию, но там всё отменили. Потом я жалел, что вообще с ней встретился, вернее о том, что она такая забитая. Потом она увлекла меня в Сипайлово, мы сидели на скамейке в аквапарке, было темно и холодно. Вокруг матерились подростки. Она хорошая девочка (18 лет), любит литературу, хочет быть вечной студенткой в Москве или Питере. У неё свой мир. Но господи, как же я устал. Интернет отнимает у меня много времени, бесплодные разговоры, ненужные люди… Земка. Она просила так называть её вкратце. Трогательно. Она вообразила, что я чего-то хочу такого из области "парень-девушка", наивный ребёнок. А мне так безразличны все люди…

Никак не могу решить для себя один вопрос. Страдания и прочие трудности – это благо или нет? Для развития. Может, уйти от суетного мира. Но тогда я "отойду от дел", отстану от жизни, вообще не смогу понимать мир и его обитателей. Или наоборот, уйдя от суеты, пойму главное. Не поняв малого, не поймёшь и большого, или наоборот? Постойте, господа! А нафиг мне мир-то, ведь он-то мне и не нужен. Отец хочет устроить меня на работу в какую-то газетёнку, а я, нахал, думаю такие мысли: гоняться за жалкими новостями этого дрянного города о каких-то лицемерах, которые наживаются на тупом простом населении. Будешь делать репортажи из Курултая, нашего Законодательного Собрания то бишь. Да хоть из ГосДумы, херня всё это. Не было справедливости никогда на земле и не будет. Не люблю я такие игры, вообще не люблю выбирать из двух зол. Не для этого я родился, я хочу жить для вечности, а не для каких-то других людей. Чего я хочу? Хочу домик свой собственный, чтоб меня никто не мог потревожить, чуть-чуть еды чтоб не сдохнуть от голода, компьютер и всё. Больше ничего. Пока я ещё окончательно не послал всё куда подальше, так от меня будет больше пользы. Хотя, нет, ведь всем интереснее, когда я живу среди них, это уже что-то новенькое, новые неиспытанные чувства и всё такое, клоун. Чёрта с два. Я уже в книгах начал разочаровываться, это диагноз. Но я рад. Кто бы мне сказал что-н. обо мне, просто хочется, я знаю, что субъективность и проч. Взгляд со стороны. М-да… Неужели я и вправду больной.

26.9.02 08:35

Ночь читал Чехова. Сейчас утро. Отец гладит рубашку на работу тихо, чтоб не разбудить мать. Я спрашиваю его насчёт Малого Национального Театра, куда именно он переехал. Потом выключаю свет в своей комнате, раздвигаю шторы и, как обычно, долго смотрю в окно на спешащих утренних прохожих. Всё время какая-нибудь мысль хочет зацепиться и остаться, этакая борьба за выживаемость мыслей. Например, думаю так: вот мужчина с портфелем лет 40, наверное, какой-нибудь чиновник. Нравится ему его работа, кого он оставил дома, где он ходил, побывал за всю свою жизнь, с какими людьми общался? Потом начинается самопроизвольная дедукция и экстраполяция на весь мир и т.д. Я тут же отметаю мысли, говорю себе: не думай, просто смотри и всё. Созерцание, чистое, без всяких там. Но нифига не получается так. Проезжает модный автомобиль, за рулём молоденький парнишка, у меня даже озноб по коже, чувствую, что сейчас начнётся и отворачиваюсь, чтобы не травить себя. А вот думаю, надо бы поменьше на выходных в маршрутках в окна глазеть, чтоб не захотелось самому тоже. Идёшь по улице, девушка тащит своего сильно пьяного парня, что-то ему говорит, смеётся и сейчас же сердится, а тебе хочется быть на его месте. Нет, определённо лучше не выходить на улицу в вечер выходного. Иначе буду выглядеть как та барышня, спрашивающая капризным голосом в магазине консервированный горошек, в то время как в субботний вечер спрашивают только водку, сигареты и презервативы. Мне не нравится утро. Всё так архаично серьёзно, а вот к ночи совсем всё по-другому, шатко, я бы сказал. Сумеречный я человек.

И что я сделал днём? Набрал случайный телефонный номер и спросил, как варить клейстер для утепления окон. А что мне ещё оставалось делать – никто из домашних не знал, как он изготавливается…

суббота, 28 сентября 2002 г.

Всегда в выходные меня тянет к людям, хотя в будни всегда даю себе слово, что эти два дня посвящу себе.

Вот ещё. Опять начал названивать по случайным номерам в поисках чего-то невероятного. Случайности, конечно. Или выглянешь посреди ночи с балкона, вычислишь по справочнику телефоны тех одиноких окон-островков света в серой стене дома; чем это кто-то там сейчас занимается, может, как и я, скучают в одиночестве, ведь все нормальные люди спят в это время. 95% руды дерьма и только иногда проблески чего-то доброго. Все люди какие-то злые, недоброжелательные, агрессивные. Ужасно. Только испортил себе всё настроение. Такие штуки меня портят. Единственное, что утешает, это те несколько людей, которых я таким образом нашёл.

воскресенье, 29 сентября 2002 г.

Вчера решил хоть один выходной провести один наедине с собой, но в первом часу ночи звонит она откуда-то, с какой-то хаты, с какой-то попойки. 27 человек в однокомнатной квартире, я бы тоже убежал. Приехала она со своей подружкой, которая живёт с ней в комнате. Много пили всего. Пошли к Азаму в гости, пили и у него, поспали до утра, я думал привычные мысли, дрожа на остановке. О том, что это последний раз, о том, что каждое животное печально после соития. Стоит жить ради этого: сонный и оттого острее чувствующий, что живу, раскачивающаяся походка, мимо одинокие авто. Смех и пара оригинальных фраз вдогонку в салон увозящего девиц маршрутного такси, воздушный поцелуй через стекло, запах солярки. Иду матросом, шаркающим и раскачивающимся. Шарю в карманах, нащупываю презерватив, начинаю надувать его, довольно внушительного размера, конец закручиваю в узел, небрежным жестом отпускаю лететь. Прыгая по асфальту, он летит быстрее. Я улыбаюсь, ни о чём не думаю уже. Утро слишком раннее, одинокие прохожие – не толпа.

Сплю, забыв о том, что договорился с другой девушкой о встрече. Она звонит в дверь настойчиво, сердце колотится, натягиваю не те штаны, выхожу "по голый торец". Я познакомился с ней в интернете. Потом я ей звонил, но она почему-то внесла меня в чёрный список. Я решил отомстить. Никогда ещё от меня не отделывались первыми. "В реале" мы увиделись с ней впервые. Потом удивляли друг друга, говоря, что представляли совсем по-другому. Я напоил её сонным чаем. Забавляла скудость кухонных припасов. Теперь меня такие вещи только веселят, какое-то особое удовольствие говорить те вещи, о которых все знают, но никто не говорит. Мы играли в числа, отгадывали друг у друга трёхзначный секрет. Я нагрузил её компашками, заразил Говорилкой, которая читает электронные тексты человеческим голосом. Она ознакамливалась с содержанием моего компьютера: ей показал, какие удивительные у меня есть картинки, тексты и письма… Фотографии тех людей, с кем мне довелось когда-то общаться в сети. В её глазах было что-то доброе, понимающее. Мы очень хорошо понимали друг друга, у нас не было противоречий, да они нам и не нужны были, но только мы об этом не знали. Одним словом, зубчики её шестерён тютелька в тютельку подходили к моим. Её звали не скажу как. Длинные пепельные волосы, большие губы, нос с горбинкой. Потом мы целовались, обнимались. Всё кончилось тем самым. Я никак не подозревал в ней столько страсти. На остановке, когда я её провожал, нам было стыдно смотреть друг другу в глаза. Умная девушка, хорошая. Мне кажется, мы с ней хорошо поладим, долго будем дружить. Всю жизнь. Мы подходим друг другу.

01 октября 2002 г.

Я насоздавал кучу клубов в интернете и в реале. Стихотворный, уфимский, философский, литературный, о грусти. Мне уже трудно со всем этим справляться. Нужно отстраняться. Это начинает становиться похоже на то бесполезное общение с бесполезными людьми, когда начинаешь слишком много общаться.

Раньше я никак не мог понять, почему правители не прислушивались к своей интеллигенции. Теперь я их прекрасно понимаю. Я как модератор руковожу всеми этими клубами, в которых очень много более достойных меня людей и старших. Всё так серьёзно, а вот сам основатель и реализатор совсем юн и не опытен. В моих руках немыслимые полномочия. Находится множество умников, которые начинают советовать всё подряд, о том, что нужно улучшить и т.д. Советы бесспорно полезные, но их так много. Причём, идёт безостановочное обсуждение моих действий и вообще меня, это мучительно. Лучше бы я этого совсем ничего не затевал и не слышал, был бы спокоен, а так хожу всё время расстроенный и ничего не хочется делать, ужас. Скоро я перестал прислушиваться к "писку" моих подписчиков и мне это понравилось, т.к. я почувствовал, как они от этого нервничают и беспокоятся. Я почувствовал власть. И считаю сейчас, что это абсолютная утопия надеяться, что правители когда-нибудь будут прислушиваться к философам.

4.10.02 04:57

У меня в семье все работают, кроме меня. Сестра устроилась юристом в какую-то контору по недвижимости, один я – нахлебник и радикальный лентяй. Но хорошо-то как! Целый день никого дома нет, как это хорошо.

Я вот всё думаю над словами матери о том, что если я рассчитываю так всю жизнь с книжками и с компьютером просидеть, то я глубоко заблуждаюсь, что у меня это не получится. Она часто так говорит, заглядывая в мою комнату. Мы в семье уже привыкли к ней и специально стараемся сделать так, чтобы она не думала, что кому-то из нас хорошо, потому что ей-то от этого становится очень плохо.

На самом деле, дело не в том, что я кому-то в тягость. Мне кажется, что тут, всё-таки, присутствует что-то из области садизма. Есть потребность такая у человека, чтобы хоть кто-то от него зависел. Помню, когда я был маленький, в нашем городском парке, куда меня часто водили родители, была моя любимая карусель. В виде разных животных, на которых нужно было залезать. И билетёром на этой карусели работал старик, я его ненавидел вот за что. Он всегда задерживал нас детей, не пускал за ограду, тогда как на соседних каруселях тётя пускала. Это было так здорово стоять за оградой и с завистью смотреть на других детишек, которые, счастливые, проносились мимо и, смотря на тебя свысока, были горды этим и всё это было здорово. Но мерзкий старик специально не давал нам, хотя это было совершенно безопасно и излишне. Потом он рассаживал каждого ребёнка на карусели по очереди и не давал, чтобы кто-то сам выбирал себе животное и сам залезал на него. Мы же очень боялись дедушку и были так взволнованы, что не могли вымолвить и слова против, мы были дети, а он был взрослый. Это так портило всё, я часто вспоминаю теперь, когда брожу в этом парке, того дедушку, которого уже наверняка нет в живых. И мне становится немного грустно.

У этого человека была потребность властвовать и единственное место на планете, где бы он мог его удовлетворить, была детская карусель. Вот так. Кстати, у Чехова есть рассказ "Унтер Пришебеев" тоже о таких же людях. В своём детстве я всегда боялся взрослых и не мог понять, зачем им я, зачем они меня растят, держат рядом с собой.

Говорят, я в детстве говорил «не в том деле́».

– Это ненормальность устройства нашей семьи, – горячо заговорил Чехов.

Он повернулся и стал ходить по комнате.

– Если бы я женился, – задумчиво заговорил Чехов, – я бы предложил жене… Вообразите, я бы предложил ей не жить вместе. Чтобы не было ни халатов, ни этой российской распущенности… и возмутительной бесцеремонности.

(из воспоминаний Л.А. Авиловой об А.П. Чехове)

4.10.02

Вчера как всегда сидели с сестрой на кухне, разговаривали. Осталось вино и торт – обмывали её первую зарплату. Я спрашивал, нравится ли ей её новая работа и вообще. Она была не весела, вялая и уставшая, отвечала с неохотой. «Ничего особенного, обычная работа" – говорила она, ковыряя чайной ложкой в вареньице. – Сегодня составляли договор… Перебирать бумажки… если б платили больше…»

Сейчас утро, все уже ушли на работу, кроме сестры. Я пошёл посидеть на кухне в позе лотоса, чтобы не заснуть (не спал всю ночь). Сестра умоляла меня не свистеть в квартире; она то и дело быстрыми шагами ходила туда и сюда по коридору, распространяя запах своей косметики. У неё вообще очень много времени занимает подготовка к уходу куда-либо. Потом я слышу из её комнаты звук встряхиваемой фарфоровой копилки в виде королевского дога, это значит, сестра бедствует и сейчас зайдёт ко мне попросить денег. Сегодня ещё выпал первый снег. Я подумал, что и я не знаю, что мне надеть из тёплой одежды. Я всё ещё маленький мальчик, о котором забыли, и никто не думает заботиться. Слышу звук захлопывающейся двери. Я медленно встаю, засунув руки в трусы из-за холода, захожу в зал. От недосыпания руки мои сильно трясутся, и сердце стучит с перебоями. На кресле спит наш оцелот, Тимонин. Смотрю в окно – мы живём на втором этаже. Необычный вид: крыши автомобильных кузовов в снегу и непривычно светло. Сестра спешит по двору бодрой, немного покачивающейся походкой. Мне становится нестерпимо грустно от всего этого.

4.10.02

Сегодня, когда шёл учиться, проходил мимо торгового киоска. Хорошо одетый мужчина, с красивым и добрым лицом, смешно просунулся в окошко ларька и до меня донеслись отрывки слов: мамзель… папиросочки… знаете ли… будьте так добры.

Я улыбнулся про себя. Это похоже на неожиданный звонок незнакомой девушки, которая хотела бы с тобой познакомиться и вот, наконец, решилась позвонить.

Я уже стою на остановке, какая-то авария на линии, трамваи не ходят, я присаживаюсь на скамеечку автобусной остановки и вижу: всё тот же мужчина. Ему лет 40, может чуть больше. Я вижу, как он задумчиво смотрит на лужу и глубоко затягивается сигаретой. Потом как бы приходит в себя, делает резкое порывистое движение, оглядывается по сторонам, находит взглядом мусорный контейнер, идёт к нему, незаметно вынимает из кармана своей кожаной куртки пачку купленных тогда при мне дорогих сигарет и выбрасывает её туда вместе с недокуренной сигаретой. Подъезжает автобус и он, не смотря на номер маршрута, быстро впрыгивает в него, двери за ним закрываются. "Старый романтик" – думаю я и продолжаю своё любимое занятие – заглядывать в сосредоточенные лица водителей проезжающих мимо автомобилей. Но всё-таки: такие добрые глаза у романтика…

4.10.02

Единственное, чего я хочу, как чтобы было в этом мире, это чтобы люди не были так похожи друг на друга. Чтобы люди были максимально разнообразнее. Я даже знаю, что для этого нужно делать.

5.10.02

Писать стихи кому-то по почте или по интернету сродни разговору с глупым человеком, и там и там твои слова уходят в небытие…

ночь с 5 на 6 октября 2002 г.

Приехал к ней. Мы с ней почему-то совсем не можем общаться по телефону. Только в интернете, где, кстати, мы с ней и познакомились. Она намного старше меня. Очень интересная девушка. Красивая, с добрыми глазами. Чего только она не знает, чем только не увлекалась. У неё в комнате так уютно. Была ночь, много часов. Пили пиво. Она не хотела курить при мне, смешная. Дала мне фильмов. У неё есть крыс, который спит в подвешенном к потолку клетки капюшоне от куртки и ест вьетнамскую лапшу быстрого приготовления в незаваренном виде. Этот грызун один раз, когда хозяйки не было дома, отгрыз самые нужные резиновые кнопочки на пульте управления от телевизора. Называла меня своим малышом, мне кажется она в меня немножко влюблена. Может, в этом виноват мой сайт, на котором она много чего обо мне узнала, прежде чем увидеть меня вживую. Рассказывала про свои туристические походы, про магию, про психологию и своих знакомых мужчин. Я уговаривал её уезжать из дрянного города, она смеялась, целуя меня. Как бы не были различны наши с ней взгляды на жизнь, чем больше я узнавал о ней, тем она мне становилась дороже. Обнимая меня, она говорила, что мы так похожи, что ей кажется, что она обнимается сама с собой и что это очень необычно. Раньше была панком, кажется: рваные джинсы, рюкзачки, вечные наушники, длинные волосы… О самых что ни на есть важных вещах она толковала несколько пренебрежительным тоном, как говорят гениальные творцы о своих вещах: "Да так, романишку или книженцию ещё одну накатал". Я тоже такой.