Русский урок истории и методологическая культура

Одним словом, нужно создать посткультурно-интеркультурную социокультурную архитектуру. Она будет иметь двухслойный характер. На одном (посткультурно-общечеловеческом) слое будут располагаться общечеловеческие ценности и жизненные формы. На втором (культурно-специфическом) слое будет располагаться множество культурностей. Их существование должно быть поставлено под условие ненарушения общечеловеческого уровня.

Теперь представим себе, что развертывание модерна является развёртыванием интеркультурной архитектуры с постоянным увеличением посткультурной составляющей. Максимального выражения интеркультура достигла во второй половине ХХ – начале XXI века. Далее представим, что к этому времени модерн и глобализированный мир вошли в кризисное состояние. Модерновые интенции достигли своего предельного значения в том, что называют постмодерном. Постмодерн в этой логике не является преодолением модерна. Он только выразил модерновые интенции предельным образом, довёл их до крайности, которую вполне можно понимать негативно. Отвечая на вызов кризисного состояния современного мира, можно взять постмодернистское состояние в качестве той точки отсчёта, от которой нужно двигаться в противоположном направлении. Двигаясь в этом направлении, можно доводить такое движение до своей крайности, которая является восстановлением до-модерновой социокультурной архитектуры. Такова логика мирового консерватизма. Он рассматривает модерн-постмодерн как простое торжество посткультурного пафоса и посткультурных жизненных форм. Выполняя ответ на вызов как структурное отрицание вызывающей ситуации, консерватизм пытается вернуть мир к «культурной» архитектуре.

Таков пафос Авторов. Они вполне готовы говорить о новой эпохе борьбы культурных систем как о чем-то безусловно положительном. Из их рефлексии полностью выпадает та логика, которая является модерновым ответом на борьбу культур и которая сформировала современную интеркультурную архитектуру. Хотя следует говорить не о выпадении из рефлексии, а о достаточно очевидном отторжении позитивного разговора о смысле объективного (посткультурного) отношения к истории. Авторы предлагают и «новое средневековье», и «новую мифологию».

5. Россия как «византийская» линия европейской цивилизации и общечеловеческая составляющая европейской истории

Вот что Авторы пишут в параграфе «На основной магистрали».

Для народа и политической нации время измеряется тысячелетиями, в отличие от человеческой жизни, которая измеряется столетием. Необходим масштабный исторический синтез, а не просто анализ, для понимания настоящего исторического пути. Главная история заключается в культуре и мышлении, а не в «генетической» или кровной истории. Понимание участника эстафеты требует знания всей своей истории, чтобы осознать ее направление и цель. Необходимо видеть русскую версию европейской истории и её вклад в общий цивилизационный путь. Необходимо осознавать различие между Западом (римская линия) и Востоком (византийская линия) в контексте европейской цивилизации. Итак, история России неразрывно связана с историей Европы, и её понимание требует комплексного подхода к культурному наследию и месту в цивилизационных процессах.

«То есть если мы хотим знать свою судьбу, нам нужна не просто история России, нам нужна русская версия европейской истории в целом. От древних греков до наших дней. Нам надо увидеть себя как полноценных участников европейского цивилизационного эксперимента. Как тех, кто несёт в себе замысел европейского пути в его полноте – от самого старта до финиша. Да, у этого замысла и пути может быть не одна версия, не одна линия. Но русская версия европейской истории существует и является одной из её столбовых дорог.

Мы наравне с некоторыми другими европейцами отвечаем за цивилизационное целое. Нам надо разобраться в особенностях русского пути европейской цивилизации. Что мы взяли (должны взять) на себя? Что и у кого мы наследовали? Что из этого наследства должно быть сохранено и приумножено? Какие европейские проблемы мы призваны разрешить? Точно так же нам надо «русским взглядом» увидеть историю наших партнёров по цивилизации, выработать к их истории своё русское отношение.

Для этого придётся определить полюса, к которым тяготеют различные цивилизационные ветви. Нам придётся различить Запад и Восток европейского. Западный полюс европейской цивилизации есть Римский полюс. Запад, собственно, и есть Рим. Мы же принадлежим восточной линии европейской истории, проходящей через Византию».

Проанализируем сказанное.

Снова можно видеть, как Авторы отодвигают от себя возможность говорить об общечеловеческих проблемах. Авторы заявляют, что разговор о судьбе России является разговором о русской версии европейской цивилизации. Её противопоставление западной версии той же цивилизации оказывается предельной идеей.

Но возникает логичный вопрос: почему разговор о русской судьбе должен иметь в качестве предельной точки противопоставление западному варианту европейской цивилизации? А как же уровень всего человечества? Разговор о цивилизациях, цивилизационных линиях невозможен без обсуждения проблем, которые ставит перед собой та или иная цивилизация, и способов их решения. Можно утверждать, что самое главное различие между цивилизациями относится к данному плану. В этом смысле противопоставление одной цивилизации другой (или одного варианта цивилизации другому) является противопоставлением одной группы проблем-решений другой группе. Причем проблемы могут быть разного порядка. Должен быть тот слой проблем, который касается не какой-то отдельной цивилизации, а всех, то есть имеет общечеловеческий масштаб. В этом смысле следует говорить об общечеловеческих проблемах. Противопоставление одной цивилизации другой следует рассматривать прежде всего на этом уровне. Можно считать, что есть цивилизации, которые ставили перед собой важные для всего человечества проблемы (или обнаруживали, что находятся в области действия этих проблем). Можно считать, что какие-то цивилизации не только ставили и обнаруживали эти проблемы, но и выдвигали приемлемые для всех решения.

Именно такого рода цивилизацией можно считать новоевропейскую область (модерн). Как я уже говорил, модерн поставил в качестве глобальных общечеловеческих проблем следующее: 1) то, что связано с освобождением человека от власти природы и использованием природы в целях человека; 2) то, что связано с негативом «культурной» социокультурной архитектуры. В качестве решения первой проблемы модерн создал современную науку и технику. В качестве решения второй проблемы модерн создал посткультурно-интеркультурную социокультурную архитектуру со слоем посткультурно-общечеловеческих ценностей и жизненных форм. Конечно, тот уровень в западном мире, который утверждает посткультурно-интеркультурную архитектуру, не является тем, что исчерпывает содержание современного западного мира. В это содержание входит и то, что можно называть капитализмом и социально-системным эгоизмом. Западный мир (особенно США) выстраивает такую систему международных отношений, которую можно расценивать как современный способ эксплуатации одних систем (областей систем) другими.

Конструктивное мышление не должно смешивать эти два слоя в одно нерасчленённое целое. У Авторов получается именно это. Тот слой, который является реализацией посткультурно-интеркультурной архитектуры, у них оказывается простой идеологической диверсией против всего остального мира. Поэтому Авторы отказываются говорить об общечеловеческом в разных аспектах этого. Они не хотят говорить об общечеловеческом слое глобализированного модерна. Они не хотят говорить об общечеловеческих проблемах. В результате получается довольно противоречивая конструкция. С одной стороны, Авторы хотят говорить о русской версии европейской цивилизации, о том позитивном, что русский путь может противопоставить западной версии этой цивилизации. Но с другой стороны, получается странное отсутствие выхода на всемирный уровень. Но такого выхода не избежать. Невозможно не говорить об этом уровне в современной ситуации, когда мир стал в достаточной мере глобальным, когда есть проблемы-решения всемирного уровня. В этой ситуации попытка замкнуться на русской версии европейской цивилизации выглядит весьма странным ходом. В этом можно увидеть простой отказ рассматривать глобальный уровень как тот, который конституируется и общечеловеческими проблемами, и значимыми для всех решениями этих проблем. Авторы утверждают только негативное понимание общечеловечности. Это показывает односторонность их взгляда на мир.

Глава 2. «Наша религия» и методологическая культура

1. Вера, предельные онтологии и их культурно-исторические метаморфозы. Идеально-типические структуры перехода от средневековья к модерну. Переход от идеологического общества к пост-идеологическому

Переходим к анализу первой части «Кто мы» и первой главы «Наша религия».

Эту главу предваряет такое введение.

«Решительно невозможно быть кем-то и ни во что не верить.

В области познания невозможно изгнать всякую веру и основываться только на опровергаемых представлениях, как это приписывают науке. <…>

Мы говорим здесь не о религиозном чувстве, не о субъективном переживании, а об объективном и необходимом способе включения человека в культуру, цивилизацию, историю, способе, вне которого такое включение либо неполноценно, либо невозможно вообще. Вне которого нет собственно человека.

В конечном счёте мы есть то, во что мы верим. Наша вера определяет нашу судьбу (может быть, совсем иначе, чем обещано самой верой). <…>

Мы включились в доминантную веру европейской… цивилизации тем же способом, что и Древний Рим – путём принятия христианства в качестве государственной религии».

Далее следует параграф «Кризис либерально-демократической веры». Вот как можно передать его содержание.

Христианство изменило человеческую культуру, сделав акцент на едином и невидимом Боге, отличном от материального мира. Открытие и признание невидимого Бога стали основой для развития современной науки. Христианство утвердило уникальность человека, отделяя его от животного мира и других биологических видов. Конфликты между разными версиями христианства, а также конфликты с исламом, остались в прошлом. Современное европейское общество контролируется светскими взглядами, такими как либерализм и коммунизм. Современный либеральный дискурс скрывает своё родство с социализмом, что предвещает кризис, похожий на кризис социализма и коммунизма. Россия пережила аналогичные религиозные кризисы, что позволяет лучше понимать современные проблемы и использовать полученный опыт. Итак, христианство оказало глубокое влияние на культуру и науку, формировало уникальность человека и теперь сталкивается с вызовами светских взглядов, частью которых является современная Европа. «В то же время мы владеем эталоном христианства, который хранит православие. Функция такого эталона – не в массовой идеологической работе, а в обеспечении исповедующих подлинную веру».

Проанализируем сказанное.

Во-первых.

Трудно не согласиться с утверждениями Авторов о том, что человеческое существование на своем фундаментальном уровне держится верой в систему специфических предельных представлений о мире и человеке. Каждая культура и каждая эпоха могут быть рассмотрены с точки зрения того, каковы были предельные представления данной культуры-эпохи, как эти представления трансформировались при переходе к другой культуре-эпохе и какова была логика таких трансформаций. Я хочу подчеркнуть важность последних утверждений: важно не просто установить, какова вера современного глобального мира, но и понять логику ее формирования. Ведь Авторы не просто критикуют эту веру. Они утверждают необходимость возврата к той вере, которая была раньше. Но это означает необходимость исследования культурно-исторической судьбы той веры (в данном случае, христианства), необходимость понять логику ухода от старой веры и утверждения новой. Следует указать на то, что Авторы в принципе не ставят перед собой такой задачи. Для них оказывается достаточным показать, что вера современного глобального мира – это либерализм-коммунизм, что эта вера находится в кризисе и что у России есть возможность вернуться к подлинной вере, которую хранит православие. При этом пропускаются все те метаморфозы культурно-исторического существования христианства, которые можно выявить и которыми можно объяснить переход к современным предельным представлениям о мире и человеке. Важно не просто понять веру современного мира. Важно понять логику ее исторического формирования и логику исторического отрицания предыдущих верований. Только так появится возможность соизмерить веру христианства и веру современного либерально-коммунистического мира.

Во-вторых.

Надо обратить внимание на то, что Авторы, указывая на различие веры средневекового мира и современного, создают логически сомнительные сопоставления. Христианство противопоставляется либерализму-коммунизму. Причем в качестве сути христианства берётся его сверхземное содержание, а в качестве сути либерализма-коммунизма берётся его социальное содержание. Для конструктивного анализа нужно: 1) найти те идеально-типические формы рассмотрения социокультурной реальности, которые дадут возможность соизмерения прошлого и настоящего (средневековья и современности); 2) найти ту логику смены идеально-типических форм, которая помогла бы увидеть современность как ответ на вызовы, созданные прошлым (средневековьем).

В качестве той схемы, которая может связывать прошлое и настоящее, я утверждаю структуру «вызов-ответ». Настоящее является системой ответов на вызовы прошлого (решением проблем, которые созданы прошлым). Ответ будем считать структурным отрицанием вызывающей ситуации. Реализация ответа сама может создавать новые проблемы (как правило, так и происходит). Кроме того, следует разделить идеально-проектную и реализационную составляющую структуры вызова-ответа. Коллективное человеческое существование можно представить как реализацию каких-то идеальных проектов. Эти проекты реализуются в социально-системной реальности, которая может сильно искажать и в целом трансформировать идеальный проект. Это необходимо все время иметь в виду и исследовать не просто идеальные проекты сами по себе, но их судьбу как того, что реализуется в рамках социально-системной логики и трансформируется этой логикой.

В-третьих.

В качестве первой идеально-типической формы можно взять то содержание христианства, которое акцентируют Авторы. Это построение природно-человеческого существования в рамках религии трансцендентного Бога. Последние судьбы каждого отдельного человека и человечества в целом решаются за пределами земной реальности. Культура, построенная на этой предельной онтологии, может быть названа «культурой мостов к трансцендентному». В противоположность этому культура новоевропейского мира (модерна) может быть задана как та, в которой каждый отдельный человек и человечество в целом определяются решением проблем в рамках земной реальности. Такую культуру можно назвать «культурой прохождения через земную реальность».

Итак, в качестве первого аспекта перехода от средневековья к модерну можно задать идеально-типический переход от «культуры мостов к трансцендентному» к «культуре прохождения через земную реальность». Важен вопрос: почему произошел этот переход? К такому вопросу следует подойти со схемой «вызов-ответ». Следует утверждать, что социально-историческое существование «культуры мостов к трансцендентному» создало вызов, ответом на который стало формирование и утверждение «культуры прохождения через земную реальность».

Как именно это могло произойти? Я говорил, что в одном из своих аспектов до-модерновый мир можно считать «идеологическим» обществом. В таком обществе установлена «сверху и для всех» система предельных представлений о мире и институциональный контроль над сознанием. Именно идеологическое общество можно считать генератором того вызова (негатива «идеологического» общества), который в качестве ответа порождает то, что можно назвать «пост-идеологическим» обществом. В этом обществе не должно быть установленной «сверху и для всех» системы предельных представлений о мире, защищаемых институциональным контролем над сознанием. Пост-идеологическое общество должно быть плюралистичным относительно предельных представлений. Любая часть общества имеет право исповедовать любые предельные онтологии. Общим правилом здесь становится принцип конструктивного сосуществования различных групп в рамках единой социальной реальности. Пост-идеологическое общество в этом смысле является коммуникативным.

В предельном случае, когда вызов идеологического общества воспринимается особенно остро, может происходить утверждение идеологического же общества, но на основе предельной онтологии, которая сама является структурным отрицанием идеологии старого общества. Если старое общество основывалось на теистической идеологии, то новое общество может основываться на атеизме. Предельно важным здесь является то, что в этой логике нет абстрактного ухода от теизма к атеизму, предательства теизма. Здесь есть вызов, созданный негативно понимаемой социальной реализацией общества на основе теистической предельной онтологии.

Итак, если мы, имея в виду сказанное, будем оценивать модерн и современное глобализированное человечество как то, которое основано на платформе пост-идеологического общества, то это следует считать не предательством исходной идеи (религии трансцендентного Бога и бессмертия души), а ответом на вызов негатива идеологического общества по размерностям «система – индивид» и «система – система». По первой размерности это будет ответ на все внутрисистемные феномены, связанные со структурой идеологического общества: инквизиция, ереси, еретики, индекс запрещенных книг, охота на ведьм и т. д. По второй размерности это будет ответ на негативные феномены, связанные с борьбой идеологических обществ друг с другом: крестовые походы, войны за веру и т. д. Индивидуальный человек должен оказываться расходным материалом в такой борьбе.

В этой логике важно понимать различие между пост-идеологическим обществом и идеологическим обществом с противоположной по содержанию идеологией. В качестве примера последнего можно привести СССР. Он был идеологическим обществом с атеистически-материалистической идеологией. Его формирование можно рассматривать в логике ответа на вызов остатков средневекового мировоззрения в царской России и во всем мире. Пафос атеизма-материализма (как варианта ответа на вызов) большевики получили от марксизма. Для марксизма религия исторически скомпрометировала себя обоснованием эксплуататорских обществ. Тот, кто борется с эксплуатацией, в этой логике должен бороться и с религией (во всяком случае, с ее положением в качестве одного из оснований государственной идеологии). Революция 1917 года в России стала в конечном итоге формированием не пост-идеологического, а идеологического же общества с идеологией, построенной на отрицании. Вместо теизма-идеализма был утвержден атеизм-материализм. Можно говорить о том, что на протяжении всего существования СССР воспроизводился вызов негатива идеологического общества. В этом смысле Перестройка стала движением в направлении критики идеологического общества и преобразования его в пост-идеологическое.

Позиция Авторов в современной ситуации воспроизводит логику большевиков, но в обратном направлении. Большевики отрицали теизм-идеализм и утверждали атеизм-материализм, воспроизводя логику идеологического общества. Авторы отрицают атеизм-материализм и утверждают теизм-идеализм, опять-таки воспроизводя логику идеологического общества. Оценивая современную российскую и мировую ситуацию, которую в целом можно описать как господство пост-идеологического общества, Авторы предъявляют претензии не столько атеизму-материализму, сколько пост-идеологической логике. Она для Авторов оказывается квинтэссенцией потери глобального смысла существования для человека. В до-модерновой реальности человек жил в перспективе глобальных религиозно-идеалистических проектов. Современная, постмодернистская ситуация отрицает саму осмысленность такого существования. При этом никак не тематизируется то, что постмодернистская ситуация является интегральным ответом на тот культурно-исторический и экзистенциальный вызов, который нёс в себе до-модерновый мир. Несмотря на формирование пост-идеологической архитектуры, человечество было наполнено сражениями идеологических обществ до самого конца ХХ века. Холодная война тоже может считаться вариантом войны идеологических обществ. Тем не менее, либеральный мир является предельным выражением пост-идеологической архитектуры. Поэтому распад СССР и Восточного блока стал восприниматься Западом как «конец истории». Этот распад говорил о глобализации логики пост-идеологического общества.

Авторы считают современный кризис результатом действия пост-идеологической архитектуры. Мир потерял смысл. Смысл надо восстановить. Восстановление смысла по содержанию оказывается восстановлением теистически-идеалистической идеологии и самого идеологического общества.

2. Революция христианства и модерновый переход от «субстанциально-контр-инновационного» общества к «функционально-инновационному»

Вот что Авторы пишут в параграфе «Христианская революция».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Сергейцев Т., Валитов И., Куликов Д. Русский урок истории // Однако, октябрь-ноябрь, 2013. (Все дальнейшие цитаты будут относиться к этому иточнику.)