Между нами, девочками

Лидия Короткова

Между нами, девочками

От Грошовки до Рублёвки

Захолустная Грошовка,

тем и славилась она,

что дельцам на откуп ловким

с потрохами отдана.

Там инвесторов случайных

вездеход в грязи увяз,

а начальство держит в тайне,

что уже не тянут газ.

Поле, ферма, огороды,

Дом – работа – снова дом,

в головах культуры всходы

пробиваются с трудом.

Жён мужья колотят сдуру,

а газета говорит:

на селе растёт культура,

пьют не всё, а что горит!

Лучше всех в Грошовке пашут,

чище всех в Грошовке жнут,

рядом с клубом девки пляшут,

парни тоже тут как тут.

Девки здесь – одна отрада!

На сметане с молоком –

налитые, там, где надо,

всё обложено жирком.

Что там крали из Европы –

мощи, господи прости,

вот, у Тити с Губошлёпом

дочка – глаз не отвести!

Всё от папы и от мамы,

и от прозвищ их взяла,

не была и глупой самой,

наугад ЕГЭ сдала!

Грудь досталась мамина,

вот уж повезло:

с ней и в сердце каменном

выдолбишь дупло!

И взрывоопасные

губы в пол-лица,

без помады красные –

это от отца.

Обошла Джоли с Беллучи,

лет в пятнадцать расцвела,

и нависла ревность тучей

над усадьбами села.

Мимоходом только бросит

свой коронный томный взгляд –

и у парня крышу сносит,

охмуряет всех подряд.

А уж как ходила кругом

у женатых голова!

Задолжали все супругам –

кто-то год, а кто и два.

Бабы выли дружным хором,

проклинали день и ночь

(от позора в петлю впору),

все подруги гнали прочь.

Навести пытались порчу,

космы драли иногда –

лишь заманчивей хохочет:

девке, как с гуся вода.

Проплывёт перед оградой –

стриков толкает в грех.

– Проводить в столицу надо! –

осенило сразу всех.

– У московских благородий, –

разглагольствовал пастух, –

тьма никчемных жён-пародий,

как в моём сортире мух.

Олигархам, девка, этим

подавайте антураж,

а доверчивы, как дети,

как Кирюха-даун наш.

Там красотки привечают

толстосумов-простаков,

как из скважины, качают

их бабло из кошельков.

Во дворце да не в уюте,

как бобыль, живёт иной

с засалоненной до жути

сувенирною женой.

Не заставишь мыть посуду,

приводить в порядок дом,

лишь блистать умеют всюду

в обрамленье дорогом.

Иль тебе примеров мало,

как аукается труд?

Материнским капиталом

бабы только и живут.

Пусть треклятая Грошовка

пашет землю, сеет рожь,

и носочки вяжет ловко,

счастье в городе найдёшь.

С Петькой Пупкиным полночи

целовалась на крыльце.

Без него не очень хочет

жить прислугой во дворце.

Петька был немного датый

и словами не сорил,

новый Хонор свой десятый

на прощанье подарил.

Мама Титя грудью встала:

– Ни за что не отпущу! –

обняла, поцеловала, –

уберечь тебя хочу!

Губошлёп настроен строго:

вся ответственность на нём,

при супруге у порога,

как скала, стоит с ремнём.

– Никакой тебе столицы!

Не пойдём на поводу!

Ощетинилась девица:

– Хоть убейте, а уйду!

Да и как её не пустишь

за родительский порог?

При таких губах и бюсте

перед нею сто дорог.

Прошептала Титя с грустью:

– Красота бурлит в крови,

не держи, отец, отпустим,

так и быть, благослови.

– Отпускать, конечно, жалко,

только что мы здесь нашли?

На троих – две минималки,

как умеешь, так дели.

Подфартит авось девице

от родителей вдали,

ведь когда-то и царицу

из Мещовска привезли.

А с родительским наказом

хоть чуть-чуть да легче путь.

–Ты запомни, дочка, сразу:

начеку всё время будь.

Про свои забудь проказы,

лишнего не говори,

не теряй в столице разум

и во все глаза смотри.

– С москвичами-то построже:

нет хитрее на земле,

обесчестить каждый может,

и притащишь в подоле.

Осторожней с ними, дочка,

нюх у них на юных дур.

В носовом моём платочке

две зарплаты – пять купюр.

Там тусовки, вечеринки

от зари и до зари.

Купишь новые ботинки,

Брошку, вон, мою возьми.

От ребят из общежитий,

не забудь, бегом беги, –

посоветовала Титя, –

честь девичью береги.

Не сори деньгами, кстати:

растранжиришь – больше нет.

Здесь на крайний случай хватит,

чтобы взять домой билет.

– От меня ещё полтыщи,

до вагона довезу, –

волосатым кулачищем

Губошлёп смахнул слезу.

Подогнал кобылу Дусю,

чемоданы положил.

– За неё я так боюся!..

– Тить, довольно, не блажи.

– Им девчонка, словно мошка:

хлоп! – была и не была…

– Ну, присядем на дорожку.

Но, ленивая! Пошла!!

Верить, нет ли, как хотите:

вся деревня, их родня,

все, за исключеньем Тити,

пили с радости три дня.

Губошлёп, на прочих глядя,

был расслабиться не прочь,

не судите бога ради:

за жену пил и за дочь.

От Грошовки дальше, дальше,

электричка: тук-тук-тук!

А прислуга адмиральши

отбивается от рук.

Прибывают выпускницы

из деревни каждый год,

чтобы взбрыкивать в столице,

с ней такое не пройдёт.

Подмосковные девахи!

В них почтенья ни на грош:

поживут недельку в страхе –

вынь зарплату да положь!

Нерадивые служанки,

мажордом и повара –

все изучены с изнанки

и уволены вчера.

Все агентства забодала,

даже голос сорвала –

ни в одной потенциала

претендентке не нашла.

А пока без них страдала,

в Интернете блог вела

про секреты адмирала

и семейные дела.

Между тем плетутся споро,

без восторгов и злобы,

хитроумные узоры

для сценария судьбы.

Электричка, вздрогнув телом,

у перрона замерла,

и красавица несмело

в многолюдный мир вошла.

Вместе с крохотной частицей

Петьки Пупкина внутри

приняла её столица,

где «во все глаза смотри».

К ней в метро рванулся сразу,

как злодей из-под кустов,

смуглолицый, черноглазый:

услужить всегда готов.

Для неё, провинциалки,

есть волшебное письмо.

Тысяч двадцать пять не жалко –

всё уладится само.

Под его прищуром жгучим

развязала узелок,

позабыв про «крайний случай»,

отдала. Не зря – помог.

Есть письмо для адмиральши!

Окрылённая, она

на такси помчалась дальше,

хоть не нравилась цена.

Так достойнейшей, честнейшей

в адмиральский дом вошла.

Поварихой или гейшей

и сама не поняла.

Макияжем и нарядом

обмануть – напрасный труд:

прорентгенить острым взглядом

дело двух, ну, трёх минут.

«Одежонка простовата,

а ведь это даже плюс! –

и урезала зарплату, –

всё равно дурацкий вкус.

Ну и щёки! Лопнуть впору,

как когда-то у меня…

Да, такая сдвинет горы,

остановит и коня.

С рынка вся её обновка,

в сетке банка с молоком. –

Сразу вспомнилась Грошовка,

как покинула тайком.

Вспоминается нечасто

лес, цветы, вина бокал –

и жених, нахал губастый,

до утра не отпускал!

Стать женой его хотела,

пролила немало слёз,

но к подруге пышнотелой

Эрос милого унёс.

Позабудется немного

и опять вернётся в сны,

до Грошовки ей дорога

тяжелей, чем до Луны.

Двадцать лет в деревне этой

с той минуты не была.

Понесла судьба по свету,

лейтенантика нашла.

А его мамаша в горе

не скрывала даже злость.

И события ускорить

женской хитростью пришлось.

В коньячок, с прицелом дальним,

клофелина подлила –

и проснулись рядом в спальне.

Да, находчивой была!

И устроилась неплохо

на Кутузовском тогда,

так сказать, обула лохов

без особого труда.

А богатство и не снится.

На окладе, что он мог?

Домик в Гаграх, дачка в Ницце,

на Рублёвке теремок.

Как бы мыслями не сглазить, –

спохватилась, – всё о’ кей:

триста метров, розы в вазе,

пять каратов на руке. –

И опять кольнула взглядом:

кофта рвётся на груди,

губы – пластики не надо! –

пригласила: – Проходи».

Торты, фрукты, шоколадки…

сколько надо – не вопрос.

На харчах хозяйских сладких

плод любви комфортно рос.

Месяц–два – и будет поздно,

о себе заявит он.

Далеко на небе звёзды,

ближе звёздочки с погон.

Есть король червонной масти,

канитель на козырьке,

всё, что надобно для счастья,

в адмиральском кошельке.

Обустроиться, а дальше,

раз уж карта так легла,

отодвинуть адмиральшу –

по судьбе, а не со зла.

Присмотревшись к этой тётке,

за обедом поняла,

что она в семейной лодке

старшим лоцманом была.

За границей где-то дети

набираются ума,

мужа держит на диете,

как скелет, уже сама.

Адмирал, карьерой сытый,

в лютый холод, как и в зной,

чаще спал с окном открытым,

чем с законною женой.

На диете самой строгой

жировой терял запас,

стал уже подобен йогу,

пил и то в неделю раз.

Путь не нами обозначен,

упускать удачу грех,

адмирал, увы, не мачо,

а либидо, как у всех.

Адмиральша в сериалы

погружается с утра,

а девица – к адмиралу,

прибирать к рукам пора.

На сушняк огонь пустила

поволокой томных глаз –

перспективу осветила.

Вроде вспыхнул – и погас.

Двадцать лет уже женатый,

не раскаялся ни дня,

для него морали латы,

как крепчайшая броня.

Солдафон попался грубый,

окружала матросня:

главный козырь, её губы,

для него и то фигня.

Если надо, значит, надо!

Не отступит, хоть ты режь.

Сотни раз коронным взглядом

пробивать пыталась брешь.

И постель ему стелила –

не закинул даже трал.

Неприступней «Измаила»

оказался адмирал.

Продвигалась всё же к цели.

На рогах пришёл домой.

Селфи с ним в его постели

пуще мины под кормой.

Адмирал храпел со стоном,

уж отвык по столько пить,

а деваха – за смартфоном,

Петька знал, что подарить!

Надрывался мозг: «Внимание!

Эхолот на глубину!

Приближается пиранья!» –

Лишь во сне пускал слюну.

Увидав себя в помаде

(адюльтера явный след),

согласился умный дядя

пополнять её бюджет.

Не месить ей больше тесто,

звёздный час её настал!

Пригрозив известным тестом,

сколотила капитал.

Адмиральская квартира

ей теперь уже тесна,

у рублёвского банкира

повторила трюк она.

Там работою непыльной

поманил соседний дом –

с репутацией стерильной

у политика облом…

Позвала её не остров

олигархова жена –

там совсем легко и просто,

всё не вычерпать до дна.

Новость свежую мгновенно

по селу разнёс народ:

– Титя ходит в лабутенах

на работе вместо бот!

– Плазму новую купили!

– И костюмчик, как влитой!

– За путёвки заплатили

нынче с карты золотой…

– Губошлёп-то, поглядите,

словно франт какой, побрит!

И о дочке, и о Тите

лишь немой не говорит.

– Как от наших полоротых

через пальцы утекла,

расфуфырилась! Да что там:

миллион, поди, нашла!

В магазине грели уши,

знать хотелось про чету.

Петька Пупкин молча слушал

с беломориной во рту.

Губошлёп престижа ради

сразу скот пустил под нож,

говорил, на Rolex глядя:

– Тить, а кофий что не пьёшь?

В кляре устрицу от краба

отличал уже давно,

а вот женщину от бабы…

Не дано так не дано.

Титя, по его примеру,

укрепляла свой престиж:

грудь с 16-м размером

видел Лондон и Париж.

Пирамиды и отели,

океаны, острова…

И повсюду вслед летели

восхищённые слова.

Весь Восток прошла, не пряча!

Азиатский узкий глаз

утюгом скользил горячим,

горячее, чем у нас.

И конечно, чудо это

воспевали племена

на краю земного света –

нагишом прошлась она.

Жизнь в Грошовке непростая,

даже хуже, чем была,

а дочурка прилетает,

самолёт приобрела.

Пристрастилась фоткать ловко!

Закусила удила

и в домишке на Рублёвке

быстро гнёздышко свила.

Получилось, слава богу,

в шоколаде, всё тип-топ,

и прислугу держит строго,

чтобы место знал холоп.

Здесь пора поставить точку,

не отдав её под суд.

Родила она сыночка,

С Петькой Пупкиным живут.

КСЮША ИЗ ПЯТИЭТАЖКИ

Рассказать хочу о Ксюше.

Современная она,

любит танцы, телек, суши,

ни в кого не влюблена.

Не зазнайка, не нахалка,

ей людей бездомных жалко,

спорит с мамой, дружит с Алкой,

проживает в коммуналке.

Маме при советской власти,

на беду или на счастье,

удалось окончить пед:

есть работа, денег нет.

И она по доброй воле

на уроках в средней школе

объясняла, что у нас

тоже есть и средний класс.

Раздобыть умела где-то

геркулеса на котлеты,

что дешевле, то и кушать

приучала дочку Ксюшу.

Огород она сажала,

не курила, не пила,

на балконе кур держала –

как умела, так жила.

Лишь рублёвую помаду

покупала дважды в год,

но была и крохам рада,

как и весь простой народ.

Папу мама прогнала

и крутилась, как юла,

но решила жить без мужа,

ей хомут такой не нужен.

Непутёвый папа где-то

вдалеке встречал рассветы,

ни конфетки не принёс,

алименты с гулькин нос.

Не забыл, конечно, дочь

и всегда хотел помочь,

только руки не мозолил

и трудиться не изволил

за какие-то гроши:

всё и сразу – так решил.

Под морали тяжким грузом

колесил с дипломом вуза,

всё кумекал да смекал,

место хлебное искал.

Ежегодно Ксюшин папа

кой-кому давал на лапу,

но пока что даже взятки

не пускали к жизни сладкой.

Для любимой дочки Ксюши

не на роллы, не на суши,

а на чай и бутерброд

отчислял проценты с МРОТ.

Проводила Ксюша лето,

так сказать, полуодетой

и тайком от мамы где-то

добывала сигареты.

Не спортсменка, не всезнайка,

но себя в прозрачной майке

выставляя напоказ,

завораживала глаз.

И мечта была у Ксюши:

ей бы брюлики на уши,

дотащить до загса Пашку,

и пивка бы полторашку.

Там, где Пашка, есть вино

и зелёненьких полно,

ну а Ксюше почему-то

жить всегда хотелось круто –

по потребности с избытком.

Рано к пенному напитку

проявила интерес,

а в учёбе – тёмный лес.

Не желала маму слушать:

мама вечно неправа,

и свою питала душу

у экрана в «Доме два».

А недавно Ксюша, кстати,

проучившись девять лет,

поняла, что знаний хватит,

бегать в школу смысла нет.

Все усилия приложит,

чтобы деньги – как с куста,

силикон качать под кожу

сможет в разные места.

Твёрдый троечник Серёжка

Ксюше нравился немножно:

вышел статью и лицом

силой мерился с отцом.

Осознал со школьных лет,

что красивей Ксюши нет,

в замусоленных тетрадках

рисовал её украдкой.

Рассыпая громкий смех,

бегал он быстрее всех,

прыгал аж до потолка,

мог легко свалить быка.

Но врачам внушала мама,

что Серёжа квёлый самый:

у него обманчив вид –

на ногах едва стоит.

Бродит сонным среди ночи

и мозгами слабый очень…

И конвертик кому надо

предложила как награду.

Не ему идти ишачить

на чужой служебной даче,

не потрогав автомат,

мордобой терпеть и мат.

И зачем, скажите, детям

узнавать, что есть на свете

недозрелые деды

без ума и бороды,

Через день перловку кушать,

быть живой боксёрской грушей,

подвывая от тоски,

для «дедов» стирать носки.

Удалось решить вопрос:

плоскостопие, склероз,

язва, рак, проблемы с кожей,

энурез, конечно, тоже.

Тянет, ноет и болит –

неподдельный инвалид!

Послужить бы парень рад,

но…прости, военкомат.

Артистичностью Серёга

корректировал дорогу

и в расцвете юных сил

от призыва откосил.

Потому что «умный» самый,

прочим некого винить:

нет бы спрятаться за маму,

а они не любят жить!

Без него ушли ребята

за порог военкомата –

жизнь попробовать на вкус,

намотать себе на ус,

что они не пацаны,

а защитники страны –

в камуфляжке, в берцах новых,

где к прицелу глаз суровый

и внимательный приник.

Что ж, помолимся за них…

Это им решать задачи

в точках до нельзя горячих,

что зовут свинцовым адом:

если надо – значит надо;

болью, риском, злостью страхом,

окровавленной рубахой,

обстановкою военной

пробудить мужские гены.

Пусть у них не без причины

ежедневно мамы плачут,

превращение в мужчину

для него пройдёт иначе.

Прочитал Серёжка в книжке

про Ромео десять строк

и считать себя мальчишкой,

хоть убейте, он не мог.

Рядом с Ксюшею Серёжка

пропадает день и ночь,

варит к ужину картошку

и жениться он не прочь…

К ним в окошко бьётся ветер,

буйной силы не тая,

в тусклом свете – полудети,

и у них – полусемья.

Быть подростками непросто

от родителей вдали,

и они проблемы роста

разрешили, как могли.

Поутру сбежал Серёга,

не на ту обувшись ногу:

страшновато стало что-то

от возможного залёта.

Осознав, что не изволил

зацепить стрелой Амур,

разгильдяй гулял по воле,

охмуряя юных дур.

Перелистывал страницы,

впечатлений – третий том!

И зачем ему жениться,

раз родился он котом?

А соседская девчушка

скоро новость принесла:

«Залетела с кем-то Ксюшка!

Ну, подружка! Во, дела!

И решила дура эта

нищету плодить по свету

и растить без мужика.

Вот безмозглая башка!»

Тем известием Серёжка

был шокирован немножко.

Всё ж решил к исходу ночи,

что жениться он не хочет.

Не шагать им с Ксюшей в ногу,

обещал он сгоряча,

показать готов дорогу

до знакомого врача.

Есть же доктор-недоучка

с неотложкой на дому,

от получки до получки

жить не нравится ему.

За рубли и за валюту

он в смоле кипеть не прочь –

со свободы снимет путы,

дверь открыта день и ночь.

Слова лишнего не скажет

и не спросит, сколько лет,

за три штуки не откажет –

и проблемы нет как нет.

Но не только у медали

есть другая сторона,

есть и тот, кого не ждали,

кто – ошибка и вина.

Округляет он фигуру,

деформирует живот,

он совсем никто де-юре,

лишь де-факто он живёт.

И ему сегодня страшно:

Богом выписан билет,

но снесёт у мамы башню –

не увидит белый свет.

Непонятно, но резонно,

тут уж плачь или не плачь,

обойдёт легко законы

папой выбранный палач.

Да, ему сегодня страшно:

он – ошибка, он – залёт,

Он – обуза, грех вчерашний

и к тому же лишний рот.

Ну а вдруг не сможет мама

перейти через черту

и не даст свалиться в яму –

сгустком крови в темноту…

Вдруг поймёт: в земной юдоли

вместе быть они должны,

заслонит его от боли,

не погубит без вины…

Вдруг, подумав головою,

оборвать не сможет нить…

И тогда их будет двое!

И тогда он будет ЖИТЬ!

И тогда за ручку с мамой

он по улице пойдёт,

с милой мамой,

с лучшей самой!

Вдруг и правда повезёт…

Изнывать не даст от скуки,

не прогонит он парней!

Ну, конечно, свяжет руки.

Право выбора – за ней…

Отвалил вчера Серёга

в деревянных три куска,

это больше, и намного,

чем мозгов у паренька.

Не предвидел он итога,

выкупая свой покой –

не к врачу нашла дорогу,

а на рынок городской.

Здесь она – судьбы хозяйка:

ей уже шестнадцать лет.

Брючки, юбки, блузки, майки…

Да чего здесь только нет!

И с китайцем за три штуки

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.