Я, Титуба, ведьма из Салема

– Уж больно странный человек наш новый хозяин. Неудавшийся коммерсант, с опозданием начинающий жизнь там, где ее оставил…

Я прервала его:

– У меня совсем не лежит душа выслушивать сплетни.

Мы прогулялись по палубе и устроились за штабелем бочонков сахарного тростника, плывших в бостонский порт. Поднялась луна; по яркости это скромное ночное светило не уступало дневному. Я прижалась к Джону Индейцу; наши руки искали тела друг друга, когда доски палубы и бочонки вздрогнули от тяжелых шагов. Это был Сэмюэль Паррис. При виде позы, в которой мы находились, немного крови окрасило его мертвенно-бледные щеки. Он сказал, будто плюнул ядом:

– Несомненно, цвет вашей кожи является признаком вашего проклятия. В то же время, пока вы живете под моей крышей, будете себя вести, как положено христианам! Живо на молитву!

Мы повиновались.

Госпожа Паррис и обе девочки, Абигайль и Бетси, уже стояли на коленях в одной из кают. Оставшись стоять, хозяин поднял глаза к потолку и принялся голосить. Его речь я не особенно понимала, за исключением уже слышанных столько раз слов: грех, зло, Лукавый, Сатана, демон… Самым тяжелым из всего этого оказалась исповедь. Каждый должен был громко признаться, какие грехи совершил за день; я услышала, как бедные дети лепечут:

– Я смотрела, как Джон Индеец танцует на палубе.

– Я сняла чепец и позволила солнцу погладить меня по волосам.

В своей обычной манере Джон Индеец исповедался со всеми ужимками и вышел сухим из воды, так как хозяин ограничился тем, что сказал ему:

– Бог прощает тебя, Джон Индеец! Иди и не греши больше!

Когда подошла моя очередь, меня охватил гнев, без сомнения, являющийся обратной стороной страха, который внушал мне Сэмюэль Паррис. Я твердо произнесла:

– Зачем исповедоваться? То, что происходит у меня в голове и в сердце, никого не касается.

Он меня ударил.

Рука, сухая и резкая, ударила по моему рту и кровь залила его. При виде этой красной струйки госпожа Паррис нашла в себе силы; она выпрямилась и с яростью заявила:

– Сэмюэль, вы не имеете права!..

Он ударил и жену. Лицо ее тоже обагрилось кровью, скрепившей наш союз. Иногда засушливая пустынная земля порождает цветок пленительной окраски, освещающий и наполняющий ароматом местность вокруг. Только с этим я могу сравнить дружбу, которая не замедлила соединить меня с госпожой Паррис и маленькой Бетси. Вместе мы изобретали тысячу хитростей, чтобы встретиться в отсутствие демона, которым и был преподобный Паррис. Я расчесывала их длинные светлые волосы, которые, освобожденные из плена косичек и пучков, ниспадали им до лодыжек. Я натирала маслом, рецепт которого передала мне Ман Яя, их бледную болезненную кожу, которая понемногу золотилась у меня под руками.

Однажды, растирая хозяйку Паррис, я принялась расспрашивать ее:

– Что говорит ваш жестокий муж по поводу изменений вашего тела?

Она рассмеялась.

– Моя бедная Титуба, каким образом ты хочешь, чтобы он это заметил?

Я подняла глаза к небу.

– Я бы сказала, кому, как не ему, это сделать!

Она засмеялась еще сильнее.

– Если бы ты знала! Он берет меня, не сняв ни мою одежду, ни свою, спеша покончить с этим отвратительным занятием.

Я возмутилась:

– Отвратительным? Для меня это самое прекрасное занятие на свете.

Она оттолкнула мою руку, стоило мне начать ей это объяснять.

– Да разве не оно способствует сохранению жизни?

Ее глаза наполнились ужасом.

– Замолчи, замолчи! Это наследие Сатаны в нас.

Она казалась такой потрясенной, что я не стала настаивать. Как правило, наши разговоры с госпожой Паррис не принимали такой оборот. Она находила удовольствие в сказках, восхищавших Бетси: о пауке Ананси, о заложенных людях, о сукуньянах, о звере Манн Ибе, скачущем на трехногой лошади. Она слушала меня с тем же воодушевлением, что и дочь. В ее прекрасных глазах орехового цвета вспыхивали звездочки счастья, и она переспрашивала:

– Неужели так бывает, Титуба? Человеческое существо может оставить свое тело и мысленно прогуляться в место, находящееся на расстоянии в несколько миль?

Я согласно кивала.

– Да, такое возможно!

Она настаивала:

– Без сомнения, чтобы переместиться, нужна ручка от метлы?

Я громко смеялась.

– Что за глупая мысль? Что, по-вашему, нужно делать с ручкой от метлы?

Госпожа Паррис оставалась в замешательстве.

Мне не нравилось, когда наше уединение с Бетси нарушала юная Абигайль. В этом ребенке было что-то такое, от чего мне делалось очень не по себе. Мне не нравилось, как она слушала, как смотрела на меня – так, словно я была чем-то чудовищным и в то же время привлекательным! Властным тоном она требовала уточнять буквально всё.

– Какие слова должны произносить отданные в залог люди перед тем, как покинуть тело?

– Каким образом сукуньяны пьют кровь своих жертв?

Я отвечала уклончиво. По правде говоря, я боялась, как бы она не рассказала об этих разговорах своему дяде Сэмюэлю Паррису и чтобы свет удовольствия, который они внесли в нашу жизнь, не погас. Ничего такого Абигайль не сделала. Она чрезвычайно умело все утаивала. Никогда во время вечерних молитв даже не намекнула на то, что в глазах Парриса могло показаться одним из непростительных грехов. Она ограничивалась признаниями:

– Я стояла на палубе, чтобы на меня попадали брызги воды. Я выбросила в море половину своей овсянки.

И Сэмюэль Паррис отпускал ей грехи:

– Иди, Абигайль Вильямс, и не греши больше!

Постепенно я принимала ее в нашу тесную компанию, только ради Бетси.

Однажды утром, когда я подавала госпоже Паррис чай, который ее желудок переносил лучше овсянки, она мягко попросила:

– Не рассказывай детям все эти истории. Они побуждают их мечтать, а мечта – это нехорошо.

Я пожала плечами:

– С чего бы мечте не быть хорошей? Разве она не лучше реальности?

Госпожа Паррис не ответила и некоторое время хранила молчание. Некоторое время спустя она снова заговорила:

– Титуба, тебе не кажется, что быть женщиной – это проклятие?

Я разозлилась:

– Госпожа Паррис, вы только и говорите, что о проклятии! Что может быть красивее женского тела! Особенно когда его облагораживает желание мужчины…

Она воскликнула:

– Замолчи! Замолчи!

Это была наша единственная ссора. По правде говоря, причину ее я не поняла.

Однажды утром мы прибыли в Бостон.

Я сказала, что это было утро, однако цвет ничего похожего не обозначал. С неба ниспадала сероватая завеса, окутывая своими складками лес корабельных мачт, груды товаров на набережной, тяжеловесные силуэты складов. Дул ледяной ветер; мы с Джоном Индейцем дрожали в наших хлопковых одежках. То же происходило с госпожой Паррис и девочками, несмотря на их шали. Один хозяин высоко держал голову в черной шляпе с широким полями; в грязном размытом свете он походил на призрак. Мы спустились на набережную, Джон Индеец изнемогал под весом чемоданов, а Сэмюэль Паррис в это время соизволил предложить жене опереться на его руку. Я же взяла за руки девочек.

Никогда раньше я и представить себе не могла, что существует такой город, как Бостон: заполненный такими высокими домами, настолько многочисленной толпой, снующей по мощеным улицам, которые запружены телегами с впряженными в них быками или лошадьми. Заметив множество лиц того же цвета, что и мое, я поняла, что и здесь дети Африки платят дань несчастью.

Судя по всему, Сэмюэль Паррис прекрасно знал эти места, так как ни разу не остановился, чтобы спросить дорогу. Промокнув до костей, мы, наконец, подошли к деревянному двухэтажному дому, фасад которого был обшит более светлыми балками, выложенными в виде плетеного узора. Выпустив руку жены, Сэмюэль Паррис, словно речь шла о самом великолепном из особняков, произнес:

– Это здесь!

Внутри пахло сыростью и затхлостью. При звуке наших шагов удрали две крысы; одновременно с этим спавший в золе и пыли черный кот лениво поднялся и перешел в соседнюю комнату. Вряд ли я могла бы описать действие, которое этот несчастный кот произвел на детей, Элизабет и Сэмюэля Парриса. Последний поспешил схватить молитвенник и принялся читать бесконечную молитву. Немного успокоившись, он выпрямился и стал отдавать приказания:

– Титуба, прибрать эту комнату. Потом приготовить постели. Джон Индеец, со мной покупать дрова!

Джон Индеец снова принялся за свои ужимки, которые я так сильно ненавидела:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Перевод А. Овчинниковой. – Здесь и далее, кроме отдельно оговоренных случаев, прим. пер.

2

Христа-Вседержителя (англ.).

3

Добро пожаловать.

4

Тропическое дерево Milicia excelsa, иначе африканский дуб, африканский тик и др., используется в судостроении, при изготовлении полов и мебели.

5

Моринда цитрусолистная (лат. Morinda citrifolia) – небольшое дерево, широко распространенное в Южно-Тихоокеанском регионе.

6

Тропическая бактериальная инфекция кожи, костей и суставов.

7

Высокоурожайная кормовая культура.

8

Самая высокая точка острова Барбадос.

9

Первые 40 дней Великого поста – время строгого воздержания, приготовляющее христиан к должной встрече Пасхи.

10

Самая высокопродуктивная порода домашних кур средиземноморского происхождения.

11

Прочная хлопчатобумажная ткань из некрученых нитей.

12

На французских Антильских островах так называют афрокарибских обитателей со светлой кожей.

13

Яркий платок из полушелковой ткани.

14

Город на юго-востоке Индии, известный изготовлением хлопковых тканей.

15

Имеется в виду жилье, которое изготавливают из отслужившей свое лодки. Ее покрывают крышей и проделывают окна.

16

Короткие узкие штаны невольника. – Прим. авт.

17

Глиняный котелок. – Прим. авт.

18

Сплетенная из травы и листьев традиционным способом по обычаю коренных жителей региона.

19

Чудо невидимого мира (англ.).

20

Мелодия антильского танца.

21

Благословение (англ.).

22

Город в Буркина-Фасо (б. Верхняя Вольта).