Герцогиня Облачного Города

Морвейн Ветер

Герцогиня Облачного Города

Содержание

– Содержание -

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ЭПИЛОГ

ГЛАВА 1

Калли разрывало на части от боли. Нестерпимо горела рассечённая спина. Цепь, соединявшая ошейник с наручниками, была слишком короткой, чтобы Калли распрямила затёкшую шею.

Боль не прекращалась, и как ни старалась девушка – не могла выбрать позу, в которой становилось легче. Руки, сцепленные за спиной, затекли так, что Калли сомневалась, будут ли они слушаться потом.

– Рудольф… – прошептала она.

– Господин.

Спину Калли обжёг новый удар. Она издала усталый, полузадохнувшийся вскрик. Всё потеряло значение – только бы прекратилась боль. Но назвать господином южанина, как ни старалась, она не могла.

– Ненавижу тебя… – прошептала Калли. Ещё один хлёсткий удар пришёлся по обнажённым бёдрам, вырывая из горла новый стон.

– В следующий раз придётся вставить тебе в рот тряпку, чтобы ты меньше трепала языком.

Губы Калли исказила болезненная усмешка.

– Тогда… Ты никогда… Не услышишь… столь желанных… Слов… Ах…

Калли задохнулась и проглотила остаток фразы.

«Ненавижу, – не переставала твердить Калли, но уже про себя. —Ненавижу тебя, Рудольф. И если когда-нибудь ты умрёшь – то знай, в этом будет моя вина».

– Подъём! – кованый сапог врезался под ребро. Калли едва успела спрятать пальцы, по которым должен был прийтись следующий удар.

Больше всего она боялась, что повредят руки. Тогда она не сможет ни рисовать, ни писать. Станет никем – как и хотел Рудольф.

– Где мой… Лорд?.. – Калли договорила с трудом. Кашель рванулся из пересохшего горла.

Ответом ей стал раскатистый смех обоих вошедших в камеру мужиков.

– Соскучилась по своему муженьку? Так хочешь, я его заменю?

Калли стиснула зубы, когда говоривший подцепил её за подбородок и потянул вверх, заставил подняться с пола и встать перед ним на колени. Руки были скованы, но не за спиной, как во сне. Эти двое не боялись её. Хорошо.

Калли с трудом сдержала плевок. Из пухлых губ экзекутора пахло чесноком, и когда он говорил – в глаза Калли летели маленькие капельки слюны.

– Тихо, Жольт, – другой положил руку спутнику на плечо. – Король ещё не вынес приговор. Не торопись.

Свободная рука его скользнула Калли по плечу, изучая.

«Что здесь изучать?» – билось у Калли в голове. Она отлично представляла, как выглядит в этот момент: в изорванных одеждах, дорогой шёлк превратился в лохмотья. Волосы чернеют на голове вороньим гнездом. Губы потрескались, а правая скула так болела, что, должно быть, представляла собой один огромный синяк.

– Тебе, видимо, даже шлюхи в борделях не дают, раз ты решил поиметь такую, как я, – произнесла она раньше, чем поняла, что говорит вслух.

Ярость исказила лицо кирасира.

«Ну, всё, – подумала Калли. – Сейчас меня будут бить».

Но логического завершения разговора так и не произошло.

Второй кирасир крепче стиснул плечо напарника.

– Не сейчас, Жольт, – твёрдо сказал он. – Время идёт. Если опоздаем, то поимеют тебя и меня, а не её.

Хватка Жольта на подбородке Калли несколько ослабла. Он поймал цепь, сковавшую руки пленницы, и дёрнул вверх.

– Ладно, идём, – буркнул Жольт, но, когда Калли, пошатываясь, поднялась на ноги и направилась к двери, рванул цепь на себя, так что девушка едва не рухнула в его объятья. Снова губы кирасира оказались возле её лица, и, проследив ими контур уха, Жольт произнёс: – Когда он прикажет тебя колесовать, как колесуют твоего муженька, у нас с тобой будет целая ночь, перед тем как палач приведёт в исполнение приговор. И ты захочешь, чтобы она не кончалась никогда.

Жольт хрипло расхохотался и, больше не удерживая Калли, двинулся вперёд, волоча её следом на цепи.

Приёмный зал дворца Авроры в самом сердце Вечного города больше походил на солнце, расстилавшее по небосводу свои лучи, чем на те скромные апартаменты, к которым привыкла Калли.

Она знала, что в Августории Остеррайх не скупятся на лоск. В свиты местных герцогов порой входило несколько десятков человек, не считая охраны и слуг. И столько же, если не больше, вмещал каждый дворец. Но даже по меркам Августории апартаменты Боренсхайтов превосходили любой разумный размер. Это был скорее город в городе, чем просто дворец. Город, в который по приказу августа съезжалась не только вся семья короля, каждый со своим двором, но и все владетели провинций от Южного моря до Лазоревых гор. Многочисленные фонтаны били вдоль аллей, и ветер, всегда настолько сильный здесь, что чайки ломали крылья, пытаясь пересечь город от одной границы до другой, относил их в сторону, осыпая придворных мириадами брызг.

Тем смешнее на ухоженных зелёных аллеях смотрелась она, в изодранной нижней рубахе из грубого льна, перепачканной кровью и грязью – по обычаю Остеррайха прежнюю одежду сорвали, прежде чем отвести пленницу на суд. Тем больше взглядов устремлялось на неё.

Едва охрана пропустила сквозь ворота процессию из двух кирасиров и их подопечной, Калли попыталась воспользоваться возможностью и задрать голову вверх – но Жольт тут же с такой силой рванул цепь, что Калли оступилась и едва не уткнулась носом в лужу пролившейся из фонтана воды.

Оба стражника захохотали и потянули её вперёд, так что Калли оставалось лишь тащиться следом, потупив взгляд, и стараться не замечать, как таращатся на неё все кругом.

Она и её провинция жили иначе – но они тоже знали, что такое позор. И Калли оставалось лишь стискивать зубы и думать о том, что придёт день, и она отомстит – если, конечно, завтра же утром её не прикажут колесовать.

Повинуясь движению стражей, Калли рухнула на покрытый мозаикой зелёных и белых мраморных плит пол. Замерла на коленях, не поднимая головы, и стала ждать.

Август ещё не изволил занять свой трон. Зато любопытствующие уже собрались кругом и ожидали продолжения представления, распахнув рты.

– Говорят, Рудольф устраивал вечера в присутствии друзей, и каждый мог её потрогать, – услышала она женский голос немного вдалеке.

Калли лишь сверкнула взглядом, и в зрачках её отпечаталось отражение немолодой дамы с высоко поднятым коконом волос на голове, который украшала фигура крылатого корабля. Дама жеманно прикрывала веером лицо.

– А вы бы стали трогать эту дикарку, фрау Рац? Вам мало молоденьких пажей, которые вас развлекают?

– А вы, мсьё Вёрёш, как будто бы нет. Говорят, эти северяне в постели весьма хороши. Чувственны и отзывчивы. Вас, как мужчину, это должно привлекать куда более, чем меня.

– Потому я и удивлён.

– Может, попросим её у августа? Уверена, он не решится вам отказать.

Калли стиснула зубы и сосредоточилась на узоре мраморных плит, в шахматном порядке тянувшемся вдоль всего зала. Она разглядывала их с таким упорством, точно намеревалась совершить подкоп, только бы не слышать новых и новых звучавших за спиной слов.

Но вот вдалеке послышались тихий звук шагов и шелест драгоценной ткани. Всё в зале стихло, так что Калли теперь слышала стук собственного сердца.

Края августской мантии пронеслись по полу мимо, и Калли увидела пару сапог, занявших мягкую скамеечку под троном.

– Вот ты какая.

Калли подняла взгляд, поняв, что обращаются к ней. Она молчала, не зная, что сказать.

– Прав ли мой палач, утверждая, что ты помогала Рудольфу строить заговор против меня?

Истерзанные губы Калли надломила улыбка.

– Разумеется, нет.

Краешек губ августа тоже поднялся.

– Я был бы удивлён, если бы ты ответила иначе.

Калли едва заметно наклонила голову вбок.

– Мой господин, – очень медленно произнесла она, тщательно подбирая слова. Она думала о том, что должна сказать, всю ночь, пока не уснула, и тягостный смутный сон, больше походивший на кошмар, не настиг её. – У моего народа не принято лгать и сдаваться в плен. Если я здесь, перед вами, если мои слуги ещё меня не закололи, то лишь потому, что я хочу доказать вам своё расположение и желание присоединиться к вам.

Август хмыкнул и чуть отклонился назад, так что на лицо его упала тень, и Калли больше не видела, что отражается в его глазах.

– Я нужна вам, мой август, не заставляйте меня здесь и сейчас говорить зачем. И без того ваше обращение со мной нанесло по лояльности Облачного города немалый удар.

Август молчал, но Калли чувствовала, что слова находят цель. Что августу неуютно, и он в самом деле не желает продолжать этот разговор здесь и сейчас. Однако слова августа противоречили тому, что отражало спрятанное в тени лицо:

– Я не вижу причин, – тихо сказал он, – не уничтожить весь ваш народ. Всех до одного, кто откажется принести клятву лично мне. И я не вижу причин, почему должен доверять тебе, супруге Рудольфа Йоханеса Винце, не раз доказавшего свою неспособность держать клятву, обесчестившего себя и свой род.

– Причина в вашей мудрости, – Калли немного опустила взгляд, не желая вступать в конфликт. – Вы можете уничтожить всех, кто мне верен, и назначить нового наместника управлять моей землёй. Но только я знаю тайны Звёздной пыли, как знала их до меня моя мать – и узнает моя дочь. Ни одна пытка не заставит меня рассказать их вам, потому что я знаю: эти тайны – единственное, что может сохранить мне жизнь.

Август какое-то время молчал, и Калли уже подумала, что победила.

– Я бы мог, – наконец сказал он, – отдать тебя палачам. Не думай, что ты меня испугала.

– Разумеется, я и надеяться не смела, – вставила Калли, улучив момент.

– Но я не такой тиран, каким стал бы, добравшись до власти, твой супруг, принц Рудольф. И я собираюсь это доказать. Я помилую тебя.

Калли испустила облегчённый вздох. Она ещё не поверила до конца, что угроза минула, и потому на мгновение прикрыла глаза, силясь справиться с собой.

– Но, разумеется, и довериться тебе я не могу. Слишком часто Облачный город становится причиной моих забот. Наместник будет назначен. Я подберу человека, который не сможет поддаться обаянию ваших гор и никогда не пойдёт против меня.

Калли молчала, обдумывая, чем слова августа обернутся лично для неё.

– Вынуждена предупредить, – сказала она, – что мой народ не подчинится чужаку. Вы не сможете управлять Облачным Городом без меня.

– И я верю тебе, – август кивнул. – Потому мой наместник станет управлять не Облачным Городом, а тобой.

Калли вздрогнула и прищурилась, не переставая выглядывать в тени его лицо. Губы её дрогнули, потому что так же говорил Рудольф. «Я здесь, чтобы управлять тобой».

И Калли не обманулась:

– Милорд Ламот, будьте любезны проследить, чтобы герцогиню Брекке сегодня же выпустили из тюрьмы. Обеспечьте ей должный медицинский уход и апартаменты, в которых ни она не будет опасна для нас, ни мы для неё. А вы, герцогиня, будьте готовы завтра же принести супружескую клятву по обрядам Августории. Я подберу вам достойного кандидата в мужья. Что с вами? Не пытайтесь изобразить обморок, я всё равно не поверю.

Калли в самом деле стала белой как мел.

«Опять», – набатом билось в голове и колоколом вторило: «Нет! Лучше умереть, чем снова позволить им…»

Август говорил что-то ещё, но Калли уже не слышала его. Она попыталась встать и рвануться прочь, но цепь, удерживаемая руками Жольта, натянулась, уронила её обратно на пол. Калли потеряла равновесие, боль пронзила висок. Ей казалось, она слышала собственный голос, истошно кричавший: «Нет!» – а затем провалилась в темноту.

ГЛАВА 2

– Ну, что скажешь? – спросил Вержиль Флоран Гарон, некогда младший принц дома Гарон, а ныне август Остеррайха, отбрасывая шпагу и потягиваясь. Ему было слегка за тридцать, и светские дела в последнее время заставили его всерьёз растерять форму, которую он некогда имел. Но Вержиль всё ещё оставался относительно строен и старался каждую свободную минуту уделять занятиям с клинком.

– Скажу, монсеньор, что вам нужно больше работать над собой. Иначе вы не сможете отбиться даже от собственной жены, не то что от ночных воров.

Эжен Пьер Луи де Лебель не видел особого смысла соблюдать формальности, когда они с Гароном оставались вдвоём.

Они четверо – Вержиль, Эжен, а вместе с ними принцы Клод Раймон Ламот и Фабрис Анж д`Омур, знали друг друга много лет. Ещё тогда, когда никто и не предполагал, что один из них наденет августский венец, все четверо проводили вместе ночи и дни, вместе охотились и вместе пили вино.

Теперь, когда с тех времён минуло уже более десяти лет, пути всех четверых разошлись. Вержиль стал августом, так что Клод и Фабрис порядком перед ним робели. Вержиль раболепства не любил, и потому ему с каждым годом становилось с ними всё тяжелей.

К тому же у Фабриса появилась семья, у Клода – выезд первосортных лошадей, и в конюшне он, как правило, торчал весь день, поглаживая и расчёсывая своих жеребцов.

И только в жизни Эжена за прошедшие после войны годы не изменилось почти ничего. Он был всё так же строен, как и в двадцать лет, спина его оставалась такой же прямой, и только под глазами прибавилось морщин. Он не женился и не завёл детей, хотя придворные дамы и поглядывали ему вслед с тоской. Всё, на что хватало Эжена – это несколько дней. Женщины надоедали ему в тот же момент, когда он получал над ними полный контроль.

У него не прибавилось ни ума, ни друзей, зато и терять было нечего – и потому Эжен так и не узнал, что такое страх перед людьми или страх потерь.

– Я не об этом, – Вержиль усмехнулся и легонько толкнул друга в плечо, в очередной раз за вечер нарушая этикет, словно силился доказать самому себе, что пропасти, пролёгшей между ними – нет. – Я об этой северной пташке.

Эжен взмахнул напоследок шпагой и провёл кончиком пальца по лезвию, проверяя, не затупилось ли. Затем тоже бросил оружие на стойку для мечей и подошёл к окну, из которого открывался чудесный вид на партер.

– Скажу, что вы с ней ещё намучаетесь, монсеньор. Девчонка не так проста, как хотели бы того вы или Рудольф. Она доставит много проблем.

– Опять не то, – поморщился Гарон. – Я спрашиваю, что лично ты о ней думаешь. Как тебе кажется… В постели она так хороша, как шуршат языки придворных дам?

Эжен надломил бровь и насмешливо посмотрел на него.

– Очень странный вопрос, монсеньор. Уж не влюбились ли вы в неё?

– Я – нет, – твёрдо ответил Гарон. – А ты? – с тенью надежды в голосе спросил он.

– Помилуйте, да что тут может понравиться? Я пока не так далеко зашёл в искусстве любви, чтобы возбуждаться при виде мертвечины.

Гарон прокашлялся и отошёл в сторону. Взял со стойки одну из шпаг и покрутил в руках, разглядывая эфес.

– А скажи мне вот что, мой дорогой друг… – задумчиво произнёс он. – Не знаешь ли ты, как потерял руку наш дражайший граф де Флери?

Теперь уже Эжен прокашлялся и покраснел.

– Вам известно, мессир, я не люблю лишних жертв.

– Зато вы любите чужих жён, месье де Лебель.

Эжен склонил голову.

– Прошу меня простить, монсеньор, но вы же не собираетесь ставить мне это в вину?

– Допустим, что нет. Но как быть с маркизом де Лонгли?

– Простите, мессир, но тут уж точно я ни при чём! Он набросился на меня, даже не разобрав, что я делал у него…

– В спальне у его младшей сестры, месье.

Эжен промолчал. Отвернувшись к окну, побарабанил пальцами по краешку рамы.

– У меня такое чувство, – сказал он медленно и задумчиво, – что вы, мессир, пытаетесь мне угрожать.

– Разумеется, нет. Я лишь хочу дать вам возможность оплатить долги.

– Долги?

– И не думайте, что я не о них знаю.

– Простите, мессир, если желаете дать мне возможность оплатить долги, вам лучше выписать мне из вашей казны полмиллиона лир. Этого с лихвой хватит— да к тому же окупит моё содержание на год вперёд.

– Сомневаюсь, что это вам поможет. Вы наделаете ещё.

– Да полноте, сир! – Эжен ударил кулаком по подоконнику. – Что вы от меня хотите?

– То, что следовало сделать давно. Я хочу вас женить.

– Вержиль…

– Не забывайте, Лебель, что говорите с августом.

– Ваше величество… – укоризненно произнёс Эжен и покачал головой. – Вы же не удалите меня от двора. Я нужен вам здесь, скоро начнётся новая война…

– Вы не будете командовать моей армией на войне, месье де Лебель. Мне нужно, чтобы вы решили северные дела.

– Но Вер… мессир!

– У вас есть богатый выбор, граф, герцогиня Облачного города – или мадемуазель Лермон.

Эжен замолк, опасливо поглядывая на своего августа. Покрытое оспинами лицо мадемуазель де Лермон стояло перед его глазами.

– Это не смешно, – заметил он.

– Вы видите на моём лице улыбку?

– Но почему я?

– Потому что я знаю, что вам будет легче смириться с необычным происхождением супруги, чем любому другому в столице.

Эжен не нашёл, чем возразить. В самом деле, если многие в Августории относились к северянам как к дикарям, то он не только хорошо знал этот народ, но и испытывал некоторую тягу к женщинам северных кровей – впрочем, как и западных, южных, восточных и любых других.

– Меня смущает сама идея брака! – выпалил наконец он. – Независимо от того, из какого народа происходит возможная жена!

Гарон взял его за оба плеча и развернул к двери.

– Идите. Церемония начнётся завтра в двенадцать часов. У вас есть ещё ночь, чтобы обдумать всё… Или сбежать. Но последнее я бы вам не рекомендовал.

Эжен без всякой радости брёл по коридорам дворца. Возвращаться в свои апартаменты он не хотел: во-первых, там его ждала пустота. Во-вторых, оттуда не так легко сбежать. А Эжен ещё не расстался с этой идеей.

– Брак… – пробормотал он и потёр безымянный палец, на который однажды уже надевал кольцо… Снять его на следующий день и выбросить в пруд удалось с трудом, и потому де Лебель не горел желанием повторять эксперимент.

Он с тоской огляделся кругом и заметил, что забрёл совсем не в то крыло, в которое шёл.

Коридор был пуст, не слышалось ни шума голосов, ни шороха шагов, и только кирасиры, охранявшие проход, виднелись вдали.

Пытаясь сориентироваться, Эжен выглянул в окно и увидел там такой же пустынный двор, который явно давно уже не посещал даже садовник.

«Восточное крыло», – догадался он. Хотел развернуться и пойти к себе, но затем снова взглянул на кирасиров и передумал.

Эжен догадался, кого охраняет конвой, и в груди его затрепыхалось знакомое чувство, какое он обычно испытывал в бою или на дуэли – перед тем как выхватить клинок. Страх и предвкушение будоражили кровь.

«А почему бы и нет?» – спросил он себя, не найдя других причин для того, чтобы совершить то, что хотел. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Эжен решительно направился туда, где стоял конвой.

– С дороги! – бросил он, равнодушно раздвигая в стороны копья гвардейцев, и бросил уже через плечо: – Я поверенный августа.

Никто не посмел его преследовать, и Эжен спокойно пересёк коридор, ведущий к спальне пленницы.

Второй конвой он тоже миновал без проблем, и, только ступив в комнату, замер, оглядываясь кругом. Некогда богато отделанная по моде прошлых десятилетий, она теперь так же запустела, как и всё крыло. Никто не собирался церемониться с супругой предателя, и Эжен тоже не испытывал к ней сочувствия. «Война есть война, – твёрдо усвоил он уже давно. – Здесь или ты, или тебя».

Но не старомодные потускневшие гобелены и не пыльный бархат портьер поразили его, а то, что все полки, ниши, столики и тумбы абсолютно пусты. Словно неведомый распорядитель приказал вынести отсюда всё, что могла бы взять в руки герцогиня Брекке. «Всё, чем она могла бы себе навредить», – поправился он.

Самой северянки он тоже не увидел. И только расслышав из-за перегородки негромкий плеск воды, Эжен догадался, где следует её искать.

Медленно, словно во сне, он двинулся вперёд и бесшумно приоткрыл дверь.

Северянка уже куда меньше походила на то измученное существо, что увидел Эжен не так давно во дворце. Она сидела в мраморной ванне, почти по плечи погружённая в неё, а девушка из дворцовой прислуги расчёсывала гребнем её чёрные волосы. Прямые и гладкие, они ниспадали почти что до самого пола, а кое-где влажными прядками прилипали к плечам.

Тусклые лучи, падая из окна, освещали широкие скулы и маленький подбородок северянки. То и другое делало её лицо слегка непривычным взгляду. Эжен видел её с правого бока и, несмотря на лёгкую неправильность, не мог не признать, что это лицо можно назвать красивым. Нос смотрел немного кверху, а бледные губы потрескались, но это не слишком её портило.

Эжен успел отметить ещё и тонкое, как у лесной нимфы, чуть заострённое плечо, от которого вниз к пояснице тянулся уродливый алый рубец.

В следующее мгновение северянка резко повернулась.

– Кто здесь? – крикнула отчаянно и зло. Раздался всплеск, и вместо того, чтобы скрыться с глаз, герцогиня вскочила в полный рост, так что теперь Эжен видел её целиком: плоский живот, алые бусинки сосков и тут же прикрытый ладонью треугольничек лобка.

Задержав взгляд на последнем, Эжен сглотнул. Несмотря на ещё один едва заживший шрам, пробегавший по животу наискосок, и изрядную ссадину, уродовавшую лицо северянки, Эжен по достоинству оценил её внешний вид.

– Мне приказано вас проведать, – ляпнул Эжен первое, что пришло на ум, и ещё раз обвёл взглядом стоявшую перед ним фигуру.

– Керве! – крикнула северянка и тут только, опомнившись, посмотрела на девушку, замершую с гребнем в руках, и обмякла. – Не знаю, как тебя… – в отчаянье пробормотала она.

Догадавшись, чего пытается добиться пленница, Эжен отстегнул плащ и, прежде чем та снова осела в воду без сил, закутал в него юную герцогиню.

– Прошу прощения, – негромко сказал Эжен, когда северянка, таким образом, оказалась в его руках, – я не хотел вас смутить.

Северянка стиснула зубы. Эжен видел, как страх и ненависть борются на её лице.

– Пустите, – вяло сказала она. – Кто вы такой? Кто позволил вам войти? Август обещал мне покой!

Эжен покачал головой, и улыбка скрасила его губы.

– Боюсь, не от меня.

Северянка молчала и смотрела на него всё так же затравленно, но вырваться не пыталась, и Эжену вдруг захотелось её поцеловать.

«Так», – одёрнул он себя и вместо этого, лишь глубоко вдохнув запах волос, пропитанных ароматическими маслами и резко её отпустил.

– Я поверенный августа, – повторил он, с разочарованием прерывая контакт их рук. – Меня прислали узнать, не требуется ли вам что-нибудь.

Северянка молчала, будто язык проглотила.

– Видимо, всё хорошо и без меня, – констатировал Эжен и развернулся к двери, чтобы уйти.

– Верните моего слугу! – прилетело ему в спину, и Эжен, замерев на пороге, обернулся через плечо.

За эти несколько мгновений северянка почти совладала с собой, и теперь на лице её читался приказ.

– Его зовут Керве Эрлансен. Неприемлемо, чтобы мне прислуживал кто-то, кроме него.

Эжен поднял бровь.

– Я передам августу, – бросил он. – Если будете хорошо себя вести.

Калли долго ещё стояла, глядя вслед бесцеремонному незнакомцу и все еще ощущая обжигающие прикосновения его рук на своём плече.

ГЛАВА 3

– Оближи.

Калли знала, что есть вещи, с которыми лучше не спорить. Она стояла на коленях у ног мужа. Руки скрещены за спиной.

Хлёсткая пощёчина прошлась по губам.

– Ты не слышала приказ?

Не дожидаясь нового удара, Калли наклонилась и принялась исполнять.

К горлу подступала тошнота.

Она не знала, кого ненавидит сильнее – Рудольфа, за то, что тот имеет над ней власть, или саму себя – за то, что позволяет ему иметь такую власть.

По законам северных краёв семья принадлежит мужчине целиком, от и до. Все, кто входит в эту семью: дети, жена или младшая родня. Никто не станет вмешиваться в дела, которые творятся между мужем и женой.

Днём она носила титул герцогини Северных земель, но, когда наступала ночь, и в дворцовых покоях закрывалась последняя дверь, никакая стража не стала бы ей помогать.

Для герцога, принца Рудольфа, она была женой – и не имело значения то, что Калли унаследовала эти земли, а он лишь пришёл сюда по приказу короля.

Так было настолько давно, что иногда Калли казалось, что так было всегда.

Она старательно вылизывала (), невольно втягивая ноздрями отвратительный запах мускуса и прокисшего пота, пока Рудольф не поставил одну ногу на стоявший сбоку сундук.

– Не останавливайся, – приказал он, – ласкай языком. Ты должна знать своё место, жена.

Калли замешкалась. Так далеко Рудольф не заходил ещё никогда. Но Калли знала, что у его желаний нету границ. Всего секунда колебания – и новый удар обжёг её щёку.