Когда он стал постарше, то выяснил, что мамка за ним может и не прийти. Ей дали 11 лет тюрьмы за убийство и хранение наркотиков. Это почему-то не сильно ранило его сердце, а по правде сказать, вообще не ранило. За несколько лет он успел забыть даже, как она выглядит, а то что тут намного лучше, чем дома, – это он точно уяснил. В последствии она и вовсе умерла в застенках исправительной колонии – туберкулез.
Никиту чаще прочих таскали по врачам, и все говорили, что у него проблемы с речью и задержка в развитии. Но Генка знал, что никакой задержки у того нет, – он просто не очень любит говорить и проявлять эмоции. Никита с самого первого дня их знакомства был таким. Они всегда были вместе. В школе сидели за одной партой, за одним столом ели, их кровати в комнате стояли рядом, а если приходилось драться, то всегда заступались друг за друга. А драться приходилось часто, особенно в возрасте 10-12 лет. Старшие ребята всегда всех задирали, но Генка не признавал ничье лидерство и всегда опрометчиво огрызался. Множество раз их с Никитой били целой толпой, но никогда он не перед кем не прогибался. Так он собственной кровью и заслужил уважение. А после медкомиссии так вообще стали сторониться его, как психа со справкой на руках. Пошел слух, что с такой справкой он может даже убить человека и ему ничего за это не будет.
Это было на руку, – битвы за выживание прекратились, дышать стало свободнее. А когда старшие ребята покинули стены детского дома, Генка и вовсе ощутил себя королем. Они с Никитой уже тогда зарабатывали неплохие деньги: продавали за стену гуманитарку, торговали наркотой, а также сутенерство, – местные девочки постарше не прочь заработать.
Некоторые люди вокруг поговаривали, что они с Никитой на самом деле братья, вроде как сводные, потому что отец у них один. Но даже если и так, это ничего не меняет. Генка и без того считал Никиту братом. Но Никита наотрез отказывался разговаривать о возможном общем отце, он вообще ничего не хотел знать о их родственниках, каких бы то ни было. Если начинался подобный диалог, тот закрывался в себе еще сильнее, поэтому Генка зарекся не поднимать эту тему.
Дверь главного входа открылась и на свет выбежал мужчина в мятой рубашке и с кипой документов подмышкой. Он спешно заправлял рубашку в брюки.
– Молодые люди, а вы тут что, ждете кого-то?
– Да нет, просто болтаем, – ответил Генка. Мужчина удовлетворительно промычал и поспешил к своей машине на парковке.
– Как думаешь, больницу могут закрыть? Она вообще закрывается на ночь? – спросил Генка брата.
– Да вроде бы нет. Помнишь, как Витя-гном проглотил градусник на спор, его же ночью возили в больницу.
– Ха, да, помню. Не знаешь, что с ним стало? Его как увезли, так и с концами.
– Говорят, что почти год лежал в больничке в Калининграде, потом его в другой детдом определили, тоже там. Вроде бы инвалидность получил, на пенсии теперь.
– А на что он тогда спорил, не помнишь? – со смешком в голосе спросил Генка.
– На коробку пряников.
Из-за угла больницы появились Череп и Мелкий. Второй задержался у фонарного столба, чтобы осмотреть свои подошвы.
– Там все глухо, одна рабочая дверь, и та открывается изнутри. Ключи только у медперсонала есть. Они там покурить выходят только, иногда, – проговорил Череп, – да и этот обосрался вон весь, – показал он большим пальцем через себя на Мелкого.
– Не так уж это все и страшно, – деланым писклявым голосом проговорил Мелкий, продолжая осматривать под фонарем свою одежду. Все заулыбались.
– А вообще, я думаю, если мы будем стоять у входа, то они никогда не выйдут. Дверь ведь прозрачная, мы тут как на ладони. И парковка освещается, машину они нашу знают, – сказал Никита.
Все посмотрели на Генку, ожидая указаний. Один Никита смотрел на бетонное крыльцо, отбивая носком ботинка известный только ему ритм.
– Я вообще считаю, что надо зайти туда и всех на уши поставить! – повысил голос Череп, – что мы как лохи тут тремся уже который час? Чего сиськи мять?
После непродолжительной паузы Генка проговорил:
– Ладно. Пошли в машину, отъедем подальше, – и пошел в сторону парковки, доставая ключи из кармана. Мелкий тут же засеменил за ним, Никита, не отрывая взгляда от своих ботинок, двинулся не спеша следом. Один Череп остался на месте, злобно взирая на затылок главного. Смачно харкнув на тротуар, он что-то пробормотал себе под нос и поплелся следом.
****
Спускаться по лестнице оказалось не сложно, – сложнее было ее опустить вниз. Механизмы заржавели, а Давид не был никогда силачом, да и голова от напряжения болела и кружилась сильнее обычного. Но в итоге им каким-то чудом удалось сдвинуть приваренный болт-задвижку, и лестница поддалась.
Все задержали дыхание и напряглись, когда она съезжала вниз, до самой земли. Магическим образом, не издав сильного грохота или скрипа. Балкон выходил на один из торцов п-образного здания. Дверь снизу, кажется, давно никто не открывал, а освещения не было совсем. Они благополучно спустились вниз на скошенную траву и сразу занырнули в густую сирень слева.
– Погодите, мне надо дух перевести – голова кружится, – устало прошептал Давид и уперся руками о тонкий ствол кустарника.
– У меня есть вода в сумке, выпей таблетки свои, – Катька полезла в свою бежевую наплечную сумку.
Давид достал из кармана балахона блистеры с таблетками и отколупал по одной с каждого.
– Теплый лимонад, мой любимый.
– Ну простите, сэр. Сейчас вылезем отсюда и пойдем ко мне домой сразу. Если что, у меня переночуешь. Или ты решил в общагу возвращаться?
– Я…
– Пойдешь ко мне короче. Не хватало еще, чтобы ты шарахнулся где-то на пол пути, – ответила за него Катька.
– Согласна. Тем более это мы виноваты в том, что с тобой произошло, и до сих пор происходит, – Таня пригляделась к лицу Давида, которое даже сквозь сумрак стало бледным, как снег, – тебе не хорошо?
Давид резко отвернулся в сторону и его стошнило. Все люди блюют с разными звуками: хлюпают, кряхтят, квакают, ревут голосом голодного до секса быка на пастбище, Давид же делал это, как будто спаривается кролик – тихо и с присвистом.
– Бедный, – Катька положила ему руку на спину.
– Простите пожалуйста, оно так резко и неожиданно накатило, – Давид повернулся обратно, вытирая рукавом лицо.
– Ничего страшного, зайчик, мы все понимаем, – прошептала, Катька, поглаживая его на спине.
Зайчик!?
Катька была в каком-то умиротворённом ступоре и не сводила глаз с парня. Давид смутился и делал вид, что не услышал, что она сказала. Стал старательно отряхивать свою кофту.
После недолгой паузы, Таня тихим голосом сказала:
– Ну ладно, голубки, нам вроде бы идти пора – потом будете обжиматься, – и стала пробираться сквозь сирень, которую от тротуара отделял невысокий железный заборчик чуть выше колена.
– Да, потом. Скажу маме, что ты друг, который опоздал на автобус. Она у меня добрая и даже будет рада, что я привела домой мальчика, – пригнувшись, она пошла следом за подругой, – Пошли давай.
Потупив взгляд, Давид как будто видел сквозь Катькин затылок ее улыбку во все лицо. Улыбнулся сам и пошел за ней. Голова, кажется, уже не так сильно болела.
В закоулках куста сирени было так темно, что приходилось на ощупь искать место, куда ступить. Давид продолжал улыбаться, и даже забыл обо всем на свете – что его сегодня сюда привело и как он тут оказался. Он был почти счастлив, когда раздался истошный крик Тани, вернувший его в прохладную реальность:
– Бегите, они здесь!
Затем послышался шелест кустов и треск ломающихся веток, – будто поднялся ураган. Свет фонарей слабо проникал сквозь кусты, поэтому было почти ничего не видно. Громкие крики и ругань нарушили шепчущий мир тихой сирени. Кто-то на полной скорости врезался в Давида, и он упал. Это была Катька, она оказалась сверху и лихорадочно повторяла ему в лицо, – «Черт, черт, черт». Вдруг она каким-то неестественным образом поднялась на ноги, как это делают вампиры, просыпаясь ото сна в своих гробах, только не лицом, а спиной вперед. Кто-то здоровый поднял ее на ноги, держа одной рукой за одежду на спине. Ей сдавила горло натянутая кофта и она что-то болезненно просипела.
У Давида звенело в ушах, а голова вновь раскалывалась от боли. Он понимал, что не сможет подняться без чьей-то помощи, какое-то время. Катьку обняла за шею чья-то массивная рука и потянула за собой в ту сторону, куда еще недавно уходила Таня. Голосов было не разобрать, он как будто оглох. Затем другая рука потянулась к нему, схватила за шиворот и потянула на себя. На руке красовались татуировки нацистского толка. Давид, еще не видя лица, сразу понял кто это, – Череп, самый жестокий из команды нацистов. Как только Давид оказался в позиции стоя, из темноты вылетело лицо бугая и саданула лбом ему в нос. Жгучая боль в носу была бледной пародией на то, что происходило в этот момент в черепной коробке. Слезы мгновенно лишили Давида зрения. Череп перехватил свою железную хватку на капюшон и оказавшись сзади, толчком дал понять, чтобы тот двинулся к выходу из кустов. Где они с Таней и Катькой только что пытались совершить последний рывок к спасению.
8
Выцветшая табличка-указатель, стрелкой указывающая на ведущую вглубь леса грунтовку, давно не читалась. Просто серый кусок доски на двух ножках, вкопанных в землю. Только при близком рассмотрении можно было прочесть выдолбленные в дереве слова: «Хутор Чапаев».
По всей Калининградской области были разбросаны похожие хутора, и все они, как, впрочем, и города с селами, были переименованы на советский манер. Почему именно этот хутор, близ границы с Польшей, закрытый от главной дороги тенями высоких сосен, именовался именно так, никто не знал. Наверное, человек, который руководил переименованием, просто так решил. Пальцем в небо. Но местные и без всяких табличек знали, что там всегда жила и живет семья Евкуровых, которые были в числе первых переселенцев в 1948 году. С тех времен и пошло в народе – «Евкуров хутор».
Когда-то членов этой семьи было много, говорят, что они даже в хозяйственных постройках на чердаке обустраивали комнаты, чтобы всем уместиться. В 1981 году в первый класс школы поселка Мальцево, Озерского района, пошли четверо Евкуровых, – три сестры и брат. Они не были близнецами или какими бы то ни было другими тройняшками-четверняшками, но все равно были очень похожи друг на друга. В районе люди судачили всякое, да и странно, почему они ни с кем в округе больше не породнились. Фамилия Евкурова так и осталась в том хуторе в лесу. Они жили там чем-то вроде русской общины, некоторые называли их сектантами или староверами, но старожилы знали, что это просто большая семья, расплодившаяся внутри себя. Слово инцест никто тогда еще не знал. Некотрые с осуждением посматривали на них, но большинству, впрочем, было плевать.
С тех пор прошло уже много лет, и со временем мало-по малу Евкуровы стали потихоньку разъезжаться кто куда. Много их стариков померло в эпидемию Ковида в 2020, и после этого за один год хутор опустел. Молодые с одной котомкой через плечо уходили пешком, куда глаза глядят. Некоторые тащили на шеях и на руках маленьких детей, таких же светловолосых, как и они сами. Братики то были или родные дети, уже никто не разберет.
Какими бы сектантами и извращенцами их не считали, а за мёдом и бараниной всегда приезжали именно к ним. Даже с Калининграда люди, кто по богаче, тянулись вереницей в этот хутор за мяском и медком. Про них даже сюжет новостной снимали. Не потому что они все похожи друг на друга, как капли воды, а что ходят они в льняных рубахах, плетут лапти и собирают на продажу мёд, экологически чистый и натуральный. Этакий островок старорусской ностальгии в сердце бывших прусских земель.
Но все это было давно, казалось, в прошлой жизни. Дмитрий Дмитриевич Евкуров, мужчина средних лет, с вечно торчащим из-под замызганной серой майки животом, остался последним взрослым Евкуровым в хуторе Чапаев. А может и последним Евкуровым на весь Озерский и Черняховский район, – куда все его родичи ускакали, он не знал. Да и знать не хотел. Пусть идут, предатели рода. Предки покарают вас всех, идиоты. Все равно рано или поздно все они приползут. Но за три года так никто и не объявился.
При всем при этом он радовался жизни. Целый огромный участок земли, постройки их поселения, огород, скотина, пасека, – все это досталось ему одному. Совсем недавно он ходил у отца на побегушках, занимался сезонной стрижкой овец и содержанием их, ночевать часто приходилось в сарае или на выпасе. А как отца забрал Ковид и все остальные разбежались, он наконец переехал в главные дом, в самую большую комнату и стал там жить и спать, как король, единоличный правитель всего его «государства».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.