Бондаровская

Бондаровская

Мария Федюхина

10 января 1943 года. Ленинград

Редактор Екатерина Харитонова

Корректор Ирина Суздалева

Иллюстрация на обложке aileto.org

© Мария Федюхина, 2025

ISBN 978-5-0065-4756-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Очередное утро, безысходное и тоскливое, рухнуло на город. Солнце опустило свои светлые лапы на студеную землю, не согревая, но украшая ее. Так уже второй год ленинградцы согревали свои дома лишь тенью надежды на спасение.

Дмитрий проснулся в остуженной русской зимой коммуналке. Он уже не уверен, счастье это или нет. Подросток с большой неохотой разлепляет ресницы, что успели склеиться за ночь неконтролируемо подступившими слезами. «Мужчины не плачут», – говорила мама, но она обманула. Так же, как обманула клятвой о том, что никогда не покинет их.

Сонный взгляд мальчика лениво блуждает по комнате. Деревянная мебель, пыльные обои, небольшой журнальный столик, а рядом на стене – ковер. Дима снова заснул на кухне. Эта комната была теплее остальных. В нос ударил запах сырости, а стены так и сочлись безысходностью. Она была почти осязаема. Мальчик пошевелил окоченевшими пальцами, сунул ноги под одеяло, поджал к груди. В глубине души он не верил в происходящее. Казалось, он вот-вот проснется, и все обратится простым кошмаром, которым он поделится с семьей за завтраком. Папа посмеется, мама утешит, а он сделает вид, что ему вовсе не было страшно, ведь он настоящий мужчина. На мгновение юноша начинает верить в это. Парень моргает, усиленно заставляя себя проснуться. Но кошмар не проходит. Он, как назло, все больше затягивает свою жертву в хищную колючую хватку. Дима вздрагивает, точно ощутив это прикосновение. От испуга он дергается влево и видит Анечку.

Шестилетняя сестра стоит рядом и поправляет крохотными ручонками тяжелый верблюжий плед в ярко-красную клетку. На секунду она замирает, хмурится, но потом продолжает.

– Почему ты не спишь? – Приподнимается на локти брат, явно недовольный появлением сестры.

Девочка глядит на него большими голубыми глазами сверху вниз. Дима всегда хотел иметь такой цвет глаз, но зеленый оттенок достался ему от отца. Он еще в начале блокады ушел на фронт. Теперь, каждый раз глядя в разбитое от постоянных трясок зеркало, Дима узнает в себе папу.

– Доброе утро, – улыбается Анечка. По своей детской наивности она не обращает внимания на грубость брата, но вскоре улыбка с ее лица соскальзывает. Девочка потупляет взгляд в плед и начинает обводить пальцем цветные квадраты.

– Я думаю, мама голодная… – робко произносит она.

Конечно, мертвые не голодают, но Анечка еще не знает об этом. Ей просто самой очень хочется положить в рот что-нибудь, отличное от ремневой похлебки.

Старший брат вздыхает и скидывает с себя одеяло вместе с пледом, позволяя исхудавшему телу искупаться в сырости утра. Димка накидывает плотную клетчатую материю на сестру и сажает ее рядом, снова сдвинув брови:

– Почему в одной сорочке ходишь? Одевайся теплее, скоро к Люде пойдем.

На слова брата девочка лишь послушно кивает, должно быть, не имея сил даже на слова. Анечка покорно идет собираться в свою комнату, а Дима, проводив ее взглядом, отправляется в спальню родителей.

В квартире и так стояла стужа, но от комнаты родителей веет особым холодом. Дверца скрипнула, Дима не забыл прикрыть ее за собой, ведь если придет Анечка, будет плохо.

– Прости, мам, – обратился Дима скорее к самому себе, чем к матери, – я снова плакал.

Женщина покинула их еще неделю назад. В тот день Диме нельзя было плакать: дома находилась сестра. Он не мог ей сказать. Он не мог показать ей свое отчаяние так же, как и не смел позволить потухнуть в сестре и без того почти угасшему огоньку веры. С того дня он не прикасался к простыне, под которой похоронил тело. У них не было средств на гроб и похороны, хотя Дима был больше чем уверен, что мать отдала бы все, лишь бы отправить его в последний путь достойно. Но Дима не мог отдать за это драгоценные граммы хлеба. В глубине души он молил, чтобы на том свете мать его поняла и простила.

– Прости, мамочка, – голос в пустоте дрогнул, – но мне нужна твоя карточка. Я знаю, что обманывать – грех… – Чтобы не разрыдаться прямо сейчас, Дима подавил в себе желание говорить.

Он приблизился к прикроватному столику, на котором лежала хлебная карточка матери. Димка сам ее туда положил еще день назад и поклялся больше никогда не пользоваться ею. Рука и голова моментально тяжелеют, когда подросток все же касается заветной бумаги. Дима едва сохраняет равновесие.

Он неправильно поступает. Весь мир поступает неправильно! Человечество сходит с ума, и только по его вине Диме приходится играть сына живой женщины, а не покойницы. Мальчику хочется оправдаться, объясниться. Но перед кем? Анечкой? Богом? Ему просто хочется, чтобы кто-нибудь поверил в необходимость его «неправильных» решений, потому что в нее не верит он сам.

Прежде чем покинуть спальню, Дима открывает окно. Трупный запах уже гуляет по комнате. Дима знает, что рано или поздно он доберется и до чуткого носа Анечки, но пока пусть сестра думает, что мама просто слегла с простудой.

– Прости, мам, – роняет Дима шепотом. И этой фразы достаточно, чтобы усмирить всю свою боль еще на один день. Одно нахождение в этой комнате помогает легче дышать. Дима внушает себе, что это матушка наградила его прощением.

Зима выдалась холоднее всех остальных. И не только потому, что дождеобразные снежинки разгоняются по улицам суровыми ветрами: этот новый год засядет в памяти Димы ассоциацией с гибелью матери. Ее улыбка в канун тысяча девятьсот сорок третьего под елкой в Городском театре стала главным и самым значимым подарком для ноющего сердца Димки. Он помнил мать худую, утомленную работой на заводе, с чуть поседевшими от горя волосами, но улыбающуюся своей теплой улыбкой. Диме казалось, что одной этой улыбки хватит, чтобы растопить целый айсберг его тревог. Так и случалось, пока не настал его черед улыбаться сестре.

Дима вел Анечку за руку по серому царству Ленинграда. Их окружали люди: одни спешили на работу, другие тонули в снежном одеяле. Ком в горле парня мешал дышать, Дима сжал ладонь Анечки крепче.

Картина действительно ужасала: вокруг столько людей, но никто не протянет руку тем, кто лежал на снегу. Никто. И Дима тоже. Подросток заставляет себя отвернуться, а вот Анечка с любопытством разглядывает белый свет. В ее голубых глазах – и бесконечный интерес к миру, и вера в самое светлое, и падающие на снег люди, и раскрошенный кирпич ленинградских зданий. Она так юна, но уже видела столько печального. Наблюдая за тем, как горожане падают, изнеможенные бременем страданий, и тем, как радуются тому, что проснулись, она ни разу не просила есть. Знала, что если хлеб будет, ей его дадут.

– Дима! Дима! – вопит Анечка.

Она наткнулась на кота. Тот сидел рядом с бордюром и вылизывал лапу.

– Смотри, какой хорошенький! – не унималась младшая. – Я сама буду его кормить! Честное-пречестное! Только давай возьмем, а? Ведь возьмем же?

– Нет, – строго осек юноша сестру.

Первое, о чем он подумал: как бы поймать и разделать животное. В конце концов, если этого не сделает он, то сделает кто-нибудь другой. Ленинградцам не впервой обедать кошками да собаками.

Анечка выскальзывает из крепкой хватки брата, бежит к коту, садится на корточки и легонько поглаживает его по голове. Усатый отвечает на ласку и вскоре начинает мурлыкать. Кот тоже худой. Даже если пустить его на суп, много не получится.

– Нет! – повторяет Димка, а у самого сердце сжалось. Не сможет он навредить коту.

Анечка хмурится, на ресницах поблескивают слезы обиды, но Диме удается отодрать ее от животного и отвлечь рассказом о таинственных существах Сахары. Это последняя тема, которую он успел изучить в школе, прежде чем услышал взрыв. На уроки Дима не ходит почти месяц. Здание разрушено, сил и желания познавать этот паршивый мирочек нет. Все, чего хочется голодному школьнику – дойти до пункта выдачи спасительного хлеба и хоть немного обогреть костяшки пальцев.

– Димка! – восклицает Людмила Ивановна, соседка из соседнего дома.

Пожилая хозяйка выходит к гостям, по привычке вытирая руки полотенцем. Люда – хорошая мамина знакомая. Они никогда не были особо близки, но Людмила относилась к их семье с теплом. Впрочем, хозяйка со всеми добродушна. Она любила встречать гостей в красивом синем сарафане, на ее круглых щеках всегда танцевал румянец, а по квартире разливался пряный аромат вареников и пирогов. Но в эту минуту в помещении стоит только едкий запах горечи, щеки потеряли цвет, но синий сарафан постиран, он элегантно подчеркивает фигуру пожилой дамы.

– Здравствуйте, теть Люд, – отвечает Дима и тоже пытается улыбнуться.

Людмила Ивановна уже переключила внимание на Анечку. Она снимает с нее курточку и помогает надеть теплые носки.

– Как мама? – Излюбленный вопрос заботливой соседки, на который Дима каждый раз нерешительно отвечает.

– Не хуже, но и не лучше, – вздыхает парень. – Присмотрите за ней недолго? – кивает он в сторону сестры и пытается перевести тему. Все же он еще час назад чуть не захлебнулся в слезах.

Женщина качает головой:

– Конечно. Иди-иди.

Людмила рада Анечке, как собственной дочери. Свою Катерину она похоронила еще год назад. Погибла от истощения прямо на рабочем месте – в больнице. Муж отправился на фронт. Нет ни весточки, ни похоронки. Лишь в мечтах Людмила бредила идеей еще раз обнять любимого прежде, чем сгинет от истощения тела и души сама.

Никто в Ленинграде не говорит о своих муках. Они уже стали привычны. Их присутствие – такая же обыденность, как и отсутствие продовольствия. Но точно так же никто не замечает и прекрасного, потому что вся энергия уходит исключительно на самые необходимые эмоции и действия. Горожане берегут каждую слезинку, а Дима их бездумно тратит. Уж слишком тяжелый груз испытаний свалила на его еще не окрепшие плечи взрослая жизнь.

В пункте выдачи хлеба Дима протягивает продавщице две карточки. «Мама послала», – сконфуженно бормочет он. Тучная брюнетка хмурится, но ничего не отвечает. Вздохнув, работница протягивает мальчику спасительные граммы. Димка еще не знает, что не донесет их до дома.

Парень повеселел, даже силы в ногах появились, хотя к хлебу он еще не притронулся. Дима знал, что это нечестно, неправильно. Но после того, как представил радостную Анечку, в солнечном сплетении тут же потеплело.

– Эй!

Дима оборачивается в сторону голоса. Он почти дошел до дома тети Люды, осталось лишь пройти переулок и свернуть направо.

– Поди сюда, – окликает его парень, на вид ровесник.

Дима на секунду даже спутал его со знакомым и подошел, но поздно понял, что обознался. Хулиган улыбался хитрой мерзкой улыбкой, а его свита позади злорадно похихикивала. Дима не успел опомниться, как очнулся на снегу без связанной мамой шапки. Мальчишка тут же вскочил на ноги, ведь если бы он продолжил сидеть, то замерз. Вообще было огромным везением то, что он открыл глаза. На лице и в ребрах неприятно пульсировало. Дима разжал руку, в которой нес хлеб, но там остался лишь малюсенький кусочек. Видимо, он так сильно сжал кулак от страха, что хулиганы не смогли его разжать и забрать все до крошки.

Всю дорогу до дома Людмилы мальчика не покидало ощущение, что это его наказание за ложь. Не стать ему достойным комсомольцем: ни правды сказать не может, ни постоять за себя.

Дима добирается до нужного подъезда, но не решается зайти. И что он скажет Анечке?

У ног парень чувствует тепло. Это тот самый кот настойчиво трется о него. Димка смотрит на зверька сверху вниз и щурится. Чем-то он напоминает самого Диму. Но чем? Зелеными глазами? Дима присел к коту. Тот уткнулся носом в его теплую ладонь, и, недолго думая, мальчик вынул из кармана оставшийся хлеб. Все равно его не хватит ни ему, ни Анечке. Димка наблюдал за зверьком. Сначала кот понюхал предложенное ему угощение, а затем счистил хлеб с ладони юноши языком.

– Глядите-ка! Мы, значит, делаем все, чтобы этот хлеб в город доставить, а он его всякому зверью отдает! А ну, кыш! – раздается суровый высокий голос. – Нашелся добродетель!

Дима поворачивается и видит парнишку. Или девчонку? Незнакомец проходит к лавочке, садится, похлопывает по скамейке рукой, призывая Диму сесть. Диме знатно досталось сегодня. Верить кому-либо уже не хочется.

– У меня нет хлеба! – огрызается парень, на что незнакомец лишь вопросительно поднимает брови. Димка все же проглатывает свои подозрения и садится.

– Ты здесь живешь?

Димка качает головой. Вот так возьми да скажи свой адрес, чтобы ночью обокрали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.