Рильке жив. Воспоминания. Книга 1

Блаженны те, кто не загадывает желания; теперь сбылось то, чего я так страстно желал, когда приехал в Швейцарию, и что я надеялся найти сначала в Нионе у графини Добрженской, а прошлой зимой в Локарно; там это желаемое было еще вынужденно, а теперь оно возникло безо всяких усилий с моей стороны и оказалось в идеальной готовности: фонтан перед тихими окнами, крепкий старый каменный дом, чей ступенчатый фронтон (как и многое другое в Швейцарии) напоминает мне о Швеции. Но какая польза была бы от этой привилегии тишины, если бы у меня не было прежде Парижа – да, представьте себе, я увидел его снова; как, каким образом мое сердце вжилось в злосчастные трещины того времени, сроднилось с ними повсюду и исцелилось. Как оно пережило это! Только там я понял, насколько полностью я зависел от того, чтобы снова прикоснуться к миру в тот самый момент, когда он попросту стал для меня всем миром, единством в самом себе – переходом ко мне самому. Теперь я испытал это на себе, о, как же это было совершенно естественно и безмятежно, и только с таким осознанием я могу надеяться жить дальше.

А как ваша зима, сестра Элизабет?

Где вы? В каком месте вы остановились? И чем вы сейчас заняты больше всего? Позаботьтесь о моем американском состоянии, оно не будет единственным, что приумножится под Вашей любезной и верной заботой. Передайте мой привет вашим родственникам (шаумбургским «барышням») и всем нашим общим друзьям, которые «заждались» вместе с Вами.

В ожидании весточки

Райнер-Мария

«Мне нравится, когда круг замыкается, когда одна вещь вписывается в другую», – сказал однажды Рильке Эдмону Жалу, упомянув о своей поездке в Испанию, которая подтвердила его старые предчувствия и позволила ему узнать некоторые образы из своих снов. Но круг может замкнуться совершенно по-разному. Когда Рильке снова увидел Венецию после войны, он испытал только ужас:

Мое желание находить все неизменным, настолько неизменным, насколько это вообще возможно, воплощалось настолько буквально, – писал он Лу Андреас-Саломе, – что на протяжении всех этих невыразимых лет мне постоянно приходилось находиться на грани того, чтобы в очередной раз испытать простое повторение, то самое «еще раз», которое становилось ощутимым до жути, потому что обстоятельства постоянно рассматривались как те же самые, а сердце, сдерживаемое в годы войны и повинное в том, что, будучи на пределе своих сил и невероятно живым, оставалось не преображенным, – смирялось с тем, что уже пережило однажды в том же состоянии: и вот наступало это Ничто-как-Повторение, которое почти полностью охватило меня ужасом, стоило мне только разглядеть его издалека…

Каким образом то, что так напугало Рильке в Венеции и даже заставило его бежать, – «простое повторение» – смогло околдовать его в Париже настолько, что он почувствовал неразрывную связь с городом и его потянуло к нему еще сильнее?

Письма из Мюзот

Не зная Рильке лично, я подозревал, что он не доверил бы перевод своего «Мальте» первому попавшемуся человеку и что в его глазах перевод должен быть продуктом тщательно продуманного выбора, возможно, итогом долгого личного общения, но в любом случае плодом определенной близости чувств и мышления. Чтобы дать ему хотя бы ориентир для суждений, я решил приложить к письму, в котором сообщил ему о своем плане, единственную свою работу, опубликованную к тому времени – «Табачок для бойца» («Scaferlati pour Troupes»), небольшой томик стихов военного периода – об этой публикации я упоминаю здесь только потому, что о ней говорится в первом письме, полученном мною от поэта. Втайне надеясь заинтересовать Рильке, я также приложил драгоценную книжечку Колетт4, которая только что вышла в сборнике «Современники» («Les Contemporains») под названием «Новогодние грёзы» («Rêverie de nouvel an»).

В один из январских дней 1923 года эти два отправления – письмо и печатное издание – были посланы по отдельности; на обоих был указан адрес лейпцигского издательства «Инзель», которому я поручил передать их поэту. На первой странице моей книжечки я написал по-немецки фразу, которой Мальте Лауридс Бригге, сформулировав свое взыскательное отношение к истинной поэзии, судит и выносит приговор своим собственным стихам: «Всё же все мои стихи были написаны по-другому, а значит, это не стихи».

Не прошло и недели, как я получил заказное письмо из Швейцарии в синем конверте, скрепленном красной печатью. На обороте был указан адрес отправителя: «Р. М. Рильке, замок Мюзо-сюр-Сьер (Вале), Швейцария». Эти слова и мой адрес были написаны четким, слегка наклонным, довольно высоким, несколько женственным почерком; заглавные буквы «М» были расставлены с некоторой размашистостью, а каждая «R» неизменно украшалась одной и той же округлостью вверху и одним и тем же крючком внизу.

Хотя с тех пор я получил множество подобных писем, внешне почти одинаковых, каждое из них содержало особое послание, какие-то новые, уникальные мысли. Цвет сургуча или печати иногда менялся: красный становился серым, а герб – более крупным, тот самый герб, о смысле которого Рильке однажды расскажет мне на геральдическом языке: две борзые, бросающиеся друг на друга на фоне разделенных на черное и серебряное щитов. Почерк, однако, всегда оставался прежним до самой кончины поэта, за исключением нескольких заметок, написанных в Париже, в которых заметна поспешность, и последнего письма, которое я получил за несколько недель до его смерти, – почерк в нём кажется более растянутым, более подавленным, как будто согнувшимся под тяжестью страданий. Каждое из этих писем – как и всё, что написал Рильке, – говорит на языке, точно подобранном для того, кому оно предназначалось. Несмотря на некоторую витиеватость формы и определенный артистизм, вызванный употреблением иностранного языка, они, тем не менее, сумели выразить наши личные отношения самым деликатным образом, и в нужный момент они раскрылись, как лопнувший плод, и предложили свое восхитительное содержание. Даже первое письмо, которое Рильке написал мне, было убедительным и при этом беспристрастным наставлением:

То, что мой юный датчанин утверждает, что разбирается в стихах, – это сугубо его личный опыт; не стоит нам слишком вмешиваться! Конечно, существует тысяча разных способов сочинять стихи, и ваш, проистекающий из чистого воодушевления и исполненный такого простого послушания этому прекрасному порыву души, несомненно, заслуживает того, чтобы его ценили и любили.

Именно так я и поступил:

«Un soir (devant la cheminée) *A la campagne…»5– — – — – —* К несчастью, такого здесь нет!

Даже если я воздержусь от того трогательного сюрприза, который приготовила мне страница 53…

Рильке упоминает здесь короткое стихотворение «Оперативная сводка» [«Communiqué»] из сборника «Scaferlati pour Troupes», в котором я упомянул его имя, не подозревая, что однажды он прочтет эту книгу.

…у меня есть, как мне кажется, особые причины благожелательно отнестись к этим задушевным словам, спокойный тон которых придает прозрачности чувствам, из которых они проистекают. Еще вчера, при первом чтении, я задержался на некоторых строках…

Я благодарю Вас за Ваше внимание и сожалею, что на данный момент мне не хватает слов, чтобы ответить Вам наилучшим образом. Я оставляю это на потом.

В конверте этого заказного письма я с удивлением обнаружил брошюру Колетт, которую я отправил Рильке одновременно с книгой. Впоследствии я узнал причину: он так и не получил моего письма.

Эта брошюра, должно быть, попала в предназначенный мне сборник без Вашего ведома. Я спешу вернуть ее Вам, сопротивляясь искушению разрезать ее и прочитать в Вашем присутствии… (Но я воспользуюсь этим приятным совпадением и закажу ее у своего книготорговца)

Я поспешил устранить недоразумение и в новом письме – первое я считал утерянным – сообщил Рильке о своем плане, в котором объяснялось мое двойное послание. Поэт не стал долго медлить с ответом; 20 января он написал мне:

Итак, я не только имею право хранить книжечку Колетт, но даже могу рассматривать ее как образец некоего замысла, осуществление которого сделает меня счастливее всего на свете!

Вы действительно хотите включить фрагмент из «Записок Мальте Лауридса Бригге» в этот замечательный сборник «Contemporains» и заняться переводом? Я в полном восторге! Когда я еще не догадывался о Ваших добрых намерениях, я уже в своем первом письме сообщил вам о той привязанности, которую я испытываю к Вашей книге; поэтому мне нет нужды заверять Вас более настоятельно, что я полностью полагаюсь на ваше трудное начинание. Пусть эта работа доставит Вам больше удовольствия, чем хлопот!

Эта книга, которая могла быть написана только в Париже (где я прожил почти двенадцать лет и узнал почти все, что требовалось для ее написания), уже в то время удостоилась особой чести привлечь к себе доброжелательное внимание Андре Жида. Вы, вероятно, слишком молоды, чтобы помнить отрывки, которые он перевел с несравненным мастерством и которые были настолько близки к оригиналу, что заставили мое сердце биться быстрее. (Они были опубликованы в «Новом французском обозрении» в 1913 или 1914 году, не могу точно припомнить.)

Прилагаю несколько слов для Вашего издателя, которые прошу Вас переслать ему. Ваши два письма должны были прибыть сюда одной почтой; каждое из них несколькими штрихами завершает картину вашей горячей заинтересованности, которая, поверьте, созвучна моей искренней симпатии и моей самой сердечной благодарности.

Я начал переводить «Записки» еще до получения этого письма, а через две недели смог передать свою рукопись в издательство Librairie Stock. Рильке, который, несмотря на доверие, которое он мне выразил с такой деликатной вежливостью, отнюдь не был равнодушен к моей работе и попросил Фельса6 предоставить ему рукопись или корректуру.

19 февраля он поделился со мной своими впечатлениями и некоторыми критическими замечаниями в следующем письме:

Уважаемый господин и поэт,

Я только что получил от г-на Фельса рукопись, которую он любезно прислал мне: я прочитал ее с особым вниманием и растущим удовлетворением; мне показалось, что Ваш стиль выражения становится свободнее от страницы к странице и приближается к тону моего повествования. Иногда можно заметить некоторые трудности, которые, кстати, были мужественно и со вкусом преодолены – словом, все сходится к тому, что я с благодарностью и волнением признаю Ваши доблестные усилия.

Если я добавлю несколько замечаний, пожалуйста, примите их только как простые пожелания; у Вас будет время воспользоваться ими при правке корректуры.

Мне остается лишь немного дополнить сведения о себе, содержащиеся в вашем вступлении:

Я родился в Праге 4 декабря 1875 года и провел там детство и часть юности. Учился в Праге, Мюнхене и Берлине. Большую часть 1899 и 1900 годов провел в России (решающее событие в моей жизни). В 1902 году я переехал в Париж, который покидал (до июля 1914 года) только во время своих многочисленных путешествий, которые приводили меня в Италию, скандинавские страны, Алжир, Тунис, Египет и, наконец, в Испанию, где я думал обосноваться на некоторое время.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Жан Кассу (1897—1986) – французский прозаик, поэт, историк, искусствовед, переводчик. С 1945 по 1965 год – главный хранитель парижского Музея современного искусства. – Прим. редактора

2

Юхан Август Стриндберг (1849— 1912) – шведский писатель и публицист. Занимался экспериментами и исследованиями оккультизма. Серия психотических эпизодов между 1893 и 1897 годами привела его в клинику. Один из диагнозов – параноидный психоз. – Прим. редактора

3

Артур Холичер (1869—1941) – венгерский романист, эссеист, драматург и автор путевых заметок. – Прим. редактора

4

Сидони-Габриэль Колетт (1873 – 1954) – французская актриса-мим мюзик-холла, писательница, журналистка; одна из звёзд Прекрасной эпохи. Признана одним из классиков французской литературы. В 1966 году площадь в Париже перед зданием Комеди-Франсез была названа её именем. – Прим. редактора

5

«Однажды вечером (перед камином)

В деревне…» (Подстрочный перевод – редактора)

6

Фердинанд Флоран Фельс (1891 – 1977) – французский издатель и журналист. – Прим. редактора