Сад эдельвейсов

Без помощи человека, сведущего в науке и одновременно имеющего представление о существах, которые тайно скрывались среди людей, моя мать какое-то время еще пыталась найти поддержку у ведьм, восстановить связь с ксертоньским ковеном, но без новой Верховной попытки Марии оставались тщетными. Мама не могла наладить диалог ни с одной из местных семей, встречая перед собой лишь закрытые двери: ведьмы до сих пор испытывали к Марии неприязнь за связь с Костей, крепко держась за старые догмы, как утопающий за доску, надеясь в последний раз увидеть родной берег. Только ведьмы, в отличие от утопающего, свято верили, что новая Верховная так и не переродилась – в наказание всему поколению, что опрометчиво посмело нарушить тонкий баланс мира. Урок Матери Природы за греховную связь ведьмы с порождением рук своих – с оборотнем. С существом, которое великая Мать никогда не задумывала и не одобряла.

Я не хотела смотреть, как Мария продолжает унижаться ради иллюзорной возможности спасти свою дочь, ведь попытки могли так никогда и не обратиться явью. Да и, если честно, я чертовски устала быть грустной девчонкой, которая не в состоянии посмотреть правде в глаза и принять судьбу.

Все было кончено, и я выбрала жить дальше, хотя до сих пор до конца не понимала, что это могло значить. Путь к тому, чтобы вновь стать обычным человеком, оказался для меня навсегда закрыт, а попытки сдержать внутри сущность волка, как я теперь понимала, могли создать временное чувство, будто ничего не изменилось. Но на самом деле в наших жизнях давно исчезли такие понятия, как «обычно», «нормальное» и «старое».

Несмотря на малоприятное знакомство с духом оборотня, с которым я теперь связана, Каандор стал моим единственным спутником и опорой в мире, где приходилось учиться скрывать свое истинное лицо и мысли даже перед теми, кого еще недавно легко можно было отнести к категории близких и родных. Казалось, стоило Каандору захотеть, и от настоящей меня ничего бы не осталось. Он мог легко захватить тело, как пустую оболочку, и однажды уже показал это, когда решил раз и навсегда покончить с главной причиной моих бед и страданий – с Ником. Вампирский яд изменил мою жизнь, сорвав оковы заклятия, наложенного матерью сразу после моего рождения. Это заклятие семнадцать лет сдерживало мою природу оборотня, унаследованную от отца, но печать треснула впервые, когда было нарушено ведьмовское триединство и умерла бабушка, а затем хорошенько надломилась во второй раз, когда Никита, будучи вампиром, в попытке сделать меня такой же, как он сам, пустил яд в мою кровь. В тот день, если бы заклятие не ослабло, я могла стать такой же, как Каримов и семья Смирновых. Каандор смог дать отпор и защитить меня от судьбы тех, кого ненавидел всем нутром. Однако, как я теперь знала, вмешательство яда не прошло бесследно и для него, сделав духа внутри меня единственным в своем роде. Неправильным. Жаждущим попробовать на вкус кровь естественного врага.

Каандор мог легко задвинуть мой истинный голос и желания в глубины, из которых нет пути обратно, но даже в момент, когда темный попутчик был так близок к своей цели, он позволил мне выбирать. Я навсегда запомнила, как Никита лежал подо мной на синеватом в ночном свете снегу и, приняв свою судьбу, ждал, решусь я оборвать его жизнь или нет.

Если бы только я никогда не встретила Ника, моей прежней жизни ничего бы не угрожало. Обвинять его во всех грехах и злиться, что из-за него одиннадцатый класс пошел в новом городе совсем не по плану, казалось легко. Чувство ненависти помогало мне первое время избегать принятия простого факта: я могла сколько угодно искать виноватых вокруг себя вместо того, чтобы взять в руки ответственность за свою судьбу и начать жить по новым правилам. Шагнуть вперед, взвалив на себя тяжелую ношу, и принять настоящее с гордо поднятой головой. Другие, в конце концов, как-то справлялись.

Дверь в зал ресторана отворилась, и ветер снаружи принес с собой палитру знакомых запахов. Я обернулась и заметила, как внутрь прошла знакомая шестерка вампиров. Артур придерживал дверь, пропуская остальных вперед, и что-то с улыбкой рассказывал Диане. Она смеялась в ответ и выглядела в этот момент такой беззаботной и легкой, что очередной груз осел в груди тяжелым камнем, заставляя сердце болезненно сжаться. Я скучала по разговорам с ней, по нашей дружбе, но прекрасно знала: никогда больше не будет как прежде. Не после того, как однажды я захотела испить ее крови. Это и было странной особенностью моего духа: в отличие от других оборотней, я страдала от жажды, мечтая прильнуть к вене любого вампира и испить его жизнь до конца. После вчерашней встречи я прекрасно понимала, что она тоже помнила случившееся и сделать со страхом, который до сих пор таился внутри нее, ничего не могла, пусть, как мне кажется, и пыталась.

Вслед за Дианой внутрь прошла Виола, а за ней Стас с Максимом, увлеченные спором. Макс держал в руках раскрытую книгу, и Стас указывал пальцем на какую-то строку, хмурясь и пытаясь донести до брата некую мысль, которую я не смогла расслышать, хотя, признаться, старалась. Станислав настолько увлекся разговором, что не видел ничего вокруг, включая меня, и, проходя мимо стола, за которым сидели мы с девочками, аккуратно, будто невзначай, повернулся спиной.

Это хорошо. Так даже легче.

Последним в дверях показался Ник. Тот, кто причинил мне столько боли и разбил сердце. Тот, из-за кого моя жизнь никогда больше не станет прежней. Хорошо, что книги, расписывая, как прекрасна любовь, не врали хотя бы в одном: время лечит раны. События осени вместе с ее вкусами, запахами, радостями и горестями растворились в летних каплях росы, обещая начало новой главы, где история наконец повернет на светлую дорогу. И все же, пусть я чувствовала, как вместе с пышным расцветом природы наполняюсь сама, найти внутри силы до конца простить и полностью отпустить те события у меня не получалось. Оставалось радоваться хотя бы тому, что я больше не испытывала сжигающей изнутри ненависти – осталась только терпимость к Каримову и жалость.

Длинные рукава черной кофты он натянул почти до больших пальцев, а сами руки Никиты лежали перекрещенными на груди, словно на дворе стояло вовсе не начало лета. Золотоволосый мальчик превратился в бледную копию самого себя, утратив большую часть яркости и красоты, которые подарил ему вампиризм. Эксперимент Владимира Смирнова не прошел для Ника бесследно, но, по крайне мере, оставил в живых, чего нельзя было сказать о жене доктора.

В Никите я теперь находила много простого и человеческого: аромат его кожи, то, как Ник держался на фоне других ребят, – и все же его нельзя было спутать с обычным человеком. В нем теперь оставалось мало вампирского, однако он продолжал выбирать их компанию, и я могла понять почему: если бы Стас не остановил меня, когда Каандор взял верх над моим телом, Ник уже давно лежал бы под тремя метрами сырой земли на кладбище, а моя душа оказалась бы навсегда запятнана первым убийством.

И со Стасом я не могла вновь общаться как обычно, даже осознавая, какую ошибку чуть не совершила. Тогда он в своей привычной манере вмешался в самый последний момент, решив за меня, как будет лучше, и этим пересек черту. Быть может, именно поэтому я и не могла отпустить случившееся до конца. Прожить это должным образом, позволив боли перелиться через край. Я должна была найти в себе силы определиться: отпустить Ника после всего, что он сделал, или же, наоборот, решиться убить, чтобы стереть последнее напоминание, с чего все началось. В конце концов, Никита отнял у меня так много – он изменил не только мою жизнь, но и уничтожил в моей душе веру в то, что я хотела узнать и прожить впервые. В то, что воспевалось в стольких прекрасных романах, которые я прочитала, – в любовь.

Тогда, после дня открытых дверей, я невероятно ослабела, находясь под влиянием Каандора, и наступил момент, когда я впервые обернулась волком. Я почти решилась на чудовищный шаг и готовилась впиться в шею Ника, который понимал, казалось, лучше меня самой, что происходящее неизбежно. Он был готов принять смерть ради меня. Позволить начать мне новую жизнь, завершив собственную. Подарить мне самое дорогое: возможность перестать оборачиваться на того, кто однажды изменил все.

Стас сбил меня с Ника в последнее мгновение, когда я уже успела коснуться волчьей пастью его плоти. Удар получился настолько сильным, что нас отбросило на снег и закрутило по нему. Стас прижимал меня к себе настолько крепко, что когда мы наконец остановились и я принялась отбиваться, то у меня ничего не получилось: мне просто не хватало места для маневра. Я рвалась изо всех сил, движимая порывом закончить начатое. Мотала нас из стороны в сторону по рыхлому белоснежному покрову, надеясь, что рано или поздно подгадаю момент, когда Стас ослабит хватку. Я даже попыталась его укусить, но Станислав оказался слишком быстрым. Ловким движением он извернулся и резко ухватил меня за горло. Стас жал сильно, и в какой-то момент я почувствовала, что не могу дышать. От нехватки кислорода в голове нарастало напряжение. В ушах гудело. Отвратительное, беспомощное чувство, которое триста раз поостережешься вспоминать.

Я принялась отбиваться лапами еще яростнее, но когти лишь скользили со скрипом по куртке Стаса. Его грудь подо мной тяжело вздымалась, а руки дрожали, судя по вибрации, что передавалась и моему телу, и все же Стас не отпускал. Он что-то говорил, но я не могла разобрать слов: звуки тонули в громких ударах собственного сердца, пока я проваливалась во тьму. И на этот раз никто меня в ней не ждал.

В тот день Стас увидел версию Аси Черной, которую я сама презирала – за слабость перед синим пламенем, что плясало внутри и заставляло действовать по своему разумению, так, чтобы выжечь все вокруг.

На следующее утро я проснулась в своей комнате, не помня, как вернулась домой. К тому моменту Костя уже пришел в себя, пусть и выглядел вялым и обессиленным. Во время нашей последней ссоры отец был так зол, что чуть не выпустил волка внутри себя. Только позже я смогла оценить, в какой опасности находилась. Шутки с волком плохи, даже когда перед тобой опытный оборотень с несколькими десятками лет практики за спиной. Боясь мне навредить, Костя подавил духа внутри себя, а я ошибочно чуть не приняла произошедшее за сердечный приступ или что-то вроде того. При мне никто и никогда раньше не терял сознание. Я просто растерялась и не знала, с чего следует начать. Хорошо, что мне хватило мозгов позвонить доктору Смирнову, а не в обычную скорую. Владимир объяснил мне реальное положение вещей, насколько позволяла ситуация, и взялся присматривать за отцом. Именно поэтому Кости не было рядом, когда мы с Каандором, скажем, поссорились. Нам обоим нравилось так характеризовать произошедшее в тот день: «захватил мое тело и провоцировал меня убить Ника» звучало слишком мрачно. Я не знала, смог бы отец, будь он в порядке, помочь мне тогда и изменить положение вещей. Да и имело ли сейчас значение, как повернулись бы события, если бы кто-то поступил иначе, а солнце, скажем, поднялось впервые с запада, а не с востока? Куда ценнее было то, что теперь отец постепенно и методично учил меня, как жить с духом оборотня внутри.

Иронично, но, именно раскрыв пасть над Ником, я в тот день поняла: стоило изначально послушаться отца. Не поехать на день открытых дверей, а выждать еще какое-то время, прежде чем вновь вернуться к людям. Узнать своего духа-хранителя получше, пустить силы на то, чтобы наладить с ним внутренний диалог. Я же была словно парализована – на мою голову валилась одна напасть за другой, и я не справлялась даже с привычными эмоциями. Часть меня надеялась, что все последние события были лишь дурным сном и я просто не могу проснуться. Отказывалась верить, даже когда очнулась в своей комнате и смотрела, как Каандор с любопытством рассматривает корешки книг на полках, и слушала, как он бесстрастным тоном пересказывает последние события, разбивая вдребезги, будто хрупкую чашку, мою приятную надежду, что все было лишь дурным сном. А осколки этой чашки оказались настолько мелкими, что их невозможно убрать полностью, и они продолжают больно впиваться в кожу, каждый раз напоминая о произошедшем и об ошибках, что я совершила.

Рассказав Косте всю правду о мучившей меня жажде и Каандоре, я пообещала отцу, что стану чаще прислушиваться к его советам. Он тогда лишь натянуто улыбнулся и потрепал меня ладонью по голове, точно не верил мне на слово и прекрасно знал, что это только временное просветление из-за чувства вины. И оказался прав: я брыкалась всякий раз, когда ощущала слишком сильный натиск на свои границы, однако на тренировки и патрули выходила, даже если казалось соблазнительным лишний час-другой поспать.

Первое время было сложно привыкнуть к болям в мышцах, но это со временем стало казаться наименьшим неудобством, с которым свыкнуться получилось довольно легко. К такого рода боли можно приспособиться, чего я не могла сказать о сложностях, которые появлялись всякий раз, стоило моим мыслям свернуть не туда, а тревоге – возрасти, и каждый раз сложности эти раскрывались в новых оттенках и вариациях. Костя тренировал меня не только физически, но и помогал наладить тонкую связь с духом-хранителем. Проблема заключалась в том, что папин опыт не шел ни в какое сравнение с моим. Дух отца редко обретал визуальную форму, взаимодействуя на некоем чувственном уровне с Костей, в то время как Каандор был той еще занозой, которая могла отпустить саркастичную шутку в самый неподходящий момент и заставить меня либо рассмеяться, либо разозлиться. Если бы Каандор мог овеществляться и становиться видимым не только ведьмакам вроде Макса, он наверняка нашел бы общий язык со Стасом.

Даже отправиться с Костей за продуктами в супермаркет было трудно. Каандор обожал эти поездки: он обсуждал проходящих мимо покупателей, подслушивал чужие разговоры, запоминая вырванные из контекста фразы, и ходил за мной, как сломанное радио, из которого пробивались обрывки фраз из передачи в эфире. Выносить это долго было просто невозможно. Я начинала злиться, а следом и прикрикивать на Каандора, чтобы он наконец замолчал, и лишь по довольному смеху в ответ осознавала, как это выглядело со стороны, ведь видеть духа, за редким исключение, могла только я сама. Самое печальное, что я попадалась на эту удочку и до сих пор. Пусть мы и сблизились, порой Каандор умел раздражать, как никто другой. И тем не менее он стал мне другом, которого у меня никогда не было. Другом, который всегда с тобой.

Чем сильнее становилась наша с Каандором связь, тем отчетливее я различала свои истинные желания. Я больше не боялась, что Ник сможет манипулировать моим сознанием, и училась заново доверять себе. Как верный страж, Каандор оберегал меня, предупреждая о надвигающейся опасности, и помогал лучше понять, кем я стала теперь, когда вампирский яд изменил нас обоих. Порой темный попутчик играл со мной в угадайку, отказываясь давать простые ответы на вопросы, точно надеялся, что я научусь большему, если отыщу их сама. Наш альянс не был похож ни на один из известных Косте или доктору Смирнову, и довольно скоро я убедилась, что все попытки окружающих меня исправить ведут лишь к новым сложностям, к новым болезненным ранам в душе. Они быстро рубцевались, но сохраняли памятный след о каждой такой ошибочной попытке.

Наша странная связь с Каандором стала походить еще и на партнерство, в котором нет ведущего или ведомого: существовали только компромиссы. Именно они делали каждого из нас проигравшим, но, если это позволяло моим друзьям прожить еще один день, я была готова заплатить эту цену. До весенних каникул мне удавалось не испачкать руки в крови. Насколько это представлялось возможным, я старалась держаться подальше от ребят, ограничивая свой круг общения людьми и похожими на меня оборотнями, чтобы не искушать судьбу.

– Знаешь, меня вполне устроит и обычная вилка, но спасибо, что объяснила. – Я заставила себя растянуть губы в вежливой улыбке в ответ на предложение Татьяны воспользоваться другим прибором и повернулась к Даше: – Если хочешь, можем съесть мой десерт пополам.

Даша воодушевилась и охотно закивала, поэтому я подвинула тарелку ближе к ней, после чего отломила вилкой небольшой кусок и положила себе в рот.

Иногда я пыталась притворяться нормальной старшеклассницей, несмотря на то что почти отпустила идею о невозможном будущем. Чем больше я концентрировалась на оборотничестве, тем проще становилось примириться с реальностью, какой бы уродливой и тяжелой она ни была. Именно по этой причине я не могла сказать, что до сих пор носила внутри обиду на Татьяну: поступок Ростовой казался после всего произошедшего мелочью, не стоящей внимания, если сравнивать с другими событиями. Шансы на хорошие отношения между нами я давно уже похоронила в своей голове – так же быстро, впрочем, как Даша сейчас отправила в рот последний кусочек пирожного с воздушным кремом сверху. Закончив смаковать угощение, она невольно бросила короткий осуждающий взгляд на Татьяну, которая еще не притронулась к своему десерту, но быстро улыбнулась:

– Так здорово, что твой отец договорился с директором и отправил всю параллель одиннадцатых классов сюда на каникулы до официального открытия центра. – Даша подняла чашку с чаем и отпила немного, мечтательно рассматривая отделку зала. – Очень мило с его стороны, и… должно быть, это дорого.

– Ерунда, – Татьяна отмахнулась, – отцу только на пользу. Вот поживем здесь с неделю, и сразу выяснится, где и что следует еще отрегулировать, доделать, а может, и вовсе заменить, прежде чем настоящих гостей принимать. Директор, конечно, та еще штучка: она папе всю плешь проела намеками, что после моей выходки могут быть проблемы не только с учителями, но и с получением аттестата. Аккуратно еще между делом расспрашивала, когда же откроется новая местная достопримечательность – наш спа-центр, и вздыхала, говоря, вот бы ей хотя бы разок удалось его посетить, а то столько стресса перед выпускными экзаменами учащихся навалилось. Сетовала на вынужденную отмену новогоднего бала из-за эпидемии гриппа и огромную дыру в ее личном бюджете из-за оплаты всех организационных неустоек. Прочитала отцу целую лекцию о том, как важно нам, выпускникам, получить эмоциональную разгрузку перед поступлением. Папа не дурак, сразу понял, на что она намекает, но сначала предложил директрисе приехать с семьей летом, когда и внутренний сад поухоженнее будет, да и поток гостей определенным образом устоится. Так нет же, она сочла это взяткой и наотрез отказалась!

– И почему тогда она в итоге согласилась, чтобы нас всех на неделю привезли сюда? – спросила Даша с недоумением.

Довольная Татьяна с видом человека, искренне наслаждающегося беседой, в которой знает больше других, ответила:

– Если бы она согласилась и поехала одна, то это действительно могли расценить как взятку. Когда же путевка в условный оздоровительный центр со всеми удобствами превращается в подарок для всей параллели от неравнодушного отца выпускницы, то это начинает называться благотворительностью.

– Как удобно, – Даша не разделила веселья Татьяны и опустила взгляд на чашку перед собой.

– Кто тебя обидел? – на полном серьезе спросила Виола, положив ладонь Даше на плечо. Думая о своем, я даже не успела заметить, как она подошла.

Мой взгляд встретился с холодным взглядом Виолетты, и мы поприветствовали друг друга коротким кивком, после которого я осторожно обернулась, желая проверить, не решат ли к нам присоединиться остальные. Этого мне еще не хватало.

После дня открытых дверей в Ксертоньском государственном университете Даша и Виола удивительным образом подружились. Говорят, противоположности притягиваются. Кто бы мог подумать, что настолько?

Я предполагала, что, в отличие от братьев и сестры, Виолетта считала себя достаточно сильной и игнорировала мою просьбу держаться подальше. Диана боялась, что, если я не смогу найти способ поладить с Каандором, Виола попытается устранить угрозу любой ценой, лишь бы сохранить жизнь тем, кого она любила. По-своему мысль о том, что среди Смирновых был по меньшей мере один равный мне противник, успокаивала, и в то же время кровь Виолы манила меня так же сильно. Виола будто знала об этом и не упускала возможности встать рядом, лишний раз провоцируя меня своей близостью. Прирожденная охотница из клана ведьмаков все же и сама была вампиром. Сколько бы добра Виола ни привнесла в мир, защищая Ксертонь наравне с волками, она оставалась, с точки зрения Каандора, лакомым куском.

– Никто, – мягко ответила Даша и попыталась улыбнуться, но уголок губы дрогнул, выдавая притворство, которое распознала и Виола.

Она недовольно хмыкнула и нахмурилась. После короткой паузы Виолетта обернулась и, приметив свободный стул у соседнего стола, перетащила его за наш и поставила поближе к Даше, после чего села рядом с ней.

– Ну, рассказывай, – Виола смотрела на Дашу пронзительным взглядом, точно стремилась подчеркнуть, что от нее подруге не утаить перемену в настроении.

– Нечего тут рассказывать, – тихо ответила она и машинально провела пальцами по волосам, приглаживая и без того идеально собранный хвост. – Просто нервничаю перед танцами.

– Он что, сказал нет? – спросила Виолетта, и я с удивлением посмотрела на одноклассниц, не понимая, о чем речь.

– Кто сказал нет? – Татьяна тут же спохватилась. – Что, тот самый парень из другой школы?

Плечи Даши опустились, и, казалось, больше всего на свете сейчас она хотела провалиться под землю, лишь бы не участвовать в жутко неловком разговоре. Она не моргая смотрела вниз, на тарелку. На щеках наметился румянец, который подчеркивал ее смущение.

– Он студент-второкурсник из Ксертоньского государственного, – себе под нос пробубнила Даша, но, к моему удивлению, Татьяна умудрилась это расслышать без всякого вампирского или же оборотничьего слуха. Высокой мотивации, видимо, и не такие чудеса по плечу.

– Вот это да! – возликовала Таня. – А друзья у него симпатичные есть?

Виола впервые обернулась к Татьяне, и выглядело это, мягко говоря, угрожающе. Они никогда не ладили, однако ярких перепалок между ними не случалось. Виолетта терпела Таню, как и любого другого человека в окружении Даши, но ровно до того момента, пока кто-то не начинал доставлять объекту ее защиты неудобства. Интересно, как Артур еще не ревнует? Наверное, сложно принять, когда твоя пара в первый день каникул поспешно выпархивает из-за стола и оставляет тебя одного, чтобы посидеть с подругой за завтраком, но таковы уж девчонки.

Впрочем, краем глаза я увидела остальных из семейки Смирновых и подметила, что Артур выглядел вполне довольным, болтая с братьями. Мой взгляд невольно скользнул к Стасу, сидевшему ко мне спиной, и именно в это мгновение ему захотелось обернуться. Вот черт!

– Есть, наверное, – продолжала Даша. – Вот только я никого из них еще не знаю. Он не очень любит говорить о себе и об учебе.

– Да? – Таня лукаво приподняла бровь и аккуратно прикрыла ладонью улыбку, будто пытаясь подавить смешок. – Что же он любит больше, чем говорить о себе?

Татьяна была в своем репертуаре, но я смолчала, сделав над собой усилие. Впрочем, переживать за Дашу не имело смысла хотя бы потому, что защитница у нее и так была. Мне же оставалось только засекать, через сколько Виола откусит Тане голову за двусмысленные намеки.

– Искусство. Он так много знает, – лицо Даши просветлело, будто какое-то воспоминание согревало ее изнутри. – Хотела бы и я успеть прочесть столько книг и побывать во всех тех музеях, о которых он с таким чувством рассказывал.

Таню ответ не удовлетворил, и она разочарованно хмыкнула. В искусстве Татьяну интересовало разве только то, за сколько его можно продать.

– Даш, – позвала ее Виола прежде, чем подруга вновь принялась витать в облаках, – так что он сказал про танцы?

– Наверное, не придет, – грустно сказала она и обхватила обеими ладонями почти пустую чашку из-под чая. – На Белый бал у него еще получалось попасть, но сами знаете: эпидемия гриппа, отмена массовых мероприятий. А сейчас он весь в курсовых проектах. Так что на бал я, скорее всего, вообще не приду.

– Да ладно тебе, – пыталась подбодрить подругу Татьяна. – Чего тут идти? Вышла из номера и немного прогулялась. Метров сто, не больше. Все будут свои, никаких взрослых, только пара учителей, директриса да обслуживающий персонал. Я даже уже кое-кого подкупила, чтобы в пунш подлили чего повзрослее.

– Напьешься, как на Хэллоуин? – подколола я Татьяну и тут же пожалела об этом.

– Ну, по крайне мере, не пойду в лес искать диких зверей, чтобы попасть на первую полосу газеты. – Татьяна как ни в чем не бывало повела плечом и отпила чая.

Вот как мы могли с ней стать подругами? Я поняла, что ее колкая фраза достигла своей цели и попала в самое яблочко, когда над Татьяной угрожающе навис Каандор. Особенно трудно в подобные моменты мне было не пялиться: другие-то не видели темного, будто сотканного из густой тени, силуэта с человеческим телом и волчьей головой посреди светлого зала. Хорошо, что Виола пока не догнала Макса в развитии своих способностей. Только близнец Виолетты, более искусный в ведьмовстве, да моя мать могли видеть проявления Каандора в реальности. Мне хотелось, чтобы именно так в дальнейшем и оставалось, и, судя по тому, как Виола без перемены в лице смотрела поверх головы Татьяны, позади которой уже раскрылась белозубая пасть, судьбе было не до конца плевать на мои желания.