Новый мир

Илья Муромцев

Новый мир

Славный врач местной больницы не стал указывать в медицинской справке абитуриента, что я наблюдался у психиатра. Он отдал маме медицинскую карточку, чтобы не было никаких доказательств.

Я отправился в большой город, о котором так давно мечтал. У меня было всего два варианта для поступления: юридическая или правительственная академия. Для поступления в первую было необходимо сдать ЕГЭ по истории не меньше чем на 73 балла. Иначе на бюджетную основу по медали было не попасть. Во второй требовалось пройти внутреннее испытание по праву и собеседование.

Когда в правительственной академии сформировали списки из 93 медалистов по дням испытаний, я попросил приемную комиссию перенести мою очередь на второй день – чувствовал, что в первой волне будут топить многих. Кроме того, появлялась дополнительная возможность подготовиться. Решающий день – в коридоре сидит огромное количество девушек. В этом моё преимущество – парней меньше, а значит, их охотнее примут. Мне дали настолько простой тест, что в каждом ответе я искал подвох. Парень передо мной не смог набрать пять из пяти баллов. Его отправили поступать на общих основаниях. Я получил требуемую пятерку. Сразу началось собеседование. Меня спросили про развитие экономики нашей страны. Я начал рассуждать, уводя разговор в сторону налогов, реформ приватизации и другого – заболтал комиссию, не ответив прямо на вопрос. Председатель комиссии поставила галочку в ведомости и сказала смотреть результаты на стенде через пару дней.

В день объявления результатов я сдавал ЕГЭ по истории, поэтому отправил отца смотреть списки поступивших. После экзамена я пошел к нему на работу.

Отца в кабинете не было. Когда он появился в полном молчании, я подумал, что моего имени в списках нет. Отец приблизился ко мне. «Ну что, сынок, поздравляю! Ты поступил!» – радостно произнес он.

Я вспрыгнул со стула и обнял его. Я не делал так с самого детства, но эмоции захлестывали. В кабинет зашли директор и бухгалтер. Они меня поздравили и вручили кожаную папку для документов. Отец уже успел им похвастаться. Мое имя было среди тринадцати имен счастливчиков-медалистов, прошедших собеседование. Я решил не ждать результатов ЕГЭ. В тот же день подал документы на зачисление в правительственную академию.

Когда мы отмечали на даче отца это событие, мне сообщили результаты ЕГЭ. Я набрал 68 баллов. Этот результат меня не разочаровал, а наоборот, воодушевил. Этими баллами я подтвердил свою пятерку по истории в аттестате (68 баллов – нижний порог для отличной оценки).

Пьяным я позвонил историку и порадовал его. Неожиданно трубку взяла его жена и стала спрашивать про задания в ЕГЭ. Отец был поражен, как в состоянии сильного опьянения мне удавалось четко изъяснять свои мысли. Я не мог стоять, но лежа на кушетке подробно рассказывал, какие вопросы вызывали трудности. На следующее утро мне было плохо, как никогда. До обеда я не мог встать с постели: голова начинала кружиться, как только отрывалась от подушки. Еще мне рассказали, что ночью я помочился на кресло, будто в унитаз.

***

В конце августа я поинтересовался, когда могу заехать в общежитие. Оказалось, мое заявление потеряли, – срочно пришлось писать новое. Я уже начал переживать, что придется жить у отца, как мне сообщили, что с 27 августа можно заезжать. Я заключил договор, оплатил проживание за полгода и получил ключи от комнаты 912.

Общежитие раньше значилось гостиницей партийной школы. Длинные коридоры, выстеленные ковровым покрытием; в просторных холлах – деревья в горшках, их листья свисают над новыми мягкими диванами. В комнате было две кровати с упругими матрасами и большой шкаф-купе в прихожей. И главное – отдельный санузел в каждом номере.

Я получил от комнаты ключи первым, поэтому выбрал себе кровать. Ближе к обеду в комнату зашел непримечательный парень с простой прической в аскетичной черной кофте. Это был мой сосед Ж. Мы с ним немного пообщались. Я еще не собрал все вещи, чтобы въехать в комнату, поэтому вернулся к отцу. Он спросил, хороший ли у меня сосед. «Не знаю пока. Мы поговорили всего пять минут. Одет он просто, как будто ученик церковно-приходской школы», – важно ответил я. Эту высокомерную фразу отец не раз припомнит мне в будущем.

Через пару дней я заехал со своими вещами. Мне не нравилось, что мой стол стоит у стены, как и у соседа. В таком положении он мог видеть, чем я занимаюсь. Мне хотелось защитить свою спину. К тому же я любил обзор перед собой, поэтому развернул стол поперек. Так свет из окна падал прямо на него. И теперь я всегда мог видеть, кто входит в дверь. Это еще и выглядело представительно, будто люди приходят ко мне на прием. Через некоторое время Ж. тоже повернул свой стол подобным образом.

Я предложил Ж. отметить заселение. Прямо перед входом в общежитие стоял киоск, где можно было купить вино без паспорта. В супермаркете через дорогу мы приобрели закуску. Поставили тумбу между кроватями – так было удобнее. За бутылкой вина обсуждали всякое. Травили байки про то, что тут с советских времен может стоять прослушка, про подземный тоннель, соединяющий общежитие с академией. С Ж. было приятно и просто общаться. Над моей кроватью висел кронштейн с подставкой. Нам пришла идея заполнить пустоту телевизором. У меня тогда не было своего ноутбука, а Ж. не привез еще свой компьютер. Мы сбросились деньгами и выбрали серый небольшой телеящик. По-другому его было не назвать, уж очень он был квадратным.

Первого сентября шел дождь. На линейке перед главным входом я стоял под зонтом Ж. С каждой минутой становилось все кучнее. Из-за толпы впереди, их зонтов и шариков я почти не видел концертную часть. Сначала выступил ректор, затем стали танцевать некрасивые девушки, после них запел хор, а в финале студенты дефилировали под дождем, как модели, только в обычной одежде. Рядом крутились в зеленых куртках представители походного отряда. Это все походило не на 1 сентября, а на 1 апреля. Среди прочих в толпе была женщина с усами, словно сбежавшая из ярмарочного шапито, – готовый персонаж ремейка «Гусарской баллады». Женскую часть академии трудно было назвать оранжереей, скорее запущенным огородом, где изредка пробивались цветы. Дождь казался единственной хорошей приметой нового начала.

Всех первокурсников отвели в римскую аудиторию для организационной лекции. Отделка помещений – из поздних 80-х годов. После очередного напутствия студенты разбрелись по аудиториям.

В моей группе из 21 человека было 19 медалистов разной пробы. Непрошедшие собеседование смогли поступить на общих основаниях. Среди одногруппников – всего четыре парня, включая меня. Роман – интеллигентный, вдумчивый человек в больших очках, с хвостиком на голове. Артем – мастер бальных танцев с подозрительной интонацией в голосе. Его выбрали старостой. Наконец, надменный Спесюк – рослый, крепкий парень азиатской внешности, бубнивший себе под нос. При таком мужском составе группы появление конкуренции за девушек казалось маловероятным. По крайней мере я высоко оценивал свои шансы на покорение сокурсниц.

На второй день учебы я сидел рядом со стройной блондинкой. Решил познакомиться – сказал, что у нее красивый почерк. Мы немного поговорили. Я попросил ее номер телефона. Она набрала его на своем экране. Я не успел переписать – экран погас. Я нажал кнопку ее аксессуара, но меню набора исчезло. Я снова попросил показать мне номер. Девушка косо посмотрела в мою сторону. Я позвонил ей вечером, предложив погулять по набережной. Она ответила, что это далеко от ее дома – назвала улицу, где жила. Я спросил, в каком это районе. Когда она узнала, что я неместный, сразу потеряла интерес к общению.

На теории государства и права преподаватель велел разделиться на группы по четыре человека. Девушки быстро создали альянсы. Активная О. попросилась к парням. Таким образом, я остался один. Увидев мою неприкаянность, она сказала, что меня надо взять к ним. Взгляд Спесюка, казалось, говорил: не иначе как пятым колесом в телегу. Раньше я замечал в О. лишь стройную фигуру и неестественное желание нравиться всем. Она влезала в разговоры одногруппников, часто задавала вопросы преподавателям.

У нее были большие голубые глаза, излучающие энергию, волевые скулы и блестящие светло-русые волосы. Тонкая верхняя губа при улыбке оголяла ровный ряд зубов. Передние два зуба образовывали будто стрелку, направленную к языку. Когда кончик языка касался края этой линии, хотелось, чтобы О. продолжала говорить, повторяя такое движение. Эту особенность ее улыбки я назвал крыльями бабочки.

В перерыве коллективной работы она потянулась к моему галстуку и аккуратно поправила его. Я не был избалован вниманием девушек – посчитал, что нравлюсь ей. А когда она предложила пообедать вместе, я решил, что у нас завязываются отношения.

Я пригласил О. в океанариум, где она с интересом разглядывала разных рыб. По прошествии часа начала торопиться, попросила проводить ее до остановки.

В комнате О. делала мне макияж шутки ради. «Какой красивой девушкой ты мог бы быть!» – смеясь говорила она и кидала в меня мягкую игрушку, чтобы я на камеру заговорил жеманным голосом. С ней было весело.

На собрании проживающих в общежитии она вызвалась танцевать на осеннем балу. Я последовал ее примеру, чтобы быть с ней в паре. Теперь она сидела со мной на всех лекциях.

По вечерам мы ходили на уроки танцев, которые нам организовал Артем с танцовщицей со второго курса. Показывая движение, она дотронулась до меня своими крепкими теплыми ладонями и попросила положить ей руки на талию. Я застеснялся и покраснел. О. не была такой пластичной и по-женски мягкой. Ее руки с тонкими длинными пальцами были холодными.

На третью репетицию О. сильно опаздывала. Прошел час, а она не брала трубку. Наконец написала, что подъезжает. Я вышел из общежития, чтобы встретить ее. Высокий плечистый парень целовал ее взасос. Я подошел поближе. «Насосалась?» – с укором спросил я. Они замерли от моей наглости. Я развернулся и ушел.

В павильоне я взял бутылку вина, спрятал под куртку, чтобы не увидели охранники, и пошел к себе в комнату.

Ж. был не один. Узкотелая девочка с мальчишеским лицом и широким ртом стала часто наведываться к нему. Пытаясь казаться до безумия креативной, она говорила, что пишет стихи, песни, рисует и делает много чего еще. Даже принесла нам как-то почитать свои дневниковые записи.

От ревности и злости я пил вино прямо из горла. И смотрел в окно, представляя, как О. где-то гуляет со своим ухажером. Своим поведением я смущал гостью. Она сказала, что мое позерство излишне – пить вино можно из кружки. Я не обращал внимания.

На парах я отсел от О. и не здоровался с ней. Понемногу писал начатую в первых числах сентября поэму. Через несколько дней я встретил О. у лифта. Она предложила помириться, ведь не будем же мы все пять лет друг друга игнорировать. Это был разумный довод. Когда я согласился, она сразу потребовала извинений за мое поведение. Я признал, что был на эмоциях, поскольку не знал о ее бойфренде. Сказал, что принял ее симпатию ко мне за нечто большее. О. ответила – со мной она только дружит.

Она познакомилась с Владом на вступительных экзаменах, когда не смогла пройти собеседование как серебряная медалистка. Он сидел с ней рядом в аудитории и вызвался помочь с английским – последним вступительным испытанием. Ей, девушке из области, очень льстило внимание мужественного парня из большого города. После пар она ездила к Владу домой. На танцы она опоздала, так как застряла в пробках на выезде из его района. Я спросил, будем ли мы с ней танцевать на Осеннем балу. После случившегося это исключено, сказала она. Влад не одобрит этой затеи.

Бесконечные трудности в поиске пары опять погрузили меня в меланхолию. Однако эти эмоции дали мне импульс завершить мое самое длинное произведение в стихах.

Волк-одиночка

Волк, да еще одиночка. Героя пороки

С ходу воспели начальные строки.

Однако не стоит так сразу решать,

Правду всю постараюсь сказать.

Во-первых, это не сказка про говорящих животных,

Про царевну-лягушку и тварей болотных,

Это притча о жизни прискорбной,

Одинокой, дерзкой, голодной.

Холодной она во всех смыслах была.

Пусто в желудке и мало тепла.

Стаей его обделила судьба,

Боль и обида в его сердце жила.

Долго волк бродил с горем своим,

Давно для других стал он чужим.

Под пристальным взглядом черных ворон

Крики их слышал с разных сторон.

Мокрая морда, большие клыки,

В шрамах остались ушей уголки.

Его грубые грязные лапы

С болью прошли отчужденья этапы.

Первый был вовсе не сложен,

Но фундамент оказался заложен.

Многие сильные волки из стаи

Душевные слабости в нем замечали

В отношении дичи, которую жрали.

Не терпел он, когда жертвы визжали,

А волки вокруг от счастья пищали.

Долго они его понять не могли

И потому волчонка оставили и просто ушли.

Детеныш протяжно скулил и страдал,

Но вскоре смирился и перестал.

Переломный момент в его жизни настал,

Второе рождение он испытал.

Волчонок сделался волком,

Стал цельным, а не от стаи обломком,

Сам через силу стал убивать,

Чтобы страшный голод свой утолять.

Душевные раны быстрей зарастали,

В матерого зверя его превращали.

Жизни летá никого не щадили,

Кому-то радость и прелесть дарили,

А кого-то оставляли ни с чем,

И не всегда лишь только затем,

Чтобы истинный смысл в этом найти,

Все же в русло дважды одно не войти.

И негласно сам выбираешь судьбу

Без права протеста себе самому.

В гуще деревьев, под покровом небес

Из раза в раз волочил волк свой крест.

Безразличье жило в нем до всего.

За исключением лишь одного.

Давно уже в этих лесах

Блуждающий конь медленно чах.

Как он здесь оказался и почему,

Известно было ему одному.

Но волк не трогал его,

Видел в нем себя самого.

В черных хищных глазах

Отражался конь в душевных чертах:

Он белый, высокий и быстрый,

Сильный, породистый, чистый

От грязной грубой жизни лесной.

Случайно ступил он в нее грациозной ногой.

Волк это чувствовал и вспоминал,

Каким же сам прежде бывал.

Но различие было лишь в том,

Что волк привык к одинокой жизни потом,

А благородный скакун обречен,

Ибо в мех густой не облачен.

Морозной зимы не пережить было ему.

Из дебрей выход коню не найти самому.

Скудные дни приближали зимý,

Тем самым решая чью-то судьбу.

Осенние капли хмурого неба

Повисли на зернах несжатого хлеба.

Прикосновения мокрого ветра

Колыхали ветви высокого кедра.

Набухшие кроны деревьев столетних

Запах дарили ароматов бессмертных.

Все в эту пору ярче и холоднее,

Дни короче, а ночи длиннее.

Казалось, что все как всегда,

Но волку было жалко коня.

Хищник знал, где люди тут жили

И сколько собратьев его там убили.

Если конь человека найдет,

То теплый уютный дом обретет.

Но как волку заставить коня

Беспрекословно слушать себя?

Ведь животные говорить не умеют

И кони рык волчий не разумеют.

Шкурой рискуя, осталось одно —

Гнать скакуна до селенья того.

Шелест листьев, веточек хруст,

Страшно в лесу онемения чувств.

Серая шерсть замелькала во тьме,

Волк, пасть приоткрыв, подходит к воде.

Медленно, но жадно речку зубами хватая,

Последнюю жажду свою утоляет.

Он замер и быстро к ручью побежал,

Конь, увидев, от него поскакал.

Волк, горловые связки свои напрягая,

Издавал жуткие звуки, его догоняя.

А тот то туда, то сюда убегал,

Не зная, что хищный зверь ему помогал.

Кустарники волку царапали морду,

Тучи над лесом влекли непогоду.

Волк не ушел от сородичей прежней судьбы,

Их призраков остро ощущал он следы.

Раскатистый выстрел – и кусочек металла

В волка попал, и с ним смерть заиграла.

Конь не видел того,

Убегая быстрее себя самого,

Но люди коня усмирили,

В хлев завели и накормили.

А раненый волк в поле шел,

Так и места своего не обрел,

В обществе чьем-то не хотел умирать,

И в последний раз решил увидать

То бирюзовое небо с далекими тучами,

Ели родные с ветвями колючими.

Небо заныло, созерцая несправедливость,

Волчье сердце реже все билось.

Слезы неба по серой шерсти стекали,

Волка лапы уже не держали.

Упал он на грязное поле,

Уже совсем не чувствуя боли.

Но образ в глазах белой гривы,

Шаг грациозный, свободы душевной мотивы

В каждом движенье были ретивы.

Вздрогнул волк, стертые лапы свои поднимая,

Сладостный воздух в грудь набирая,

Умер отшельник, все понимая,

Шкурой его спасена жизнь другая.

Многие думают, волк загрыз бы коня,

И вовсе не будут слушать меня,

Что уберег его тот от суровой зимы,

И смерть не грозила ему от «зубастой чумы».

И все же так в жизни бывает,

Когда кто-то о себе забывает,

Сам умирает, но другого спасает…

Ж. оценил, но подкалывал меня, замечая претенциозность моего произведения. «Волк-одиночка, пьяная дочка, сиська в сорочке», – дразнящим голосом говорил он.

Мы с ним тогда дурачились, как могли. Я исполнял народные танцы под его заводящие хлопки, а потом кланялся в пол. «Молодец-ка, попляши и себя-то покажи», – задорно повторял он. Это скоморошное прозвище, Молодец, быстро стало моим вторым именем.

По вечерам мы смотрели ситком про Гену Букина, который в точности повторял американский оригинал, который я любил в шестом классе. При этом на всю комнату стоял запах моего традиционного блюда – печеной в микроволновке картошечки с майонезом.

Мы вместе ходили в кино по студенческим билетам со скидкой. Первым нашим киносеансом в новом большом кинозале был эпик Сергея Бодрова «Монгол». Посетили открытый рок-концерт «На крыше», который на самом деле был на козырьке входа в педуниверситет. Вообще, с Ж. после занятий у меня начиналась настоящая жизнь. Как-то к нам пришел его кучерявый одногруппник С.  Он спрашивал, почему у меня длинные, как у обезьяны, руки. Он не издевался, а искренне хотел узнать. Придурок, подумал я. При второй встрече я узнал, что С. – фанат сериала Lost. Мы обсуждали невероятную концовку третьего сезона. Он рассказал, что ему нравятся типажи антагонистов, потому что имеют более яркое воплощение в кино. Оказалось, С. долгое время снимал любительские ролики. Раньше я ни с кем не обсуждал свою страсть к кино так увлеченно. У меня появился второй друг.

Впрочем, обсуждал фильмы я и в клубе кино, который организовал преподаватель культурологии. Всегда в потрепанной одежде, с неухоженной рыжей бородой и в больших очках, он являл собой классический типаж профессора. Он говорил эмоционально, но не чувствовал уверенности перед аудиторией. Над ним часто посмеивались девушки. Когда он нервничал, начинал заикаться. Однако в клубе он был раскрепощен, у него горели глаза.

В клубе мы смотрели фильмы на большом кинескопном телевизоре через видеомагнитофон или DVD-проигрыватель, а потом обсуждали их. В то полугодие культуролог решил показывать нам исключительно отечественное кино. Я открыл для себя прекрасные советские фильмы «Сорок первый», «Весна на Заречной улице», «Когда деревья были большими». Смотрели мы и новое российское кино, например удивительные «Простые вещи» Алексея Попогребского. Однако казалось, что из всех участников клуба в кино разбираемся только я и культуролог. После просмотра фильма «Кремень» Алексея Мизгирева ни один из присутствующих не заметил, что это вольный ремейк «Таксиста» Мартина Скорсезе. Многие сидящие в аудитории имели минимальный багаж насмотренности, если вообще имели.

***

Пятого октября студенческий совет организовал «День бýнгальского ребенка» – торжественное посвящение в самостоятельную жизнь для первокурсников, живущих в общежитии. Оригинальное название, вызывающее ассоциации с уютным бунгало, раздражало тем, что нас воспринимали как детей. Несмотря на запрет алкоголя, я под столом разливал пиво, осторожно поглядывая на директора общежития, сидевшего за соседним столом. После официальной части была дискотека, поэтому он вряд ли бы меня заметил в потемках при громкой музыке.

После мероприятия Ж. и С. привели шесть своих одногруппниц к нам в комнату. Среди них была Н. Она дружила с ними. Заходила иногда к нам, когда оставалась в общежитии ночевать у подруги с лошадиным лицом. Сама она была городской, но жизнь здесь была веселее. А если дело касалось веселья, то Н. всегда была «за». Мы нарезали колбасу с сыром и дружно распили три бутылки дешевого вина. После этого большая часть присутствующих свалилась на койки, подогнув ноги, чтобы все могли влезть. Мы решили сделать два фото до и после праздника. Разумеется, на последнем многие были потрепанными. Однако я обратил внимание, что симпатичная блондинка Евгения в обоих случаях обнимала меня за руку.

Десятого октября у О. был особый день рождения. Ей исполнялось 18 лет. Она пригласила многих. Но из нашей группы – только меня и Артема, остальные гости – соседи О. и их друзья. Я не знал, что подарить, поэтому купил лицензионный диск с фильмом «Титаник», который она никогда не видела, и принес небольшой букет цветов. Она хорошо подготовилась по меркам общежития: сделала тазик салата с крабовыми палочками, кастрюлю пюре и запеченные куриные ножки. О. села во главе стола, а я рядом с ней. Так же, как на парах.

Двенадцатого октября в большом концертном зале академии проводили День первокурсника. Я не хотел участвовать в самодеятельности, только наблюдал из зрительного зала. Группа юристов показала одно из самых слабых и несмешных выступлений. А вот Ж. в розовой шляпе и гавайской рубашке заводил публику, феерично проезжая на коленях по сцене. С. же комично выпрыгивал из-за кулис в женском платье. После выступления наша комната традиционно принимала гостей. Коллективное веселье вошло в привычку. Я думал, как мне повезло жить с Ж. Будь моим соседом Спесюк, с которым жил С., мое студенчество превратилось бы в каторгу.

Третьего ноября, в субботу, мы большой компанией праздновали день рождения С. (как только его недружелюбный сосед уехал к маме на выходные).

Девушка именинника готовила вместе с Ж. запеканку из картошки, которую привез мне отец. После нескольких бокалов С. лежал в обнимку со своей избранницей, другая снимала все на телефон, а Евгения пошла решать IQ-тест на компьютере. Я сел рядом на пол и начал ей помогать. Не думаю, что ей это было нужно, просто мне требовался повод для разговора.

Мы слишком бурно праздновали – при обходе общежития комендант постучала к нам в дверь. Мы затихли. А когда подумали, что она ушла, та вернулась уже с охранником и ключами. Н. спряталась под стол. Комнату поставили в черный список и дали время разойтись. Мы не хотели заканчивать веселье. Н. предложила продолжить праздник у нее дома.

Пока мы шли несколько километров по ночному городу, я рассказывал Евгении, что – удивительное дело – оказался в одной группе с Машей, которая училась со мной в одной школе, в параллельном классе. Сейчас она встречается с Костей, деловым парнем с портфелем, зачем-то добавил я. Настало время удивиться Евгении: Костя учился в одном с ней классе, и странно, что он обзавелся девушкой, потому что несколько лет безуспешно ухаживал за одной ее подругой.

В дом к Н. мы попали в полночь. Семья ее уже спала, вышел лишь взбудораженный рыжий кот. Несмотря на все мои усилия я не смог заинтересовать Евгению.

Утром я попросил номер ее телефона у Ж. Ему было неловко, ведь не принято давать телефон человека без его разрешения. Но я выпросил. Предложил Евгении погулять и показать мне красоты ее района. Она не оценила такие обороты речи – посчитала меня странным и навязчивым.

***

На одном из показов в клубе кино включили фильм Алексея Балабанова «Мне не больно». Я его уже видел и не остался в восторге. Повторный просмотр не изменил моего впечатления. Одна из участниц нашего клуба, Дарья, начала приводить сравнения с фильмами, которые никто не видел. Складывалось ощущение, что кто-то отдал ей ненужный DVD-диск, кроме которого она ничего не смотрела.

Дарья была высокой стройной девушкой с длинными русыми волосами и детским лицом со сдержанной мимикой. Она почти не проявляла эмоций, глаза светились в меру, будто экономили внутреннюю энергию. Я спросил, могу ли вечером зайти к ней и обсудить фильм. Она назвала номер своей комнаты. Вечером я пришел к ней. Она налила мне чай, а сама села в свое офисное кресло. Смотрела на меня так, будто я соискатель должности у нее на собеседовании. Дарья рассказала, что окончила школу с золотой медалью и работала в местном модельном агентстве. Когда настала моя очередь, я, конечно, мог честно сказать, что постоянно выпиваю с друзьями и пляшу под хлопанье соседа, однако не стал ее пугать. Я похвастался, что снимал раньше фильмы, а сейчас по вечерам хожу в волейбольную секцию.