Туманы замка Бро. Том 2. Замки наяву

– Мой! Пленник мой!

Ещё один удар копыт отправил Милдрет в темноту.

Глава 17

Для Грегори этот поход был первым.

Сенешаль Тизон настаивал на том, что его для Грегори и вообще не должно было быть, но Грегори стоял на своём так яростно – апеллируя то к родовой чести, то к мальчишкам, которые его засмеют – что уверенность сенешаля могла бы пошатнуться. Последний удар по его решимости оставить пажа дома, впрочем, нанёс вовсе не Грегори, а Генрих, который отдал твёрдый приказ всех дворян старше четырнадцати лет, обитавших в замке, взять с собой. Дворянин этого возраста в замке был один, но Тизону оставалось только скрипеть зубами и надеяться, что Грегори в этой авантюрной вылазке, гордо называемой военным походом, всё-таки не убьют.

Он старался присматривать за мальчишкой как мог, но, как и следовало ожидать, при звуках боевого рога, трубившего атаку, тот вылетел далеко вперёд и стал первым, кто пересёк границу деревни, лежавшей на пути к замку Лиддел.

Накануне ночью разведчики донесли, что в деревне расквартирован десяток солдат, что и послужило причиной атаки – Тизон не хотел, чтобы во время основного сражения его ударили в спину или в бок.

Солдат оказалось куда меньше – всего несколько рыцарей и с ними мальчишка-оруженосец. И итог битвы вполне можно было бы считать успешным, если бы не два обстоятельства: во-первых, несносного мальчишку сбили с коня, и он основательно приложился ребром, так что нужно было немедленно отправлять его обратно в замок, а Тизон никак не мог выделить для этого людей.

Во-вторых, отряд рыцарей, истреблённый почти полностью, судя по расцветке плащей, служил вовсе не клану Армстронгов, а их северным соседям – Элиотам.

Открытие на взгляд Тизона было отвратительное – он не считал возможным в отсутствии лорда начинать серьёзную войну против двух шотландских кланов сразу. Можно было взять рыцарей в плен и за выкуп передать Элиотам, но если те состояли в союзе с Армстронгами – а именно об этом говорил их недавний оскорбительный ответ на письмо сэра Генриха – то наверняка посчитали бы это поводом развязать войну.

После недолгих колебаний рыцарей было решено убить, а о том, чьи цвета были на их плащах и щитах, забыть. Вопрос оставался только с оруженосцем, который их сопровождал, потому что раненый, но не растерявший прыти Грегори Вьепон орал во всё горло, что взял пленника, и пленник этот будет принадлежать ему.

Сэр Тизон предпочитал молчать о том, в каком положении застал обоих мальчишек, когда подоспел Грегори на помощь. Он дважды пожалел о том, что копыта его лошади не забили маленького Элиота насмерть, потому что теперь при любом раскладе выходило, что небольшую промашку не получится скрыть – если отдать Элиота Грегори, как тот и требовал, то сам Элиот стал бы свидетельством того, что рыцари были убиты. Если Элиота ему не отдать, то Грегори может поднять такую шумиху, при которой Тизон снова окажется во всём виноват.

Пока сенешаль принимал решение, а сержанты считали потери, Грегори сидел у себя в шатре над неподвижным телом своего трофея и разглядывал его.

Пленник мало походил на тех шотландцев, что он видел до сих пор. У мальчишки были красивые длинные волосы тёмно-русого цвета, которые так и хотелось перебирать, пропуская между пальцами как песок. Грегори не испытывал такого никогда – разве что в самом раннем детстве, когда играл с косами матери. Потом мать умерла, пытаясь произвести на свет ещё одного Вьепона, и больше Грегори не посещали подобные чувства ни к кому.

Ещё у Элиота были тонкие, будто выточенные из мрамора, на удивление правильные, как у церковных скульптур, черты лица. И бледные губы, по которым хотелось провести пальцами – Грегори и сам не знал – зачем, и боялся себе признаться в том, что хотел бы коснуться их совсем иначе, не пальцем, а языком. Проникнуть в тёмную складочку, скрытую между ними, и… Грегори не знал, что потом. Чувствовал только, что когда он поддаётся подобным мыслям, в паху нарастает незнакомый приятный жар.

Элиота нельзя было отдавать, и нельзя было позволить убить – это Грегори чувствовал интуитивно и словами объяснить не мог. Но для того, чтобы продвинуть своё решение, у него хватало других слов, которые он умел использовать в нужном месте и в нужное время. В конечном итоге сенешаль не отказывал ему ни в чём и никогда.

Грегори сидел над пленником долго, возможно, несколько часов, и сидел бы ещё столько же, если бы полог шатра не был откинут, и в проёме не показался один из рыцарей Тизона, сэр Джордж.

– Вас хочет видеть сэр Тизон, – сообщил он.

Грегори бросил последний взгляд на мальчика, лежащего перед ним, и, вставая, в последний раз легко провёл кончиками пальцев по его щеке – так, чтобы не заметил сэр Джордж.

– Иду, – сказал он и прокашлялся, обнаружив, что голос его охрип.

Сэр Тизон сидел на открытом воздухе за дорожным дубовым столом и перебирал карты прилегающих земель. Услышав шаги, он лишь на секунду поднял голову, кивнул и снова опустил глаза на стол.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Тизон, когда Грегори приблизился к нему вплотную.

– Хорошо! – ответил Грегори тут же. Инстинктивно повёл плечом, проверяя ушибленный бок, и тут же скривился от боли.

– Рыцари Томас и Свон сопроводят тебя обратно в Бро.

– Но…

– Пленника вы возьмёте с собой. Его нужно немедленно доставить к сэру Генриху. И прежде чем ты продолжишь возражать – судьбу шотландца будет решать он.

Грегори насупился. Он не ждал, что дядя примет решение в его пользу – тут дело обстояло куда хуже, чем с сенешалем Тизоном.

– По крайней мере, его не убьют? – мрачно спросил он.

Сенешаль бросил быстрый взгляд на него и повторил ровным голосом:

– Судьбу пленника будет решать барон.

– Регент, – поправил Грегори ядовито.

Тизон ничего не ответил на этот выпад.

– Всё, – холодно закончил он. – Можешь взять лошадь убитого сэра Торвальда. И пленника повезёшь с собой.

Грегори мрачно кивнул и, развернувшись на пятках, направился обратно в шатёр.

Всю дорогу до замка пленник не приходил в себя. Не обращая внимания на ядовитые смешки рыцарей, охранявших его, Грегори осторожно усадил его в седло перед собой, будто девушку, и всю дорогу старательно придерживал голову Элиота, которая норовила съехать вдоль плеча и повиснуть у него на руке.

Тело пленника было тёплым, и от осознания того, что тот находится в его руках, хотелось улыбаться.

Мысль, что всё-таки не совсем он взял Элиота в плен, и если бы не сэр Тизон, то, скорее всего, сейчас это он лежал бы у Элиота на руках – если бы вообще не был убит на месте – приходила Грегори в голову, но тут же вылетала из неё. В конце концов для того и нужен был сэр Тизон, чтобы его защищать.

Мысли юного Вьепона омрачало, впрочем, то обстоятельство, что ему и его пленнику предстояла встреча с наместником Генрихом. Можно было бы сказать дяде, что сенешаль приказал оставить пленника Грегори – в конце концов, какая разница, что станет с одним-единственным мальчишкой, взятым в плен? Однако в том, что Генрих не слушал сенешаля, Грегори неоднократно убеждался сам. Скорее наместник мог бы специально сделать наоборот, чтобы доказать, что в замке правит он. То же касалось и любых просьб самого Грегори – Генрих, очевидно, осознавал шаткость своей власти. Он не был особенно популярен ни среди крестьян, ни среди рыцарей, и это делало его неуравновешенным и подчас излишне жестоким.

Грегори боялся представить, что тот может сотворить с его трофеем, и мысли его судорожно метались в поисках возможности на Генриха повлиять.

Ответ пришёл сам собой, когда кавалькада уже въехала во внутренний двор замка, и Грегори попытался спешиться, не потревожив при этом своей ноши. Слезать с лошади, тем более незнакомой, с живым человеком на руках было неудобно, но кое-как Грегори с этим справился, лишь случайно зацепившись за кожаный ремешок, висевший на шее у Элиота. Что-то слабо блеснуло на солнце, и в сознании Грегори отпечатался герб правящей ветви клана Элиотов – меч, заключённый в круг. Он замер на секунду, озарённый догадкой. Затем уже специально залез к мальчику за пазуху и вытянул оттуда висевший на ремешке амулет.

– Грегори, в чём дело? – услышал он голос одного из сопровождавших.

Грегори быстро покачал головой, рванул амулет, разрывая шнурок, и спрятал его себе за пояс.

– Мы уже идём, – ответил он.

Пока двое сопровождавших делали доклад, Грегори стоял чуть позади них, удерживая пленника на плече. Он всё ещё надеялся, что ему позволят оставить мальчишку себе.

– Что здесь делает он? – спросил наконец сэр Генрих, когда доклад был окончен.

Грегори открыл было рот, чтобы ответить, но сэр Томас его опередил.

– Он был ранен, лорд Генрих. В бою он был бы лишней обузой, и сенешаль приказал отправить его обратно в замок.

«Наместник», – поправил Грегори про себя и чуть выступил вперёд, чтобы можно было смотреть сэру Генриху глаза в глаза.

– На вид он здоров, – процедил лорд Генрих сквозь зубы.

– Я принёс вам любопытную новость, – вмешался Грегори, пытаясь вклиниться в разговор, но Генрих не обратил на его слова внимания и снова обратился к Томасу:

– Кто у него на руках?

– Это мальчишка из Элиотов.

– Из Армстронгов, – поправил его сэр Генрих, который слышал уже как настоящую историю, так и её подправленный вариант.

– Именно так, – подтвердил сэр Томас.

– Нет, не так! – снова вмешался Грегори, и на сей раз ему всё-таки удалось обратить на себя внимание. Когда он произнёс: – Этот мальчик – из внутреннего круга Элиотов, – все уже смотрели на него.

Грегори выдержал паузу, наслаждаясь своей властью над публикой.

– Он из правящей ветви, – продолжил он и снова замолк.

– С чего ты взял? – сэр Генрих поморщился, будто говорить с племянником было ниже его достоинства.

– Я слышал разговоры рыцарей до того, как их… Ну, в общем, когда они ещё могли говорить.

Сэр Генрих бросил быстрый вопросительный взгляд на сэра Томаса, но тот пожал плечами, как бы говоря, что не может ни подтвердить, ни опровергнуть этот рассказ.

«За него наверняка могут дать выкуп», – слова так и вертелись у Грегори на языке, но он заставил себя промолчать, и ещё через пару секунд сэр Томас произнёс:

– За него могут дать выкуп.

– Может быть, – признал сэр Генрих. – Может быть, даже согласятся на союз. В этом сенешаль Тизон, пожалуй, был прав. Без Элиотов мы Армстронгов вряд ли разобьём. Он помолчал ещё, размышляя, а потом произнёс: – Хорошо. Бросьте его пока в темницу. Всегда успеем убить.

– Но это мой пленник! – на сей раз Грегори не выдержал, но этот вопль не имел уже никакого смысла. Элиота практически выдрали из его рук. Сжимая кулаки, Грегори смотрел, как всё ещё бесчувственное тело уносят прочь, как безвольно болтается его голова и как волочатся по полу ноги, цепляясь за камни.

– А ты, – Грегори даже не сразу понял, что Генрих обращается к нему. – Ещё раз посмеешь спорить со мной при рыцарях или перебивать наш разговор – сам проведёшь месяц на хлебе и воде. А может, и получишь плетей, которых давно уже пора тебе прописать.

Грегори скрипнул зубами и медленно обернулся к дяде.

– Это мой пленник, – упрямо прошипел он, но тут же продолжил, отступая: – Но я в самом деле сожалею, господин наместник лорда, о том, что стал с вами говорить. Могу я быть свободен?

– Да. Пока тебя не позовут.

Грегори развернулся и пошёл прочь.

Вечером того же дня сэр Генрих приказал привести к нему монаха и надиктовал следующее письмо:

– Дражайший мой союзник, драгоценный лорд Элиот. Хотя в прошлый раз ответ ваш на моё предложение о дружбе звучал немного грубо, спешу сообщить вам, что на земле Армстронгов был обнаружен и спасён молодой воин вашего клана, имя которого нам пока не удалось узнать. Ему на вид около четырнадцати лет, и у нас есть основания полагать, что это кто-то из вашей ближайшей родни, возможно, даже ваш сын. Может ли вас интересовать наша помощь в деле возвращения его под отчий кров? Я полагаю, в этом случае вы были бы заинтересованы не только возвратить своего юного отпрыска домой, но вместе с нами отомстить Армстронгам за его похищение. Вечно вам преданный лорд Вьепон.

Ответ от Элиотов пришёл через восемь дней и звучал следующим образом:

«Верный вассал короля Англии и наместник замка Бро, сэр Генрих. Получив ваше письмо, хотим сказать, прежде всего, что наш ответ уже был вам дан. Никто из нашей ближайшей родни не мог оказаться в руках Армстронгов. Если же некий самозванец выдаёт себя за сына лорда Элиота, то на вашем месте я четвертовал бы его, как и любого, кто смеет порочить чужую дворянскую честь. Верный единожды данному слову, Элиот из Элиотов, лорд Брайс Элиот».

Глава 18

Милдрет приходила в себя долго. Последний удар пришёлся по голове, и теперь затылок гудел, как колокол после набата. К тому же вокруг было темно, и она никак не могла понять, проснулась ли, или ещё нет.

Когда же она наконец немного разобралась, где находится, то по виску девочки пробежал холодный пот. Милдрет попыталась сесть и застонала в голос – ломило не только затылок, но и всё тело.

Она кое-как поднялась с ледяного пола, влажного от подземных вод, и прошла по камере, изучая то место, где оказалась.

Камера походила на келью её монастыря – с той разницей, что из кельи она могла свободно выйти в любой момент, здесь же её отделяла от коридора накрепко запертая решётка.

Вглядевшись в темноту, она могла разглядеть, что в обе стороны тянутся ещё ряды таких же камер, но все они пусты.

Для порядка Милдрет подёргала прутья решётки, прекрасно понимая, что не сможет сделать с ними ничего – чтобы отомкнуть их, надо было быть троллем или великаном из древних легенд.

Милдрет сгребла солому, набросанную в углу, так чтобы сверху оказалась самая сухая, и, усевшись на получившийся сноп, закрыла глаза.

Медленно к ней приходило осознание, что жизнь её, кажется, сделала крутой поворот в четвёртый раз.

Англы, взявшие её в плен, могли бы казнить её сразу же. Но раз они не сделали этого, значит, хотели от неё чего-то ещё. Вопрос был в том, чего именно.

Насколько Милдрет представляла себе отношения Элиотов с окружающим миром, англы всё же не были им прямыми врагами – они жили слишком далеко, чтобы быть реальной угрозой власти отца. Их не любили, но скорее просто за то, что они были другими и пришли издалека.

С другой стороны, противостояние англов с Армстронгами не прекращалось никогда – и те, и другие грабили поля, пролегавшие близко от границы, угоняли друг у друга овец. Неоднократно Армстронги обращались к отцу с предложением выступить против англов, отодвинуть границу на несколько миль вглубь острова, выбив чужаков из двух пограничных замков – Бро и Эплби. Отец не хотел лезть в эти дела. Ему хватало тех земель, что находились на севере и востоке.

Знали ли об этом англичане? Милдрет не могла даже предположить. Для неё самой все, кто жил за пределами границы, назывались одинаково – англы. И если бы она взяла в плен кого-то из них, то вряд ли стала бы разбираться, к какому клану он принадлежит.

Англы могли думать, что она знает что-то о расположении войск Армстронгов, и тогда, скорее всего, её должны были начать пытать. Милдрет поёжилась, когда эта мысль пришла ей в голову, и тут же постаралась отогнать её от себя.

Был ещё один, куда более радужный вариант – они могли попросить за неё выкуп. И тогда… Что тогда? Милдрет не знала, даст ли выкуп отец. Ещё совсем недавно Брайнен Элиот называл её дочерью, но Милдрет успела понять, насколько переменчив нрав этого человека. Конечно, у неё были и другие друзья в клане, но никто не посмел бы выкупить её против воли лорда.

Наконец, был и ещё один вариант. Её могли попросту казнить. Ну, или так же легко забыть о том, что она вообще сидит в этой тюрьме.

Глядя на ситуацию со всех сторон, Милдрет приходила к выводу, что положительный исход случившегося с ней очень уж маловероятен, и полагаться на милость захватчиков не было никакого смысла. Нужно было попытаться бежать, как она собиралась бежать от рыцарей, сопровождавших её в монастырь, и теперь уже было не важно, куда.

Впрочем, поднявшись ещё раз на ноги и сделав новый обход камеры, она так и не нашла ни одного способа осуществить этот план.

Милдрет снова вернулась в свой угол и какое-то время сидела там, размышляя о возможных путях побега, пока не уснула.

Она не знала, сколько прошло дней или часов – за то время, пока Милдрет бодрствовала, день два раза сменял ночь, и четыре раза появлялась у решётки миска с похлёбкой.

Милдрет съедала всё, не обращая внимания на вкус, который был куда хуже, чем у той еды, что она привыкла есть в клане или в монастыре.

Того, кто приносил похлёбку, она увидела только на третий день – это был мальчишка из прислуги, и, заметив, что пленница не спит, он, воровато оглядываясь, принялся махать руками и тсыкать, привлекая внимание.

– Чего тебе? – спросила Милдрет, поворачивая голову.

– Сюда подойди.

Поколебавшись, Милдрет встала и подошла к нему. Мальчишка просунул руку сквозь решётку и вложил в руку Милдрет свёрток из каких-то листьев, а затем быстро отстранился и скрылся в темноте.

Вернувшись в свой угол, Милдрет развернула свёрток и увидела в нём приличный кусок жареного мяса. У Милдрет слюнки потекли от одного запаха, который распространился по камере, и она быстро сжевала неожиданный подарок. Было любопытно, с чего вдруг мальчишка её пожалел, и на следующий вечер, когда тот появился снова и опять принёс ей мясо, Милдрет попыталась мальчишку осторожно расспросить, но тот только мотал головой.

Наконец на третий день Милдрет решила, что терять ей уже нечего, и спросила у мальчишки, не может ли тот принести кинжал – но тот замотал головой ещё яростней.

– Господин не велел! Нет-нет-нет! – бормотал он.

– А мясо носить господин велел? – разозлилась Милдрет на ни в чём неповинного, в общем-то, слугу.

– Мясо велел, – мальчишка быстро кивнул. – Сказал, палкой отделает, если украду.

И пока Милдрет стояла у решётки, пытаясь понять, что всё это значит, и какой ещё господин приказывает носить ей мясо, мальчишка скрылся в темноте.

В голову почему-то лезли чёрные глаза и чёрные пряди, разметавшиеся по камням, а губы, вопреки плачевности положения, растягивались в улыбке.

К тому времени, когда к Милдрет пришёл уже не мальчишка, а двое взрослых стражников, она так и не придумала, что делать дальше. Мысли крутились вокруг того, чтобы попытаться сбежать, когда её поведут на казнь – если, конечно, поведут вообще – или попытаться связаться с неведомым «господином», которому, кажется, было всё-таки не всё равно.

Впрочем, ни то, ни другое осуществить ей не удалось – её взяли под руки с двух сторон. Оба мужчины были сильнее и тяжелее её. И так, под руки, позволяя лишь перебирать ногами, потащили по коридору, затем по лестнице наверх, вывели во двор и снова втолкнули в темноту, в зал – и наконец швырнули на пол перед стулом, служившим троном местному лорду.

Милдрет заморгала, пытаясь привыкнуть к смене освещения, и через несколько секунд разглядела лицо сидящего перед ней мужчины: у того были длинные, не слишком ухоженные волосы и борода с лёгкой проседью. Под глазами залегли глубокие морщины, но тело сквозь контуры плаща и накидки казалось всё ещё достаточно мощным, так что Милдрет могла бы предположить, что мужчине не больше сорока.

– Встать, – приказал он.

И Милдрет тут же торопливо поднялась на ноги. Она не была уверена, чего от неё ждут, и должна ли она смотреть в пол, как её учили в монастыре, потому решила делать так, как ей самой было комфортней, и стала смотреть лорду в глаза.

– Кто ты такой? – спросил лорд.

Милдрет заколебалась на секунду, пытаясь осмыслить вопрос. Её приняли за мальчика – очевидно, из-за простого дорожного костюма. И уж точно не опознали в ней дочку лорда Брайнена. Она не знала, стоит ли говорить всю правду, но потом решила, что хуже уже вряд ли может быть.

– Я из клана Элиотов, – уклончиво сказала она. – Брайнен Элиот мог бы предложить вам выкуп за меня…

– Твой отец мёртв.

Милдрет дёрнулась, как от удара, глаза её широко распахнулись, и вся она подалась вперёд.

– Мёртв? – спросила она.

– Если это, в самом деле, твой отец, – продолжил Генрих Вьепон. – Потому что твой брат Брайс, лорд Элиот, ничего о тебе не говорил.

– Он мой отец, – тихо сказала Милдрет и отвела взгляд. Надежда на выкуп растворилась – в том, что Брайс не станет заботиться о её спасении, Милдрет не сомневалась.

Она снова чуть подняла взгляд и увидела, как пальцы англа барабанят по подлокотнику, будто тот не мог что-то для себя решить.

– Я всё-таки думаю, что ты можешь быть полезен нам, – сказал наконец он. – Есть ли у тебя союзники в клане Элиот?

Милдрет пожала плечами.

Лорд фыркнул.

– Мальчишка… – задумчиво произнёс он, а потом приказал, – посмотри на меня.

Милдрет тут же подняла взгляд на его лицо.

– Я дарую тебе великую честь. Куда большую, чем ты мог бы ожидать, будучи пленником в моём доме.

Милдрет молча кивнула, давая понять, что слушает и слышит.

– Ты станешь моим пажом. Как если бы тебя отдал мне в услужение твой отец.

Милдрет замерла, пытаясь осмыслить, что несёт ей эта «честь». По всему выходило, что это в самом деле лучший из имеющихся вариантов, потому что он позволил бы, по крайней мере, свободно перемещаться по замку, вместо того, чтобы гнить в тюрьме.

– Благодарю вас… лорд… – она склонила голову в вежливом поклоне и тут же заметила протянутую вперёд руку лорда, узловатые пальцы его унизывали драгоценные перстни. В доме отца не было такого обычая, но Милдрет догадалась, чего от неё хотят и, опустившись на одно колено, коснулась сухой руки губами.

– Вымойся… от тебя пахнет темницей, – поморщился лорд, – явишься ко мне за приказаниями через час, когда будет закончен приём.

Грегори, стоя за гобеленом, смотрел, как его пленник поднимается в полный рост. Его силуэт, разворот узких плеч и стройный стан, скорее подходивший девушке, чем мужчине, завораживали, а почти физическое ощущение того, как тот уходит из его рук, заставляло сердце сжиматься.

«Мой!» – билось у Грегори в голове, и в эту секунду он ненавидел их обоих – дядю Генриха, который отнял то, что по праву принадлежало ему, и этого Элиота, который так легко согласился служить неизвестно кому.

Грегори жалел о том, что думал о пленнике все прошедшие ночи, что заставлял сына мельника носить ему еду, что вообще не позволил сразу же его убить. И о том, что сам он был слишком слаб и слишком юн, чтобы противостоять наместнику. Да что там – чтобы просто показаться Элиоту на глаза и объявить свою власть над ним. Ведь тогда Генрих лишь посмеялся бы. Грегори было всего четырнадцать, и сам он был всего лишь пажом, и одна только мысль о равенстве их положения будила в нём новые волны злости.

– Войди, – услышал он приказ и понял, что слова относятся к нему.

Грегори стиснул зубы и, скользнув между гобеленами, остановился напротив лорда.

– Ты не преклонил предо мной колени, – заметил Генрих и испытующе уставился на него.

– Отец оставил тебе замок до своего возвращения, но он не оставлял тебе меня.

– Он имел это в виду.

Грегори промолчал.

– Я надеюсь, ты не ошибся, – продолжил Генрих, – и этот мальчик может быть нам полезен.

Сенешаль Тизон вернулся из похода через месяц. Армия его была разбита, и сам он был зол.

Грегори же с нетерпением ждал его возвращения все прошедшие дни – и прежде всего, чтобы задать один-единственный вопрос. Он произнёс его, подавая Тизону жаркое и вино в первый же вечер, ещё до того, как тот успел отчитаться перед наместником о результатах похода.

– Что мне сделать, чтобы стать оруженосцем? – спросил Грегори.

Вопрос был столь неожиданным, что Тизон даже забыл на некоторое время о своей неудаче. Никогда за всё то время, что сенешаль знал Грегори, тот не интересовался тем, что ждёт его впереди.

– Тебе было бы неплохо показать себя в бою, – сказал Тизон, делая глоток из предложенного ему кубка.

– Я пытался, но ты не берёшь меня в бой.

– Потому что ты ещё слишком юн.

– Ты видел, что шотландские юноши уже сражаются и…

– … и легко могут сбить тебя с коня.

Грегори скрипнул зубами. Зло стукнул миской с ужином по столу и отвернулся к окну.

– Грегори, – Тизон вздохнул. – Сейчас не лучшее время это обсуждать, но, может быть, действительно, самое время для тебя, чтобы задать этот вопрос.

Грегори бросил на него быстрый взгляд и кивнул.

– Я посвящу тебя в оруженосцы, когда буду видеть, что ты способен отвечать за свои поступки. Когда буду видеть, что ты смотришь хотя бы на пару шагов вперёд.