Обратная перспектива

Тик-так, тик-так…

Частички души умирают не сразу, это происходит постепенно, поначалу даже ты сам не замечаешь гибели своей человечности. Она сгорает, гаснет, тлеет, пока однажды разрушение в слоях не становится слишком заметным для глаз окружающих, источая едкий дым, вызывая жжение и желание приоткрыть чертово окно, содрать с себя обугленную кожу.

Вспышка ярости, которую я испытал, будучи одиннадцатилетним ребенком, была только началом. Я до сих пор не знаю, было ли это следствием пережитого или тьма всегда сидела внутри, выжидая подходящего момента, но с того дня не было ни секунды, когда бы я не слышал в ушах звук, приближающий неизбежное.

Тик-так, тик-так…

Вместо того чтобы бороться с новыми для себя эмоциями, я просто поддался им. Наверно, причиной того стало мое искаженное чувство вины, хотя все вокруг твердили, что я всего лишь ребенок и ничего не смог бы сделать, даже если бы попытался. Психологи и наставники «Стикса», должно быть, вызубрили одну и ту же брошюру по сверхэффективной адаптации новичков, потому что как один повторяли, какой я молодец, что выжил. Они воспевали несуществующую храбрость нескольких спасенных детей так, словно это какое-то достижение – остаться в живых посреди резни и хаоса.

Но все они избегали правды, в то время как я отлично знал, кем являюсь – тощим очкариком, едва умеющим отжаться больше пяти раз и боящимся темноты. Жалким. Слабым. Вот что подпитывало мою ярость сильнее, чем все эти россказни, предназначенные для залечивания душевных ран. Мне не нужно было лекарство, я жаждал совсем другого.

Сегодня топор в моей руке не более чем инструмент для утренней тренировки, кожаная рукоятка соприкасается с ладонью, что ощущается даже правильней, чем порхание пальцев по клавиатуре в попытке превзойти мисс Маленькую Всезнайку. Мое дыхание ровное и спокойное, несмотря на тиканье счетчика в голове. Вдох, выдох, короткая пауза и бросок.

Дункан приподнимает одну слишком густую бровь, почесывая темную бороду кончиком большого пальца, его голубые глаза следят за полетом оружия с чем-то похожим на удивление. Топор врезается в деревянную, покрытую боевыми шрамами мишень, пробивая не только ее, но и стену, к которой она прикручена, в воздухе раздается приглушенный свист.

– Немного рановато для того, второго парня, – комментирует он, подходя ближе к стене, изучая трещину, раскалывающую мишень пополам. – Я думал, на прошлой тренировке ты выплеснул весь свой гнев… – задумчиво растягивает, смерив меня заинтересованным взглядом.

– В моем арсенале безграничный запас, – коротко говорю, игнорируя его рассуждения, пока подхожу к мишени и вырываю топор из стены. Кусок дерева скрипит и распадается надвое, ударяясь о пол, пока я иду на исходную.

На самом деле великан преуспел в своих наблюдениях, за эти годы он узнал меня лучше, чем кто-либо, может быть, даже чем я сам. И да, обычно ежедневные тренировки не начинаются на границе ночи с утром, я стараюсь поддерживать баланс, обходиться тонной работы вместо того, чтобы подкармливать зверя внутри никому не нужными выбросами ярости.

– Есть ли что-то, что заставило тебя поднять старика в такую рань и пожаловать сюда, круша мои снаряды? – ворчит Дункан, меняя старую деревяшку на новую, более прочную на вид.

– Может быть, – говорю, стараясь, чтобы мой тон не звучал слишком отчаянно. Видит бог, мне нужна чья-нибудь помощь, чтобы разобраться в своих слишком противоречивых чувствах. – И ты не старик, – резонно замечаю, окидывая взглядом семифутовую гору мышц, прикидывающуюся моей феей-крестной.

Уж не знаю почему, но с того дня, как, сломленный и дезориентированный, я вырвал топор из грозных лап Дункана в мерцающих вспышками огня доках Джорджии, он приклеился ко мне, словно один из тех дерьмовых ценников со скидкой, которые шлепают без разбора на все подряд, будь то подарочная коробка или книга в мягкой обложке. Как бы ты ни пытался содрать эту штуку, она либо остается на месте, либо отрывает вместе с собой все, к чему прилеплена, оставляя липкий след или, что еще хуже, дыру.

Какое-то время я уверял себя, что позволяю ему заботиться обо мне, потому что слишком слаб и безволен. На самом же деле история Дункана не сильно отличалась от моей: он был военным в отставке, когда бывшие враги пришли в его дом посреди ночи, выпустив четыре полных обоймы во всех, кто попался им на глаза, включая жену и двоих детей Дункана. Он сам был тяжело ранен, но выжил благодаря своей исполинской комплекции, боевым навыкам и какому-то гребаному чуду, но не смог спасти семью, чего так себе и не простил. Так что ему тоже был нужен человек, который бы понял весь диапазон внутренней боли, рожденной из потери близких. В период, когда я боролся с адом внутри, он был единственным, кто не пичкал меня напрасной психологической фигней, просто позволив горю омыть мои внутренности целиком, а потом научив заковывать его в доспехи.

Моя боль перевоплотилась в момент, когда Дункан без возражений позволил взять в руки оружие, и теперь я просто знал, что, может быть, это и его второй шанс на что-то большее, чем бесплотное существование в омуте вины и отчаяния.

– Не поделишься? – спрашивает Дункан, слишком быстро и комично отбегая в сторону. Он знает, что я не промахнусь, но все равно каждый раз делает это ради нелепой забавы.

Подкидывая топор в руке, рассчитываю новый угол броска, собираясь с силами, чтобы озвучить причину, по которой выдернул своего старшего друга из кровати практически до рассвета. Уже предчувствую, что мне не понравится его реакция, но другого выхода нет. И если внешне я спокоен, то внутри все снова бурлит, как только перед глазами встают эти хитрые серо-зеленые глаза, которые становятся почти синими всякий раз, как маленькая выскочка бросает мне вызов.

– Уэйд подкинул мне помеху, посадив в соседний кабинет новичка, – начинаю, не зная, как бы корректней сформулировать факт, который меня беспокоит. Дункан не говорит ни слова, поэтому продолжаю: – Она раздражающая, постоянно выставляет меня полным дураком перед моими людьми, придумала дурацкую кличку, а еще всякий раз, когда приходится подвозить ее к подруге, она переключает музыку в моей машине, а это практически святое…

– Она? – уточняет Дункан, и я уже вижу, как гадкая издевательская улыбка зарождается в уголках его губ, которые медленно ползут вверх.

– Это все, что ты услышал? – раздраженно говорю.

– Ну, из того, что ты сказал, я понял только, что она не на шутку взволновала тебя, сынок. Это пугает и сбивает с толку, не правда ли?

Теплое обращение, к которому Дункан иногда прибегает, сам того не осознавая, немного согревает мои остывшие кости, но вот его вопрос висит в воздухе так же, как топор, зажатый в моей руке. Я сотню раз спрашивал себя, что в ней такого, что я не могу игнорировать ее присутствие, даже если внешне остаюсь абсолютно спокойным, и ни разу не смог ответить. Она – типичная маленькая задира, как те карманные собачки, которые лают по поводу и без; большую часть времени Наоми клацает по клавиатуре, а в редкие перерывы сплетничает с Элси или хамит окружающим. Хамит мне, если быть конкретнее. И у нее какие-то разногласия с едой, потому что она то набрасывается на нее так, словно это последняя пища перед казнью, то лениво потягивает воду из пластиковых бутылок в течение всего вечера, пока другие успевают перебрать по два или три блюда, добив трапезу десертом.

И я солгу, если скажу, что меня не тревожит нездоровая худоба, которую она явно пытается скрыть мешковатой одеждой ее бойфренда. У нее вообще есть бойфренд?

Тик-так, тик-так…

Поток моих мыслей стремительно утекает, меняя русло, и то, как пальцы крепче сжимаются в кулак вокруг рукоятки топора, мне тоже ни капли не нравится. Но больше всего я раздосадован тем, что целых две минуты размышляю над словами Дункана вместо того, чтобы тренироваться.

– К черту это дерьмо! – говорю, замахиваясь и метая топор. Как и в первый раз, он попадает точно в цель, пробивая дерево. – Давай устроим спарринг!

Я разворачиваюсь и, сняв очки, иду к рингу, решив отбросить то, за чем пришел. Но Дункан не был бы собой, если бы не догнал меня, тихо посмеиваясь.

– Не кипятись, парень, я лишь пытаюсь сказать очевидное. Девушка нравится тебе, вот и все.

Застываю на месте посреди ринга.

– Ты нарочно злишь меня, великан?

Голубые глаза смягчаются в уголках, когда что-то отеческое мелькает в выражении его лица.

– И думать не смел. – Дункан театрально прикладывает большую ладонь к могучей груди. – Но будь я трижды проклят, ведь раньше, чтобы отвлечь тебя от этих сложных гудящих железок, приходилось вырубать электричество в здании, а теперь достаточно всего одной девушки. Ты встречался с другими женщинами, но это первый раз, когда я вижу интерес на твоем лице.

«Встречался» – слишком громкое слово для коротких отношений без обязательств, в основе которых был просто секс. Все эти истории с чувствами и чем-то серьезным обычно заканчиваются разбитыми сердцами, ночными звонками, полными слез, и проклятиями. Годами я наблюдал, как Джош изнывает по девушке близкого друга, умирает от ревности и теряет себя в ком-то другом, это дерьмо не для меня – слишком сложно, а еще это признак слабости, тогда как я поклялся больше никогда не становиться уязвимым.

Конечно, я не бесчувственный робот и защищаю своих близких ценой жизни, но на этом все.

– Она – просто заноза в моем боку, – говорю, хватая со стула в углу свежие бинты и обматывая костяшки пальцев, чтобы удары не оставили видимых следов на коже. Мне понадобится все, чтобы выбить из головы этот короткий бесполезный разговор. Я так и не получил ответов, поэтому остатки беспокойной энергии планирую выплеснуть в бою.

* * *

Почти три часа спустя весь потный и истощенный направляюсь в душевую комнату за спортзалом. Одолеть Дункана – все равно, что с разбегу прыгать на огромную гору в попытке сдвинуть ее с места. Но я меньше и быстрее, поэтому несколько точных и достаточно сильных ударов все же угодили в цель, заставив его кряхтеть от боли.

Ледяная вода помогает избитому телу немного прийти в норму, а капли, спадающие на кафельную плитку, почти схожи со звуками в моей голове.

Тик-так, тик-так…

Пока я принимаю душ, перебираю способы, которыми смогу занять Наоми, заставив ее сортировать файлы или копаться в банковских счетах, полных нагромождения цифр, тогда она не будет так часто мелькать перед глазами. Я завалю ее работой по самое горло…

Вид ее тонкой шеи в моих мыслях – совсем не тот образ, который нужен, но он все равно появляется, и мой член поднимается только от представления, как она сглатывает и мышцы под полупрозрачной кожей сокращаются.

Я смотрю вниз: «Ну, привет, приятель». В последнее время стояк слишком частое явление.

– Блядь, – не верю, что делаю это, потому что происходящее уж слишком близко к выводам Дункана, но прежде чем успеваю осмыслить все до конца, одна моя рука упирается в твердую стену, а вторая опускается к члену, сжимая его до боли. Пока я двигаю ладонью вверх и вниз, ругая себя и ту, что вызвала в моей голове эту мешанину из мыслей, ее образ все ярче вырисовывается за полузакрытыми веками.

И я не могу подавить стон.

Серые глаза в этом недостижимом мираже вспыхивают нефритовыми оттенками, зрачки разрастаются, приобретая темный ореол, затягивающий меня в воронку дурных решений. Позвоночник покалывает, и это верный знак, что не потребовалось даже гребаных пяти минут, чтобы прийти к разрядке, представляя только ее горло и глаза.

Удовольствие взрывается, выплескиваясь на холодную плитку, и доказательство моей небеспристрастности смывается в канализацию, оставляя после себя легкое облегчение, смешанное с разочарованием и новой злобой.

Закрываю краны, хватая полотенце с вешалки, слишком резким движением оборачивая его вокруг талии, пока возвращаюсь в смежную раздевалку за своей одеждой.

Что-то маленькое и мягкое врезается мне в грудь, заставляя резко остановиться. Воздух покидает легкие, когда опускаю глаза вниз, видя перед собой сгорбившуюся и красную, как помидор, Наоми. Ее ошарашенный, полный паники взгляд направлен на мою голую грудь, зрачки девушки расширены так же, как в моем недавнем видении, пока она изучает некоторые татуировки, сплошь покрывающие все части тела, обычно прикрытые одеждой. Она медленно облизывает губы, проводя по ним розовым язычком, и я снова чуть не стону, потому что, клянусь, мой член опять начинает оживать.

Я пока не уверен, как отношусь к вероятности того, что она могла слышать, как я только что дрочил на нее.

– Простите, я ничего не видела. – Наоми резко зажмуривает глаза, отворачиваясь от меня и еще больше сжимаясь в размерах. – И не слышала. Честное слово. Душ в моей квартире сломался, я просто пришла сюда, чтобы… Матерь Божья, что ты несешь, Наоми… Не важно. Простите! Я ничего не слышала, – как скороговорку повторяет она, а потом пулей вылетает из раздевалки, по пути подхватив свой рюкзак, и почти врезается в дверь.

Оставшись наедине с собой, прижимаюсь спиной к стене, задирая голову к потолку, не понимая, как результаты целого утра изнурительных тренировок и получения разрядки в душе безвозвратно сгинули при одном лишь ее коротком появлении.

Наоми

– Так что, ты просто сбежала? – спрашивает Элси, вырезая из вафельной бумаги фигурку античной статуи.

Это пробный вариант, и пока успехи, надо сказать, так себе. Элси хороша в кондитерском деле, но художник из нее отстойный. Понятия не имею, почему она все еще настаивает на том, чтобы собственноручно печь свой свадебный торт, когда у нее и так дел невпроворот.

– А что, по-твоему, я должна была сделать? Он выскочил на меня буквально из ниоткуда.

К счастью, подруга слишком увлечена своим занятием, чтобы заметить, как тон моего лица становится темнее, и я краснею в сотый раз за это утро. Одно воспоминание обо всех этих тугих мускулах, испещренных чернилами, заставляет мое тело воспламеняться. Мужчина целиком был слеплен как одно из богоподобных греческих изваяний, что неумело вырезает Элси, а темные узоры только подчеркивали эту мужественность. Во рту скапливается слюна, напоминая мне, как я молча уставилась на твердые грудные мышцы, боясь поднять глаза выше, чтобы не столкнуться взглядом с обладателем великолепного тела или, что еще страшнее, посмотреть туда, где линии тела сужались, исчезая под низко висящим полотенцем.

Господи Иисусе!

– Не воспользоваться таким шансом поглазеть – просто кощунство, – пожимая плечом, говорит она.

– Думаю, Джош бы не счел твою идею гениальной.

– Речь не обо мне, а о тебе. – Она на мгновение пускает в меня метафорическую раскаленную стрелу, сужая карие глаза, а потом возвращается к уродливой фигурке в своих руках. Творение, достойное трехлетнего ребенка, впервые попавшего в кружок оригами, отправляется в мусорное ведро. Элси берет новый лист съедобной бумаги, чтобы теперь поиздеваться над ним, и я обещаю себе настроить для нее рассылку от всех местных кондитерских. – Нет ничего плохого в том, чтобы просто смотреть. Хотя знаешь, я почти уверена, что ты могла бы зайти и дальше, а хороший секс сделал бы тебя немного более… общественно гибкой.

– Это такой новый эвфемизм для коммуникабельности? – Теперь моя очередь сузить глаза на нее.

– Не пойми меня неправильно, Нао, но ты слишком нервная. Весь этот скопившийся стресс давит на тебя так, что это отражается на окружающих, – мягким тоном произносит Элси, теперь уже сосредоточив взгляд на моем лице. – И ты выглядишь бледной. Как у тебя дела со сном? – Многозначительная пауза. – Едой?

Последнее слово Элси произносит с нажимом. Это не первая ее попытка поднять вопрос о моем питании, но я отмахиваюсь от нее как от людей, что суют прохожим листовки на оживленных улицах. Неинтересно.

– Я в порядке, спасибо за заботу о моей сексуальной жизни и режиме дня. И не говори ерунды, взгляни на это лицо, оно – почти эталон обаяния. – В подтверждение своих слов прикладываю тыльную сторону ладони к подбородку, хлопая ресницами.

– Уэйд бы поспорил.

Чертов Уэйд.

– О, да ладно тебе, ваши пижамные вечеринки уже выходят из-под контроля, если он превратился в шести с половиной футовую сплетницу. С чего бы ему вообще жаловаться, мы видимся только на некоторых рабочих собраниях и иногда в комнате отдыха, где он больше интересуется набиванием желудка, чем окружающими.

Серьезно, эти двое странным образом сблизились, и не то чтобы я ревновала свою лучшую подругу к ее новообретенному самопровозглашенному брату; просто это немного выводит из себя, когда последний человек, на чью благосклонность ты надеешься, принимает осуждающую позу. В следующий раз перережу тормоза на мотоцикле Уэйда. Мой онлайн-психолог говорил, что все эти акты протеста, формирующиеся в моем сознании, – следствие всего того дерьма, что я пережила, будучи марионеткой в приемных семьях. Поэтому, когда Элси смотрит на меня с укором, больше ничего не говоря, чтобы не наступить на хвост моему больному эго, я буквально разрываюсь на части.

– Ладно, в чем дело?

– На самом деле Уэйд полностью доволен твоей работой, но ему приходится несладко, учитывая, что… – говорит она, а я нарочито громко фыркаю вовсе не потому, что то, чем я занимаюсь в «Стиксе» на сегодняшний день, мало похоже на настоящую работу. Это скорее какая-то случайная последовательность маловажных задач, которыми обычно занимают того, кто путается под ногами. – Линк вовсе не выглядит довольным. Что бедный парень такого натворил, что ты вечно выпускаешь колючки, стоит ему появиться на горизонте?

Ну конечно, Линкольн Ботаник Голдберг, и на самом деле его второе имя Эллиот, но я все равно продолжаю использовать это прозвище при каждом удобном случае. Второй малоизвестный факт от того же онлайн-психолога – жертвы буллинга в редких случаях уподобляются своим истязателям, чтобы ощутить легкую форму контроля над ситуацией. Я не намеренно выбрала Линкольна объектом своих емких шуток, просто он единственный, кто настолько уравновешен и спокоен, что вероятность колебания его нервной системы без последствий почти что равна нулю. Я почти верю, что если побрызгать на его нервные окончания лимонным соком – он все равно ничего не почувствует.

– Он сексистский придурок, который считает, что если у меня есть пара сисек, то я не могу преуспеть в компании, полной мужчин.

– Это не так. Думаю, Линк делает все эти замечания из других убеждений, – мягко говорит Элси.

– Ну если он боится, что мои навыки круче его, то это просто смешно, учитывая, что я не разбираюсь в половине технических аспектов того, что он делает.

А еще не могу подойти достаточно близко, чтобы взломать его компьютер, оставшись вне подозрений. Думаю, он написал какой-то скрипт, который подает сигнал оповещения всякий раз, когда кто-то пытается влезть в его компьютер. Я уже получила червя[5] на свой защищенный планшет, так что его пришлось просто выкинуть. Как бы я ни била себя в грудь, пытаясь оторваться в гонке, навыки Линкольна превосходят мои по многим показателям, и это скорее восхищает, чем бесит.

– Джош не против, чтобы я иногда тусовалась в «Стиксе», но он также ни за что не подпустил бы меня к некоторым разговорам или данным, потому что слишком бережет от всех этих «убийственных» штучек. Ты можешь быть сколько угодно феминисткой, но психика порой слишком хрупка перед тем, что слышат наши уши или видят глаза. Особенно глаза, Нао. Бывают вещи, которые снятся тебе в кошмарах, и от них не сбежать, лично я предпочла бы и дальше оставаться в неведении.

Я тоже, но жизнь уже распорядилась по-другому.

– Ты же не думаешь, что Линкольн вышвыривает меня с важных заседаний, потому что печется о моем душевном равновесии?

– Я знаю его не так давно, но одно могу сказать точно: он не из тех, кто причиняет зло невинным. Будь с ним помягче. – Телефон Элси звенит от входящего сообщения, и все ее лицо за секунду преображается. – Мне нужно переодеться, сегодня у нас свидание. – Она встает и выбегает из комнаты, оставляя на столе ворох изрезанной вафельной бумаги. Я смотрю на него слишком долго, представляя, что это обрывки моей жизни, которая могла бы быть не такой пресной, если стереть из нее жажду мести.

* * *

Как далеко человек может зайти в своем стремлении получить желаемое? Я скажу вам, что границ не существует. Все эти рамки в головах тех, кто никогда не был настолько одержим своей идеей, чтобы пойти против совести. Мое представление о морали умерло вместе со мной прежней, зато родилось немало полезных качеств.

Умение подчищать за собой – один из лучших навыков, отточенных мною годами. На примере Элси я учла возможные погрешности и риски, убрав из переменной факторы, которые помогли Линкольну и Джошу разыскать ее, несмотря на мои попытки спрятать подругу от чужих глаз. Люди, которые верят в романтику, сказали бы, что это судьба, ведь в конце концов Элси обрела свое счастье, а я просто спишу на недоработку, которую улучшу, чтобы, когда мне придется уйти, никто не смог обнаружить мой след. Даже такой гений, как Линкольн.

Как раз в момент, когда эти мысли наводняют мою голову, он резко выворачивает из-за угла, глядя в свой планшет. Я не успеваю отскочить в сторону, поэтому по инерции врезаюсь в него на полной скорости, и мое тело от столкновения начинает падать назад, но крепкая рука появляется на пояснице, удерживая.

Это похоже на странное дежавю, почти как момент, когда я была застигнута врасплох тем полуголым парнем в душевой на нижнем этаже. Даже спустя почти неделю этот образ стоит перед глазами, словно отпечатался на самой сетчатке. Но дело не только во внешнем великолепии того, что я успела разглядеть, а в энергии, что окутала мое тело и напитала каждый крохотный атом в комнате. Сильная, неукротимая и смертоносная аура исходила от легиона римских воинов, изображенных на покрытой шрамами коже, все они в убийственных позах, заставляющих сжиматься от страха. Реалистичность татуировок настолько обескураживала, что, если бы не правила приличия, я бы наверняка осталась там на весь день, просто разглядывая детализированные изображения суровых лиц и доспехов. Удивительным было то, что вместо привычных копий и мечей некоторые из легионеров держали в руках скандинавские секиры, томагавки и различные другие топоры.

Вот когда я поняла, что больше всего возбудило мой разум в момент, когда моя грудь едва коснулась обнаженного влажного торса, – он настоящий Воин. Из числа тех, кто не моргнув глазом убивает самых отъявленных ублюдков, паразитирующих на слабостях общества. Мне не нужно было видеть его лицо или знать его имя, чтобы прийти к этому выводу, достаточно было взглянуть на его собственные доспехи, созданные из чернил.

Самая сломленная часть меня горько вздохнула, ведь за моей спиной никогда не было кого-то настолько же сильного, способного поставить на колени каждого, кто посмел причинить мне боль, а потом потребовать покаяния перед тем, как снести им головы. Если бы мне пришлось собирать армию, я бы хотела, чтобы этот Воин стал моим.

– Если ты закончила, то мне нужно быть в другом месте. – Низкий голос выдергивает меня из мысленного вакуума, возвращая в реальность. Я все еще ощущаю жар его большой ладони на моей пояснице и вопреки здравому смыслу не отстраняюсь сразу, встречая взгляд серых глаз с безрассудным мужеством.

– Дай угадаю! Там, куда женщинам вход воспрещен? – наблюдаю, как мускул на его челюсти дергается, а выступ на шее пульсирует, и у меня пересыхает во рту.

– Скорее там, где ты не врезаешься в меня при каждом удобном случае. Падать в мои объятия твое новое хобби?

– Мечтай, Ботаник! День, когда я прикоснусь к тебе по собственной воле, случится не раньше, чем Джош нарядится в розовый.

Мы оба знаем, что жених Элси одевается только в черный, поэтому сравнение ясно как день – этого никогда не случится.

– Должен ли я заметить, что ты делаешь это прямо сейчас? – насмешливо выгнув бровь, говорит Линкольн, и тут я понимаю, что прижата к нему гораздо сильнее, чем раньше, а мои руки стискивают его бицепсы, прикрытые рубашкой. Чувствую, что материал скрывает гораздо больше, чем с виду кажется.

Резко отхожу назад, разрывая связь.

– В следующий раз смотри, куда идешь! – говорю, не зная, на кого из нас двоих сержусь больше.

Ощущение, вызванное его руками на моем теле, все еще висит в воздухе как тяжелое грозовое облако, а редкая улыбка, расплывающаяся на губах Линкольна, только усугубляет ситуацию. Он молча изучает меня с интересом, как будто тоже не прочь играть в это словесное перетягивание каната, чего никогда ранее не делал, и это еще больше сбивает с толку.

– Что? – наконец спрашиваю, потому что мне действительно интересно, что творится у него в голове.

– Ты что-то вынюхиваешь здесь, Наоми, – внезапно говорит Линкольн, что заставляет меня забыть о причине спора и впасть в ступор. – Можешь притворяться для других, но я вижу тебя насквозь. – Он подходит ближе, наклоняясь к моему уху так, что горячее дыхание касается кожи, и я собираю все свои силы, чтобы не выдать ни грамма волнения, способного обличить меня. – Я докопаюсь до причины, по которой ты пришла в «Стикс», поэтому мой тебе совет, мисс Маленькая Всезнайка, – беги, пока у тебя есть такая возможность. Потому что, когда я приду за тобой, будет поздно.