Ветер и Сталь

– Пойдëм, малец, – ткнул его в бок Русолав, – буде. Скоро обернëмся уж.

Из трюма поднялся бледный, как мертвец Корвин, опираясь на костыль из обломка копья. Его раны кровоточили, но взгляд горел яростью:

– Отправьте их в мир теней, друзья. Сожгите их так, чтобы пепел долетел до самого Тенгри.

Плотики нырнули в чёрную ленту реки, слившись с течением. Русолав загребал молча, мышцы на руках вздувались как канаты. Тереза сидела на корме, не сводя глаз с левого берега – там, где по расчетам Рамира должна быть пещера.

– Греби левее, – прошипел Рамир, вцепляясь в мокрые верёвки. Плоты несло к каменным зубам порогов.

Гаррик прикрыл рукой факел:

– Туши свет! Или они увидят…

– Видеть тут нечего, – буркнул Русолав, но послушно затушил огонь. Теперь ориентировались только по силуэту скал против звёздного неба.

Река ускорилась, швыряя плоты как щепки. Рамир впился ногтями в сырое дерево – там, должен быть разлом в скале…

– Впереди! – Тереза вскочила, едва не опрокинувшись. – Отвесная стена, мы проскочим!

Плотики завертело в водовороте. Кто-то из гребцов закричал, потеряв весло. Русолав рванулся вперёд, подхватывая шест:

– Причаливаем сейчас или никогда!

Рамир увидел – тень в скале, уже проплывающую слева. В три прыжка перемахнул на соседний плот, хватая багор:

– Здесь! Цепляйтесь за выступ!

Дерево скрежетало по камню. Плоты врезались в узкий проход, осыпая людей ледяными брызгами. Гаррик прикрыл «Скорпион» своим телом, ругаясь сквозь стиснутые зубы.

Когда вихрь стих, они лежали в чреве пещеры. Вода глухо булькала в темноте. Тереза зажгла факел – свет выхватил стены, покрытые копотью древних костров.

– Шашлыки жарили что ли? – Гаррик тыкнул в обугленную кость у воды.

– Значит мы на верном пути, – Рамир провёл рукой по высеченному в камне знаку: перекрещенные стрелы и солнце. Родовой символ, высеченный Силамиром. – Отсюда до вершины – полчаса подъёма.

Русолав выжал воду из бороды:

– Тогда вперёд. Пока Жон не угробил всех, отвлекая эту свору.

Скала встретила их ледяным ветром, вырывающим из рук тепло. Русолав первым впился пальцами в расщелину, его рана на плече расползлась кровавым пятном через повязку.

– Тереза, за мной! – бросил он через плечо, но голос звучал хрипло, будто пропущенный через терновник.

Рамир шёл последним, прижимая к груди отцовский лук. Каждый шаг отзывался болью в рёбрах – вчерашний бой напоминал о себе. Вверх вели едва заметные зарубки.

Здесь, на высоте, даже камни казались враждебными: острые выступы рвали перчатки, осыпающийся песчаник скользил под ногами.

– Сорок восьмой… Сорок девятый… – Тереза бормотала, отсчитывая зацепки. Её пальцы дрожали, цепляясь за выступы. Когда камень под левой ногой внезапно подался, она вскрикнула, повиснув на одной руке.

– Держись! – Рамир рванулся вперёд, впиваясь ей в запястье. Его раны горели огнём, но он втянул её на уступ, прижав спиной к скале.

– Спасибо, – выдохнула она, избегая взгляда. – Думала, арбалеты тяжелее…

Гаррик, карабкавшийся с частью «Скорпиона» за спиной, фыркнул:

– Если уроните мою малышку – сами будете катапультой работать.

На высоте ста футов ветер сменился – потянуло гарью. Русолав остановился, втягивая воздух:

– Жон начал. Видите?

Внизу, за зубцами ущелья, полыхали алые точки. Хузгардские факелы метались, как разозлённые светляки. Гул битвы долетал приглушённо, словно рёв подземного потока.

– Двигаемся, – рявкнул Русолав, стиснув зубы.

Последние двадцать футов стали адом. Камень сменился рыхлым сланцем, крошащимся под весом. Тереза, пробираясь через узкий карниз, сорвала ноготь, оставив кровавый след на скале. Гаррик молился своим железным богам, прижимая к груди шестерни «Скорпиона».

Когда Русолав перевалился на вершину, рассвет уже рдел над степью. Представшая его глазам картина потрясла своей идиллией: возле костра сидели и мирно беседовали шесть обров, рядом заботливо сложена груда валунов и стоит большой чан, видимо, с маслом.

Обры замерли, их лица, подсвеченные пламенем, обернулись к непрошенным гостям с немым удивлением. Мгновение, и степняки собрались – и бросились к своим лукам. Но Русолав уже бежал им наперерез, выхватывая меч. Вместе с ним неслись вприпрыжку два его ратника.

К моменту, когда забрались все остальные, бой уже завершился.

– Вот, нас встречать готовились, – стряхнул кровь с клинка здоровяк, – хотели это на наши корабли сбрасывать.

Рамир осмотрелся. На противоположном Столбе также горел костёр и начиналась какая-то суета. Стремительно мелькали тени, как отблески огня. С другой стороны вершины – вполне сносная, пологая тропа, которая уводила вниз, на плато, где раскинулся военный лагерь врагов. Множество шатров, повозок и лошадей.

– Валуны нужно перекатить ближе к тропе. – Сказал Ветерок. – Когда они сюда полезут, будем скидывать им на головы. Гаррик, собирай свою машину. Твой первый снаряд должен сжечь второй Столб. Только сначала потренируйся на этом, – он пнул ногой камень, по размеру похожий на горшок с алтейским огнём. Рядом звякнула стрела, выбив сноп искр. – И поторопись.

Корабли виланцев замерли в туманной дымке, словно призраки, готовые материализоваться из ниоткуда. Жон Алаберто, стоя на носу флагманской бригатты, всматривался в береговую линию. Песчаная отмель едва виднелась сквозь пелену, но он знал – там их ждет смерть или победа.

– Щиты наглухо, клинки наготове, – его голос, низкий и резкий, разрезал тишину. – Первая сотня – захват плацдарма. Вторая – прикрытие. Остальные – за мной.

Солдаты перешёптывались, проверяя ремни доспехов. Звяканье мечей о щиты сливалось в тревожную мелодию. Гребцы, обмотавшие весла тряпьём, чтобы заглушить плеск, напряглись, готовые рвануть по сигналу.

Бригатты ткнулись днищами в песок раньше, чем ожидали. Мелководье заставило солдат прыгать в ледяную воду по пояс.

– Вперёд! Не задерживаться! – прошипел сержант, сам пробираясь сквозь водные массы.

Щиты, поднятые над головами, звенели под первыми стрелами. Кочевники, заметившие высадку, подняли тревогу. С берега донесся рёв боевых рогов.

С кораблей им ответили роем свистящих арбалетных болтов, ломая их подобие строя и стирая все намёки на желание сопротивления. Те, кто выжил, разворачивали лошадей и, стреляя на скаку, мчались вверх по ущелью.

– Плацдарм захвачен! – Крикнул кто-то с берега.

Колонна виланцев двинулась по узкому коридору ущелья. Жон шёл на правом фланге, его плащ сливался с рассветными сумерками.

– Разведка сообщила, впереди ждёт лëгкая кавалерия. – Доложил ветеран, опираясь на копьë.

Солдаты замедлили шаг, в воздухе запахло дымом и конским потом.

Первая волна кочевников обрушилась, как степной пожар. Конники в меховых плащах выли, размахивая кривыми саблями.

– Щиты! – скомандовал Жон, и стена стали сомкнулась.

Копья пронзили атакующую лавину, кочевники падали под копыта, задние ряды топтали первые и выдавливали их на острия смерти, но их было слишком много.

Жон вскинул окровавленный клинок,блеснувший алым в лучах восходящего солнца:

– Вилана! Вперëд!

Строй пехотинцев дрогнул, а затем медленно, но набирая темп, пошёл в контратаку, сминая кочевников, как стальным катком. Шаг – слитный удар, шаг – удар, грохот щитов, мерзко визжат раненые, но их милосердно добивают следующие ряды латников. И вот обры в панике пытаются спастись бегством, создавая ещё бóльшую неразбериху в своих рядах, спастись от неминуемой и неумолимой гибели, несокрушимой и непреодолимой сталью надвигающейся на них.

Боковым зрением Жон замечает движение наверху и тут же срабатывает инстинкт старого вояки:

– Бегом! – Кричит он. Виланцы стремительно ускоряются и вовремя: позади происходит обвал, загромождая проход валунами. Чуть зазевайся они и оказались бы похоронены под каменными массами.

Впереди показались чëрные стяги.

Каран выслушал доклад перепуганного кочевника.

– Бегут, значит, шакалы, – сказал он, чувствуя закипающую ярость, – Шафар! Куда запропопостился этот пëсий сын?

Командир первого отряда поднял забрало-клюв:

– Его нигде нет, Каран. И весь четвëртый отряд куда-то исчез.

Ярость внутри сменилась нехорошим ледяным чувством, которое когтистой лапой сжало что-то под доспехами. Железная Глотка задохнулся от плохого предчувствия. И тут с вершины Столба с криком упало тело.

– Что там? Отправь туда отряд дикарей. – Выдохнув, приказал он. – И ещё, обрушивайте скалы, а мы добъëм то, что от этих торентийцев останется. Всадники! Хузгард смотрит на нас!

«Скорпион» сухо щëлкнул. Камень пролетел два метра и грохнувшись, покатился, чтобы свалиться в бездну с обрыва.

– Эм… – почесал затылок Гаррик, – я сейчас всë исправлю.

– Хорошо, что это был не горшок… – Задумчиво протянул Русолав. – Иначе мы бы уже пировали под Вечным Дубом.

– К нам гости. – Крикнул один из ратников.

Ветерок выглянул вниз. Действительно к ним спешили обры.

– Ты знаешь, что делать. – Хлопнул он Русолава по здоровому плечу.

Здоровяк кивнул:

– Братушки, навались!

Огромный валун, подпрыгивая, устремился по тропе, наращивая скорость и собирая себе в свиту уже целую лавину. Грохот камнепада заглушил полные ужаса вопли кочевников.

Тереза сделала выстрел. Мгновенно перезарядила и плюхнулась обратно, не сводя глаз с вершины второго Столба.

– Третий, – клацнула девушка счëтами, – Гаррик, тебе колыбельную спеть?

– Да сейчас, сейчас, – пробормотал изобретатель, вытирая грязным рукавом пот со лба, – всё, готово.

Он без команды нажал на рычаг и «Скорпион» выплюнул горшок, оставивший за собой искрящийся зелëный след. Соседняя вершина полыхнула так, что жаром обдало даже на этой стороне реки.

– Можешь ведь, когда хочешь. – Подмигнула ему Тереза.

Напряжëнно вглядывающийся в события на плато, Рамир положил ладонь на плечо Гаррика:

– Чëрные всадники атаковали виланцев. Нужно положить горшок им аккурат в тыл, справишься? Если промахнëшься – сожжëшь наших.

Рыжий изобретатель шмыгнул носом:

– Справлюсь.

Жон поднял забрало, чтобы его голос было лучше слышно:

– Сомкнуть щиты, парни! Держать строй! – Это самый серьёзные противник, с которым вам доводилось встречаться. Это хузгардские Стальные Вороны. Элита! – Вещал он, перекрикивая грохот копыт приближающейся тяжëлой латной конницы, – но мы – виланцы. Мы лучшие!

Дружный одобрительный рëв сотен глоток плотного строя, гулкий удар о щиты и единая сомкнутая стена, ощетинившаяся остриями копий готова встречать врага.

Не уступающие в напоре, дисциплине и выучке, хузгардцы врезались в монолитный строй виланцев, как стенобитное орудие, как таран. Грохот от столкновения разнëсся над горами, вспугнул всех окружных птиц; отрекошетил от седых вершин и умчался в степь, где из поколения в поколение будут слагать легенды и петь баллады об этой битве; грохот, казалось, достиг самой Ауроры на берегу Срединного моря и вдохновил эосских поэтов на новые поэмы. Щиты разлетелись в щепки, доспехи прогнулись, копья растрескались, но строй выдержал. Подняв на пики первые ряды конников, виланцы опрокинули их под копыта своих же товарищей и сделали шаг вперëд, ударив, как один человек. И тут в тылу хузгардцев вспыхнуло яркое зелëное солнце…

– Прекрасно! – Возликовал Рамир на вершине Чëрного Столба, – с Воронами покончено, теперь бей по лагерю, жги басурман.

Гаррик машинально выполнял команды, посылая горшок за горшком, сея смерть и разрушения. Горели шатры и телеги, метались сгорающие заживо люди и кони. Жар, копоть, вонь жжëной живой плоти долетали даже до вершин. Крики и ржание, бьющихся в агонии слышались на многие лиги окрест. Даже рыбы в Вадане ушли поглубже на дно, не в силах заткнуть себе уши и не в состоянии выносить всё это.

– Выстрел! – Как заведëнный командовал Ветерок. – Выстрел!

– Всё, малец, хватит, – пробурчал было Русолав, но Рамир лишь отмахнулся, как от назойливой мухи:

– За род! Выстрел!

Вдруг Коготь кольнул его и он увидел себя со стороны: худой растрëпанный мальчишка с полными безумия глазами и пеной у рта, кричит: «Выстрел!». Затем он увидел пылающее плато и в миг ощутил последние мгновения сгорающих живых существ, а потом увидел босую Лаславу, в мокром, прилипающем к телу платье. Она бросилась к нему, обхватила его лицо своими прохладными ладонями и ткнулась лбом в лоб, глаза в глаза:

– Всё, Рамирушка, – горячо шепчет она, – ты победил, ты отомстил, хватит, отпусти…

Одинокий чëрный всадник на скале, опустил забрало-клюв, скрыв лицо со шрамом, словно удовлетворившись увиденным и повернул коня вниз. Где ждали его команды полсотни таких же чёрных конников. Чувствуя на себе вопросительные взгляды, он поднял вверх руку и сжал пальцы в кулак.

– Идём домой. – Ткнул он кулаком в сторону востока.

Глава Десятая. После битвы

Глава Десятая. После битвы

Словно клыки древнего дракона, обхватившие тело реки, промелькнули Чëрные Столбы. И Вадана внезапно расширилась так, что водная гладь простëрлась настолько, насколько хватало глаз, до самого горизонта.

Юный, но очень быстро повзрослевший степич с восторгом обозревал открывшиеся бескрайние водные дали, держа Коготь в руке. Артефакт стал странно тëплым и, казалось, пытался напомнить ему о доме, о семье, обо всём, что он потерял.

Ласлава ласково посмотрела на него и взяла за руку, желая обновить промокшие повязки.

– Что теперь, Рамирушка?

Он стиснул зубы, когда она отрывала прилипшую тряпицу:

– Я сделал, что был должен. Теперь нужно строить новое.

– Думаешь их найти? – девушка насыпала толчëной полыни на рану.

Ветерок прикрыл глаза, пережидая острую боль.

– Да, я найду и вызволю всех.

Лëгкий морской бриз шевелил их волосы, неугомонные чайки следовали за потрëпанными битвами кораблями, неистово крича что-то на своëм, на птичьем.

Жон Алаберто снял, покрытый брызгами крови и копотью, шлем, пальцы дрогнули от усталости. В отражении воды он видел не седого капитана, а мальчишку из городской слободки, впервые взявшего меч. Тогда всё казалось проще: враг был виден, как шторм на горизонте. Теперь же враги прятались за улыбками чиновников, а друзья гибли за чужие амбиции.

– Мы потеряли много хороших людей, – сказал он, – и отличных воинов.

Жон мысленно вернулся к крику Лютомира, сгоревшего в алтейском огне. «Сколько ещё таких приказов отдам?» Он сжал перила, пока суставы не побелели.

– Что дальше, капитан? – Спросил его Русолав, выправляя свой, покрытый многочисленными зазубринами, боевой топор.

– Кораблям нужен ремонт, – ответил Страж, глядя на прожжëную дыру в борту, словно рану на живом теле, – а людям лечение и отдых. Иначе Северное море нам не преодолеть. Задержимся в Ауроре, восстановимся. Продадим наши меха, мёд и трофеи…

– Если не хватит, – беспардонно встряла Тереза, – Русолава. За него на невольничьем рынке золота дадут вес к весу.

Шутка повисла в воздухе. Жон хотел рассмеяться, как раньше, но вместо этого потянулся к медальону на груди – потёртому кусочку меди с профилем жены. Прости, Лиора. Я веду их в пропасть, но назад пути нет.

– Марш воду откачивать! – рявкнул он, чтобы заглушить голос в голове. – Оба! Иначе до Ауроры не дойдём.

Русолав и Тереза ушли, оставив его наедине с ветром. Жон закрыл глаза, слушая скрип мачт. Где-то там, за выступом прибрежных скал, ждал город, где его ждали не верфи, а новые ловушки. Он вспомнил последние слова отца: «Капитан топит свой страх, чтобы отряд не утонул в нём».

Но сейчас страх был тяжёл, как якорь.

Среди пепелища неспешно брели двое. Шерстяные вязанные одежды висели на них, как на вешалках, а меховые папахи, больше голов, делали их издали неестественными существами. Они медленно шли среди сгоревших остовов телег, шатров и обугленных тел. Изредка шевеля что-то на земле своими посохами. Рядом семенила, поскуливая, поджав хвост и тревожно оглядываясь, похожая на волка, собака.

Вот один остановился перед покрытым сажей телом в оплавленных доспехах. Вместо левой ноги из тела торчала лишь обугленная кость. Человек в папахе потянул с головы тела шлем. Шлем шёл с усилием, оторвав, прилипшую к металлу от нестерпимого жара, часть лица. Послышался слабый стон. Горец вздрогнул и выронил от неожиданности шлем из рук.

– Къей, Архал, иш вехкха ву соъца. – Сказал второй. (Брось его, Архал, этот уже не жилец).

Что-то блеснуло на солнце. Архал наклонился и сорвал, вывалившийся из-под чëрной кирасы серебряный медальон в виде двухглавого орла.

Эпилог. Восток и сталь

Эпилог. Восток и сталь

Два смуглых раба обмахивали с двух сторон опахалами, спасая от полуденного зноя, третий раб делал массаж ступней, а четвëртый держал поднос с фруктами и роскошным золотым кубком великолепного вина. По левую руку стояли, трясясь от страха, вельможи в дорогих, расшитых изящными узорами, одеждах. По правую – военноначальники, в не менее дорогих доспехах.

Двери зала распахнулись и через них согнувшись в три погибели просеменил рослый человек, покрытый дорожной пылью, со шрамом через всё лицо. Рухнул на колени, ткнувшись лбом в пол.

– Я вернулся, о повелитель.

Тучный человек на троне сорвал виноградину пухлыми пальцами, глядя на пришедшего, как на муху в своей тарелке, и отправил её в пухлый рот.

– Шафар, сын Замира, – произнёс он наконец, – мы наслышаны о твоих достижениях. Поведай же, как всё прошло.

– О, повелитель, – заговорил Шафар, не поднимаясь с пола, – предатель до конца ни о чём не подозревал. И мы смогли расшевелить гнездо шершней.

– О да, – деспот с трудом выбрался из глубокого трона и ступил на ковровую дорожку, – наслышаны, наслышаны. Что ж, Железная Глотка был отличным командиром, но таким же продажным, как и его отец. Тот предал сначала Алтею, переметнувшись на сторону Торении, потом предал и саму Торению. А гранат, как известно, далеко от деревца не укатывается. Оставалось только дождаться и сыграть свою партию.

Пузатый человечек обошёл Шафара кругом и коснулся его плеча.

– Поднимись, сын Замира, – сказал он, – ты смыл свой родовой позор. Но теперь тебе предстоит вернуть и былую славу своему имени. Готов ли ты?

– Готов, о повелитель! – с жаждой отозвался Шафар, припадая губами к пухлым ступням, – повелитель, я привёз подарок для тебя. Позволь вручить.

Деспот лениво шевельнул пальцами, позволяя. Слуги ввели в зал двух высоких, стройных и до невозможности прекрасных девушек в восточных полупрозрачных нарядах.

– Дочери правителя Степи. – Пояснил Шафар.

Пухлый человечек, цокая языком, обошёл девушек по кругу.

– Что ж, сын Замира, достойный подарок. – Он махнул рукой: уведите, – эти степные цветочки станут украшением нашего гарема. – Деспот взял кубок у подскочившего раба и пригубил вино, – твой отец в былые времена обратил в прах не одну стомахию Эоссии, ты унаследовал его хитрость. Мы желаем, чтобы ты возглавил войско Хузгарда.

Шафар спешно закивал и начал неистово кланяться.

– Я готов, повелитель. Я приведу Хузгард к победе.

– Не сомневаемся, в противном случае, ты будешь завидовать судьбе своего оступившегося отца, – ответил правитель, выходя на балкон, – войско укомплектовано, обозы собраны, ждëт только достойного командира.

Он поманил Шафара рукой и тому открылся вид на главную площадь столицы, полностью занятую ровными стальными коробками воинов в сияющих на солнце доспехах.

– Вот твоя армия, сын Замира, – обвëл деспот рукой площадь, – ты покоришь для нас Степь. Когда-то Степь спасла нас от Хорской империи, став нашим щитом. Теперь времена поменялись и она не должна стать щитом для тех жалких осколков, называющих себя «империями», от нас.

Деспот отпил вино и, проникновенно глядя снизу вверх Шафару в глаза, продолжил:

– Алтея с Эоссией вот-вот схлестнуться между собой. Счёт идёт на месяцы и им будет не до тебя. Более того, это отличный шанс, если восточный осколок осмелится встать против нас. Тогда не колеблись, мы позволяем ответить в полную мощь. И пусть наши доблестные воины явят истинную доблесть в бою против этих разреженных сборщиков взяток. Империи – как песок, они рассыплются от первого удара волны. Мы же будем океаном. Настаëт наше время!

Шафар склонился в глубоком поклоне.

Конец первой части.

Часть вторая. Пролог. Клюв и тени

Часть вторая. Игры империй

Пролог. Клюв и тень

Стрижатка проснулся от того, что по щеке струилась тëплая жидкость. Сначала подумал – кровь. Потом понял – слеза. Последняя, которую он позволит себе.

– Клюв, там торентийские корабли причалили, – вбежал в его комнату, горящий от возбуждения, Власок, мальчишка-беспризорник, – толкуют привезли что-то ценное – какой-то «коготь» и какого-то «наследника», весь город на ушах.

Стрижатка швырнул в него деревянным башмаком:

– Пошёл вон! Хотя… – он одëрнул себя, – если ценное, разузнай и доложи.

Мальчонка зажал, расшибленный с хрустом, лоб и, пряча глазëнки, заторопился задом прочь из комнаты.

Стрижатка потëр горевший огнём шрам через всё лицо. Опять начинала болеть голова. Чувствуя приближение очередного яростного приступа боли, он, не в силах сдерживаться, дико заорал и со всех сил стал колотить кулаками в каменную сырую стену. Пытаясь одной болью предупредить приход другой. Разбивая кулаки в кровь, но не чувствуя этого, он бил остервенело, без остановки. Пока силы его не покинули, как это часто теперь бывало. Он устало опустился обратно на кучу тряпья, служившую ему постелью.

А мыслями вернулся далеко назад. Последнее, что он помнил из прошлой жизни – это чëрный всадник и сверкнувший росчерк клинка, разделивший его жизнь на «до» и «после». Что было потом Стрижатка не помнил, но проснулся в яме, на куче гниющих трупов. Уже тогда у него жутко болела голова и эта боль заглушала все остальные чувства и ощущения.

Ещё очень хотелось есть.

Выбравшись из ямы, Стрижатка напился из ближайшей лужи. И ужаснулся, увидев своë отражение: бывшее когда-то ровным и круглым, его лицо теперь стало будто неправильно склеенное из двух разбитых половин, швом которым служил жуткий багровый шрам, слева-направо и сверху-вниз через всё лицо, проходя и через левый, ставшим белым и невидящим, глаз. Вообще его голова теперь больше напоминала застывшую птичью маску, нежели человечье лицо.

Тогда у него случился первый приступ головной боли. Череп словно взорвался изнутри, багровая пелена застила единственный глаз, а из горла вырвался дикий звероподобный рëв. Стрижатка бился в агонии, катаясь в грязной луже.

Потом боль резко ушла. И силы вместе с ней. Он так и заснул прямо в грязи.

Следующим воспоминанием было, как он бредëт. Бесцельно. Просто переступая ногами. Шаг за шагом, вперёд. Перед ним вырисовывается огромный город с высокими белыми стенами, большими красивыми домами и множеством людей. Пока стражники на воротах заняты досмотром телеги, он, не видя ничего вокруг себя, пробрëл внутрь. Шëл по мощëнным улочкам, спотыкаясь и врезаясь в прохожих. Один раз его опрокинули конëм, несколько раз протянули плетью и бесчетное количество раз назвали «оборванцем» и «уродцем».

В другой жизни он бы восхитился окружающему великолепию – прекрасные белые здания с золотыми куполами вместо крыш, странно, но красиво одетые люди, холëные барышни, чудные деревья и птицы, гуляющие в зелëных садах. Но ему было всё равно, он брёл, плохо различая дорогу. И в конце концов оказался сначала в городских трущобах с липнущими друг к дружке ветхими лачугами, а затем и вовсе в руинах.

Здесь им завладело чувство голода. И он оглянулся единственным глазом: три грязных пацанëнка сидели на развалинах и один из них жадно поглощал лепëшку.

Стрижатка направился к ним:

– Дай мне еды. – Попросил он по-словенски.

Беспризорник поднял на него взгляд и рассмеялся:

– Откуда ты взялся такой уродец? – смеялся он, тыкая, блестевшим от жира, пальцем, – у тебя не лицо, а клюв.

Степичи-скиты торговали с Эоссией и Стрижатка худо-бедно язык их понимал. Понял и сейчас.

Тут случился второй приступ. Голова взорвалась болью, взгляд затуманился багрово-красным, он заревел по-звериному, хватаясь за взрывающийся череп и потом очнулся. Теперь он руками, перепачканными чем-то красным и липким, держал и жадно ел грязную лепëшку, заляпанную землëй и также красными ошмëтками. Рядом лежал труп давешнего мальчишки. И человека в этой груде плоти сложно было угадать.

Двое других беспризорников затравленно жались в углу, сверкая глазами:

– Кушай, кушай, Клюв, мы ещё добудем, если надо будет.

Стрижатка стëр холодный пот.

В комнату уже робко заглянул Власок:

– Клюв, торентийцы привезли наследника Степи. «Ramirovich» или как то так… – пробормотал он, инстинктивно сжимаясь в ожидании удара.