Ведьмак: Сезон гроз. Дорога без возврата

– Глазам не верю, – повторила Литта, появляясь в дверях. Встретила его лично; здоровяка-швейцара не было. Может, выходной взял.

– Я так догадываюсь, ты пришел, чтобы обругать меня за ладонь Мозаик. И принес мне цветок. Белую фрезию. Входи же, не то кто-нибудь заметит, разнесет сенсацию, и город загудит от сплетен. Мужчина с цветком на моем пороге! Старожилы не припомнят подобного.

На ней было свободное черное платье, гармонично сочетающее шелк и шифон, тоненькое, волнующееся при каждом движении воздуха. Ведьмак стоял, не в силах отвести взгляд, все еще с фрезией в протянутой руке, пытаясь улыбнуться и понимая, что ни за что на свете не может. «Nil admirari», – повторил он в мыслях принцип, который запомнился ему из Оксенфурта, из университета, из картуша над входом на кафедру философии. Принцип этот он мысленно повторял всю дорогу до виллы Литты.

– Не кричи на меня, – она вынула фрезию из его пальцев. – Я поправлю руку девочке, как только она вернется. Безболезненно. Может быть, даже извинюсь перед ней. Перед тобой извиняюсь. Только не кричи на меня.

Он покрутил головой; опять попробовал улыбнуться. Не вышло.

– Мне любопытно, – она поднесла фрезию к лицу и вонзила в него свой нефритовый взгляд, – знаешь ли ты символику цветов? И их тайный язык? Знаешь, что говорит эта фрезия, и совершенно сознательно передаешь мне ее послание? Или же цветок этот чистая случайность, а послание… подсознательное?

Nil admirari.

– Но это все равно не имеет значения, – она подошла к нему, совсем близко. – Поскольку либо ты разборчиво, сознательно и расчетливо даешь мне понять, чего желаешь… Или же ты скрываешь это желание, а выдает его твое подсознание. В обоих случаях я должна тебя поблагодарить. За цветок. И за то, что он говорит. Благодарю тебя. И хочу ответить, тоже кое-что подарить тебе. Вот эту тесемочку. Потяни за нее. Смело.

«Что я делаю», – подумал он и потянул. Плетеная тесемочка гладко выскользнула из обшитых отверстий. До самого конца. И тогда шелково-шифоновое платье стекло с Литты словно вода, мягко сложившись вокруг щиколоток. На секунду он даже зажмурился, ее нагота поразила его, как внезапная вспышка света. «Что я делаю», – подумал он, обнимая ее за шею. «Что я делаю», – подумал, ощущая на губах вкус коралловой помады. «Это же совершенно бессмысленно, то, что я делаю», – думал он, осторожно направляя ее к небольшому комоду близ веранды и усаживая на малахитовую крышку.

Она пахла фрезией и абрикосом. И чем-то еще. Может быть, мандарином. Может быть, ветивером.

Это продолжалось какое-то время, а под конец комод уже довольно сильно трясся. Коралл, хотя и обнимала его крепко, ни на миг не выпустила из пальцев фрезию. Запах цветка не перебивал ее запах.

– Твой энтузиазм льстит мне, – она оторвала губы от его губ и только теперь открыла глаза. – И очень повышает самооценку. Но ты знаешь, у меня есть кровать.

* * *

Действительно, кровать у нее была. Огромная. Просторная, точно палуба фрегата. Она вела его туда, а он шел за ней, не в силах насмотреться. Она не оглядывалась. Не сомневалась, что идет за ней. Что без колебания пойдет туда, куда она его поведет. Не отрывая взгляд.

Кровать была огромной, с балдахином, постель была из шелка, а покрывало атласным.

Они использовали эту кровать, без малейшего преувеличения, в каждом ее дюйме. В каждой пяди постели. И каждой складке покрывала.

* * *

– Литта…

– Ты можешь звать меня Коралл. Но пока молчи.

Nil admirari. Запах фрезии и абрикоса. Рыжие волосы, рассыпанные по подушке.

* * *

– Литта…

– Можешь звать меня Коралл. И можешь сделать это мне еще раз.

* * *

Бедро Литты украшала искусная, сказочных цветов и детализации татуировка, изображающая полосатой окраски рыбу, благодаря огромным плавникам имеющую треугольную форму. Рыб таких, именуемых скаляриями, богачи и кичливые нувориши обычно держали в аквариумах и бассейнах. Так что рыбы эти всегда ассоциировались у Геральта – и не у него одного – со снобизмом и претенциозными замашками. И потому его удивило, что Коралл выбрала себе именно такую татуировку, а не любую иную. Удивление продолжалось буквально миг, ответ пришел быстро. Литта Нейд казалась и выглядела вполне молодой женщиной. Но татуировка происходила из времен ее настоящей молодости. Из тех времен, когда привозимые из-за морей рыбы-скалярии были действительно уникальной редкостью; богачей было немного, нувориши только начинали свой взлет, и мало кто мог позволить себе аквариумы. «Получается, что ее татуировка заменяет свидетельство о рождении», – подумал Геральт, лаская скалярию кончиками пальцев; удивительно, что Литта до сих пор носит ее, вместо того, чтобы удалить магическим способом. «Что же, – подумал он, перенося ласки в более удаленные от рыбы регионы, – любому приятно вспомнить годы молодости. Не так просто отказаться от такой памятки. Даже когда она уже совсем устарела и, хуже того, стала банальной».

Он приподнялся на локте и внимательно присмотрелся в поисках на ее теле иных, столь же ностальгических памяток. Не нашел. Но и не рассчитывал, что найдет; хотел просто посмотреть. Коралл вздохнула. Видимо, ей надоели абстрактные и совсем не конкретные блуждания его ладони, так что она схватила последнюю и решительно направила в место конкретное и единственно верное, очевидно, по ее собственному мнению. «Ну и хорошо», – подумал Геральт, привлекая чародейку к себе и погружая лицо в ее волосы. Полосатая рыба, вот еще. Будто не было более важных вещей, которым стоило бы посвятить внимание. О которых стоило бы думать.

* * *

«Может быть, и модели парусников, – подумала Коралл бессвязно, с трудом сдерживая рвущееся дыхание. – Может быть и фигурки солдатиков, может, и ловля рыбы на искусственную муху. Но то, что считается… Что на самом деле считается… Это то, как он меня обнимает».

Геральт обнял ее. Так, словно она была для него всем миром.

* * *

Первой ночью сна им досталось немного. И даже когда Литта заснула, у ведьмака с этим были проблемы. Рукой она обняла его в талии так крепко, что он даже дышал с трудом, ногу же забросила поперек его бедер.

На вторую ночь она была менее ненасытной. Не держала и не обнимала его так сильно, как до этого. Видимо, уже не боялась, что сбежит под утро.

* * *

– Ты задумался. Твое лицо стало мужественным и суровым. Повод?

– Обдумываю… Хмм… Естественность наших отношений.

– Что-что?

– Я же сказал. Естественность.

– Ты, кажется, использовал слово «отношения»? Воистину поражает глубина значений этого понятия. Впридачу постигла тебя, как я слышу, посткоитальная депрессия. Да, это и в самом деле естественное состояние, касается всех приматов. У меня, ведьмак, тоже как раз странная слезка в глазу кружится… Ну не хмурься, не хмурься. Я пошутила.

– Ты меня приманила… Как самца.

– Ты о чем?

– Ты меня приманила. Как насекомое. Фрезиево-абрикосово-магическими феромонами.

– Ты серьезно?

– Не злись. Пожалуйста, Коралл.

– Я не злюсь. Напротив. Подумав, должна признать, что ты прав. Да, это естественность, натурализм в чистом виде. Вот только совсем наоборот. Это ты меня приворожил и соблазнил. С первого взгляда. Исполнил передо мной брачный танец самца, очень натуралистично и анималистично. Подскакивал, топал, хвост распускал…

– Неправда.

– …хвост распускал и крыльями бил, словно тетерев. Кукарекал и квохтал…

– Не квохтал я.

– Квохтал.

– Нет.

– Да. Обними меня.

– Коралл?

– Что?

– Литта Нейд… Это ведь тоже не твое настоящее имя, правда?

– Мое настоящее было неудобно использовать.

– В смысле?

– А вот скажи быстро: Астрид Литтнейд Асгейррфиннбьёрнсдоттир.

– Понимаю.

– Сомневаюсь.

* * *

– Коралл?

– А?

– А Мозаик? Откуда ее прозвище?

– Знаешь, ведьмак, чего я не люблю? Вопросов о других женщинах. И уж особенно, когда спрашивающий как раз со мной в постели. И выпытывает, вместо того чтоб сосредоточиться на том, на чем сейчас лежит его ладонь. Ты бы не решился на что-то подобное в постели с Йеннифэр.

– А я не люблю, когда называют некоторые имена. Особенно в тот момент, когда…

– Мне перестать?

– Этого я не сказал.

Коралл поцеловала его в плечо.

– Когда она попала в школу, ее звали Аик, родового имени не помню. Мало того, что имя странное, так она еще страдала нехваткой пигмента кожи. Вся щека у нее была в светлых заплатках, это и впрямь выглядело как мозаика. Понятно, что ее вылечили сразу, уже после первого семестра, у чародейки не может быть никаких дефектов. Но прозвище, изначально злое, прилипло к ней. И быстро перестало быть злым. Она сама его полюбила. Но хватит о ней. Говори со мной и обо мне. Ну, давай.

– Что давай?

– Говори обо мне. О том, какая я. Красивая, правда? Ну, скажи!

– Красивая. Рыжая. И веснушчатая.

– Я не веснушчатая. Удалила все веснушки с помощью магии.

– Не все. О некоторых забыла. А я их углядел.

– Где это… А. Ну да. Правда. Ну значит, я веснушчатая. И какая я еще?

– Сладкая.

– Что?

– Сладкая. Как вафелька с медом.

– Издеваешься надо мной?

– Взгляни на меня. В мои глаза. Видишь в них хоть тень обмана?

– Нет. И это меня больше всего беспокоит.

* * *

– Присядь на край кровати.

– Зачем?

– Хочу тебя отблагодарить.

– Прости?

– За веснушки, которые ты углядел там, где углядел. За приложенные усилия и тщательные… исследования. Хочу ответить и отблагодарить. Можно?

– Конечно, без сомнения.

* * *

У виллы чародейки, как и почти у всех вилл в этой части города, имелась своя терраса, с которой открывался вид на море. Литта любила сидеть там и часами наблюдать за кораблями на рейде, для чего у нее была солидных размеров подзорная труба на штативе. Геральт скорее не разделял ее увлечения морем и тем, что по нему плавает, но любил составлять ей компанию на террасе. Садился близко, сразу за ней, лицом почти касаясь ее рыжих локонов, наслаждаясь запахом фрезии и абрикоса.

– Вон тот галеон, что бросает якорь, взгляни, – показывала Коралл. – На флаге синий крест, это «Гордость Цинтры», наверняка маршрутом на Ковир. А вон та когга – это «Алке» из Цидариса, скорее всего грузится кожами. А там «Тетида», здешний грузовой хольк, вместимость двести ластов – шесть тысяч бушелей по-сухопутному, каботажный, ходит между Кераком и Настрогом. А там, глянь, как раз входит на рейд новиградская шхуна, «Пандора Парви», прекрасный, прекрасный корабль. Взгляни в окуляр. Увидишь…

– Я и без подзорной трубы вижу. Я же мутант.

– А, действительно. Я забыла. О, а вон там галера, это «Фуксия», тридцать два весла, может взять на борт четыреста ластов груза. А тот стройный трехмачтовый галеон – это «Вертиго», пришел из Лан Эксетера. А дальше, с бордовым флагом, это реданийский галеон «Альбатрос», три мачты, сто двадцать футов от форштевня до ахтерштевня… А вон там, смотри, смотри, ставит паруса и выходит в море почтовый клипер, «Эхо», я знаю его капитана, он постоянный гость у Равенги, когда тут швартуется. А дальше, гляди, под всеми парусами идет галеон из Повисса…

Ведьмак отбросил волосы со спины Литты. Медленно, один за другим, расстегнул крючки, стянул платье с плеч чародейки. Затем полностью посвятил внимание и ладони паре галеонов под всеми парусами. Галеонов, равных которым не найти было на всех морских трассах, рейдах, в портах и реестрах адмиралтейств.

Литта не протестовала. И не отрывала глаз от окуляра трубы.

– Ты ведешь себя, – сказала она в какой-то момент, – как пятнадцатилетний подросток. Будто в первый раз их видишь.

– Для меня всегда первый раз, – сознался он неохотно. – А пятнадцатилетним подростком на самом деле побывать мне не довелось.

* * *

– Я родом из Скеллиге, – сказала она ему позже, уже в постели. – Море у меня в крови. И люблю его.

– Иногда я мечтаю, – продолжила она, поскольку он молчал, – выйти в море. Совсем одной. Поставить парус и выйти в море… Далеко-далеко, за горизонт. Чтобы вокруг только вода и небо. Чтобы обрызгала меня соленая пена волн, а ветер трепал волосы настоящей мужской лаской. А я одна, совершенно одна, бесконечно одна среди чуждой и враждебной мне стихии. Одиночество среди моря чуждости. Не мечтаешь о нем?

«Нет, не мечтаю, – подумал он. – Для меня это повседневность».

* * *

Пришел день летнего солнцестояния, а за ним магическая ночь, самая короткая в году, когда в лесах цвел папоротник, а девушки, натершись ужовником, танцевали на мокрых от росы полянах. Ночь, короткая, как мгновение ока. Ночь безумная и светлая от молний.

* * *

Наутро после солнцестояния он проснулся один. На кухне ждал завтрак. И не только завтрак.

– Добрый день, Мозаик. Отличная погода, правда? А где Литта?

– У тебя сегодня выходной, – ответила она, не глядя на него. – Моя несравненная наставница сегодня вся в работе. Допоздна. За то время, что она посвятила… удовольствиям, накопилось множество пациенток.

– Пациенток.

– Она лечит бесплодие. И другие женские болезни. Ты не знал? Ну вот теперь знаешь. Хорошего дня.

– Обожди, не уходи пока. Я бы хотел…

– Не знаю, чего ты бы хотел, – прервала она. – Но это наверняка плохая идея. Лучше, чтобы ты со мной совсем не разговаривал. Сделал вид, что меня вообще не существует.

– Коралл больше не причинит тебе зла, я ручаюсь. Да ее и нет здесь, она нас не видит.

– Она видит все, что хочет увидеть, для этого ей достаточно нескольких заклинаний и артефакта. И не обманывай себя, будто имеешь на нее какое-то влияние. Для этого нужно кое-что большее, чем… – движением головы она указала на спальню. – Прошу тебя, не упоминай при ней моего имени. Даже мимоходом. Потому что она мне это припомнит. Пусть даже через год, но припомнит.

– Если она так к тебе относится… Ты не можешь просто уйти?

– Куда? – вспыхнула она. – На ткацкую фабрику? В подмастерья к портному? Или сразу в публичный дом? У меня нет никого. Я никто. И буду никем. Только она может это изменить. Я вынесу все… Но не надо добавлять, если можешь.

– В городе, – взглянула она на него после паузы, – я повстречала твоего дружка. Поэта того, Лютика. Он про тебя спрашивал. Беспокоился.

– Ты его успокоила? Объяснила, что я в безопасности? Что мне ничто не угрожает?

– Чего ради мне врать?

– Прости, что?

– Ты здесь не в безопасности. Ты здесь, с ней, из-за обиды на ту. Даже когда ты близко с ней, думаешь только о той. Она знает об этом. Но играет в эту игру, потому что ее это забавляет, а ты прекрасно изображаешь, ты чертовски убедителен. Но ты не задумывался о том, что случится, когда ты выдашь себя?

* * *

– Сегодня снова ночуешь у нее?

– Снова, – подтвердил Геральт.

– Это ведь уже неделя, знаешь?

– Четыре дня.

Лютик провел пальцами по струнам лютни в эффектном глиссандо. Огляделся по корчме. Сделал хороший глоток из кружки, вытер с носа пену.

– Знаю, что это не мое дело, – сказал он, необычно для себя отчетливо и твердо. – Знаю, что я не должен вмешиваться. Знаю, ты не любишь, когда вмешиваются. Но некоторые вещи, друг мой Геральт, нельзя обходить молчанием. Коралл, если хочешь знать мое мнение, принадлежит к таким женщинам, которые постоянно и на видном месте должны носить предостерегающие знаки. С надписью «Смотреть, но не прикасаться». Знаешь, как в зоопарке вешают на террариум с гремучими змеями.

– Знаю.

– Она играет с тобой и забавляется тобой.

– Знаю.

– А ты же просто-напросто отходишь после Йеннифэр, о которой не можешь забыть.

– Знаю.

– Так почему же…

– Не знаю.

* * *

Вечерами они ходили гулять. Иногда в парк, иногда на холм, возвышающийся над портом, иногда просто прогуливались по Коренному Рынку.

Посетили вместе аустерию «Natura Rerum». Несколько раз. Фебус Равенга был вне себя от радости, по его приказанию официанты только что не облизывали их. Геральт наконец узнал вкус тюрбо в чернилах каракатицы. А потом гусиных окорочков в белом вине и телячьей голяшки в овощах. Лишь сначала – и совсем недолго – ему мешал надоедливый и демонстративный интерес других посетителей зала. Потом по примеру Литты начал им пренебрегать. Вино из местных подвалов весьма в этом помогало.

Потом возвращались на виллу. Коралл сбрасывала платье еще в прихожей; полностью обнаженная, шла в спальню.

Он шел за ней. И смотрел. Обожал смотреть на нее.

* * *

– Коралл?

– Что?

– Молва гласит, что ты всегда можешь видеть то, что хочешь увидеть. Что тебе достаточно для этого нескольких заклятий и артефакта.

– Молве, – она приподнялась на локте и заглянула ему в глаза, – надо будет, похоже, снова какой-нибудь сустав вывернуть. Это должно отучить молву трепать языком.

– Я очень тебя прошу…

– Я пошутила, – отрезала чародейка. В ее голосе не было ни следа веселья.

– А что конкретно, – продолжала она, когда он умолк, – ты хотел бы увидеть? Или вынюхать? Сколько будешь жить? Когда и как умрешь? Какой конь выиграет Большую Третогорскую? Кого коллегия выборщиков изберет иерархом Новиграда? С кем сейчас Йеннифэр?

– Литта.

– Так зачем тебе это, можно узнать?

Он рассказал ей о краже мечей.

* * *

Блеснуло. И вскоре с грохотом прокатился гром.

Фонтан тихонько журчал, бассейн пах мокрым камнем. Мраморная девочка окаменела в танцевальной позе, мокрая и блестящая.

– Фонтан со статуэткой, – поспешила объяснить Коралл, – не служат доказательством моей любви к претенциозной дешевке, равно как и моей податливости к высокомерной моде. Они служат более конкретным целям. Статуэтка изображает меня. В миниатюре. Когда мне было двенадцать лет.

– Кто бы тогда мог предположить, что с возрастом ты так похорошеешь.

– Это крепко связанный со мной магический артефакт. Фонтан же, а точнее, вода, служит мне для ворожбы. Полагаю, ты знаешь, что это такое, и на чем основана ворожба?

– В общих чертах.

– Кража твоего оружия произошла около десяти дней назад. Для исследования и анализа прошедших событий, даже очень давно прошедших, лучше всего и надежнее всего подходит онейромантия. Но для этого нужен достаточно редкий талант сновидца, которым я не обладаю. Сортилегия, она же клеромантия, тоже нам скорее всего не поможет, равно как и пиромантия с аэромантией, которые эффективны скорее для прослеживания судеб людей, при условии наличия чего-то, принадлежавшего этим людям… волос, ногтей, деталей одежды и тому подобного. К предметам, в нашем случае мечам, это применить не удастся. – А потому, – Литта смахнула с лица рыжую прядь, – нам остается дивинация, она же ворожба или прорицание. Как ты наверняка знаешь, с ее помощью удается видеть и предсказывать будущие события. Стихии помогут нам, ибо наступил воистину сезон гроз. Мы совместим дивинацию с кераноскопией, гаданием по грому и молнии. Подойди ближе. Возьми меня за руку и не отпускай. Наклонись и всматривайся в воду, но ни в коем случае ее не касайся. Концентрируйся. Думай о своих мечах! Интенсивно думай о них!

Он слышал, как чародейка проговаривает заклинание. Вода в бассейне реагировала, с каждой произнесенной фразой пенясь и волнуясь все сильней. Со дна начали подниматься огромные пузыри.

Наконец вода разгладилась и помутнела. А потом полностью прояснилась.

Из глубины смотрят темные фиалковые глаза. Локоны цвета воронова крыла ниспадают на плечи, блестят, отражая свет, словно павлиньи перья, вьются и волнуются при каждом движении…

– О мечах, – напомнила Коралл негромко и ядовито. – О мечах ты должен был думать.

Вода закружилась, черноволосая и фиалковоокая женщина растаяла в водовороте. Геральт тихо вздохнул.

– О мечах, – прошипела Литта. – Не о ней!

Чародейка произнесла заклинание под блеск очередной молнии. Статуэтка в фонтане разгорелась молочным блеском, а вода вновь успокоилась и очистилась. И тогда он увидел.

Свой меч. Касающиеся его ладони. Перстни на пальцах.

…из метеоритного железа. Прекрасно сбалансированный, вес клинка идеально равен весу рукояти…

Второй меч. Серебряный. Те же самые ладони.

…стальной сердечник, окованный серебром… По всей длине клинка рунные знаки…

– Я вижу их, – шепнул он громко, сжимая ладонь Литты. – Вижу свои мечи… На самом деле…

– Молчи, – она ответила еще более сильным пожатием. – Молчи и концентрируйся.

Мечи исчезли. Вместо них он увидел темный лес. Каменный ландшафт. Скалы. Одна из скал, огромная, превосходящая остальные, высокая и стройная… Необычной формы, в которую ее огранили ветра…

Коротко пенится вода.

Седоватый мужчина с благородными чертами лица, в черном бархатном камзоле и золотом, в блестках, жилете; обеими руками опирается о трибуну красного дерева. «Лот номер десять, – объявляет он громко. – Абсолютный уникум, невероятная находка, два ведьмачьих меча…»

Крупный черный кот крутится на месте, пытается достать лапкой качающийся над ним медальон на цепочке. На золотом овале медальона эмалью лазоревый дельфин nageant.

Река течет среди деревьев, под балдахином ветвей и свешивающихся над водой сучьев. На одном суку неподвижно стоит женщина в длинном обтягивающем платье.

Вода коротко вспенилась и почти сразу же вновь разгладилась.

Он видел море трав, бесконечную, до горизонта, равнину. Видел ее сверху, словно бы с птичьего полета… Или с вершины холма. Холма, по склону которого сходила вереница неясных силуэтов. Когда они поворачивали головы, становились видны неподвижные лица, невидящие мертвые глаза. Они мертвы, вдруг понял он. Это поход трупов…

Пальцы Литты вновь стиснули его ладонь. С силой плоскогубцев.

Блеснуло. Внезапный порыв ветра рванул их волосы. Вода в бассейне забурлила, закипела, покрылась пеной, встала волной, высокой, как стена. И рухнула прямо на них. Оба они отскочили от фонтана, Коралл споткнулась, он поддержал ее. Грохнул гром.

Чародейка выкрикнула заклинание, махнула рукой. Во всем доме зажегся свет.

Вода в бассейне, только что ревущий водоворот, была теперь гладкой и спокойной, лишь лениво брызгающая струйка фонтана чуть шевелила ее. А на них, хоть и залитых мгновение назад настоящей приливной волной, не было даже капли.

Геральт тяжело выдохнул. Встал.

– Это, в конце… – буркнул он, помогая встать чародейке. – Этот последний образ… Холм и вереница… людей… Я не узнал… Не имею понятия, что это могло бы быть…

– Я тоже нет, – ответила она чужим голосом. – Но это было и не твое видение. Этот образ был предназначен для меня. Тоже представления не имею, что он мог бы означать. Но у меня такое чувство, что ничего хорошего.

Гром становился все тише. Гроза уходила. Вглубь суши.

* * *

– Шарлатанство вся эта ворожба, – повторил Лютик, подкручивая колки лютни. – Жульнические картинки для наивных. Сила внушения, ничего более. Ты думал о мечах, ну так и увидел мечи. Что ты там еще будто бы видел? Поход трупов? Страшную волну? Скалу странной формы? Какой хоть именно?

– Что-то вроде огромного ключа, – призадумался ведьмак. – Или два с половиной геральдических креста…

Трубадур поразмыслил немного. А потом намочил палец в пиве. И начертил что-то прямо на столе.

– Похоже на это?

– Ха. И даже очень.

– Да чтоб меня! – Лютик дернул струны, привлекая внимание всей корчмы. – Да провалиться мне на месте! Ха-ха, дружище Геральт! Сколько ж раз ты вытаскивал меня из проблем? Сколько раз выручал? Оказывал услугу? Да не счесть! Ну, теперь моя очередь. При моей, возможно, помощи вернешь свои знаменитые мечи!

– Хм?

Лютик встал.

– Госпожа Литта Нейд, твоя новейшая пассия, которой настоящим возвращаю честь именоваться выдающейся ворожеей и несравненной ясновидицей, при помощи дивинации своей способом однозначным, ясным и не будящим никаких сомнений указала место, которое я знаю. Идем к Феррану. Прямо сейчас. Пусть через свои тайные каналы обеспечит нам аудиенцию. И выдаст пропуск на то, чтобы покинуть город, через служебные ворота, чтобы избежать конфликта с теми гетерами из кордегардии. Отправимся на небольшую экскурсию. Небольшую и в целом недалекую.

– Куда?

– Я узнал скалу из твоего видения. По науке это называется «карстовый останец». А местные жители зовут ее Грифом. Очень примечательное место, практически дорожный указатель к месту жительства персоны, которая действительно может кое-что знать о твоих мечах. Место, куда мы собираемся, зовется Равелин. Говорит это тебе что-нибудь?

Глава восьмая

Не одна только его выделка, не одно лишь мастерство ремесленника такую ценность мечу ведьмачьему придает. Подобно загадочным эльфийским, а также и гномьим клинкам, коих секрет навсегда утерян, меч ведьмачий тайной силой связан с рукою и сознанием ведьмака, что им владеет. И как раз благодаря арканам магии той изрядно против Темных Сил он успешен.

Пандольфо Фортегерра. «Трактат о холодном оружии»

Расскажу вам один секрет. О ведьмачьих мечах. Вранье это, что в них есть какая-то тайная сила. И что якобы они такое великолепное оружие, что будто лучше них не бывает. Это все фикция, выдумки для отвода глаз. Знаю это из абсолютно достоверного источника.