Коты-колдуны

Трофим продрался сквозь осыпавшиеся кусты, пролез в дырку в тыне и увидел странную сцену. На дороге, красной физиономией вниз, валялся вчерашний заколдованный – всем известный пьяница Тимошка – и держал за заднюю лапу брыкающегося озверевшего кота. Лишайный шипел, визжал, кусался, крутился вокруг поймавшей его ладони, грыз ее и царапался, и все так быстро и с таким остервенением, что любой нормальный человек от такого зверя бешеного рвал бы со всех ног, но Тимошка лежал себе, как зашибленный, и даже что-то говорил.

– Что вы здесь за дело делаете? – Трофим осторожно приблизился к драчунам.

– Еще один! – воскликнул очень неразборчиво, путаясь в словах и интонациях, Тимошка. – От тебя, пройдоху хвостатого, я тоже сейчас сцапаю!

Тимошка попытался вскочить, но с трудом сумел только сесть, потом закачался и упал на плечо.

– Ах, – сказал он жалобно, – будьте вы прокляты, горькие звери, чертовы слуги! Что сделали вы с моей жизнью? Для чего вы забрали у меня радость и счастье мое последнее, чудища многолапые?.. Для чего обидели гулящего человека чистой души?

– Ничего не понятно, – признался Трофим, и впрямь весьма озадаченный. – Что такое?

– А то такое, – чуть не со слезами говорил несчастный забулдыга, – что теперь, вашими трудами, деревенские веселые люди и знать меня не желают, а коли что – в нос кулаки суют! Хорош товарищ по забавам, если ему и забавляться не надо – он уже узабавленный дальше не бывает! Кто станет пить вино-мед с человеком, которому пить вино-мед вовсе и не нужно, он уже напившийся вдоволь? Все люди как честные питухи, а мне ничего не надо, всего-то и дела, что сидеть и смотреть, как другие делают себя пьяными! Меня вчера после вашего колдовства два раза взашей кидали. Верните мне мою жизнь, пакостники облезлые! Что я вам, пьяница последний? Не хочу быть пьяным, сделайте меня трезвым!

– Хм, – задумался Трофим, – очень трезвым?

– Вконец.

– Тогда иди к фургону.

Тимошка отпустил наконец Лишайного и сам стал на четвереньки, попробовал встать на ноги, но зашатался и свалился на колени.

– Я так пойду, – сказал он.

– Я тоже, – согласился Трофим.

Пока пьяница, дрожащий руками, ногами и мыслями, лез в фургон, Трофим вкратце рассказал Пузырю что случилось. Пузырь не обрадовался.

– Я говорил, что ничего доброго из этого не выйдет, – проворчал он. – Какой это пьяница захочет быть трезвым? Пусть теперь Сраська соображает.

Сраськой звали белого с пятнами кота, от которого в обычные дни виднелись одни лапы, торчащие зловеще из-под наваленных по фургону тряпок. Но и в необычные дни Сраська оставался котом своеобразным. Сейчас, например, он истошно зевал и смотрел в стену фургона. У Сраськи было три любимых занятия – есть, спать и смотреть в стену. И он не знал вопроса сложнее, чем выбирать одно дело из этих трех.

И вот жаждавший трезвости пьяница завалился-таки в фургон, сшиб ногами шкатулку у борта и пустой кувшин, а Сраська все разглядывал стену так, будто происходящее его не касалось и будто происходящее вообще не происходило. Трофим и Пузырь терпеливо глядели Сраське в спину, Тимошка блуждал взглядом тут и там и вроде как тоже смотрел на кота, а тот никуда не спешил и жил своей жизнью. Так прошла, вероятно, не одна минута, пока Тимошка, утомившийся наконец, не придвинулся к Сраське и не прошептал в волнении:

– Так что?

Сраська подлетел. Упал в тряпки. Вскочил на ноги и уставился на пришельца таким перепуганным взглядом, который ясно говорил о том, что все это время Сраська пребывал в неких туманных и загадочных, а самое главное – далеких мирах. Он слабо понимал, что от него хотят.

– Ну давай, колдун, – проговорил Тимошка, – делай меня трезвым, не хочу я быть пьяным. Или я вам всем хвосты узлом перевяжу.

Сраська недовольно поглядел на своих товарищей, потом на пьяницу, который помешал ему разглядывать стену, потом раздраженно мяукнул и полез копаться среди тряпок. Он разворошил гору складок, целую минуту ковырялся лапой в маленьком флаконе, пытаясь подцепить серую горошину, наконец насадил ее на коготь и протянул пьянице.

– Ешь, – сказал Сраська.

– Это что? – спросил Тимошка.

– Собачья козявка.

Тимошка снял с когтя горошину и проглотил. Сдвинул брови. Лицо сделалось хмурым и сосредоточенным, но мысли сосредотачивались у него, как видно, ненадолго, и стоило им собраться, как они рассыпались обратно, а взгляд, на миг приобретший определенный блеск разума, мгновение спустя стал начисто бессмысленным.

– Все равно пьяный, – сказал Тимошка и закачался сильнее обычного.

– Что ты ему дал? – спросил Пузырь.

– Я же сказал – собачью козявку, – сонно произнес Сраська и принялся укладываться спать.

– От собачьих козявок не трезвеют, – возразил всезнающий Пузырь.

– Какой дурак и впрямь захочет трезветь? – проворчал Сраська. – Я ему собачью козявку дал, чтоб в голове прояснилось.

Пузырь так задумался, что нетерпеливый пьяница опять произнес:

– Так что? – а сам очень ненормальным взглядом смотрел на всех котов одновременно.

Пузырь встрепенулся и сам пошел рыться в тряпках, вынул оттуда другой флакон, из этого флакона вытащил когтем другую горошину (потемнее первой) и протянул Тимошке.

– Ешь, – сказал Пузырь.

– А это что? – спросил Тимошка, взгляд которого никак не мог сфокусироваться на горошине.

– Козья сушеная гадость, – сказал Пузырь. – С ароматом медовухи.

Тимошка протянул руку, но горошину сумел ухватить не с первого раза – сначала он поймал за ухо Трофима, а потом ущипнул себя за коленку. Все же он взял горошину, понюхал ее оценивающе и съел.

Внезапно физиономия пьяницы разгладилась и стала похожа на дыню. Тимошка напрягся, задергался, вылетел из повозки так, будто его оттуда пружиной выбросило, встал на дорогу прямой, как копье.

– Опа! – сказал он, поднял руки, согнулся в одну сторону, потом в другую. – Вот так! Опа!

Тимошка, всем известный, наклонился вперед, достал ладонями до земли, «опа!», выгнул спину и встал на руки – «вот так!» Потом скрутился проворно, упал на землю, отжался пять раз, вскочил и стал приседать на одной ноге. «Опа! Вот так! Вот так!» Бывший пьяница резко обернулся, подпрыгнул, ухватился за ветку дерева и, хотя ветка с треском согнулась, умудрился подтянуться.

– Эх, – воскликнул Тимошка, – хорошо! – он несколько раз лихо кувыркнулся назад, подлетел и, перевернувшись в воздухе, стал на ноги. – Трезвый, как птица! Вот так, опа!

Тимошка заскакал на месте. Он хлопал в ладони над головой и то расставлял ноги, то, наоборот, сводил их впритык.

Коты хмуро смотрели за всеми этими гимнастическими упражнениями, даже Сраська, свернувшийся клубком, наблюдал одним глазом.

– Ну и ладно, – выразил всеобщее настроение Пузырь и закрыл полог фургона.

Вечером четверо колдунов выстроились в ряд и пошли к курятнику. Пузырь, как самый пузатый и вообще большой, тащил в сумке на спине колдовские принадлежности.

Провожаемые встревоженными взглядами крестьян, коты шагали напрямик – сквозь дырки в заборах, по ящикам и кормушкам для лошадей. Вскоре остановились возле избушки. Не успели коты постучать в дверь или помяукать хотя бы, как на порог торопливо вышел напуганный Вошка.

– Что же вы так долго бродите! – нервный Вошка взмахнул руками. – Солнце село. Волки вот-вот объявятся! Они всегда в одно время приходят – недавно залезли к старосте и украли часы…

– Вот и хорошо, – равнодушно произнес Пузырь и без спросу прошел мимо двери.

Он был таким внушительным и круглым, что хозяин дома невольно попятился. Рассыпались по стенам и какие-то женщины в избе, выпучил глаза старик с тощей бородой, замолчали дети.

Коты, все вчетвером, уселись на обеденный стол, Трофим распахнул ставни. Окно закрыто было волосяной сеткой.

– Этот курятник? – спросил Пузырь, глядя в окно на косой сарайчик на другом конце двора.

– Другого нету, – зачем-то шепотом сказал Вошка.

– Вот и хорошо, – повторил Пузырь.

Он вытащил из сумки медное блюдце, сверху поставил медную чарку и бросил в нее пепел. Сраська и Трофим накидали туда же цветных сухих шариков и трав из заранее заготовленных смесей, которые хранились у них в мешочках. Пузырь поставил рядом свечку, но зажигать ее не стал. Сраська, чуть не перевернувшись, налил из флакона немного очень густой зловонючей жидкости, потом подумал и капнул добавки. Один Лишайный ничего не делал, только смотрел на всех дико, испугано пугал.

Коты еще не закончили с приготовлениями, когда снаружи послышался шорох.

– Идут, – шепнул расстроенный Вошка.

Он не особенно доверял котам. Да и кто нам, собственно, доверяет?

Тем не менее Пузырь царски сел посреди стола и заговорил что-то совсем неразборчивое. Если вы, читатель, сумеете как-нибудь произнести такую фразу: «ѤѬѮѰѾѦѶ҉ѦѠѪѫѰѧѦѤѥѣѼѾ҈ѮҨԂ!», – то у вас появится определенное представление о том, как колдовал кот. Впрочем, будьте осторожны, читатель! Если вы и вправду сумеете произнести эту фразу, то впредь ваше горло будет издавать один собачий лай… Конечно, если вы воин, или, например, певец из царского ансамбля современной музыки, то на вашей жизни это никак не отразится, да и, как подсказывает опыт, некоторые собаки куда более душевные собеседники, чем большинство людей, но все же поберегитесь!

Трофим и Сраська подхватили песню Пузыря и затянули долгое меланхоличное:

– Уауауаууаууууауау! Уауауууу! Ууаууу! – так слышали их пение люди.

Стоявшая у блюдца свечка вдруг зажглась сама собой, смердючая жидкость засмердела настойчиво и ядовито.

Недоверчивый Вошка перетрусил, но все же разглядел тени среди кустов. Волки пробрались по огороду и, несмотря на усилия котов, полезли в курятник!

– Уауауауау! – еще громче потянул свою тугую песню Пузырь, и Трофим следом за ним.

А вот Сраська в замешательстве опустил лапы, наклонил голову и повернулся к Пузырю.

– А что мы вообще колдуем? – неожиданно спросил он.

Пузырь запнулся, прекратил петь и вытаращил на Сраську глаза. Важный, с величественной осанкой Трофим растерялся и жалобно мяукнул. Свечка потухла, и в избушку пришла смущенная тишина.

Но тут раздался такой чудовищный рык на много голосов, что показалось, будто распахнулись закрытые ставни соседних окон. Потом загремело, загрохотало так, что перепуганный Лишайный вспрыгнул на стену, побежал, пока не врезался в полку, перелетел на потолок, потом на другую стену, потом оттолкнулся от чьей-то спины, снова вцепился в стену и в конце концов так бахнулся головой о стол, на котором сидели остальные трое котов, что все колдуны брызнули в стороны, как искры из глаз. Трофим свалился задом на какого-то ребенка, и в доме заголосили, забегали. Кто-то споткнулся и растянулся на полу, а одна женщина с возгласами: «А! А!» – крутила головой, силясь понять, что происходит.

– Ах вы звери злодючие! – запричитал хозяин дома. – Что вы наделали, висельники разбойные!? Теперь волки сожрут всех моих курей!

Стоило Вошке это произнести, как все головы повернулись к окну и внезапный вертеп внезапно же и прекратился.

Потому что из дверей курятника вылетел волк с поджатым хвостом.

А следом за ним еще штук пять таких же ошалелых, захлюстанных и обкусанных.

– Ах, чудеса волшебные! – воскликнул в восхищении Вошка и, взяв стоявший у печки рогач, пошел во двор.

Вмиг успокоившиеся коты, напустив на себя гордый властный вид (кроме Лишайного, который делал страшные глаза), двинулись следом.

Они приблизились к курятнику и стали полукругом у двери. Вошка оглянулся, – нет ли где затаившихся волков, – а потом осторожно приоткрыл дверь курятника. Едва он сунул внутрь нос, как звонко вскрикнул, отпрыгнул и, стоя на трясущихся ногах, выставил перед животом кривой рогач.

– Что не так? – удивился Пузырь.

Дверь в курятник была косой и потому закрывалась сама. Кот подошел ближе, потянул дверь на себя – и в тот же миг шерсть его стала дыбом!

Весь курятник был доверху набит волками! Они сидели на местах куриц до самого потолка, вертели по-птичьи глазами, издавали странный кудахтающий лай, а один, с петушиным гребнем на голове, зарычал диким зверем, увидев кота в дверях, и бросился на него со всех ног.

Пузырь чудом успел закрыть дверь, а сразу сориентировавшийся Трофим подскочил и опустил трухлявую задвижку. Дверь грохнула и затряслась от удара волчьей морды.

Коты быстро переглянулись и тут же отвели взгляды.

Вошка как раз пришел в себя и заголосил, качая головой:

– Зачем я был таким дураком, что поверил плутоватым зверям?! Почему не стал, как становился всегда, перед дверью своего курятника с рогатиной в руках?! Все беды мои от волков да бестолковых колдунов, чтоб вы сожрали друг друга! – он подбежал к узкому оконцу, закрытому сеткой, но внутри было темно. – Всех моих кур сгрызли клыкастые волки! Что мне теперь делать и как жить дальше по-человечески?!

– Не терзай мои добрые уши, – взмолился Пузырь. – Никто не ел твоих куриц. Где они сидели, там они и сидят!

Вошка запнулся, посмотрел в недоумении на кота, посмотрел, кстати сказать, как на кучу хвостатого мусора, потом опять заглянул в окно и различил в полумраке силуэты волков.

– Злые вы колдуны-обманщики, – сказал в отчаянии Вошка. – Вместо моих крикливых куриц теперь сидят волки! Что мне с ними делать? Кому нужны волчьи яйца?

– Никакие это не волки, что ты такой громкий? – резко произнес Пузырь. – Ты попросил нас сделать так, чтобы тебе не пришлось по ночам стоять в дверях твоего курятника, и вот твои курицы превратились в волков и теперь сами могут себя защитить. А ты ложись себе на печку, обвернись хвостом и спи, сколько влезет.

– О, – медленно произнес Вошка и задумчиво сдвинул брови. – А! – посмотрел опять в окно курятника. – Как ловко, прямо очень… Когда же они снова превратятся в куриц?

– Мяу? – Пузырь отвернулся, поглядел по сторонам.

– Я спрашиваю, ваша колдовская милость, когда же мои курицы опять станут курицами, добрый колдун?

– Зачем же? – с отсутствующим видом сказал Пузырь. – Назад они не превратятся.

– Как? – Вошка побледнел. – Для чего же мне волки? Что мне с ними делать?

– То же, что и всегда, – если бы кот мог пожать плечами, он бы пожал. – Курица она курица и есть. Хоть она и волк.

С той ночи по деревне Заунывненькой стали бродить очень странные волки. Они стерегли яйца, пугали деревенских петухов и пытались летать. А от кукареканья одного из самых задиристых волков местные жители падали с кроватей и весь день ходили пучеглазые и шальные…

Глава вторая. «И облака касаются головы…»

На следующий день стало ясно, что делать в Заунывненькой больше нечего. Коты собрались и поехали дальше, надеясь к вечеру добраться до Рыжего Утеса. Но уже на околицах послышался голос из сада:

– Что такое? Колдуны, что ли, заезжие тут катаются?

Трофим вылез из-под навеса. У кривого забора стоял пухлощекий мужик с щетиной вместо бороды. Звали его Пыхнутка. В деревне его знали главным шкурником, скупердяем и подлой поганой рожей. Пыхнутка положил свою надутые ручищи на ограду и хитро улыбался.

– Колдуны, – насторожено произнес Трофим. – Волшебство за гроши.

– Ну это вы так говорите, что за гроши, кх! – Пыхнутка фыркнул. – Ну интересно, коты ушастые, чародеи блохастые. А мне вы наколдовать сможете, рожи шерстяные?

– Что нужно?

– Уж который день на яблоне моей ничего нет, никакого яблочка червивенького. Уж не знаю, как и быть.

– Одно мгновение, – сказал Трофим и засунул голову под навес, что-то сказал и высунулся обратно. – Мы посмотрим.

Из фургона вылезли Пузырь и Сраська и вместе с Трофимом спустились на землю. Они протиснулись в дыру в заборе и оглянулись.

– Где ваша яблоня? – спросил Трофим.

Пыхнутка опять фыркнул, с задиристым презрением глядя на кошачью троицу.

– Вон, – махнул он рукой.

Коты походили вокруг цветущей яблони. Сраська, впрочем, быстро отвлекся и принялся жевать траву.

– И правда, – произнес Трофим, дважды обойдя дерево по кругу. – Ни одного яблока. Потому что в начале лета яблоки не растут.

– Ну это, положим, не важно! – произнес Пыхнутка, сложив на груди руки.

– А… – Трофим не придумал что сказать.

– Мне, положим, все равно, – продолжал Пыхнутка, – лето там, дождь или вечер. Я, положим, хочу, чтобы яблоки росли, и почему они не должны? Я, может быть, хочу взять вот так, выйти на крыльцо, взять яблоко и сесть на лавочку, посидеть. Или на диванчике разлечься, чтобы жизнь была хороша и ничего себе такая. Вот чего я хочу.

– Хм, что ж, – Трофим повернулся к Пузырю и издал некий непередаваемый людскими знаками звук.

Пузырь зевнул, а Сраська уже катался по земле туда-сюда. Трофим мяукнул опять, Пузырь мяукнул в ответ. Пыхнутка вдруг расхохотался и топнул ногой. Задвигал носом.

– Ну коты, ну коты, – захлебываясь произнес он, – мяукают, собаки, как теребень кабацкая!

Трофим искоса посмотрел на Пыхнутку и произнес:

– Хорошо, мы зачаруем твою яблоню, чтобы на ней круглый год росли яблоки.

– Вот это человеческий разговор, – обрадовался Пыхнутка и, как обычно, фыркнул, довольный собой.

Трофим пошел обратно к фургону за колдовскими инструментами. Лишайный как раз сидел на козлах и зевал. Что-то жужжало повсюду, и дул мягкий летний ветер. Трофим обрадовался, что Лишайный поможет ему нести тяжелую сумку к яблоне, но, когда они, взяв сумку, спрыгнули обратно на дорогу, в траве, весело двигая хвостом, забегала ящерица. Лишайный вскрикнул, кинулся за ней и скрылся из виду, только шум драки ящерицы и кота периодически долетал до раздраженного Трофима.

Повезло хотя бы, что колдовать в этот раз должны были лишь Пузырь и Сраська. Они вынули из сумки мешочек с сухими зернами и, рассыпая их, забегали вокруг яблони. Дважды они умудрились столкнуться и выглядело это так нелепо, что обрадованный Пыхнутка воскликнул: «Оп! Оп! Давай!» – и тоже пошел в танце. Впрочем, танцевал он не лучше какого-нибудь кабана.

Закончив разбрасывать семена, Пузырь поставил под деревом маленькое металлическое блюдце и накидал в него ломаных сухих листов. Когда приготовления были закончены, Пузырь и Сраська сели возле блюдца и завыли:

– Уа-уа-уауау-уа! Уа-уауа-уа-уа! Уа!

Они медленно покачивались туда-сюда и временами шлепали хвостами. Пыхнутка гыгыкал, глядя на них, а Трофим сидел поодаль – смешной в своем деланом величии.

Листья в блюдце задымились, покраснели, но огня видно не было. Дым завихрился, окружил дерево, окутал легкими серо-синими струями ветви, цветы и листья.

Весьма однообразный кошачий дуэт длился минуты две или три, а должен был – пять.

Оборвалась песня странно, резко и неожиданно.

Перед носом Сраськи порхнула бабочка.

Сраська отпрянул было, потом подскочил и, подняв передние лапы, побежал за бабочкой! Пузырь застыл от неожиданности. Сраська, позабыв обо всем на свете, беззаботно прыгал среди травы, потом неловко упал на землю.

Он выглядел таким счастливым, что Пузырь, этот пухлый и вечно вялый чародей, не удержался, взболтнул хвостом и вдруг бросился со всех ног за той же бабочкой. Он наступил задней лапой Сраське на голову и запрыгал, как дурно воспитанный школяр. Сраська тоже встал на ноги и, толкаясь, выпучив глаза, заскакал по саду, ударясь о ветки деревьев и путаясь в кустах.

Трофим растерялся. Дым, объявший яблоню, без присмотра быстро рассеялся и стало видно, что на ветках висят никакие не яблоки, а хорошо прожаренные рыбины!..

Пыхнутка прищурился и сделал придурковатое лицо (впрочем, может статься, что такое лицо подарили ему родители). Трофим ахнул. Рыбины приделывались к дереву хвостами, раскачивались на ветру и пахли сладко и оглушительно. Пыхнутка приблизился к яблоне, пригляделся, сорвал одну из рыбин и понюхал. Трофим наконец собрался с мыслями и хотел уже сказать, что колдовство, видать, не получилось, что сейчас они, коты, соберут, истекая слюнями, все эти лишние рыбины (к себе в сумки) и снова заколдуют дерево так, чтобы на нем все-таки появились яблоки, но Пыхнутка неожиданно укусил рыбу за бок, пожевал, покачал головой и сказал, опережая замешкавшегося кота:

– А ничего такое яблоко, – еще пожевал, кивнул одобряюще головой. – Сочненькое, большое. Молодцы, колдуны! Выражаю вам благородность, до свидания, брысь отсюда!

Трофим вздохнул и, разочарованный, стал собирать колдовские принадлежности в сумку. Попробуй теперь угадай, чтобы снова на дереве выросла рыба. Прошлый раз, когда они так же ошиблись с подобным заклинанием, у Сраськи загорелся хвост, а Лишайный провалился под землю. С колдовством долго не поэкспериментируешь.

– Что же, – сказал расстроенный Трофим, – раз уж вы довольны, будьте добры пожаловать за наше искусство какие-никакие гроши.

– Как? – Пыхнутка выставил нижнюю губу. – Вы хотите, чтобы я вам заплатил?

Пузырь и Сраська наконец отвязались от бабочки и тоже подошли к дереву.

– Волшебство за гроши, – произнес Трофим. – Сколько ни есть.

– Платить я вам, конечно, не стану, – Пыхнутка вздернул нос. – Мне, знаете, вообще душа не лежит что-то там кому-то платить. Желания в себе такого не чувствую. Мне хочется жить так, чтобы никогда никому ничего не платить. Вот такой у меня интерес. Раз вы такие колдуны, то наколдуйте мне так, чтобы мне никогда не прошлось ни с кем расплачиваться!

Трофим заморгал и посмотрел на Пузыря. Тот вздохнул тяжело и подсел поближе.

– Пусть будет так, – сказал Пузырь. – Ты будешь получать, ничего не давая взамен, – кот вынул из мешочка горсть порошка, похожего то ли на пыльцу, то ли на муку, и дунул этим в сторону Пыхнутки.

Потом Пузырь сел на задние лапы, поднял лапы передние и завыл:

– Уа-а-а-а! Яу-у! Уа-а-а!

Сраська тоже сел и тоже завыл, а потом резко зашипел, и в тот же миг толсторожий Пыхнутка задымился и со звонким хлопком превратился в самое обыкновенное ведро!

Пузырь с Трофимом отволокли сумку с колдовскими принадлежностями обратно в повозку, а потом пошли выручать побитого ящерицей Лишайного. Сраська тем временем откатил ведро в старый туалет на краю двора.

– Живи в свое удовольствие, – сказал Сраська. – Тут с тебя никто платы не потребует.

После этого коты собрали с дерева рыбу и поехали дальше.

А пару дней спустя колдовство ослабло и ведро, уже не раз пользованное, превратилось обратно в Пыхнутку, который с тех пор всегда расплачивался вовремя, щедро, и часто даже прежде, чем что-либо получал…

Но это произошло потом, а покинув деревню, кошачья повозка выехала в поле и покатила наводить смуту и хаос в сторону города Рыжий Утес.

Стоял он на цветущих холмах неподалеку, но повозка часто останавливалась, потому что лошади отвлекались и ходили в поля – пожевать травы. Поэтому к воротам города подъехали лишь к полудню следующего дня.

Тут надо сказать, что никаких ворот в Рыжем Утесе на самом деле нет. Вместо них стоит башенка с лестницей и небольшой караульный сарайчик, крыша которого подвязана к ветке дерева, чтоб не упала.

Когда повозка бродячих колдунов приблизилась к башне, к лошадям подошел один из княжьих стражников в шитом-перешитом кафтане. Другие бросали козьи кости, а из башни торчала голова лучника с такой скучающей мордой, которую развеселить можно разве что стрелой в лоб.

– Опять вы, плуты-колдуны-шерстяные-штаны, – сказал подошедший стражник с очень серьезным выражением на лице. – Давно вас видать не было, с целый год, наверное. Ну теперь-то, прощелыги шаловые, я вас так запросто в город не пущу.

– Мы честные коты, – возразил Трофим и вынул из денежного мешочка одну серебряную деньгу.

– А я честный княжий стражник, – сообщил честный княжий стражник.

– Это значит, две? – Трофим вынул из мешочка второй серебряник…

Стражник подошел поближе, огляделся и произнес негромко.

– Зачем это две? Вы же такие злые волшебники-чародеи, только хвостом повести – и вот уже на ком-нибудь проклятие лежит или другая гадость…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

На этом предисловие обрывается, похоже, что автор уснул. – прим. ред.