Маленькие истории

Тогда же 17 летний забастовщик Иван Агапов вступил в РСДРП.  За участие в забастовке он был арестован, но выкуплен своим отцом у станового пристава за взятку золотыми червонцами. Отец Ивана Григорий Степанович арендовал пруд, выращивал в пруду рыбу, а на деньги, вырученные от продажи рыбы, покупал золотые червонцы и закапывал их на чёрный день.  Чёрный день наступил в 1905 году.  Чтобы младший сын Иван не попал на каторгу, отцу пришлось выкапывать кубышку и давать взятку становому приставу золотыми червонцами. Становой пристав исключил Ивана из числа активных забастовщиков, и Ивана отдали под надзор полиции.  Ивану было запрещено жить и работать во многих городах России.

В 1910 году он прочитал объявление в газете, что на завод Столля в Воронеже требуются слесари, написал письмо администрации завода, и получил ответ, что на заводе его примут на работу.

Иван приехал в Воронеж и поступил на завод Столля слесарем. Первое время снимал угол в частном доме. Потом к нему в 1911 году из села Сноведь Нижегородской губернии приехала жена Александра Ивановна (1894г. р.) в девичестве Зеленцова-Ермоловская. Вторая фамилия Александры Ивановны – «Ермоловская» была уличной фамилией, так как родилась она в селе Сноведь в семье уроженца села Ермолово  Нижегородской губернии Зеленцова. В начале 20-го века почти у всех жителей деревень были официальные и уличные фамилии. Иногда уличные фамилии становились официальными, а иногда присоединялись к фамилии официальной. У жены Ивана Александры в документах так и указывались вместе обе фамилии: официальная и уличная – Зеленцова-Ермоловская. Александра приехала в Воронеж в 1911 году, сначала плыла по Волге вниз на пароходе, потом ехала по железной дороге.

Александра Зеленцова начала работать с 8 лет. Она мыла полы в местной церкви села Сноведь. После этой работы она перестала верить в бога, потому что батюшка вел себя неприлично, приводил в храм женщин для личных отношений и в пьяном виде мочился прямо в церкви на пол, и иногда даже в алтаре. Девочка Саша всё это за батюшкой убирала. Когда Иван Григорьевич надумал жениться, то ему посоветовали: «Возьми Саню Зеленцову. Она простая и работящая». Иван Григорьевич послушал доброго совета и не пожалел. Алекандра родила ему 12 детей, из которых выжили 4 брата и 2 сестры.

Сначала Иван Григорьевич с женой Александрой жили в съёмной комнате в частном доме. Потом Иван накопил немного денег, купил участок земли и за несколько лет построил дом пятистенок, в котором была 1 комната и кухня с русской печью. На берегу реки Воронеж пошли на слом старые строения времён Петра Первого, и Иван Агапов купил брёвна от этих разобранных строений. Брёвна оказались дубовыми, очень прочными. За 2 столетия они только затвердели. Пилить их было тяжело, и на срезе дерево блестело как стекло. Зато прочность брёвен была выше всякой меры.

В 1919 году город был ненадолго захвачен войсками белых генералов Мамантова и Шкуро, Ивану Григорьевичу, как большевику с 1905 года, пришлось прятаться, чтобы не попасть на виселицу. После Октябрьской революции он больше не занимался политической деятельностью, но, как член РСДРП с 1905 года, избирался депутатом съездов ВКП (б) и выбирался в Верховный Совет.  Поэтому его жену и детей на улице прозвали «депутатскими».

Иван Григорьевич отошёл от всякой общественной деятельности, так как у него к началу войны уже было четыре сына и две дочери. Надо было много работать, обеспечивать шестерых детей. Тут уж было не до политики.

4. Оккупация Воронежа и угроза расстрела

Летом 1941 года Алексей окончил воронежскую среднюю школу No35. Учитель математики поставил Алексею «двойку» за год по математике из-за того, что Алексей часто спорил с учителем на уроках. И хотя на школьном экзамене он ответил на все вопросы по билетам уверенно, решил задачи и доказал положенные теоремы, учитель математики всё равно «в назидание» поставил Алексею двойку по математике. Алексей не растерялся, подал жалобу в ГОРОНО, хорошо подготовился, и успешно на 5 баллов сдал экзамен по математике комиссии Гор ОНО.  Успешно он сдал вступительные экзамены в строительный институт и в 1942 году окончил первый курс факультета дорожного строительства.

Но, летом 1942 года до города добралась война. Немцы начали варварски бомбить Воронеж.

Война подобралась к Воронежу летом 1942 года как-то неожиданно. Центр города немцы постоянно бомбили. На Юго-Западе в Шиловском лесу грохотали тяжёлые бои. А на западной окраине, где жил Алексей, было тихо. Улица заканчивалась по соседству с керамическим заводом, а дальше на запад было поле до самого Дона. До войны в поле был военный аэродром с грунтовой посадочной полосой. Однажды в конце тридцатых годов на улице, где жил Алексей даже упал военный самолёт, не дотянувший какого-то километра до аэродрома и зацепившийся за провода линии электропередачи. Лётчик погиб. Но перед войной аэродром куда-то перенесли, и на его месте снова образовалось поле, поросшее густой травой, которое тянулось в западную сторону на несколько километров. Жители окраины выгоняли пастись в это поле коров, коз и другую живность.

Летом 1942 года с западной стороны, со стороны поля на улице, где жила семья Агаповых, появился запылённый советский танк, который остановился у крайнего дома. Из него вылезли три танкиста и попросили у хозяев дома воды. Хозяева гостеприимно накрыли для танкистов стол и пригласили их отобедать. Экипаж танка только что провёл удачный бой. Танкисты были довольны и оживлённо обсуждали за столом это событие. В это время к дому подъехала немецкая разведка на нескольких мотоциклах с колясками. Немцы увидели возле дома танк, вошли в дом и прямо за столом положили автоматными очередями всех трёх танкистов. Потом приказали хозяевам дома похоронить танкистов в углу огорода и уехали с документами и оружием погибших танкистов. Танк немцы завели и угнали с собой.

Жена Ивана Григорьевича Александра Ивановна была первым председателем уличного комитета, а сам Иван Григорьевич был членом партии большевиков с 1905 года, бывшим депутатом съезда ВКП (б) и избирался депутатом Верховного Совета.  Поэтому на улице его жену и их детей прозвали «депутатскими».

Одна из соседок по улице, узнав, что немцы вошли в город, стала угрожать семье Алексея. Она злорадствовала: «Ну что, дождались, коммуняки.  Скоро вас всех вешать будут на фонарях».

(После войны в 1946 году Алексей встретил в Горкомхозе Воронежа, где работал мастером и прорабом участка дорожного строительства No 3, эту самую соседку, угрожавшую семье виселицей при немцах. Увидев и узнав Алексея, она побелела, затряслась и опёрлась о стену, ноги у неё подгибались: «Алексей, прости меня, пожалуйста, прости, пожалуйста.....». Алексей махнул рукой: «Да нужна ты мне, дура. Иди своей дорогой. Не стану я на тебя доносить». За такие слова и намерения при немецкой оккупации: «вешать коммуняк» соседка могла бы получить 10 лет лагерей. Один из её родственников, живший на той же улице рядом, летом 1942 г. пошёл к немцам служить полицаем. Он участвовал в угоне жителей из Воронежа, а после их эвакуации ходил по дворам и брошенным домам и грабил оставленные дома, а на огородах выкапывал и забирал себе спрятанные жителями вещи. После войны он отсидел в лагерях срок 10 лет и уехал из Воронежа). Сама соседка никак не пострадала.

Чтобы избежать доноса и расстрела семья спешно перебралась на квартиру старшей дочери Надежды, которая вышла замуж за железнодорожника Ивана Хрипунова и жила с ним в полученной от железной дороги квартире в доме на углу улицы Коммунаров и проспекта Революции, неподалёку от центрального железнодорожного вокзала.

Утром Алексей вышел на Проспект Революции и услышал где-то поблизости одиночные выстрелы и пулемётные очереди.  Любопытство погнало его в сторону Петровского сквера.  Неподалёку от здания ЮВЖД Алексея остановила группа немцев.  Они наставили на Алексея автоматы и завели его в полуразрушенный жилой дом рядом с ЮВЖД.  На втором этаже у окна стоял пулемёт «максим», а рядом с пулемётом валялось несколько расстрелянных пулемётных лент и сотни пулемётных гильз, солдатская гимнастёрка и брюки галифе.  Очевидно, защитник города отстреливался из пулемёта до последнего патрона, а когда патроны закончились, сбросил военную форму и скрылся.  Немцы, показывая руками на коротко стриженую голову Алексея залопотали: «Зольдат, Зольдат».  Алексей чуть не заплакал: «Какой я солдат. Я ещё мальчик». Один из немцев, держащий на поводке овчарку, стал натравливать собаку на Алексея. Собака бросилась на Алексея и он, чтобы защититься, инстинктивно ударил собаку ногой и попал ей прямо в горло. Овчарка закашляла и отскочила. Немцы дружно закричали: «Диверсант! Диверсант!». Они решили, что Алексей попал ногой точно в горло собаке, потому что имеет специальную подготовку диверсанта. Жестами немцы показали Алексею на солдатскую гимнастёрку и брюки галифе, которые валялись на полу возле пулемёта, и потребовали, чтобы он их надел на себя. Алексей понял, что пришёл его последний час: как только он наденет на себя гимнастёрку и галифе неизвестного солдата, немцы тотчас его расстреляют вместо безвестного последнего защитника города. Плача он надел на себя гимнастёрку и галифе и услышал дружный и громкий немецкий хохот. Убежавший и бросивший свою форму солдат был огромного роста. Его гимнастёрка оказалась Алексею ниже колен, а пояс брюк галифе оказался под мышками.  Вид у него в такой безразмерной военной форме был слишком комичный.  Стало понятно, что Алексей не имеет к этой форме никакого отношения. Немцы смеялись, показывали пальцами на Алексея и отпускали какие-то шуточки, а потом один из них отвёл Алексея к группе воронежцев из мужчин и женщин, копавших во дворе дома какую-то траншею, вручил ему в руки лопату и жестом показал: «копай – копай». Алексей начал копать, радуясь, что так счастливо избежал расстрела.

Конвоир, охранявший работающих мужчин и женщин, сидел, спасаясь от летней жары в тени, прислонившись спиной к деревянному забору, и дремал.  Неподалёку горел костёр, на костре на треноге стоял большой котёл с кипящим маслом.  Повар – немец сидел на табуретке рядом с костром, доставал из большой кастрюли очищенную картофелину, осматривал её, иногда удалял глазки и бросал картофелину в кипящее масло.  Масло громко шипело. Довольно приятный аромат доносился до Алексея. Алексей покопал-покопал с полчаса, а потом задумался: «Что это за яму я копаю? Хорошо ещё если окоп или траншею. А если братскую могилу самому себе? Вот закончим копать, а они нас расстреляют и в этой же траншее нас и похоронят». Он огляделся. Сидевший у забора конвоир дремал, обняв винтовку, а повар перемешивал поварёшкой картофелины в котле.  Никому не было до Алексея дела. Алексей тихонько положил лопату на дно, вылез из траншеи и бочком, не выпуская обоих немцев из вида, дошёл до края забора. За забором быстрым шагом он покинул опасное место и прямым ходом направился домой. Больше он носа из дома не высовывал до самого угона всей семьи из города немцами.

Немецкий комендант города издал приказ: всем жителям города в течение 3-х дней собраться на железнодорожном вокзале для эвакуации. Все, кто останется в городе вопреки приказу, будут расстреляны без суда на месте. Уезжать из города надо было немедленно, иначе – расстрел.

Так летом 1942г. немцы всех угоняемых жителей Воронежа распределили по товарным вагонам и погнали поезда на запад.

В течение нескольких дней оккупанты вывезли эшелонами всех оставшихся жителей из Воронежа, а тех, кто по незнанию задержался в городе, в соответствии с приказом немецкого коменданта расстреливали на улицах без суда и следствия как шпионов и диверсантов.  Так были расстреляны два подростка – разведчика, которых советское командование послало на разведку в город, ничего не зная о приказе немецкого коменданта. Одним из расстрелянных разведчиков был Феоктистов Константин.  Костя был тяжело ранен, но после расстрела пришёл в сознание, ночью переплыл реку Воронеж и явился в свою часть. После войны он стал инженером, специалистом по космической технике, первым в мире учёным – космонавтом. Его именем впоследствии назовут одну из улиц города.

Но до этого было ещё далеко.

У воронежцев впереди ещё было много мытарств, прежде чем они освободят город от оккупантов и восстановят его прежний облик, искалеченный бомбёжками и боями 1942 и 1943 года.

5. Угон на чужбину и побег из-под расстрела

После оккупации в июле 1942 года немцами правобережной части Воронежа в городе зверствовали их союзники – мадьяры. Они заходили подряд во все дома и тащили оттуда на глазах у хозяев всё, что подворачивалось под руку. Стоило одному мужчине возмутиться, как мадьяр вытащил кинжал и убил человека прямо на глазах у всей семьи.  У соседей по улице, где до войны жила семья Алексея, мадьяры увели корову. Соседка с мадьярами не спорила, когда они уводили корову, но пошла к немецкому коменданту и пожаловалась на мадьяр.  Немцы отобрали у мадьяр корову, и через день немецкий солдат пригнал её обратно и вернул соседке. Но, ненадолго. Вскорости пришлось бросить всё.

Жизнь под немцем продолжалась в городе недолго.  Немецкий комендант города издал приказ об эвакуации жителей Воронежа под угрозой расстрела на месте.

Семья Алексея собрала всё, что можно, закопала в огороде швейную машинку, посуду и некоторые другие вещи, которые было жалко оставлять, и явилась на вокзал. Не было старшего сына Дмитрия, который ушёл служить в Красную армию ещё до войны и сейчас воевал где-то политруком полка. Средний сын Виктор тоже был призван в армию ещё до войны и служил на Дальнем Востоке.  С Иваном Григорьевичем были его жена Александра Ивановна, сын Алексей с младшим братом Иваном, которому было всего 14 лет и которого  по малолетству звали просто и уменьшительно – Иванок, дочь Надежда с мужем Иваном Хрипуновым и грудным ребёнком Лилей и дочь Зинаида.

Немцы пересчитали всех угоняемых жителей, распределили по товарным вагонам и погнали поезд на запад. На редких остановках выгоняли всех из вагонов, пересчитывали и снова загоняли в вагоны.  На одной из таких остановок после пересчёта угнанных жителей мать Алексея, вернувшись в вагон, обнаружила пропажу алюминиевого бидона с топлёным сливочным маслом.  Топлёное масло она выменяла у крестьянки на хорошие добротные вещи и рассчитывала, что с хлебом и топлёным сливочным маслом семья не останется голодной.

На очередной остановке поезда Алексей пошёл вдоль вагона, присматриваясь к людям и их вещам. Он искал бидон – вещь заметную. Младший брат Иванок увязался за ним. У одного из вагонов Алексей увидел трёх молодых здоровых парней. Они сидели у алюминиевого бидона кружком, доставали столовыми ложками топлёное масло из бидона, намазывали на куски хлеба и с аппетитом и причмокиванием жрали. Алексей подошёл к жуликам: «Ребята, что ж вы делаете? Это же наше масло. Верните бидон. У нас же дети маленькие». Один из парней нагловато ухмыльнулся; «Щас я доем и отдам тебе масло». Он лениво поднялся, сунул руку в карман и вдруг, выхватив руку из кармана, махнул чем-то перед лицом Алексея. Этот подлый приём был известен. Им пользовалась чижовская шпана, с которой гудовским  ребятам уже приходилось иметь дело. Шпана приматывала нитками к спичечному коробку лезвие от безопасной бритвы и в случае нападения старалась полоснуть лезвием по лицу или по глазам. У Алексея была хорошая реакция, он невольно отпрянул от нападавшего, и опасное лезвие до его глаз не достало. Алексей отскочил от бандита и выхватил из кармана перочинный немецкий ножик, подаренный ему отцом за несколько лет до войны. Из-за этого немецкого ножика ему друзья даже присвоили прозвище «Шульц». Бандит снова бросился на Алексея и снова попытался полоснуть лезвием по глазам, но Алексей уже ожидал этого момента, он присел, увернулся и в свою очередь полоснул перочинным ножом по бандитской откормленной морде.  Ножик был хорошо наточен и располосовал нападавшему всю щёку, так, что кровь мгновенно залила лицо.  Вскочили двое других, но в это время Иванок начал швыряться в них набранными на железнодорожной насыпи камнями. Уркам пришлось уворачиваться от камней.  В это время детина с располосованной щекой, пытаясь зажать руками рану, истошно заорал: «На помощь! Убивают! Партизаны!»  Немецкий часовой, стоявший через три вагона, услышав страшные слова: «Партизаны!» выстрелил в воздух и побежал к месту схватки.  Иванок бросился бежать. Алексей нырнул под вагон, выскочил с другой стороны, пробежал два вагона, спрятал перочинный ножик под рельсами и забрался в пустой вагон, соседний с вагоном в котором везли на запад его семью. Он забрался под сено и прислушался.  Немцы выстроили всех эвакуированных и устроили опознание. Детина с перевязанной окровавленной щекой ходил перед выстроенными людьми и искал Алексея.  Немецкий офицер что-то говорил. Алексей обладал хорошей памятью и имел в школе твёрдую пятёрку по немецкому языку.

Он понял смысл сказанного немецким лейтенантом: если тот, кто это сделал не выйдет и не признается, то немцы расстреляют каждого пятого. После офицера эту угрозу повторил на ломаном русском языке переводчик. Немец начал отсчитывать и выталкивать из строя каждого пятого.  Алексей выбрался из своего укрытия, подошёл к офицеру и, глядя ему в глаза, сказал: «Ихь хабе дас гемахт» («Я это сделал»). Немец молча ударил Алексея кулаком в лицо. Алексей упал. Немцы принялись пинать его ногами. Он услышал крик: «Лёлька!» Это кричала его мать. Она так звала его – не Лёшка, а Лёлька. Бледный Иван Григорьевич зажал ей рот рукой и прошептал: «Молчи, мать, а то всех нас расстреляют». Он раньше других понял, что такое железный немецкий порядок. «Вставай!» – приказали Алексею. Он встал и тут же был сбит с ног новым ударом в лицо. Его снова принялись бить ногами, Алексей закрыл голову руками и сжался в колобок. Ему снова приказали: «Вставай!» Но Алексей понял, что его снова начнут избивать и решил не вставать. Тогда его подняли под руки и потащили в будку путевого обходчика. В небольшом строении за столом сидел на стуле немецкий офицер, комендант поезда. Два конвойных немца быстро сообщили ему о происшествии. Офицер на чистом русском языке спросил: «Где кинжал?»

– «Какой кинжал?» – удивился Алексей.

– «Кинжал, с которым ты напал человека».

– «Я напал?! На какого человека? Это на меня шпана напала, я от шпаны защищался. Они украли у нас бидон с топлёным маслом, а я попросил его вернуть. Так один из них здоровенный бугай хотел мне по глазам бритвой полоснуть».

– «Куда ты дел кинжал?»

– «Нет у меня никакого кинжала. У меня перочинный ножик был».

– «Где ножик?»

– «Я его под рельсы засунул».

– «Веди, показывай».

Алексея вывели из сторожки.  Он привёл немцев к тому месту, где спрятал перочинный ножик и вытащил его из-под рельса. Немцы отобрали ножик и отвели Алексея снова к коменданту поезда в будку обходчика. Комендант повертел ножик в руках. На кинжал маленький перочинный ножичек никак не походил. Офицер сказал солдатам несколько слов по-немецки.  Солдаты взяли под козырёк и вышли из сторожки. Офицер достал из кобуры пистолет «вальтер» и положил его на стол перед собой. Допрос продолжался.

– «Зачем ты напал на людей?»

– «Это не люди, а бандиты.  И я на них не нападал, они сами на меня бросились, когда я их попросил вернуть украденное у нас масло. Они бидон с топлёным маслом у нас украли, пока нас пересчитывали, и жрали это масло. А у нас в семье четверо детей. Лилька грудная. Я попросил их масло вернуть, а они меня хотели бритвой по глазам».

– «Ты знаешь, на кого ты руку поднял?»

– «Знаю, на воров и бандитов. Они у нас сначала бидон топлёного масла украли, а потом, когда я попросил вернуть бидон с маслом, их главарь хотел мне бритвой глаза порезать».

Немец усмехнулся, достал из стола фотографию и передал её Алексею: «Посмотри, на кого ты поднял руку». Алексей всмотрелся в фотографию и обомлел. На фотографии стояли три бандита, укравшие бидон с маслом. Они были с автоматами в руках и в новенькой немецкой форме с засученными по локоть рукавами.  Тут Алексей всё сразу понял. Те трое были предателями. Они специально были в штатской одежде под видом беженцев подсажены немцами в эшелон, чтобы выведывать, что происходит в эшелоне по пути, выявлять коммунистов, евреев и советских работников. Заодно на стоянках, когда немцы пересчитывали угнанных, они были не прочь пошарить по чужим вещам и продуктам и прибрать их к рукам.

– «Ну, ты знаешь, что надо сделать с тем, кто поднял руку на доблестных солдат вермахта?»

Алексей упёрся: «Это – не солдаты вермахта. Солдаты не воруют, а воюют. А эти воруют. И они украли у нас бидон с топлёным маслом. Оставили маленьких детей без еды. Они не солдаты, а воры и бандиты».

Офицер усмехнулся: «Ну, хорошо. Повернись лицом к стене».

Алексей простился с жизнью. Он сказал: «Не буду я отворачиваться. Стреляй прямо сюда», – и показал рукой себе на грудь.

Немец засмеялся: «Ты такой смелый? Ладно. Я тебя отпускаю. Ты можешь идти». Алексей не двигался с места.

Он смотрел на лежащий на столе вальтер. Офицер поймал взгляд Алексея, снова засмеялся и сделал небрежный прогоняющий жест внешней стороной кисти: «Иди, иди. Иди отсюда». Алексей попятился к двери, не спуская глаз с вальтера. Резко толкнув дверь и выскочив из сторожки, он тут же захлопнул дверь и рванулся в сторону. От двери полетели щепки. Немец несколько раз выстрелил по уже закрытой двери. Но Алексея и след простыл. Он одним махом перемахнул, через железнодорожную насыпь и бросился в лесополосу. За спиной он услышал крик «Хальт!» и несколько выстрелов.  За лесополосой было ржаное поле.  Алексей долго бежал по полю, но выстрелов больше не было слышно.  Он остановился, отдышался, сел, потом лёг на спину на спелые колосья, заложил руки за голову и задумался, глядя в ослепительно голубое небо. Что теперь делать? В Воронеж возвращаться было нельзя. Куда увозили отца с матерью, братом и сёстрами он не знал. Вдали послышался лай собак.  «Это меня с собаками ищут» – мелькнула тревожная мысль. Алексей быстро побежал по полю, пригнувшись и не оглядываясь, подальше от железной дороги. Он добежал до кромки поля, залёг во ржи и через несколько минут увидел проезжающую по дороге вдоль поля телегу, доверху гружёную сеном.  Возчик дремал с поводьями в руках.  Алексей дождался, когда подвода проедет мимо, поднялся, догнал подводу, и, взобравшись на подводу сзади, зарылся в пахучее свежее сено. Так он ехал полчаса, а может быть час. Когда подвода проезжала через какое-то село, он спокойно слез и пошёл в обратную сторону по дороге.

Чтобы догнать эшелон с родителями, ему пришлось возвращаться к железной дороге и цепляться на ходу за вагоны товарных поездов, идущие на запад, рискуя попасть под пули охранников.  Спрыгивал он также на ходу на подъездах к станциям.  На станциях он расспрашивал об эшелоне с угнанными воронежцами, и наконец, к своему изумлению, через сутки нагнал эшелон со своей семьёй. И вовремя. Эшелон остановился на какой-то украинской станции. И всех угнанных воронежцев выгнали из вагонов и стали распределять по разным деревням. Семья Ивана Григорьевича была отдана в батраки к украинскому хозяину – деду лет семидесяти, который со станции отвёз всю семью на телеге в свой хутор. Алексей потихоньку подсел на телегу и вместе с семьёй приехал на хутор.  Дед жил вдвоём с женой. Работали все в поле от зари до зари вместе с хозяином. Кормил их хозяин тем же, чем питался и сам.  Летом спали в сарае на сене, а зимой хозяин пустил всех в свою хату и семья Алексея спала на сене на полу.

История с украденным маслом и побегом из-под расстрела на станции неожиданно получила своё продолжение. Однажды хозяин позвал Алексея в поездку в город Лида, находившийся километрах в сорока от деревни, где батрачил Алексей с семьёй: «Ленько, а  поидемо  зи мною у мисто Лида».  Алексей поехал. Ему было интересно посмотреть на новые места.  Хозяин останавливался у магазинов, покупал масло для лампады, керосин, спички, соль, ещё какие – то товары. Алексей складывал покупки на телегу и караулил их, стоя возле телеги и придерживая лошадь за вожжи. Вдруг кто-то похлопал его по плечу. Алексей обернулся и похолодел. Перед ним стоял тот самый немецкий офицер, комендант эшелона, который допрашивал его и стрелял ему вслед. «Ну, всё, теперь конец» – решил Алексей.  Немец засмеялся, видя испуг Алексея, и снова похлопал его по плечу: «Молодец. Хороший спортсмен. Быстро бегаешь». И офицер удалился, посмеиваясь над перепуганным пареньком. Алексей стоял, словно в воду опущенный. Он не один раз вспоминал потом ту неприятную историю, и не мог точно определить – почему же немец не застрелил его тогда на допросе в сторожке?  Почему ему удалось сбежать?  Потому что немец хотел покуражиться и не успел схватить со стола пистолет и выстрелить, когда Алексей выскочил в дверь?