Диверсанты из сорок второго

– Товарищ политрук, выходит, через три года – победа… А может – бред все это?

Внезапно с шоссе на бетонные плиты один за другим свернули три шикарных авто. Взвизгнув тормозами у самого обелиска, ослепив галогенным светом, приземистые машины выбросили из раскрытых дверей дикий рев неслыханной музыки – тяжелого рока. Вместе с волной диких звуков и водочного перегара из машин выпотрошилась кучка визжащих полуголых девиц и бритоголовых крепышей. Последним из длинной, хищно-черной машины выбрался здоровячок лет сорока с жестким бобриком седоватых волос и шкиперской бородкой. Вылезший из первой машины бритоголовый шагнул ему навстречу.

– Бля, Вадик, падлой буду, если не трахну сейчас Вальку прямо на мраморе. Надо только этих бомжей ряженых отсюда вытряхнуть.

Для политрука и двоих бойцов происходящее было подобно тяжкой контузии от разорвавшегося рядом снаряда. Но фронт приучил и к тому, что действительность порой подбрасывает немыслимые, не поддающиеся здравому восприятию испытания, нападает предательски внезапно. А значит, выживет лишь тот, кто справится, научится отбивать любое нападение, невзирая на раны и контузии. Иванцову почему-то пришел на память наводчик сорокопятки, стоявшей перед их окопами на правом берегу Дона. Танковый снаряд, разорвавшийся совсем рядом, порвал его тело и руки на куски, но мертвый наводчик сумел крутнуть маховичок наводки и нажать на спуск, лишь после этого то, что осталось от его тела осело в бесформенную кучку окровавленных останков. Он уже не видел, что этот последний 45-миллиметровый снаряд поджег фашистский танк. Почему-то именно это видение за долю секунды всплыло в памяти и отрезвило воспаленный мозг, отказывавшийся воспринимать действительность.

– Сколько раз долбить тебе, Вован. Я тебе не Вадик, а Вадим Петрович, генеральный директор и держатель акций. Выкинь из своего чердака все блатные прибамбасы. Мы – почтенные люди. А вот бомжам этим надо настучать по репе, чтобы помнили: в этом месте серьезные люди бывают, бля. Давай, Вован, только не как в прошлый раз, не делай сегодня жмуриков, не порть обедню. Надоело мне из-за тебя пачки баксов ментам дарить.

Бритоголовый Вован неторопливо снял ярко-красный галстук и сунул его хихикающей рядом девице.

– Братва, смотрите. Настоящий жидок. Вонючие они правда, так что, Валюха, достань водочки: руки после него сполоснуть. Следом за ним с бейсбольной битой в руках шагнул крепкий, совсем молодой бритоголовый парень с косым оскалом золотых зубов на выступающей вперед нижней челюсти. Вылезшая из автомобилей толпа, в ожидании зрелища, хищным полукругом окружила окостеневших от сумасшедшего видения фронтовиков. Ноздри у бритоголовых и у девиц как-то одинаково хищно раздулись: такие развлечения были для них особым удовольствием, возбуждающим как наркотик, позволяющим чуть-чуть отодвинуть на задний план всю собственную бездумную и никчемную жизнь.

Поднимающийся Вася Малюгин получил удар кастетом по левой скуле и упал, обливаясь кровью. К счастью, удар был больше скользящий и Вася создание не потерял, лишь получил рассечение скулы. У Юры Гезенцвея сработал фронтовой синдром: контузия контузией, но когда нападают, то надо бить в ответ, и желательно бить первым. Из положения сидя он нанес удар правым каблуком Вовану прямо в пах. Потом вскочил, с разворота ударил прикладом по ребрам и сразу – дал короткую очередь над головами пьяной компании. Политрук перехватил ППШ у оглушенного Малюгина и рубанул веером пуль над толпой. Тем временем Юра сделал шаг вправо и ударил очередью по лобовому стеклу первого лимузина. Без перерыва двумя очередями срезал слепящие галогенные фары.

Всем лежать! – скомандовал политрук.

Первым, неловко, лицом вниз плюхнулся Вадим Петрович. Бессмысленно топчущийся на полусогнутых ногах Вован получил крепкий пинок от Гезенцвея и с громким матом приземлился прямо на визжащую от страха Вальку.

Сбоку сзади послышался громкий топот бойцов – батальон спешил на помощь политруку. Иванцов громко скомандовал:

– Сержант Клюев со взводом ко мне, остальным залечь у дороги. Огонь не отрывать.

Когда взвод Клюева оцепил площадку, политрук скомандовал:

– Гезенцвей, давай-ка ко мне этого Вадика.

Юра слегка пнул лежащего сапогом и приставив ствол ППШ к жирной шее, скомандовал:

– Встать! Шагай вперед. И разговаривай с товарищем политруком вежливо и честно. По законам военного времени, за неподчинение и нападение на бойцов Красной Армии мы тебя расстреляем без суда и следствия. Все понял?

У политрука все плыло перед глазами:

– Что это? На фашистов эти людишки явно не похожи. Другой мир, другая реальность… Может, фашисты применили свое чудо-оружие, какую-нибудь штуку, наподобие машины времени? Нет… Спокойно. Мы все равно победим, пусть через долгих и несомненно кровавых три года. Победа будет за нами. За ценой не постоим!

Медленно приходя в себя, заикаясь, Вадик сообщил год и дату. У политрука застучало в висках: они попали в осень 2000 года в Нижневолжск. Страна победила! Мы – победители! Значит, все было не напрасно!

Мысли застучали в висках словно пулеметные очереди:

– Какой мир наши потомки построили, если эти бритоголовые с их нравами здесь хозяева? Тогда во имя чего такие немыслимые жертвы? Для чего нужна была Победа? Затем успокоил себя: мы на войне, мы проходим испытание, и наш долг – пройти его достойно: другого не дано! Людей надо успокоить. И в этом, другом мире, мы должны пройти свой путь спокойно и без истерик. Распорядился машины обыскать, а всю пьяную компанию отпустить. Приказал быть спокойными и вежливыми. В машинах нашли пять бейсбольных бит и пистолет неизвестной марки с боевыми патронами. Велел все это изъять.

Оживший Вадик, Вадим Петрович, видимо опасаясь за свой авторитет перед компанией бритоголовых, принялся грозить политруку всеми карами. По его словам, вся милиция по его первому зову придет сюда через полчаса и всех «ряженых» затолкают в СИЗО, либо перестреляют. Юра коротким тычком в солнечное сплетение согнул Вадика пополам, потом пинком под зад уложил среди поднявших головы подручных.

По шоссе тем временем изредка проносились машины. Чуть притормаживали, но не останавливались. В этом новом мире будущего любопытство не поощрялось, было опасным. Каждый жил лишь своим интересом в разделенном мире.

Политрук приказал взводу Клюева прочесать окрестности и найти место для ночевки. Через пару часов такое место нашлось – недалеко от дороги отыскалось заброшенное производственное помещение, окруженное высоким бетонным забором.

Как гласила покосившаяся вывеска над покореженными воротами, это была территория ПМК. До города – несколько километров. Не таясь разожгли во дворе костры, наскоро перекусили, потом, под руководством взводных, подкрепили бетонные стены кусками старой деревянной опалубки, оставшиеся проемы заложили кирпичом, оставив на всякий случай небольшие амбразуры…

В небольшом помещении, отгороженном тонкой бетонной стеной внутри большого ангара, политрук оборудовал свой «штаб». Лишь под утро была дана команда вздремнуть под усиленной охраной – в караул выставили два взвода.

Не успела прозвучать команда «отбой», как у ворот глухо заурчал автомобиль. К удивлению Иванцова, визитером оказался уже известный «ночной браток» Вован. Дыша водочным перегаром, опуская вниз опухшее от пьянки лицо, Вован вдруг попытался встать по стойке «смирно».

– Товарищ политрук… Это… Я, Вовка Свиридов, работаю у Вадика. Сволочь он… У Вадика дружан – командир местного ОМОНА. Он ему вас всех заложил и бабки дал, чтоб вас замочить… Омоновцы на двух бэтээрах сюда катят. А я.. того… С вами. Мой дед, наверное, в вашем батальоне. Потом мамка мне сказала… Но это к делу не относится. С вами я в общем. Тот жидок, который меня вырубил, прав был, короче.

Политрук еще пару минут слушал несвязное бормотание Вована, потом прервал его и по-военному коротко и четко, чтобы прояснить ситуацию, потребовал ответить – кто, какими силами, с какой техникой собирается напасть, какова цель нападающих. В этом хаотичном мире будущего трудно было понять мотивы, за которыми следовали такие же непонятные поступки. Правила поведения тоже были поставлены с ног на голову и подчинялись логике хаоса.

Выяснилось, что их уже причислили к банде террористов. Куда-то наверх, в структуры МВД ушло сообщение, что в город Нижневолжск пытается пробиться большая банда террористов, и ОМОН намерен ее блокировать и уничтожить. Сил у ОМОНА для этого маловато – пятьдесят рядовых и офицеров, два БТРа с крупнокалиберными пулеметами, десятка два гранатометов. Через три-четыре часа подтянутся армейские подразделения. Конечно, приказ открыть огонь на поражение никто не давал, но шла «вторая «чеченская война», а кроме того – командир ОМОНА получил от Вадика двадцать тысяч баксов за то, чтобы нарубить капусту из «ряженых». А за политрука и разведчика Гезенцвея было обещано по десять тысяч баксов за каждого – живого или мертвого. Все это Вован слышал собственными ушами и теперь поспешил рассказать фронтовикам. Еще он рассказал о том, что ОМОН успешно воевал в Чечне, успел там отстрелять кучу духов, а сам командир, подполковник Ерохин, имеет много боевых наград за успешное уничтожение бандитов.

Политрук с трудом переваривал информацию, засыпал вопросами Вована:

–Что это за духи?

– Почему в Чечне война? Вспомнил, в батальоне есть трое чеченцев, хорошие солдаты, надежные ребята. Так почему война именно в Чечне?

–Какова тактика ОМОНА?

–Что они попытаются сделать сначала: Обстрелять? Окружить? Предъявить ультиматум?

–Что за оружие гранатомет? С какой дистанции он бьет? Чем опасен?

–Наконец, что это за новые деньги – баксы, почему не традиционные рубли?

Вован отвечал неуклюже, но настаивал на одном, он знал Ерохина не понаслышке. Сначала ошеломят огнем из БТРов и гранатометов. Потом постараются прижать пулеметным огнем. А уж за обещанные баксы политруку и Гезенцвею пощады не будет. Когда приедет высокое начальство – полбатальона будут вырублены, остальные выкинут белый флаг. Так решил командир ОМОНА, не дослушавший Вована, который все пытался втолковать, что перед ними были настоящие фронтовики из настоящего прошлого.

Омон поднят по тревоге

Тем временем поднятый по тревоге ОМОН действительно готовился к спецоперации. У Ерохина приятно похрустывали двадцать тысяч баксов задатка. Остальные двадцать штук, несомненно, тоже будут там же через пару часов. К тому же и начальство не будет особо давить. После Беслана, его скорее похвалят за то, что не дал захватить никаких заложников, не допустил неизвестных бандитов в крупный областной центр. Мысленно Ерохин уже оплачивал операцию на сердце, которую нужно было делать младшей семилетней дочери – и это было для него превыше всего. Своими подчиненными он привык не рисковать, но сейчас игра стоила свеч.

Политрук и сам ещё не осознал, насколько быстро усваивал новую реальность. Не было состояния оглушенности. Не было удивления и горького ощущения чужеродности в новом мире. Точнее, все эти ощущения были рядом, но не могли захватить его волю, его внутренне «Я» оставалось чистым. Кто-то или что-то удерживало его на плаву в этой ситуации абсурда, приграничья безумия. Огромным, всепоглощающим было чувство ответственности. Он был ответственен не только за своих людей, но и за тот мир, в котором жил накануне прифронтовым вечером, ответственен за Великую победу в том мире войны и святой ненависти, за необходимый личный вклад в нее, тот вклад, который еще предстояло сделать. За предстоящие дела, их успех, даже за собственную возможную достойную гибель в бою с фашистами надо было побороться еще и здесь, в этом сумасшедшем мире будущего.

Иванцов поднял по тревоге батальон, вызвал к себе командиров рот и взводов. В голове тем временем затикали странные часы, устанавливая холодный внутренний баланс. Сформировался план, единственно верный, который надлежало расчетливо воплотить в жизнь. Когда подошли командиры, политрук вспомнил про переминавшегося с ноги на ногу Свиридова. Неожиданно теплая волна захватила его, Иванцов подошел к растерявшемуся братку, обнял за плечи:

– Спасибо, боец, ты действительно с нами. Но сейчас здесь будет такая заваруха, что тебе лучше выбираться отсюда поскорее. Мы справимся, уверяю. А ты нам еще будешь очень нужен. Ты наша единственная зацепка в этом дурацком мире. Отправляю тебя в разведку. Выясни, что там происходит в городе. Может, вызовешь сюда журналистов. Должны же люди знать, что происходит здесь, с нами. Может, сам сообразишь, что лучше сделать и расскажешь людям правду. Мы же не знаем этот ваш мир, не понимаем его. Да и, честно говоря, понимать не очень-то хочется. Но на тебя мы рассчитываем. Как кончится заваруха, приходи. Будем тебя ждать.

Когда политрук начал рассказывать собравшимся командирам об обстановке и своем плане, за забором глухо заурчал двигатель черного БМВ: Владимир Свиридов отправился, как приказано, на разведку.

Политрук посмотрел на сереющее осеннее небо и вывел командиров на рекогносцировку. Понял, что им повезло: вокруг здания ПМК – мелководное зловонное болото, заросшее осокой и камышом, а здание как бы на полуострове. К входным воротам ведет небольшая дамба шириной метров в десять. На расстоянии примерно в двести метров вокруг дамбы разбросан строительный мусор. Эта зона, похоже, уже давно использовалась как свалка («Как так можно устраивать такие свалки вблизи от города?» – подумалось политруку).

В этом месте Иванцов задумал засаду. Тотчас за своими людьми бегом направились командир взвода противотанковых ружей лейтенант Васюткин и комвзвода три первой роты старший сержант Варенников. Этот взвод нес большой запас дымовых шашек.

Иванцов расположил четыре расчета с ПТРами по обе стороны от дороги, бегло осмотрел новенькие многозарядные ружья. Остался доволен. Потом проверил бикфордовы шнуры и дымовые шашки. Указал бойцам Варенникова, где конкретно расположиться за кучами мусора. Проследил, как перегородили дорогу обломками бетонных блоков, битым кирпичом и ржавой арматурой. Приказал комроты–1 организовать круговую оборону вдоль забора. Проверил, чтобы в засаде находились только люди с фронтовым опытом, чтобы в истерике какой-нибудь молодой боец не открыл огонь на поражение.

Напомнил всем еще раз – на поражение не стрелять, только в крайнем случае заградительный огонь.

А в голове тикал метроном, отпуская последние минуты на раздумья и подготовку.

Вот вдалеке послышался уверенный рокот мощных моторов. Увидев приземистые силуэты грозных бронетранспортеров Иванцов с горечью подумал:

– Эх, нам бы такие под Сталинград.

Следом за бэтээрами ползли два могучих трехосных грузовика и автобус с зарешеченными окнами. Все они шли плотной колонной, не держа дистанции.

Кто-то свыше нам в самом деле помогает, – подумалось Иванцову.

Первый БТР остановился в метрах десяти от импровизированной баррикады. Машина тяжело крутнулась на месте, повела хоботом крупнокалиберного пулемета, рыкнула длинной очередью поверх бетонных обломков. В этот момент Иванцов пустил красную ракету и надавил на плечо лежащего рядом бронебойщика. Звонко И громко защелкали новенькие, не испытанные еще в бою бронебойные ружья, пробивая и корёжа моторы бэтээров и огромных грузовиков. Один за другим двигатели глохли. Мощный двигатель второго БТРа, прошитый насквозь стальным бронебойным сердечником завизжал на высокой ноте, словно огромное смертельно раненое животное. Люди в серо-голубой пятнистой форме и черных беретах выпрыгивали из кузовов огромных машин. Головной БТР еще раз рыкнул крупнокалиберной очередью, потом из него стали выпрыгивать серо-пятнистые фигурки. Иванцов выстрелил вертикально вверх зеленой ракетой. Звонкое щелканье ПТРов прекратилось и на дорогу кучно со всех сторон полетели дымовые шашки. Омоновцы залегли и ударили шквальным огнем из автоматов. Но им никто не отвечал. Опытные вояки в пятнистой форме, выпустив по рожку в белый свет, на минуту замолчали, отщелкивая опустевшие автоматные рожки и чутко вслушивались, вглядываясь сквозь наплывающий из шашек оранжево-серый дым в окружающие кучки мусора, выискивая жертву для убойной очереди. Этим мгновением воспользовался политрук. Набрав побольше воздуха в легкие, попытался выкричать самое важное:

Бойцы, не стреляйте. Мы свои. Мы не враги. Нам нужно только вернуться в нашу дивизию. Мы не будем стрелять. Мы не тронемся с места.

На голос политрука сквозь плотный химический дым ударила одинокая длинная очередь. Фонтанчики пуль закрутились совсем рядом, выбивая бетонную крошку. Мелкие острые осколки в кровь рассекли политруку левую щеку. Стрелял опытный боец, умевший поражать цель на звук. Перезарядившие автоматы омоновцы дружно сыпанули веером пуль по невидимому противнику. Политрук судорожно сжимал свой видавший виды ТТ и большой палец правой руки произвольно сбросил флажок предохранителя. И тут же крикнул, покрывая рокот нескольких десятков автоматов:

–Не стрелять…

И тут случилось неожиданное: остряк и любитель анекдотов донецкий шахтер Аркаша Селиверстов каким-то непотребно хриплым голосом разразился таким матом, какого политрук, да и большинство бойцов в жизни не слышали. В мате Аркаши поминались в известном смысле не только весь ОМОН, не только все их родители, прародители и знакомые, но и омоновская пятнистая форма. Охриплый голос затем перевел самые позорные пожелания на омоновские автоматы, трехосные грузовики и бэтээры. Потом фантазия и голос доблестного шахтера стали явно сдавать и боец перешел на банальный и грубый мат с многочисленными обещаниями сотворить с позорными стрелками много всяческих непотребностей…

Как ни странно, именно это возымело свое действие. Стрельба прекратилась где-то посередине этого артистичного, уникального по изобретательности монолога. Завершал свою речь Аркаша уже при полной тишине.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.