И проступают вдруг черты Отца… Беседы о духовном богословии

Юджин Питерсон

И проступают вдруг черты Отца… Беседы о духовном богословии

© 2005 Wm. B. Eerdmans Publishing Co.

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. МРОЕХ «ХЦ «Мирт», 2024

* * *

…Христос играет в нём и веселится.

И проступают вдруг черты Отца

Сквозь дни земные и людские лица.

Джерард Мэнли Хопкинс

Посвящается Джеймсу и Рите Хьюстон

Благодарность

Долгим практическим опытом духовного богословия я обязан трём общинам: Пресвитерианской церкви города Таусон (штат Мэриленд), Пресвитерианской церкви города Уайт-Плейнс (штат Нью-Йорк) и Пресвитерианской церкви Христа Царя штата Мэриленд. Именно там и именно с этими людьми я впервые начал этот разговор.

В течение многих лет самые разные учебные заведения принимали меня в качестве приглашенного лектора или внештатного преподавателя, что, безусловно, давало мне дополнительный стимул для размышлений, значительно углубляя и расширяя моё понимание духовного богословия и выводя меня далеко за пределы моего местного контекста. Многое из изложенного в этой книге не раз проверялось в ходе дискуссий и обсуждений с коллегами и студентами, когда я преподавал в семинарии св. Марии в Балтиморе, в Питтсбургской теологической семинарии и Риджент-колледже в Ванкувере (Канада).

Первые варианты отдельных фрагментов книги публиковались в журналах The Christian Century, Christianity Today, Crux, Ex Auditu, Journal for Preachers, Reformed Review и The Rutherford Journal (Шотландия). Благодаря возможности прочитать Тиессеновские лекции по систематическому богословию в Канадском меннонитском колледже (г. Виннипег), а также один из ежегодных курсов лекций имени епископа Дж. Сельвина в Личфилдском соборе (Англия), я смог ещё раз проверить и окончательно оформить свои мысли, что очень помогло мне в написании и редактировании окончательного варианта книги.

Пасторы Майкл Кроу и Стивен Троттер оказали мне особую помощь на последних этапах работы над книгой. Я безмерно благодарен этим и многим другим друзьям и коллегам за разговоры и молитвы, которые на протяжении многих лет способствовали моему духовному формированию и в итоге воплотились в этой книге. Спасибо!

Предисловие

На этих страницах соединились две сферы деятельности: работа пастора и работа университетского преподавателя. Большую часть своей трудовой жизни я служил пастором в разных христианских общинах. Именно так осуществлялась большая часть той практической работы, о которой пойдёт речь в этом обширном разговоре о духовном богословии – то есть о том, как Божье откровение живёт в нас и среди нас, как оно воплощается в нашей жизни. Писать о христианской жизни (здесь это называется «духовным богословием») – всё равно что художнику писать птицу в полёте. Сама природа предмета описания, который постоянно движется и контекст которого постоянно меняется – ритмично машущие крылья, отблески солнца на перьях, плывущие облака (и многое другое), – исключает абсолютную точность. Вот почему определения и объяснения чаще всего упускают самое главное. Истории, метафоры, поэзия, молитва, неспешные беседы – всё это куда лучше подходит для моей темы, для разговора, в котором непременно участвует Другой.

Но моя преподавательская работа тоже сыграла в написании этой книги немалую роль. Одновременно с пасторским служением я много лет читал лекции и вёл семинары в качестве приглашённого или внештатного преподавателя в колледжах и семинариях, и вместе со студентами и другими пасторами мне часто доводилось размышлять о том, как Писание, богословие, история и жизнь церковной общины пересекаются в христианской жизни, в повседневном воплощении Евангелия в реальных условиях жизни в Северной Америке. Затем, после тридцати трёх лет пасторского служения, я полностью ушёл на преподавательскую работу, получив должность профессора духовного богословия в Риджент-колледже (Канада) на кафедре, основанной видным богословом нашего времени Джеймсом Х. Хьюстоном.

Эти две сферы деятельности – пасторская и преподавательская – постоянно подпитывали и дополняли друг друга и в каком-то смысле подтолкнули меня к написанию этой книги. В процессе я общался с самыми разными людьми, как в церкви, так и в университетских стенах; среди них были фермеры и другие пасторы, домашние хозяйки и инженеры, дети и пенсионеры, родители и учёные, члены моей общины и мои студенты, и потому книга получилась несколько смешанной в плане стиля, отчасти научной и отчасти очень личной.

Я старался писать о духовном богословии именно так, как его следует воплощать в жизни, пользуясь живым языком нашей очень многообразной жизни. Какие-то её фрагменты взяты прямо из библиотеки, а какие-то – из разговора в кафешке за углом; какие-то страницы выросли из вопросов во время лекций, а какие-то – из того, чему я научился, сплавляясь на байдарке по реке. Моя главная цель состояла в том, чтобы придать популярной, но весьма неопределённой духовности нашего времени более-менее чёткую структуру и последовательность, опираясь на Священное Писание и позволив Святой Троице задать парадигму моего мышления.

Все эти разговоры и в церкви, и за её пределами окончательно оформились в книгу в особенно удачное для меня время, когда мне посчастливилось работать в Риджент-колледже вместе с д-ром Джеймсом Хьюстоном и его женой Ритой Хьюстон. Всей своей жизнью они воплощали смысл и значимость духовного богословия (Джеймс – своим преподаванием и наставничеством, а Рита – своим гостеприимством). Именно им я с благодарностью посвящаю эту книгу.

Адвент 2003 г.

Введение

Мы всегда начинаем с конца. «В моем начале мой конец»[1]. Конец всегда важнее начала. Любое путешествие начинается с того, что мы решаем, куда поехать. Мы собираем информацию и с помощью воображения мысленно готовимся к тому, что нас ждёт. Целью жизни является жизнь: жизнь, жизнь и ещё раз жизнь.

Цель всей христианской веры и послушания, свидетельства и учения, супружества и семьи, отдыха и работы, проповеди и душепопечения – это проживание, воплощение в жизнь всего, что мы знаем о Боге: жизнь, жизнь и еще раз жизнь. Если не знаешь, куда идёшь, подойдёт любая дорога. Но если цель у нас всё-таки есть – а в данном случае, это жизнь, прожитая во славу Бога, – стало быть, имеется чётко обозначенный Путь, открытый нам Иисусом, и духовное богословие – это внимательное отношение к тому, как именно следует жить, если мы хотим идти по этому пути. Это протест против того, чтобы богословие обезличивалось, сводясь к накоплению информации о Боге, или превращалось в чисто функциональный инструмент стратегического планирования для Бога.

Сонет, написанный поэтом и священником Джерардом Мэнли Хопкинсом, очень пронзительно и точно описывает, как выглядит человеческая жизнь, проживаемая по-настоящему хорошо:

Щеглы искрят, стрекозы мечут пламя;В ущелье – камня раздаётся крик;Колокола хотят, чтоб за языкТянули их, – зовя колоколами;Всяк просит имени и роли в драме,Красуясь напоказ и напрямик,И, как разносчик или зеленщик,Кричит: вот я! вот мой товар пред вами!Но тот, на ком особый знак Творца,Молчит; ему не нужно очевидца,Чтоб быть собой; он ясен до конца:Христос играет в нём и веселится.И проступают вдруг черты ОтцаСквозь дни земные и людские лица[2].

Мы чувствуем, что жизнь – это нечто большее, чем только нынешний момент, но одновременно она и нынешний момент тоже. Мы улавливаем отзвуки целостности и жизненной силы, которые явно превосходят наши собственные способности и ресурсы. Время от времени мы чувствуем странную связь и гармонию с окружающим миром, с его камнями и деревьями, лугами и горами, птицами и рыбами, собаками и кошками, щеглами и стрекозами, и это смутное, мимолетное, но убедительное чувство снова и снова подтверждает, что все мы – в одной вселенской лодке и неразрывно связаны родственными узами со всем, что было, есть и будет. Мы нутром чувствуем, что участвуем в чём-то гораздо большем, чем простая сумма тех частей, на которые можно разложить наше бытие, если оглядеться и проанализировать все составляющие наших тел, семей, мыслей, чувств, погоды, новостей, работы и отдыха. Мы смутно сознаём, что никогда не сможем полностью понять, объяснить или описать всё это и жизнь наша всегда будет оставаться тайной – но тайной в хорошем смысле слова.

Все, кто живут сегодня в мире (а значит, и вы, читатель этих слов, и я, их автор), уже потому что глаза наши открыты, а лёгкие продолжают вбирать в себя воздух, могут лично подтвердить существование и присутствие этого Большего, этой Гармонии, этого Родства, этой Тайны – того, у которого…

Всяк просит имени и роли в драме:Красуясь напоказ и напрямик…Кричит: вот я!

Самое простое слово для всего этого и есть «Жизнь», и последние строки сонета Дж. М. Хопкинса дали мне тот образ, с помощью которого я хочу более тщательно и подробно поразмышлять над тем, какой является подлинная христианская жизнь:

Христос играет в нём и веселится.И проступают вдруг черты ОтцаСквозь дни земные и людские лица.* * *

Строки этого сонета наполнены той самой энергией, искрой, спонтанностью, которые присущи всякой жизни, и главная его мысль в том, что за этой жизнью и в самом её центре стоит не кто иной, как Христос: Христос, являющий нам Бога. Поэт говорит нам, что вся эта жизнь, искрящаяся щеглами и пламенеющая стрекозами, эта жизнь с её кричащими камнями и звенящими колоколами разыгрывается в нас – в наших руках и глазах, в нашей походке и нашей речи, в лицах людей, которых мы видим с утра до вечера, каждый день, в зеркале и на улице, в университетской аудитории и на собственной кухне, на работе и на детской площадке, в храмах и на заседаниях всевозможных комитетов. Христос воистину играет во всём этом и во всех нас, и сам этот глагол, «играет», отражает всю полноту радости и свободы той жизни, которая выходит за пределы голой нужды и перестаёт быть просто выживанием. Кроме того, в этой «игре» угадываются слова, звуки и жесты, совершаемые для кого-то другого, ведь играя мы сознательно и осмысленно создаём и передаём красоту, истину или благость. В сонете этот другой – Сам Бог[3], а значит вся жизнь становится (или может стать) поклонением.

Сонет Хопкинса как нельзя лучше отражает то, к чему мы стремимся в своих попытках понять жизнь, тот самый «конец», к которому мы хотим прийти: ту энергию, спонтанность и самозабвенную радость, в которую Христос, являющий Собой Бога, вовлекает и окунает всех нас, так что в результате вся жизнь становится игрой и поклонением. Чтобы избежать недопонимания и подмены понятий, некоторые из нас прикрепляют к этой жизни уточняющее определение и говорят о христианской жизни, и действительно именно христиане призваны к тому, чтобы свидетельствовать о реальности этой жизни и помогать людям учиться так жить посреди общества, где эту жизнь постоянно пытаются ограничить, свести к чему-то более примитивному или сломить.

Вот почему я выбрал сонет Хопкинса, чтобы задать тон всей этой книге и с самого начала определить сущность того, о чем собираюсь писать. Мне хотелось бы максимально ясно и верно описать ту жизнь, которую христианская церковь вот уже две тысячи лет ведёт в мире и ради мира. В каком-то смысле мне хотелось бы сделать то же, что сделал Хопкинс в своём сонете. Любое стихотворение – это сложное переплетение звуков и ритма, очевидных и куда менее очевидных смыслов, где обычное и неожиданное оказываются рядом, вовлекая нас в жизнь: настоящую, глубокую, реальную жизнь. Именно этого я и хочу: не просто что-то объяснить или снабдить вас полезной информацией, но вовлечь вас – моих друзей и родных, соседей и прихожан церкви, читателей и студентов – в игру и помочь нам всем научиться играть вместе с Христом. Я не скажу ничего нового: христиане давно знакомы со всеми изложенными здесь основными принципами уже потому, что они живы и приняли крещение. Мы уже участвуем в этой жизни, потому что Христос действительно играет в «десятках тысяч мест». Но я надеюсь, что мне удастся хоть немного больше и глубже вовлечь вас в эту игру – ведь именно мы и есть те самые лица, руки, ноги и тела, в которых и посредством которых играет Христос.

* * *

Эта книга – разговор о духовном богословии; разговор, потому что разговор предполагает беседу, обмен репликами и присутствие разных людей, которые не только размышляют о предложенной теме, исследуя и обсуждая её, но и радуются возможности делать это вместе. Само это словосочетание, «духовное богословие», соединяет воедино два компонента, которые нередко оказываются оторванными друг от друга, органически сочетая внимание, с каким церковь относится к нашим представлениям о Боге (богословие), с тем, как мы день за днём живём с Богом (духовность).

За несколько последних десятилетий всеобщий интерес к духовности резко возрос, и произошло это главным образом из-за глубокого разочарования в предлагающихся нам подходах к жизни, которые оказываются либо чрезмерно рационалистичными (когда психологи, пасторы, богословы или эксперты по стратегическому планированию засыпают нас схемами, диаграммами, определениями и инструкциями), либо безлично-функциональными (со всеми лозунгами, целями, стимулирующими посылами и программами, которые продвигают рекламщики, коучи, консультанты по развитию мотивации, лидеры церквей или евангелисты). Рано или поздно большинство из нас ощущает в себе глубинное желание всем сердцем и душой проживать то, что мы уже и так знаем головой и делаем руками. Но «к кому нам идти?» (Ин. 6:68). Образовательным учреждениям практически нет дела до наших желаний: они выдают нам списки книг и назначают экзамены, но почти не обращают внимания на нас самих. На работе быстро выясняется, что нас ценят преимущественно (если не исключительно) за полезность и продуктивность: когда мы работаем хорошо, нас хвалят, а когда плохо – увольняют. Тем временем религиозные институты, куда раньше было принято обращаться по вопросам Бога и души, все чаще и чаще вызывают лишь разочарование у современных людей, видящих, что и здесь их либо энергично обрабатывают с целью превратить в потребителей духовно-религиозного рынка, либо воспринимают как тупых и нерадивых учеников, которых надо натаскать перед страшным выпускным экзаменом, где их будут спрашивать про то, «как обставлены небеса и какая температура огня в аду»[4].

Из-за этой повсеместной духовной нищеты и безразличия к тому, что интересует нас больше всего, – причем с этим безразличием мы сталкиваемся и в школе, и на работе, и в церкви, – «духовность» (если употреблять самый общий термин) выскользнула из-под опеки официальных структур и оказалась в более-менее свободном полете. Духовность, как говорится, витает в воздухе. И с одной стороны, это хорошо, что самые глубокие и важные аспекты жизни стали предметом всеобщего внимания и интереса, что люди повсюду открыто признают и выражают свою жажду по чему-то надёжному и вечному и решительно не дают сводить себя к экзаменационным оценкам и должностным инструкциям. Однако с другой стороны, получается, что каждому из нас в каком-то смысле предлагается создать собственную подходящую ему духовность. В результате – даже при самых благих намерениях – многие, очень многие люди сами собирают себе «духовность» и образ жизни, смешивая в кучу цитаты из рассказов о знаменитостях, советы медиагуру, обрывочные восторги и личные фантазии. К сожалению, эта сборная солянка нередко приводит к зависимостям, разорванным отношениям, изоляции и насилию. А ведь в итоге всё это происходит потому, что люди просто оказались предоставлены самим себе.

Понятно, что людям всё чаще и больше хочется жить за рамками тех ролей и функций, которые навязывает им общество. Однако часто выходит, что получающаяся в результате духовность оказывается сформированной тем же самым обществом. Поэтому термином «духовное богословие» я буду называть специфически христианскую попытку описать человеческую жизнь, опираясь на Священное Писание и богатое духовное наследие наших предков, чтобы понять, как нам жить этой жизнью сейчас, в современном мире, где «жажда праведности» утратила определённость и, что называется, рассеялась в воздухе.

Два термина, «духовное» и «богословие», идут рука об руку. «Богословие» – это то внимание, которое мы уделяем Богу, и те усилия, которые мы прилагаем к познанию Бога, явленного нам в Писании и в Иисусе Христе. «Духовное» означает упор на то, что обычные люди могут – прямо у себя дома или на работе – проживать всё, что Бог открыл нам о Себе и Своих делах. «Духовное» не даёт «богословию» скатиться к абстрактным, чисто умозрительным философствованиям о Боге. «Богословие» же не даёт «духовному» превратиться в разговоры исключительно о том, что каждый из нас лично думает и чувствует о Боге. Оба эти слова нуждаются друг в друге, ведь мы знаем, как легко отделить попытки познать Бога (богословие) от практической жизни и как легко отделить желание жить полноценно, с подлинным удовлетворением (то есть желание жить духовной жизнью) от того, кто такой Бог на самом деле и как Он действует среди нас.

Духовное богословие – это внимание, которое мы уделяем проживаемому богословию: богословию, которое воплощается в жизни и в молитве, – потому что если оно не будет воплощаться в молитве, то рано или поздно утратит всякую связь с Господом жизни, а значит, и всякую глубину. Духовное богословие – это внимание, которое мы уделяем тому, чтобы проживать на личном опыте то, во что мы верим и что знаем о Боге. Это вдумчивое и послушное культивирование жизни как коленопреклонённого обожания Бога Отца, жизни как живой жертвы следования за Богом Сыном и жизни как любви, радостно принимающей общение Бога Духа.

Духовное богословие – это не ещё один раздел богословия, расположившийся на одной научной полке с систематическим, историческим, библейским и практическим богословием. Скорее, оно отражает убеждение в том, что всё богословие без исключений имеет дело с живым Богом, творящим нас для того, чтобы мы жили ради Его славы. Оно помогает нам научиться распознавать проявления Божьей руки не только в церкви, но и на работе, откликаться на них не только во время медитации в березовой роще, но и в процессе смены подгузника в детской, и осознавать их важность не только при толковании древнееврейского текста, но и во время чтения газетной передовицы.

Кому-то ради простоты захочется убрать богословие и оставить только духовное. Кому-то, напротив, будет вполне комфортно и дальше заниматься богословием, забыв о духовном. Однако мы живём лишь потому, что жив Бог, и жить по-настоящему хорошо можно только в соответствии с тем, как именно Бог созидает, спасает и благословляет нас. Духовность начинается в богословии (в откровении и понимании Бога) и следует его водительству. Богословие же, в свою очередь, становится полноценным, лишь воплощаясь в телах реальных людей, которым Бог даёт жизнь для того, чтобы в Его спасении они познали подлинную жизнь с избытком (духовность).

* * *

«Троица» – это богословская формулировка той реальности, благодаря которой наши рассуждения о христианской жизни остаются связными, понятными, целенаправленными и личностно значимыми для каждого. Первые христиане довольно быстро поняли, что всё в нас и вокруг нас – поклоняемся мы или учимся, говорим или слушаем, учим или проповедуем, повинуемся или принимаем решения, работаем или играем, едим или спим – всё это происходит «на территории» Троицы, то есть в непосредственном присутствии и в поле действия Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого Духа. Если мы не осознаем, что Божье присутствие и действие определяют нас самих и все наши дела, нам не удастся ни понять, ни как следует прожить ни одно из наших начинаний.

«Троице» пришлось претерпеть немало унижений от престарелых артритиков (вроде того «мёртвого до половины» грамматика, которого так едко разделал Роберт Браунинг)[5], пытавшихся со всех сторон тыкать и прощупывать её, словно высушенный словесный артефакт. На деле же это самое выдающееся и смелое интеллектуальное достижение человека в его попытках размышлять о Боге[6]. Троица – это концептуальная попытка увязать в одно целое то, что Бог многообразно открыл нам о Себе в Писании как об Отце, Сыне и Святом Духе: Его подчёркнутую личностность; тот факт, что Он всегда и исключительно является Богом в личных взаимоотношениях. Троица – это не попытка объяснить или определить Бога с помощью абстрактных понятий (хотя кое-что от этой попытки тут всё же есть), а свидетельство о том, что Бог являет Себя как личность и через личные взаимоотношения. В практическом плане оно избавляет Бога от умозрительных домыслов метафизиков и смело помещает Его в сообщество мужчин, женщин и детей, призванных войти в эту общую жизнь любви – подчеркнуто личную жизнь, где они ощущают и осознают себя в контексте любви, прощения, надежды и желания. В образе Троицы мы обнаруживаем, что познаём Бога не благодаря тому, что даём Ему определение, а благодаря тому, что Он любит нас и мы в ответ любим Его. В результате каждый из нас получает личное откровение: я узнаю другого человека, а он меня, не посредством определений, объяснений, категоризации и психологических выкладок, а исключительно через взаимоотношения, когда мы принимаем и любим друг друга, что-то даём и что-то приобретаем. Личное и межличностное – первые и основные образы (Отец, Сын и Святой Дух) для того, чтобы познавать Бога и быть познанным Богом. Это и есть жизнь, а не просто размышления о жизни, и мы именно живём с Богом, а не просто совершаем по Его команде те или иные действия.

Таким образом, все мои размышления о духовном богословии будут разворачиваться в контексте этого обозначенного Троицей пространства, в котором мы познаём Бога, веруем в Него и служим Ему: Отцу с Его творением, Сыну с Его историей и Духу с Его сообществом.

Троица – это не только попытка верно сформулировать богословский догмат. Пространство Троицы позволяет нам понять творение (мир, в котором мы живём), историю (то, что происходит с нами и вокруг нас) и сообщество (как лично мы участвуем в повседневной жизни среди всех остальных окружающих нас людей). Троица – это не искусственно навязанное нам понятие; это свидетельство о соприсущности Бога (Отца, Сына и Святого Духа) и о соприсущности нашей жизни образу и подобию Бога (где мы живём, что с нами происходит и кто мы такие, по мере того как мы говорим, действуем и вступаем в личные отношения друг с другом).

Итак, Троица обозначает и определяет то пространство, тот ландшафт, в контексте которого мы знаем Бога, принимаем Его и повинуемся Ему. Это не само пространство, а его разметка, его карта – и, надо сказать, карта весьма полезная, ибо Бог неизмеримо велик и многообразен и действует как явно, так и незримо. Когда мы предоставлены самим себе, мы то и дело упираемся в тупики, запутываемся в чащобах, теряемся и не можем понять, где оказались. Карта помогает нам определить наши координаты: она даёт нам нужную терминологию и показывает, как можно познавать Бога, когда вокруг нет ни малейшего признака Его присутствия и когда в нашем словаре нет точного обозначения для необычной мысли или чувства, с которыми мы столкнулись.

У карты есть ещё одно важное свойство. Хотя она является артефактом, искусственно изготовленным предметом, никто не станет насильственно подгонять под неё ландшафт. Наоборот, карта является результатом тщательных наблюдений и точных записей того, что существует в действительности. Карты должны быть честными и надёжными. А ещё карта – весьма смиренная штука: она не пытается заменять собой реальную местность. Изучать карту местности и идти по этой местности – совершенно разные вещи. Цель карты состоит в том, чтобы показать, как добраться туда, куда нужно, и помочь не потеряться в пути.

* * *

Итак, структурой и контекстом для наших размышлений будет Святая Троица, разговор наш пойдёт в русле метафоры «Христа, играющего в десяти тысячах мест», и для начала нам предстоит расчистить игровое поле, а затем чуть более пристально посмотреть на три пересекающиеся измерения, в которых мы проживаем нашу жизнь, а именно: на творение, на историю и на сообщество.

Расчищая игровое поле. Мы живём во время всеобщего интереса к тому, что обычно называется «духовностью». У христианской церкви нет монополии на раздачу указаний о том, как жить. Игровое поле духовности буквально завалено обломками самодельных правил, разъясняющих, как лучше прожить на свете, и импровизированных попыток это сделать. Я попытаюсь максимально расчистить это поле и установить общие параметры для разговора, расставив по местам основные нарративы, метафоры и термины, которые помогут нам понять христианскую жизнь как в библейском, так и в личном плане.