Педпрактика. Из цикла «Учительские повести»

Александр Бондарев

Педпрактика. Из цикла "Учительские повести"

Наивная повесть

I

За скрипом двери раздался громкий голос:

– Газеты, журналы, кроссворды!

И потом уже из конца вагона снова:

– Газеты, журналы, кроссворды!

И потом снова скрипнула дверь.

На скамейке у двери сидела с полуоткрытым ртом то ли девушка, то ли девочка. Казалось, что она не успела спросить у разносчика газет, что ее интересует, и сейчас обидится на него, однако выражение ее лица оставалось безучастным, и только вялый поворот головы и неподвижный взгляд выдавали нездоровое состояние, которое люди иногда даже не знают как назвать.

Раздался звук закрывшихся наружных дверей, и пригородный дизель тронулся, медленно набирая скорость, когда дверь вагона снова распахнулась на всю ширину, и один за другим стали занимать свободные скамейки ребята лет двенадцати-четырнадцати. За ними вошли трое взрослых: мужчина с женщиной лет по сорок и молодой парень в очках, похожий на студента. Хотя в вагоне было достаточно свободных мест, взрослые рассадили детей вместе, тринадцать шумных вертлявых подростков, и сами разместились напротив через проход.

Юрка, студент третьего курса пединститута, наконец, расслабился, слегка обмяк на скамейке, оглядывая пассажиров. Их было немного: несколько дачников с котомками и ведрами, девчушка непонятного возраста в углу возле двери и его команда юных футболистов. Они уже начали шелестеть пакетами, изучая съестные припасы, которыми матери снабдили их на два дня этой поездки в город Кричев, как будто нельзя было областное первенство «Кожаный мяч» завершить в Могилеве. Напротив Юрки сидела Валентина Георгиевна – педагог при домоуправлении, где он проходил педпрактику, и тренер детской футбольной команды Виктор Петрович. С тренером Юра познакомился только на перроне, когда ожидали поезда.

– Ну вот, Юрий, близится к концу твоя педпрактика. Осталось совсем немного. Завтра закончим, напишешь отчет, и езжай на каникулы.

– Валентина Георгиевна, мы же договорились, что с отчетом подождем – приеду в конце лета и все сделаю.

– Не переживай, пусть в конце лета. Подпишу. Ты главное не забудь, что я тебе говорила, – улыбнулась Валентина Георгиевна.

Виктор Петрович никак не реагировал на завязавшийся разговор. Было похоже, что его мало интересует происходящее. Со стороны можно было подумать, что мужчина едет в гости: аккуратно одет, костюм, новая рубашка. Юрка обратил внимание, что у тренера не было сумки с вещами. Хотя какие вещи, едем на одну ночь. У самого в бардовом дипломате лежало общежительское полотенце, легкий свитерок, булочка с корицей из студенческой столовой и томик из собрания сочинений Диккенса. Книжку он прихватил из шкафа домоуправления и по вечерам от нечего делать познавал мир английской аристократии. Дочитать оставалось немного.

Сейчас, сидя в вагоне и понимая, что практика заканчивается, завтра он сможет уехать домой на каникулы, Юрка все еще продолжал себя убеждать, что решение по поводу педпрактики им было принято правильное. Были сомнения, но они тут же развеивались при сопоставлении своего сравнительно комфортного пребывания в общежитии с необязательным ежедневным посещением домоуправления и постоянного напряжения, в котором находились его однокурсники, проходившие педпрактику в пионерских лагерях.

Педагогическая практика входила в учебную программу третьего курса, и после зимней сессии студенты изучали подготовительный спецкурс. На кафедре педагогики шла предварительная запись: кого, с кем, куда. Лагеря были разбросаны по всей области, и кто-то хотел бы поближе к Могилеву, кто-то наоборот, подальше. Некоторые побывали в школьные годы в лагерях и могли сравнивать, где лучше по условиям проживания, по кормежке, даже по администрации лагеря.

Юрке было все равно, в каком лагере проходить практику. Он никогда не был в пионерском лагере. Лето он проводил дома, не чураясь никакой работы: прополоть в огороде, наносить воды, убрать дома или во дворе, что-нибудь отремонтировать по силам. Жили в своем доме, а значит, работа всегда найдется. Освободившись, мотались с ребятами по окрестным переулкам, выдумывая игры, а еще – велосипед, книжки, телек, в общем – свобода. Часть лета проводил в деревне, у бабушки с дедушкой. Помогал по хозяйству: от «подмести двор» до «помочь дедушке пасти деревенских коров», когда подходила очередь. Возвращался домой всегда окрепший, загоревший и веселый – дома все же лучше.

После девятого класса одноклассники рванули в лагерь труда и отдыха. Юрка предпочел пройти двухнедельную трудовую практику на железной дороге, но только дома, чтобы никуда не ехать. Таких отказников набралось человек двенадцать. Бригадир, к которому их определили, не мог понять, какую работу дать школьникам, ведь это железная дорога. Первые два дня пришлось полоть железнодорожные пути. Заброшенная ветка, по которой наверное уже не ходили поезда, заросла полынью, дикой ромашкой и хвощом. Из утрамбованного грунта трава не вырывалась, а только обламывалась. В спецовках полоть бесполезно, а без них от жесткой травы ладони горели. Бригада была в отчаянии, и кто-то уже начал раскаиваться в выборе домашней практики. Пожаловаться было некому. Низенький полный бригадир, одетый в застегнутый на все пуговицы белый форменный железнодорожный китель, разъезжал все время на велосипеде. Издалека его фигура напоминала белый шарик, который сам по себе катится вдоль рельсов. «Пузырек!» – кричали ребята, завидев его, но бригадир к ним не приближался.

На третий день все-таки решили сунуться к старшему мастеру. Юрку, как комсомольского активиста, и еще двух ребят уполномочили утром сходить на планерку и попросить другую работу. В накуренной комнате сидели рабочие, бригадиры, Пузырька среди них не было. Выслушав ребят, седой железнодорожник в очках, наверное, мастер, разрешил не выходить на прополку. После инструктажа по технике безопасности и ознакомления с технологией замены шпал, пацаны стали выполнять настоящую мужскую работу. Теперь работали двумя группами по шесть человек под присмотром приставленных к ним рабочих. Ребята набрасывались на указанную шпалу с кирками и лопатами, разбивая и выгребая из-под нее грунт. Потом выбивали костыли и шпалу, провалившуюся в подготовленную канавку, которая называлась рабочими ящиком, вытягивали. На ее место подсовывали под рельсы новую просмоленную шпалу, закрепляли костылями и засыпали ящик грунтом. Потом пневмотрамбовками долго прессовали вынутый грунт, чтобы не было просадки.

К концу второй недели в копошащихся на рельсах коричневых от загара, окрепших от физической работы парнях трудно было узнать шестнадцатилетних девятиклассников, уже десятиклассников. Тот жаркий июнь хорошо запомнился Юрке. Уставший, пропахший запахом пропитанных креозотом шпал, умывшись во дворе холодной водой, он садился обедать. Удивлялся, смеясь: «Смотри, мама, ложка в рот не попадает». Руки, не остывшие от непривычной работы, хранили дрожь вибрирующей пневмотрамбовки. Наверное, с тех пор и запах железной дороги казался Юрке таким знакомым, родным, напоминающим о детстве, о доме и о последних школьных каникулах.

Сидя в поезде рядом со старшими коллегами и мальчишками-футболистами, Юрка еще раз убеждался в правильности своего выбора педагогической практики при домоуправлении. Практика заканчивается, он, можно сказать, уже на четвертом курсе. Три курса считаются как незаконченное высшее образование, и некоторые ребята, которые не могли продолжать учебу по разным причинам, устраивались на работу в школу, получали зарплату, и дальше при желании продолжали учебу заочно. Мысль, что он уже может считаться почти готовым педагогом, придавала больше уверенности в своих силах и педагогических возможностях.

Случайно он узнал у старшекурсников, что от педпрактики в пионерском лагере можно откосить. Это практиковалось в отдельных случаях. Нужна была уважительная причина. Юрка думал не долго – он женится. А что тут такого? В его группе пять человек были женаты или замужем. Ленька Рыбников вообще был женат на их же одногруппнице Вальке Киселевой, которая сейчас была в академке по причине беременности. Так, дальше, когда? Конечно летом, в июне. Так, на ком? Ну, допустим, невеста не здесь, дома. Так, где? Вопрос отпадает. Конечно, дома. С этой легендой Юрка жил целый месяц, один, даже друзьям не рассказал. По женской линии он к концу третьего курса был свободен. Но пустое наговаривать на себя не хотелось. Почти поверив в то, что должен был сообщить на кафедре педагогики, он рискнул.

Старший преподаватель кафедры Светлана Николаевна, которая отвечала за подготовку педагогической практики, на просьбу освободить его от практики в пионерском лагере, улыбаясь, спросила причину. Юрка изложил легенду. Говорил медленно, как бы вытягивая из себя фразы, как бы стесняясь, а может он и в самом деле стеснялся. Все было отрепетировано. И, может быть, поэтому Юрку стал разбирать смех. Что-то пошло не так, будущее наложилось на настоящее. Представив раньше времени, что вопрос уже как бы решен, он испугался, что лицо, эмоции его сейчас выдадут. Он уже внутри успел сдаться и, если что, рассказать Светлане Николаевне все как есть: и про детство, и про бабушек – поймут ведь. Но Светлана Николаевна вовремя опустила взгляд на свои записи и после паузы, снова улыбаясь, но уже в стол, сказала зайти через неделю. Так Юрка получил направление в шестое домоуправление, но был предупрежден, если его женитьба расстроится, мало ли что, необходимо взять новое направление в пионерский лагерь. Так Юрка «женился» после третьего курса и, вспоминая сейчас о «свадьбе», чувствовал лишь легкое покалывание в области совести.

Нет, Юрка был ответственным человеком. Выждав, когда однокурсники разъехались по лагерям, он приехал в домоуправление №6. Дверь, которую ему указали, была закрыта. Потоптавшись немного в темном коридоре, он вышел на улицу. Микрорайон был неплохо обустроен. Хватало зелени. Недалеко оказалась и школа. На пришкольном стадионе, который по диагонали пересекала протоптанная дорожка, разновозрастная детвора пыталась играть в футбол. Старший паренек не только играл за одну из команд, давал тренерские указания, но и одновременно судил матч, который раз за разом прерывался, и Валега, так звали паренька, наводил порядок в рядах обеих команд. Послонявшись возле домоуправления еще часа полтора и не приняв конкретного решения, хорошо это или плохо – такое начало педпрактики, Юрка уехал в общагу.

Приехав назавтра позже часа на два, Юрка, не то к радости, не то к огорчению, обнаружил педагогический кабинет домоуправления открытым. Хозяйкой оказалась миловидная полноватая женщина лет сорока. Валентина Георгиевна извинилась за вчерашнее и посетовала на загруженность как рабочими, так и бытовыми вопросами. Оказалось, что у нее маленький ребенок, но она вышла из декретного отпуска раньше времени – некому работать. А тут лето! Вот и приходится на два фронта мотаться. Предложив Юрке познакомиться с планом работы и переписать себе план мероприятий кабинета на июль, снова извинившись, она куда-то улетела.

К концу второго дня практики Юрка знал перечень мероприятий, запланированных на июль. Правда, вернувшаяся Валентина Георгиевна внесла свои коррективы. Расклад получался еще лучше, чем можно было ожидать. Оказалось, что мероприятия идут как по накатанной. Работу с семьями она берет на себя. По развлекательным мероприятиям постараются какие-то девочки, они знают, кто во что горазд, у них получится. А вот главное мероприятие месяца, и даже года – это турнир «Кожаный мяч», областной этап. И вот тут без помощи Юрки ей не обойтись. Необходимо собрать команду, сообщить детям расписание тренировок. Они сейчас в разъездах, надо попросить родителей привезти детей, кого из пионерского лагеря, кого из деревни.

– Ну, и потом повезем. Финал турнира в этом году в Кричеве, недалеко, на дизеле доедем. Вот, Юрий, твоя главная задача – команда! Тренер у нас опытный – Виктор Петрович. Тренировки за ним.

– Да, насчет остального не беспокойся. Нет, можешь походить на мероприятия, познакомиться с моими помощниками, пообщаться. Но твоя главная задача – турнир. Ты сам в футбол играешь?

– Играл когда-то в школе.

– Ну, вот и вспомнишь молодость, Юра, – засмеялась Валентина Георгиевна. – Ребята у нас хорошие, команда дружная.

Юрка играл в футбол плохо. Всегда боялся, что мяч может попасть в лицо и разбить очки. Но как назло, все чаще Юрке одноклассники отводили роль вратаря. И к окончанию школы он уже не чувствовал страха перед мячом, а наоборот, искал малейшую возможность вырвать его из-под ног нападающих, встретиться с ним в броске на вытоптанной вратарской площадке или с лёта выбить его подальше от своих ворот.

Поставленной задаче Юрка обрадовался. Он был рад, что есть тренер команды, который знает детей и подготовит их к игре. То, что его освободили от остальной части плана, сначала обрадовало, но потом появилась некоторая тревога. Повышалась его ответственность за выступление команды, за результат работы педагога, тренера, каждого участника команды.

На следующий день Юрка со списком мотался по адресам игроков по всему микрорайону: кого-то из детей застал дома, кого-то во дворе, кого-то на стадионе. С остальными была проблема – отдыхали в лагерях или гостили в деревне. Необходимо было встретиться с родителями, объяснить им и уговорить привезти детей. Кое-кто просто отрезал, что за путевку заплачены деньги, и они не намерены раньше времени забирать ребенка из лагеря, кто-то соглашался со скрипом. Всех родителей под роспись Юрка знакомил с информацией о том, когда тренировки, когда отъезд. Объяснял, что проезд и питание оплачивать не придется, для ребенка же этот турнир очень важен.

Чтобы застать родителей, обход приходилось делать по вечерам, когда те возвращались с работы, уставшие и не всегда расположенные выслушивать студента-практиканта да еще давать какие-то обязательства. Некоторые тут же начинали укорять сына, что если бы он учился хорошо, тогда и речи бы не было. Беседы и уговоры иногда затягивались, и Юрка, возвращаясь поздно в общежитие, чувствовал себя разбитым. Попив чая с бутербродом, он открывал Диккенса и постепенно остывал, возвращался в свою оболочку, уже трезво прикидывая план работы на следующий день, попутно участвуя в событиях, описываемых английским писателем.

День прошел продуктивно. Сожалел Юра лишь об одном: в одной из квартир ему предложили поужинать, а он отказался. Кухня в общежитии была на ремонте, столовая уже закрыта, а бутерброд только раздразнил аппетит. В квартиру Славки Куксы, последнюю из посещенных сегодня, он позвонил уже часу в восьмом. Славка был в деревне, как рассказали его друзья. Дверь открыла молодая женщина, Юрка представился.

– Проходите, проходите, – предложила пройти в комнату Галина, мать Славки. Отчество она не назвала, хотя Юрка представился по полной – Юрий Алексеевич. Засуетившись, она вдруг сбегала на кухню, погремела посудой, и быстро вернувшись, раскрасневшаяся, закивала: «Ой! Конечно, конечно! Он у меня такой спортивный». Галина выслушала Юрку и расписалась на листочке, что ознакомлена.

– Знаете, Юрий Алексеевич, я на комбинате работаю, смена дневная. А вот в субботу съезжу за Славкой. Тут на автобусе недалеко.

Уже в прихожей Галина предложила Юрке остаться и поужинать:

– А я только с работы. Картошки наварила. Не стесняйтесь!

– Нет, нет, я тороплюсь, – соврал Юрка, хотя носом уже уловил запах селедочки, едва различимый из-за заполнившего всю квартиру королевского аромата варившейся картошки.

Теперь, лежа в общежитии, Юрка, конечно же, жалел, что не остался у Галины. Корил себя за ненужную, напускную суровость в разговоре с ней. Зачем? Нужно было найти повод поговорить о Славке, например, чем он занимается в деревне, помогает ли бабушке с дедушкой, да мало ли о чем. И вот тогда уже за разговором принять обдуманное решение. Но вторая половина Юрки одобряла его поступок, мол, все правильно сделал. После ужина еще чего-нибудь захотелось бы. Женщина молодая, симпатичная, мало ли что. А ведь она мать твоего воспитанника. И потом посчитай, насколько она тебя старше. Ишь! Придумал! Да она просто сжалилась и решила тебя голодного покормить.

При упоминании о возрасте вторая половина почувствовала себя совсем уверенно, поскольку у Юрки был уже небольшой опыт общения с женщиной старше себя. После первого курса его одноклассник Генка Кулешов, с которым он просидел за одной партой пять лет, пригласил на свою свадьбу. Это была первая свадьба среди одноклассников, и Юрка, обрадовавшись встрече хоть с кем-нибудь, надел новую рубашку, приготовил конверт с деньгами и явился к Генке. Ни одного знакомого, кроме самого Генки, на свадьбе не было. Познакомившись и оценив невесту, Юрка заскучал. Правда, после первого застолья во время танцев познакомился с довольно симпатичной девушкой. После второго застолья Таня уже казалась ему принцессой. У принцессы было загоревшее широкоскулое лицо в обрамлении слегка завитых выбеленных волос. Огромные голубые глаза необычно смотрелись на смуглом лице, и это делало его еще более таинственным и притягивающим. После последнего застолья, когда уже стемнело, он напросился проводить принцессу домой. Но когда он начал целовать ей руки и становиться на колени посреди дороги, принцесса под предлогом «сходить в кустики» убежала. После тщетных попыток разыскать Таню Юрка, шатаясь и размахивая руками, как бы нащупывая в темноте дорогу, побрел домой.

До отъезда Юрки на учебу они встречались с Таней несколько раз. Сходили в кино, гуляли по парку, даже были у Юрки дома, но через перегородку, в спальне, отдыхал после ночной смены отец, поэтому целовались тихонько и разговаривали шепотом. Юрка обратил внимание, что и общение у них с Таней какое-то невеселое. Он старался ее развлечь, рассказывал о своих друзьях, о том, как они, первокурсники, выиграли в КВН у второкурсников, как сдавал сессию, вообще, как весело и интересно учиться в институте. Таня только слушала, изредка задавая вопросы. О себе она рассказывала мало – работала крановщицей на стройке. Юрка представлял, как огромный кран, подчиняясь мановению этих маленьких и нежных ручек, переносит тяжелые грузы.

Вспыхнувшее чувство нежности к этой девушке не охладило, а еще более усилило желание защитить ее некоторые обстоятельства. Таня была старше Юрки на восемь лет и была замужем, ждала возвращения мужа после отсидки в полоцкой тюрьме. Ждать ей оставалось еще два года, если без амнистии. Вот почему, гуляя с Юркой, она избегала людных мест.

Дальше были письма. Уехав на учебу, Юрка написал Тане три письма, в которых признавался в любви, уговаривал развестись с непутевым мужем, выйти за него, поступить на подготовительное отделение института, а нет, можно и крановщицей, хорошая работа. После третьего письма Таня ответила, чтобы Юрка больше не писал, что через месяц вернется ее муж, что она рада знакомству с Юрой и что у него большое будущее. Юрке не надо было столько будущего одному, но Тане он больше не писал, чтобы не сделать ей хуже.

Жильцы комнаты 215, его друзья-однокурсники, сочувствовали Юрке, что его платонический роман закончился довольно быстро. Они много знали об этой истории с Таней-крановщицей, и даже больше, чем было на самом деле. Помогая ему отвлечься от тяжелых мыслей, они таскали его в кино. А потом с первыми снежинками начались зачеты и подготовка к зимней сессии. Довольно быстро эта история забылась. Вот почему Юрка, собираясь поменять профиль педагогической практики, скрыл от друзей, что собирается жениться, пусть даже только для кафедры педагогики. Иначе обязательно все вспомнили бы его Таню-крановщицу.

II

Юные футболисты, подуставшие за двухчасовую дорогу, оживились по прибытии поезда в Кричев. Большая половина вагона потянулась к выходам. Девочка-девушка, сидевшая возле двери, удивленным взглядом провожала выходивших. На ее коленях лежала аккуратно сложенная газета «Кроссворды и загадки». Юрка не заметил, когда она ее купила, да и не понял, открывала ли она газету или оставила на потом, ведь ей, по всей видимости, ехать дальше.

В Кричеве Юрка был впервые. Город ему не понравился. Он почему-то считал, что Кричев такой же город, как и Орша. В Орше он родился и вырос, исходил вдоль и поперек, любил его и гордился тем, что это его родина. Он мог многое рассказать о своем городе. И когда у него спрашивали, откуда он, то вместо: «Из Орши», – для понта отвечал: «Я оршанский». Взглянув на здание Кричевского железнодорожного вокзала, Юрка понял, что это далеко не Орша. Какой вокзал мог сравниться с оршанским, его архитектурой. Какие международные поезда проходят, останавливаясь возле вокзала, возле памятника над могилой партизанского командира Константина Заслонова и его адъютанта Жени Коржени! Десятикласснику Юрке даже посчастливилось постоять в почетном карауле возле памятника в День Победы 9 Мая. А какое мороженое продают на вокзале! Именно на вокзале, не в городе. Пломбир в брикетах с изюмом – это что-то! Двоюродный брат Шурка, приезжая из Караганды, где он учился в политехническом на инженера, проехав полстраны, проехав Москву, признавался, удивляя Юрку, что нигде не ел такого вкусного мороженого.

Решили, что правильней будет сразу накормить ребят обедом, и потом после размещения и отдыха – тренировка. Обедать нужно было в столовой где-то в центре. Погрузившись в автобус, поехали. Оказалось, что центр находится не так близко. Глядя в окно, можно было подумать, что выехали из одного маленького городка, а потом приехали в другой. В Орше же ехать с железнодорожного вокзала в центр надо все время по городу. И только перед самым центром дорога ныряет вниз – с высокого правого берега Оршицы к низкому пойменному левому берегу, представляющему значительную часть исторического центра города, вмещающего городской парк, базар, завод «Красный борец», больницу им. Семашко.

Юрка любил свой город и не стеснялся этой любви. Как-то в споре с однокурсником из Бобруйска пытался доказать, что Орша больше Бобруйска и по площади, и по населению. Называя город по незнанию, а оказалось в пику, делал ударение на первом слоге, а не на втором. Обиженный однокурсник привел, казалось бы, убийственный аргумент:

– А у вас в Орше нет трамвая и театра, зато шесть тюрем.

Юрка тут же нашелся:

– Так ведь железная дорога идет в шести направлениях, и ваших из Бобруйска тоже привозят.

И как большой знаток темы добавил:

– Пересыльных у нас много.

Насчет театра Юрка промолчал, хотя уже приготовился парировать наличием в Орше народного театра при Доме культуры железнодорожников, участником которого был сам до поступления в институт, но сдержался. Театр имел богатую историю с начала века, а в конце сороковых годов давал спектакль «Константин Заслонов» даже на сцене Кремлевского Дворца съездов. Народный театр был отдельной страницей жизни Юрки, и он не хотел использовать ее как аргумент в этом полусерьезном споре.

С обеда возвратились обратно на вокзал. Совсем недалеко оказалась вечерняя железнодорожная школа, где команде отвели место разместиться и переночевать. В здании школы было прохладно и сыро, коридор заставлен мебелью, вынесенной из классных комнат. Пахло краской. Пожилой завхоз открыл просторную и светлую комнату, в которой на еще непокрашенном полу лежали тюфяки.

– Гы, – произнес кто-то из мальчишек.

– Вот тебе и «Гы», у нас не общежитие. И так чуть собрали, спасибо начальнику станции, – произнес завхоз, глядя на Валентину Георгиевну.

– Постельные принадлежности, надеюсь…

– Само собой, – перебил он Валентину Георгиевну, и, мотнув головой в сторону мальчишек, которые, не теряя времени, позанимали лучшие тюфяки, бросил уже громким голосом:

– За мной, бойцы!

Дав инструкции по пользованию туалетом за зданием школы, бачком с водой в дальнем углу коридора и узнав от Валентины Георгиевны время отъезда, завхоз вручил ей два ключа и уехал на велосипеде с непрерывно дребезжащим звонком.

Юрка вопросительно посмотрел на Валентину Георгиевну:

– А что, Валентина Георгиевна, кроме нас здесь никто не останавливается?

– Наверное, по другим учреждениям распределены. Виктор Петрович скоро должен вернуться, расскажет.

Виктор Петрович, вернувшись из отдела спорта, сообщил, что игра будет завтра в десять часов с командой из Бобруйска. В вечерней школе мы будем одни, а стадион находится здесь, недалеко. Решили, что тренировку Виктор Петрович проведет сейчас на стадионе.

– Да, мужчины! Вы же не забыли, что у меня дома маленький ребенок? Я должна сегодня вернуться в Могилев, так что, Юра, на тебя вся надежда, – произнесла Валентина Георгиевна, мило улыбаясь той улыбкой, которая заведомо отвергает какое-либо несогласие.

– Тренировку, конечно, я проведу, но Валентина Георгиевна, вы же знаете мое положение, и я вечером, кровь из носа, должен быть в Могилеве, – глядя на Валентину Георгиевну, сказал вдруг Виктор Петрович.