Сны эмбриона

Виктор Черненко

Сны эмбриона

Глава 1

Открытая дверь

Я прячусь от них, потому-что они везде меня преследуют. От них, кажется, невозможно скрыться…Вот и сейчас – я сижу в каком-то гадюшнике, тяну свое темное пиво и знаю, что не позднее, чем через минуту, они опять возникнут – обесцвеченная, неопределенного возраста блондинка, высокий угрюмый старик и отвратительный, вечно гримасничающий карлик…Уродливая троица, пугающая меня уже целый год…А виноват во всем я, когда согласился принять участие в диком эксперименте моего приятеля Макса, еще со школы погрузившегося в мрачные глубины оккультизма. Однажды, когда в очередной раз я в пух и в прах разругался с Ленкой, этот чернокнижник ( чтоб его! ) позвонил и пригласил меня к себе на выходные…Знал бы я, во что превратится этот уикенд! Но тогда – после трех бутылок коньяка и десяти часов непрерывного, хлещущего из 50-ваттных колонок ритм-н-блюза – я был рад любой возможности убежать от самого себя....

Макс обитал на окраине, арендуя у какого-то на ладан дышащего завода бывший то ли склад, то ли гараж – короче, современную индустриальную гробницу…Всюду в его жилище висели какие-то сумасшедшие абстрактные картины, средневековые гравюры сменялись черно-белыми репродукциями сакральных культов и мистических ритуалов, на книжных полках аккуратно стояли в кожанных, потемневших переплетах фундаментальные колдовские труды, а в воздухе витал знакомый до боли запах. Макс уверял: нарда. Я не сомневался: конопли…

Мастер ( так отныне Макс попросил называть его ) несказанно обрадовался нашей встречи, ведь мы не виделись с ним почти три года. Но мое предложение сбегать в гастроном он вежливо, но твердо отклонил, добавив, что это может помешать проведению эксперимента. Итак, этот бледный тощий очкарик с безумно горящим взором поведал мне следующее. По его словам выходило, что наш мир – не единственная реальность, и что бабы и баксы котируются только у нас – у примитивных представителей третьей и четвертой космической расы. На самом деле, главная ценность во Вселенной – энергия, виды которой неисчерпаемы и которыми, по мере эволюции, те или иные существа овладевают…

С каждым словом Мастера во мне росло четкое и неприятное ощущение, что мы в его безумной обители – не одни. Будто что-то постепенно сгущалось вокруг нас. А Макс уже увлекал меня куда-то по коридору, приговаривая, что сейчас я, жертва вульгарного материализма, увижу все сам. И вот мы оказались в абсолютно голой, пустой комнате, посреди которой одиноко возвышался причудливой формы стул. Наверное, именно в таких комнатах – с минимумом декораций – снимают малобюджетные порнографические фильмы. «Это – дверь между ведомым и неведомым» – торжественно объявил Мастер-Макс, придвигая мне стул. Я тоже, между прочим, слушаю «Дорз», но покойный Джимми Моррисон эксгумировал эту строчку Блэйка, явно перебрав с галлюциногенными грибами.

Итак, продолжал мой безумный приятель, главное – научиться безболезненно и, с нулевыми потерями энергиями, выходить в астрал. «Иначе – неизбежны неприятности». Я – еще не совсем отошедший после коньяка – машинально кивал головой. Макс, тем временем, принес и зажег стеариновые свечи, расставил их полукругом и стал чертить на полу какие-то пентограммы. «Это – усилит нашу неуязвимость, когда мы временно покинем свои физические оболочки» – шепотом успокоил он меня. Затем, заставив меня залпом выпить какую-то гадость, Мастер начал выть, мычать и петь что-то заунывно-нечленораздельное – я, бывает, так огорчаюсь, когда – целиком намыленный – внезапно обнаруживаю в кране отсутствие воды.

Я медленно закрыл глаза и попытался, по инструкции мудрого Макса, представить море, по которому скользят солнечные блики. Вместо этого перед глазами почему-то возникла пивная, где на днях мне чуть не выбили два зуба…И вдруг чья-то приятная, прохладная ладонь легла на мой лоб, я четко услышал возле себя мелодичный женский смех. Конечно же – как я не догадался сразу! Макс подсунул мне, скотина, какой-нибудь наркотик, вызывающий галлюцинации. Но жаловаться мне было грех – на меня, не отрываясь, глядело небесной красоты создание, окруженное нежно-зеленоватым свечением.

«Контролируй себя» – услышал я знакомый голос чернокнижника – «здесь все не так, как в нашем мире». Внезапно прекрасные черты небесной ( астральной?) незнакомки стали исчезать, уступая место ужасной, отвратительной зеленоволосой ведьме. Ее скрюченные, посиневшие пальцы мертвой хваткой вцепились в мое горло, ее дьявольский хохот насиловал мои уши, а мерзкое, зловонное дыхание досрочно отправляло прямо в ад…Проклятый Макс! Проклятые опыты! Вдруг все исчезло, и вот уже надо мной – огромное, утыканное золотыми булавками звезд, ночное небо. Я плыву, полулежа, в какой-то лодке, до моего слуха доносится негромкое пение, и роскошь окружающих ароматов сплетает для меня свой волшебный, изысканный гамак…Но блаженство мимолетно – внезапно я слышу грохот колесниц и чувствую запах гари! Ржание сотен обезумевших коней, рев тысяч глоток участников кровавой битвы обещают неминуемую гибель! Меня протыкают копья, в меня вонзаются – по рукоятку – кинжалы и мечи, но я остаюсь невредимым – плавно перемещаюсь в какой-то фантастический город, в котором не видно ни одной живой души. В котором не заметно ни единого огонька – мрачная, темная цитадель, где – в недоступных недрах – замышляются нечистые дела.

«Все! Возвращаемся назад!» – в полубеспамятстве, слышу я приказ Макса. Но как найти дорогу домой в этом мелькающем, феерическом ЛСД-вороте? Где – точные указатели в родную реальность баб и баксов? Кто-то меня тянет, страстно целует, кто-то вонзает в меня когти и рвет на части мою плоть, я лечу, задыхаясь, в переливающуюся бездну шизофренических образов и протяжно вою на фиолетовую, покрытую морщинами луну…

Очнулся я в той же самой комнате, на порнографическом стуле от долгого вопля Мастера. Макс, с раскрытым огромным фолиантом в руках, сидел среди потухших свечей и, всхлипывая, горестно качал своей больной, трапецивидной головой. «Мы погибли!» – вскричал он, – «я забыл задвинуть магический засов, и теперь мощные астральные сущности, используя наше биополе, могут беспрепятственно проникать в наш мир! Мы притащили сюда энергетических вампиров!»

Вот опять их, кроме меня, никто не замечает – хотя народу в этой забегаловке сегодня хватает. Счастливые люди! Они спокойно пьют водку, рыгают в салаты и ковыряются в гнилых зубах многоразовыми зубочистками…Им никто не угрожает, их никто не преследует. А я, допивающий пиво в окружении призраков, вынужден придавать их неестественному, полулегальному существованию неведомый мне смысл, я должен свыкнуться с их постоянным присутствием, потому-что безумный Макс забыл задвинуть магический засов! Скотина! Когда он выйдет из психушки, эксперимент поставлю уже я! И если Мастер, после двух бутылок коньяка, перепутает «Джетро Талл» с Эриком Клэптоном, я раскрою – под молчаливое одобрение монстров – его ненавистный череп. Пусть быстрее закрывает свою дьявольскую невидимую дверь!

Старик и наяда

Сидящий рядом со мной старик тяжело вздохнул и снова покосился на мое пиво. Сделав еще один глоток, я дружелюбно передал ему бутылку: «Угощайтесь, если не брезгуете». Хмыкнув, будто я ляпнул какую-то глупость, незнакомец дрожащей рукой подхватил стандартную поллитровую емкость и единым глотком опорожнил ее до дна. Октябрьский ветер, словно режиссер авангардной пьесы, аккуратно смешивал субстанцию свежеопавших листьев с обертками от конфет, окурками, обрывками газет и афиш, клочьями целлофана и бог знает каким еще мусором…Я люблю это время года. Я ценю это время дня – когда тени, падающие от предметов, образуют дрожащий и изменчивый узор, а из глубины парка доносится хит отгремевшего лета.

– Тебя как зовут-то? – вытирая усы, спросил меня сосед по единственной неразломанной скамейке в зоне отдыха.

– Платон, – чуть-чуть подумав, ответил я.

– Николай Степаныч, – протянул старик свою ладонь, и мне пришлось, чтоб не нарушить гармонию момента, прикоснуться к ее влажной, липкой поверхности. – Я вот тоже приползаю сюда частенько. Тихо здесь, спокойно так. Смотрю на волны и всю жизнь свою прошедшую вспоминаю. Как-будто пацан я опять малолетний. Тяжелое время было. Батя на железной дороге пропадал, в депо локомотивном, а мать с раннего утра вся в заботах и в делах – свой дом у нас был, не казенный – ну а я сюда, к утесу, прибегал и ее ждал, ненаглядную…

– Вот она – завязка, – подумал я. – Неужели все в мире, как сказал один сумасшедший художник, вертится вокруг женских сисек? И вся мировая культура получилась путем подавления полового инстинкта? «Шерше ля фам» – комедия здесь или трагедия?

Старик замолчал и, спустя некоторое время, заговорил снова:

– Из воды она всегда появлялась и пряталась вон за теми камнями. Я сначала, когда в первый раз-то ее увидел, решил: померещилось. Огненно-рыжая грива волос и голая вся. Никакой чешуи! Стал я, значит, каждый день приходить на это место – удочку с собой брал, снасти, будто бы на рыбалку…Она сперва пугалась меня, когда я ее к себе подзывал, а чуть погодя стала подплывать ближе и ближе. Ну, я краснел, когда титьки ее-то видел огромные, о она улыбалась и одну и ту же песню по-нерусски пела – жалобно так…Две недели так продолжалось, только батя мой заподозрил неладное – я постоянно без улова возвращался, а друганы мои – с полными корзинами и мешками. Тогда ведь рыбы было, как сейчас банков этих коммерческих, чтоб они сдохли…Как щас помню день тот, когда все и произошло. Я, как обычно, бродил по берегу, потом приметил ее на нашем месте и побежал, босоногий, навстречу. Да ничего не было такого между нами, у меня и не стоял, кхе-кхе,тогда еще. Я токма прижимался к телу ее мокрому, груди гладил, волосы и все такое…Закрывал глаза и голос ее диковинный слушал…Как-будто в другой мир попадал, который все давно забыли. Вдруг побледнела моя царица, отшатнулась, и тут же я услышал крик страшный отца: «Микола!» Оборачиваюсь – а он у воды, со вскинутым ружьем, в десяти шагах от нас…Выследил! Я попытался закрыть ее, да споткнулся и в воду плашмя рухнул. Выстрел! Другой! И песня ее оборвалась…Месяц почти я потом в бреду метался, в себя не приходил. Думали: не жилец я уже. Спасибо матушке – с того света вытащила, царство ей небесное. Так и мыкался потом один – ни семьи, ни жены. Никого. Прихожу вот сюда почти каждый день – пока Амур еще не замерз – и жду: может, не утопла она, может, вот-вот приплывет – такая же, как тогда – и я успею поднять ее на руки и сказать, что никого, кроме нее, на свете у меня никогда не было…

Старик замолчал и стал беззвучно плакать. А я посмотрел вниз, на Амур, на седые, многолетние валуны, и мне на миг почудилось, что в волнах мелькнула и тут же исчезла фигура последней наяды…

Попутчица

Выскочив из такси, я с ужасом взглянул на привокзальные часы – до отправления моего поезда оставалось ровно три минуты…Чертовы пробки! Чертова командировка! Чертова работа! Вот так происходит всегда – как нужно провести репортаж из модного ночного клуба или осветить открытие очередной суперсауны – отправляют моих более именитых коллег, а как ехать в какую-нибудь захолустную дыру – гонят неизменно меня. Ну приходил я в редакцию пару раз не совсем трезвый, ну сорвал однажды интервью с директором завода, где без задержек выплачивают рабочим зарплату – но это же еще не повод губить мою журналистскую карьеру! Аналитик я, а не репортер! Мне обзоры подавай – по искусству там, по инвестициям или, хотя бы, по международной моде.

Вот и сейчас – предстоит тащиться четыре часа на пригородном поезде, чтобы потом в нашей ежедневке,может быть, появилась крохотная заметка, каких я настрогал уже десятки: «План по поставкам комплектующих выполнен на 32%», «Правление колхоза озабочено низким уровнем подготовки молодых специалистов», «Реконструкция колбасного модуля позволит решить проблему местной безработицы»…

Вот и поезд! Закидываю, на бегу, сумку и запрыгиваю сам. Проводница – таких надо снимать в фильмах ужасов – придирчиво изучает мой билет и, обдав меня винным перегаром, освобождает проход. За окном печально проплывают сломанные шлакбаумы, стоящие в тупике ржавые цистерны и какие-то, без опознавательных знаков, индустриальные объекты…Общий вагон! Здравствуй, Россия! Осторожно переступаю через чьи-то вытянутые ноги, помогаю забросить на верхнюю полку чемоданы, даю прикурить, настраиваю гитару, отказываюсь от протянутого стакана с водкой и, наконец, в пугающей близости от туалета, обнаруживаю свободное место. Напротив меня уже изрядно набравшиеся экс-подводники, обнявшись, с упоением вспоминают ночные авралы и боевые дежурства. Хриплые жалобы магнитофонного Розенбаума заглушают заливистые тирады грудного младенца.

Четыре часа! Спать! Если я сейчас не отключусь, то отважные мореходы заставят выпить меня за весь Военно-Морской Флот. Спать, а то скоро начну разбираться в дизелях, батискафах и торпедных установках…

Несколько раз – для приличия – зевнув, я уронил голову на грудь и стал медленно погружаться в бездонную пучину железнодорожного сна. Как обычно, когда я вырубаюсь, хлынули мощные цветовые потоки, зазвучала космическая музыка и замелькали, завертелись, вспыхивая, словно тропические звезды, чьи-то лица. Не знаю, долго ли я отсутствовал, но разбудил меня жуткий, пронизывающий до костей холод – наверное, так чувствует себя забытая в морозилке, вмерзшая в лед бутылка пива…

Брр! Открыв глаза, я решил, что до конца все-таки не проснулся – мое бренное тело находилось в том же грязном, гулко громыхающем вагоне, но все пассажиры его куда-то исчезли! «А они уже вышли на соседней станциии» – услышал я рядом голос и, обернувшись, заметил возле окна неясный женский силуэт. Черт! Я, как кретин, продрых всю дорогу, и следующая остановка – конечная. Моя районная дыра.

Внезапно поезд попал в освещенную фонарями зону, и я внимательнее разгляде свою попутчицу. Одетая в легкий серебристый плащ, она была весьма эффектна собой – длинные, змеевидные волосы нежно обрамляли ангельский, не тронутый морщинами лоб, сквозь полузакрытые веки тускло мерцал изумрудный огонь, а узкие, что-то шепчущие губы являли волнующий образ ожившей готической улыбки ( в десятом классе, влюбившись в учительницу, я стал сочинять стихи ). Незнакомка, словно прочитав мои мысли, загадочно улыбнулась. Какой же я идиот! Мы же здесь совершенно одни! «Вы верите в настоящую любовь?» – услышал я, будто в трансе, страстный шепот, и сердце мое бешенно заколотилось. «Конечно» – имитируя смущение, пролепетал я. «А вы могли бы умереть от любви?».

Так-так, смышленная малышка берет инициативу в свои руки! Интересно, успеем ли мы с ней вдвоем оказаться в туалете? «Да! Погибнуть! Как Ромео!» – с лихорадочным жаром выдыхнул я, предвкушая короткое приятное приключение. Вдруг девушка резко запрокинула голову и, сотрясаясь всем телом, стала беззвучно хохотать. Когда она снова взглянула на меня, я помертвел от ужаса…Сон это или явь – но я желал поскорее убраться отсюда. Незнакомка, не касаясь пола, плыла ко мне: «Давай останемся в этом поезде навсегда – мы будем вечно мчаться сквозь ночь, ты и я, мы никогда не потеряем друг друга. Останься со мной!»

Дико закричав, я проснулся. За мутным окном тащились ржавые цистерны и безжизненные индустриальные объекты. Опустошив последнюю бутылку водки, мирно храпели, среди потухших окурков, защитники морских рубежей. Из охрипшего динамика горько жаловался на есаула Розенбаум, где-то по-прежнему раздавался плач ребенка. «Приснится же такое» – в сердцах выругался я и, еще не вполне отошедший от кошмара, взглянул на часы. Мне оставалось бодрствовать не более пятнадцати минут…

Вот и пункт прибытия. Интересно, есть ли здесь приличная гостиница? Спрыгнув на платформу, я перебрался через пути и побрел по единственной улице. Вскоре взор мой был смущен видом траурной процессии – несколько человек хмуро несли гроб, за которым следовала немногочисленная толпа. Я не любитель подобного рода зрелищ, но тут что-то толкнуло меня вперед…Ускорив шаг, я нечаянно подслушал разговор двух деревенских старух.

– Ох-ох-ох, несчастная, горемычная…

– Да, нету на свете справедливости, Прасковья.

– Говорят, он, подлец, беременную ее бросил, на третьем месяце.

– И за что же ей так выпало мучиться, прости господи!

– Себя и дитя свое погубила…

– Не выдержала у нее душа – вот она и бросилась, голубка, под поезд.

– На третий день, говорят, ее только нашли…

Скорбная процессия поравнялась со мной. В открытом гробу, скрестив руки, покоилась молодая женщина. Я отшатнулся! На ее губах застыла знакомая готическая улыбка…

Глава 2

Голгофа для троих

(пьеса)

Место действия – обычная двухкомнатная квартира.

Время действия – наши дни.

Действующие лица:

Журналист (Ж) – помятый небритый тип с претензией на эстета. Курит исключительно «Беломор». Не морщась, пьет любой одеколон…

Боксер (Б) – смесь провинциального вышибалы с экс-чемпионом мира. Травма интеллекта неизлечима. Многочисленные шрамы на лице.

Натаха (Н) – пергидрольная блондинка с остатками былой красоты. Вселенская грусть в глазах. Мадонна, которую навещал лже-ангел…

Акт 1.

Ж (говорит, откинувшись в кресле, по телефону): – Да, вчера я ее встретил. Где? В баре «Жемчуг». Мы с университетским приятелем, с Толиком, зашли туда по 100 грамм дерябнуть. Не помнишь? На юрфаке, в 86-ом…Вспомнил? Ну тощий такой, с прибалтийским акцентом, диски «Дорз» и Джимми Хендрикса еще собирал. Вечером, в десятом часу. Да. Зашли – сели, курим, то-се, универ вспоминаем. Естественно, повторили. Вдруг слышу – кто-то меня окликает. А там – дым, лазер, полумрак, все балдеют, шлюх больше, чем на вокзале – нирвана, одним словом…Так вот: кто-то несколько раз меня зовет. Я подумал, блядь какая-нибудь знакомая – оборачиваюсь: Натаха…Вот те крест! В натуре! Сколько лет прошло, а она, падла, ничуть не изменилась: сиськи, как у Саманты Фокс, платье – знаешь – такое облегающее, с разрезами, как у кинозвезды, попка поцелуя просит, и глаза, из-за которых меня чуть с третьего курса не выгнали. Я, конечно, себя не уронил, перегорело уже все – с улыбкой, значит, подхожу-с, стараясь не очень шататься, и медленно – медленно ее обнимаю. Дальше помню кусками, обрывками – какой-то верзила, я пытаюсь уклониться, лечу на стол. Тут Толик-прибалт разбивает о чей-то фейс бутылку, и понеслось, поехало – крики, грохот музыки, лазеры блядские. Как нас менты не загребли, не знаю. Ладно, тут кто-то пришел, минут пять уже звонят, пойду открою. А как же! Маринке привет! Ты тоже…

открывает входную дверь. На пороге – Натаха.

Ж: – Ты?! Как узнала адрес?

Н: – Может, для начала все-таки впустишь?

Ж (суетливо):– Ну, конечно-конечно! Извини…Вот тапочки. Я сейчас – рубашку только накину! Ты извини за бардак и вчерашнюю выходку, ладно?

Н: – Игорю я потом все объяснила.

Ж: – Игорь – бугай со сломанным носом?

Н: – Мой муж. Олимпийский чемпион, между прочим. Сейчас – тренер. Настоящий мужик!

Ж: – Ната ( можно я буду тебя так называть, как раньше?), Ната, я понимаю твои прозрачные намеки насчет настоящих мужиков, но все-таки: зачем ты пришла?

Н: – А если я просто соскучилась? Да ты не бойся, мальчик…Это чьи там туфельки – жены?

Ж: – Знакомой одной. Ее сейчас нет.

Н ( с наигранным удивлением): – Серьезно? Не женился?

Ж: – Тебя ждал, когда ты из своей златоглавой сбежишь (шутка) Одному как-то легче…Кофе-то будешь? С сахаром? С лимоном?

Н: – Ты не изменился – все такой же галантный. Но умоляю тебя – постригись! Длинные волосы тебе никогда не шли.

Ж (начиная раздражаться): – Ната, если серьезно, зачем ты пришла? Чтобы мы с тобой вспоминали то, чего больше нет?

Н: – Читала твои статьи. Умница! Ты ведь по-прежнему в «Голосе Петербурга» работаешь?

Ж: – Да, но…

Н: – Редактором?

Ж: – Замом, но объясни мне…

Н: – И твое мнение не последнее, правда? Я знаю: тебя все любят. Видела вчера в «Жемчуге», как на тебя миньетчицы пялились. Богема!

Ж: – Так, если ты пришла, чтобы оскорблять меня, то я вынужден…

Н: – Кофе сварил? Прости, Саша, я очень нервничаю, веду себя, как колхозная целка, а ты просто не представляешь, в какую мерзость я влипла. Сашенька, я так боюсь!

Ж: – Черт возьми! Ты можешь все нормально, по-человечески рассказать?

Н: – Сейчас. Есть курить? Папиросы? Давай! Дело в Игоре…

Ж: – В твоем муже?

Н: – Я беременна…

Ж: – ???

Н: – Пока еще не видно? Но не в этом дело. У Игоря – крупные неприятности. Нам нужна твоя помощь, как журналиста.

Ж: – Нам? Проблемы? Журналиста?

Н: – Понимаешь, Игоря подставили. Он, когда из спорта ушел, стал тренером работать, пацанов в секции обучать.Хук правой, хук левой, нокаут. А там типы разные…И вот как-то один разжалобил Игорька, простофилю моего, у нас переночевать – мол, отец запил, в квартире – бордель, куча уголовников, а друг, у которого можно пожить, только через неделю приезжает. Семенов его фамилия была. Ну мой, добрая душа, и притащил его. Поужинали – я еще, дура, бутылку сухого достала, видик посмотрели, как люди. Легли спать. Они-то, Игорь мой и Семенов рано утром ушли, на тренировку, а я даже накраситься не успела – звонок в дверь. Открываю – двое стоят, в форме…А я, дура, прав своих не знаю, увидела их корочки, растерялась да и запустила в квартиру. Они – отдел по борьбе с организованной преступностью – прямиком в зал, как-будто знали уже все, стали искать (без ордера) и там, где этот гаденыш спал – в углу, под диваном – сверток нашли. Наркотики! Я чуть сознание не потеряла! Соседей вызвали, понятых, стали протокол оформлять. Вежливые такие. Игорю на работу позвонили. Он как зашел, сразу все понял – изготовление, хранение, сбыт. Взяли с нас подписку о невыезде, а вчера повестка пришла в суд…Хочешь, покажу?

Ж: – А чем я-то тут помочь могу? Вам теперь хороший адвокат нужен…

Н: – Запугали их всех, мы звонили – никто не соглашается! А ты ведь – журналист, Сашенька, сотрудник солидного, авторитетного издания. Если после публикации об этом сфабрикованном деле поднимется шум, то у нас появится шанс…Спаси нас! Мне рожать через пол-года. На, потрогай…Да, здесь…Напиши статью, умоляю тебя, напиши, что муж мой Игорь – честный человек, не виноват он, что его подставили!

Ж (резко отдергивает руку от живота Натахи): – Да ты с ума сошла! Я буду защищать этого олигофрена. Да он мне вчера чуть пол-башки не снес, он, вместо меня, спит с тобой, а ты хочешь, чтобы я его отбеливал? Ни-ког-да!

Н (судорожно полезла в сумочку): – Сколько ты хочешь? Мы заплатим, в долларах.

Ж: – Грязная тварь! Сука! А я ведь сох по тебе когда-то…Убирайся! Вон!

толкает Натаху к двери. Та упирается, вдруг начинает сползать по стене на пол.

Н: – Саша, пожалуйста, воды…Мне плохо…

Ж: – Ната?

Н: – Выслушай меня, Саша, мы же были когда-то близкими друзьями, не чужие ведь мы. Воды, воды!

Ж: – Сейчас. Там, на кухне. Сейчас…Вот, держи! Да сними ты свой чертов плащ! Давай я тебе помогу. Что же твой здоровячок беременную супругу не сопровождает?

Н: – Да тут он, за дверью ждет.

Ж: – Что? Ты хочешь сказать, что все это время…

Н: – Игорь, заходи!

Акт 2

Там же.Появляется смущенный боксер. Он явно чувствует себя не в своей тарелке.

Б: – Здрасьте! Вы это…Извините за то, что вчера было. Я решил – какой-то алкаш к Наталье Петровне пристает. Игорь Михайлович меня зовут. Вот…

Ж ( высокомерно-брезгливо): – Александр. Мы с вашей женой на одном факультете учились. А вы, простите, что заканчивали?

Б: – Физкультуру.

Ж: – Понятно…Кофе хотите?

Б: – Не употребляю – вредно для сердца.

Ж: – Ах, для сердца! А где Ната? На кухне? Ну что – поговорим?