Тамара Че Гевара

Этот ученик, как мы видим, обнаруживает иного пожирателя закромов. А дальше, очевидно, он пытается ответить на вопрос из вспомогательного плана «Какие ещё пословицы на эту тему ты знаешь?» и пишет: «В большой семье клювом не щёлкают».

– Зато сразу видно: парень работал сам, а не с интернета списывал.

– И почему же он не заслуживает хорошей отметки? Другие дети справились с этим пунктом далеко не так изящно, ответив: «Кто рано встаёт, тому бог подаёт» (и почти у всех маленькая «б» зачёркнута и исправлена на большую), – но разве в этом варианте есть та животрепещущая актуальность, которая откликается в душе современного школьника, как, блин, «клювом не щёлкают»?

Вдоволь оттянувшись и утвердившись в интеллектуальном превосходстве над своими учениками, я была готова к расслабляющему сексу, но тут произошло нечто выходящее из ряда вон. Игорь впервые в жизни отказался. Он сказал, что у него есть дела поважнее, и, прихватив компьютер, закрылся в ванной. Вот так так…

Через час он разбудил меня, всё ещё обиженную и раздосадованную и удивил, как никогда не удивлял. Оказалось, этот плут тайком снял наш диалог над тетрадями, а теперь смонтировал видео. В своё оправдание он заявил, что затеял всё это исключительно для того, чтобы помочь мне с блогом:

– А то его никто не смотрит. Зато теперь чувствуешь, как мы всех порвём? Видос – огонь!

Он был прав по всем пунктам, однако меня переполняли сомнения:

– Но мы не можем выложить в сеть сочинения настоящих детей!

– Почему? Ты же не называешь фамилий.

– Ага, только имена.

– Ну, хочешь, я аккуратно запикаю, как их зовут?

– А смысл? Всё равно все знают, что я их учительница!

– Ну, не разбив яиц, не разобьёшь яиц, я считаю. А небольшой скандал для раскрутки не повредит.

Мы сошлись на том, что в этот раз вырежем имена детей, а в следующий воспользуемся псевдонимами. Выложили пост, скрестили пальцы, и Игорь уже было задумался насчёт того, чтобы скрестить чего-нибудь ещё, как вдруг между нами вновь возникло взаимонедопонимание по ранее встававшему вопросу.

– Но ты можешь хотя бы объяснить, почему ты не хочешь репостить меня себе на стену?

– Да просто есть формат, а есть неформат…

– У кого? У тебя?

– Я же там выкладываю техники тренировок…

– И видео с шашлыков, как ты мангал в озере утопил.

– Это капелька личной жизни, для контента тоже надо!

– А я не твоя личная жизнь?

Иногда мой Игорь ведёт себя как полный идиот. Одно дело – дурачиться мне назло, а другое – откровенно тупить. Сам говорит, что блог нужно прокачивать, и при этом пренебрегает таким простым каналом развития. Меня уже все друзья перепостили, пока мы тут спорили. Все, кого я об этом попросила, даже моя мама.

Впрочем, я Игоря быстро простила. Ведь могут быть у любимого человека странные капризы? Вправе ли я требовать от него того, к чему он, например, не готов? В конце концов, сегодня он и так здорово постарался, и результат налицо. За ночь наше видео собрало пятьдесят пять просмотров и девятнадцать лайков.

Моё первое собрание

Весеннее солнце склонилось к закату, озарив малиновым светом кабинет русского языка и литературы. Настал час родительского собрания, и в класс потянулись первые мамы и папы, разнообразные и яркие, как гоголевские персонажи. Они с осторожностью умещали свои взрослые колени под детскими партами, а я с любопытством наблюдала их ритуальные раскланивания с учительницей.

– Здра-а-авствуйте! Ангелина Витальевна!

– Здра-а-авствуйте! – Разумеется, Хомякова не помнила ни имён родителей, ни кто из них каких детей представляет.

– Какое у вас тут солнышко!

– Да, у нас тут каждый вечер такая красота…

– Прямо можно часы сверять…

– Ну уж, часы-то, наверное, нельзя.

– Отчего же? По солнцу же можно часы сверять…

– В смысле?

– В смысле?

«В смысле?!» – это уже кричала про себя я, пока Хомякова озадаченно смотрела на родителей, на часы и на солнце.

Накануне собрания Хомякова сказала мне так:

– Ты там, если у тебя вопросы, то поднимай, не стесняйся.

А я и не собиралась стесняться. Я даже запланировала злоупотребить её доверием и сначала поговорить насчёт сердечек в тетрадях, чем завоевать симпатии родителей, а потом продвинуть Инициативу. Инициативу с большой буквы, потому что в неё я задумала вложить тайный смысл и первый шаг к обращению детей в клуб любителей книг.

– Дорогие родители! – начала Хомякова таким тоном, будто родители вовсе не были дорогими, а находились где-то рядом с опостылевшими и осточертевшими. – Меня тут просили устроить собрание…

– Кто просил? – мгновенно прилетело из класса.

Хомякова удержалась, чтобы не ответить родителю так, как она осадила бы не в меру любопытного ученика, и произнесла ровно:

– Родители просили.

– Какие?

Тут Хомякова изобразила усталость трудового человека, которому не хватало ещё разбираться во всякой ерунде.

– Ну, что уж, мы будем выяснять? Может, лучше по вашим вопросам? – И сделала манящий жест ладонью.

Хотя никто и не ожидал такой передачи полномочий, мялись родители недолго:

– Есть вопрос по поводу физрука.

Тут меня кольнуло в самое сердце. Знаю я одного физрука. И пока я надеялась, что чаша сия обойдёт сами знаете кого, тема нашла поддержку аудитории, и приметы стали указывать на того самого моего знакомого.

– Да!

– Ставит двойки за ни за что! Заставляет рефераты писать!

– Ещё и высмеивает перед другими детьми!

– Как мы радовались, когда нашли такой костюм, чтобы и в класс, и в зал – полуспортивный. А физрук сказал, что это не форма!

– Имеет право отстранить по причине неготовности! – Это тоже была реплика кого-то из родителей.

– Так ведь он и не отстранил, и норматив сдавать не пустил! Модничать, говорит, будете у бабушки в деревне.

– Сложно, что ли, одеться по форме? Случится что-то с вашим ребёночком – кто отвечать будет?

– Ой! «Случится»! На нашей тухлой физкультуре-то? Вот мы всё детство по гаражам скакали, и ничего, выжили. Сальто с крыши в сугроб прыгали…

– Оно и видно…

Наконец, вдоволь напикировавшись, родители стали подталкивать вопрос в сторону классной руководительницы, дескать, обещала помогать – помогай.

Хомякова проявила мудрость, достойную царя Соломона. Но не для того, чтобы решить вопрос, а для того, чтобы ловко снять его с себя:

– Знаете, непедагогично одному педагогу идти против другого педагога… Я предлагаю вам поговорить об этом с завучем…

Реакция зала была незамедлительной:

– А зачем тогда собрание, если вы простой вопрос не можете решить?

– А завуч разве не педагог? Тоже скажет: «Не пойду против коллеги»?

– Да всё понятно! Видели мы, как он вас ни во что не ставит…

Если бы последняя реплика из зала прозвучала с интонацией злой иронии или сарказма, Хомякова просто проигнорировала бы её, но в голосе чьей-то родительницы слышались сочувствие и солидарность. Хомякову подвело любопытство.

– Это как это? – уточнила она.

Родительница принялась простодушно и весьма охотно объяснять:

– Ну, он вам давеча грубил, мы стали свидетелями.

– Разве? –Хомякова нахмурилась, чтобы не растерять остатки солидности. Она уже начала жалеть, что решила поддержать эту тему, а мамочка совершенно наивно продолжала ронять авторитет классной руководительницы:

– Да, да, мы сами видели в прошлом году на субботнике. Вы ему слово, а он вам десять. Чуть ли не в лицо смеётся, а вам и сказать нечего. Я вот ничего хорошего в таком отношении к старшим не вижу.

Я вся изъёрзалась, заочно сгорая от стыда за своего Игоря. Хомякова же, скрестив руки на груди, принялась невозмутимо отрицать услышанное, дескать, подобных эпизодов на её памяти не происходило, а если что-то и было, то ничего обидного она для своего авторитета не ощутила. Родительница привела ещё несколько неопровержимых и совершенно унизительных примеров, прежде чем припёртую к стенке Хомякову очень кстати выручил чей-то папа:

– Да ничего с этим физруком не сделать. Будут его держать, как держали, да ещё и платить вдвое больше, чем педагогам-женщинам.

По классу прокатилась волна удивления.

– Почему?! – В этом дружном вскрике прозвучал и мой голос.

– Потому что мужчина. Иначе уйдёт.

– Так и пусть уходит-то!

Тут на защиту моего Игоря вдруг встала сама Хомякова.

– Нельзя.

– Почему?

– Школьный штат должен быть укомплектован и мужчинами тоже.

– Зачем?

– Ну уж… – Тут Хомякова беспомощно развела руками, переметнувшись на сторону вопрошающих, дескать, я тоже пострадавшая.

– Так зачем? – настойчиво переспросили родители.

Хомякова беззастенчиво проигнорировала этот вопрос и, повысив голос, принялась возвращать себе бразды правления:

– Что же касается формы, спортивной и вообще, то в нашей школе она обязательна согласно уставу, и детям полагается носить её с гордостью за своё учебное заведение.

Тут чей-то весёлый папа, задорно крякнув с задней парты, вставил:

– А вот русская пословица гласит: «Не платье красит человека, а человек платье»…

– Моё мнение такое, – ответила Хомякова, ничуть не стесняясь спорить с народной мудростью, – когда ученик приходит в школу в форме, то сразу видно – готов, – и она по-пролетарски взмахнула кулаком, показав, как ученик готов, – не то, что…

Тут её снова перебил тот же самый папа:

– А вот Николай Михайлович Карамзин говорил, что «И в рубище почтенна добродетель»…

Опытная Хомякова тяжело вздохнула, мол, выискался очередной комик на её голову, а вслух сказала:

– С вами мы потом отдельно поговорим, – и сразу добавила, обратившись ко всем: – Может быть, будут другие вопросы?

Ответ дал всё тот же папа:

– Будут! – Ему явно было всё равно, по какой теме стебать Хомякову. – С лужей на входе собирается кто-нибудь что-нибудь делать?

Проблема лужи нашла живой отклик в публике, из класса даже прозвучала пара заинтересованных «да».

– Ну, уж это не к нам вопрос! – оперативно сориентировалась Хомякова.

– А к кому?

– Уж, наверное, к администрации.

– Ну так и спросите у администрации, – парировал весёлый папа. – Вот же она тут и сидит. Госпожа Шадрина, если не ошибаюсь? – Похоже, ему становилось скучно троллить одну лишь Хомякову.

– Ну, если только мама Светы Шадриной… – протянула Хомякова, прикидывая, как бы снова повернуть к бесполезным, но безопасным вопросам, а мама Светы солидно поднялась с места и властно оглядела электорат.

– Я поняла, в чей огород этот камешек, и я отвечу… – начала она тягуче. И вдруг бахнула: – А ковровую дорожу вам тут к школе не постелить?

– О, как! – охнул весёлый папа.

– Или вам такое явление как сезонная лужа мешает выполнять родительский долг перед своими детьми? Среднее образование в нашей стране обязательно и бесплатно для всех, а вы и этого не цените? Только и спрашивают, что государство должно делать для них, а сами-то вы что готовы сделать для страны? Бюджет он, знаете ли, не резиновый.

За твёрдой рукой мамы Светы потянулся весь класс, и против незадачливого папы поднялся неодобрительный ропот.

– А откуда в бюджете деньги? – взвился растерявший весёлость, но не кураж папа.

– Из разных источников, – ответила мама Светы, не задумываясь.

– Из налогов? – подсказал папа.

– В том числе, – подумав, согласилась мама Светы.

– И на что же идут наши деньги?

– Да, на что идут наши деньги? – С этими словами мама Светы спокойно опустилась на стул.

– Это я вас спрашиваю.

– А вы не спрашивайте, вы сами ответьте.

– Почему это я должен отвечать?

– Потому что у вашей жены деньги класса.

Тут уже совсем невесёлый папа опешил:

– Мы же не об этом говорили…

– А я об этом. Собирали по тысяче рублей на прошлом собрании, и где это всё? Новый год, восьмое марта…

– Кстати, да! – раздалось из класса.

– Вы шутите, что ли? – возмутился папа. – Мы говорили о луже… – Но его голос потонул в нарастающем родительском гаме.

– Как это удобно, – покачала головой мама Светы, – чуть что – говорить о том, о чём самому удобно. Ответьте-ка сначала сами по относящимся к вам пунктам!

А из конца в конец класса уже летали, словно пушечные ядра, риторические вопросы, ответы, претензии, возражения:

– Почему было нормальных подарков не купить?

– Сами же всё забраковали, кроме восковых мелков!

– Восьмое марта у них опять! Цветы им подавай!

– А вы сами разве не женщина?

– Если я женщина, так почему я тогда скидываться должна?

– Да подавитесь вы своими деньгами! Завтра же всё вернём до копейки!

– Вот и верните!

Я старалась не высовываться посередине этого разгула, чтобы не прилетело и не зацепило; пыталась думать о чём-нибудь хорошем, как вдруг постепенно, не сразу, стала различать тяжёлые мерные удары. Это Хомякова на правах модератора встречи принялась с размаху бить стопкой тетрадей по столу и проделывала это не меньше минуты. Родители понемножку успокоились и замолкли.

Следующие слова прозвучали в подлой тишине. И это не ошибка. В подлой. Ведь у наступившего покоя была своя цена, которую Хомякова не постеснялась оплатить за чужой счёт. За чей же? Конечно. В это зловещее безмолвие она, как котёнка в пропасть, хладнокровно бросила меня.

– А сейчас перед вами выступит наша молодая учительница-практикантка Обломова Тамара Андреевна.

Юная выскочка

Разумеется, я тут же отреклась от того, что ко мне можно обращаться «просто Тамара, без Андреевны». И о сердечках на тетрадных полях пока тоже решила промолчать. Я вообще напрочь позабыла всё на свете, кроме словосочетания «виктимное поведение» – и это не случайно. В этот момент я могла бы стать нагляднейшей иллюстрацией этого явления. Амбассадором. Скованная мышиным испугом, я смогла лишь тонко пискнуть: «Здрасьте», – и затаилась, как оленёнок.

Разгорячённые битвой родители не набросились на меня, не задавили, не подняли на вилы, а только терпеливо смотрели, и я вдруг с удивлением догадалась, что они ждут моего слова. Мне ничего не оставалось, как заговорить о своей инициативе, которая как-то сама собой перестала писаться с большой буквы.

– …Э-э-э… чтобы привить детям интерес и любовь к чтению… – начала я с середины фразы, – …которое пригождается в будущей жизни каждому человеку… которое способствует развитию и… и…

Публика воспринимала мою сумбурную речь благосклонно, без агрессии. Какой родитель будет против любви своих детей к чтению? К тому же, в отличие от других учителей, я тут ещё никому не сделала ничего плохого, что давало мне крохотный аванс если не симпатии, то хотя бы снисхождения и микроскопическую каплю уверенности. Не утонуть бы в ней.

– Почему бы нам не создать в нашем классе читательский кружок и не организовать факультативные посещения библиотеки? – наконец сформулировала я.

Здесь мои зрители несколько насторожились (скорее всего, от слова «нам»), однако я уже завелась. В моём воображении давно вылёживалась, ожидая своего часа, умильная картинка: взрослеющие школьники, раскованно расположившись в уютных креслах-мешках, ведут высокоинтеллектуальные беседы о великих книгах человечества. Вот какой идеей я собиралась заразить для начала родителей будущих выдающихся литераторов.

– Устроим марафон чтения! Ребятам очень понравится. Сейчас в нашей областной библиотеке всё очень красиво сделано, как в Европе…

Мне показалось, будто на этих моих словах чьё-то лицо в классе сморщилось типа: «Фу, Европа». Нет, не показалось. Вот одна мамаша что-то шепнула другой, неодобрение покатилось по рядам, и я почувствовала, что пора закругляться.

На добивку я собиралась рассказать о том, что же дети будут проходить на наших занятиях.

– … великий роман взросления «Убить пересмешника». Я не случайно выбрала это произведение! Его изучение мы с ребятами сможем завершить просмотром фильма.

Кажется, моя добивка действительно кого-то добила. Из зала посыпались реплики:

– Какой-такой пересмешник? Это из «Голодных игр»?

– Может, не надо начинать с книги про убийство?

– А чья книга-то? Кто автор?

– Харпер Ли, – обречённо ответила я, и кто-то с задней парты со знанием дела отметил: «Китаец…»

Я рефлекторно сжалась, приготовившись быть растерзанной толпой варваров, как вдруг услышала голос того самого папы, который троллил Хомякову.

– А почему бы и нет? – сказал он примирительно. – В той книге правильные вопросы поднимаются. Насколько я помню, там несправедливо судили одного чернокожего паренька…

Тут он осёкся, а я не сообразила почему – и ляпнула безо всякой задней мысли:

– …за изнасилование, которого он не совершал.

Все лица в классе вытянулись и побледнели, как кабачки. Наступила тишина, словно перед цунами, когда вода уходит в море, чтобы, вернувшись, обрушиться на берег сокрушительной мощью.

И вдруг на пути смертоносной волны возникла Хомякова.

– Про изнасилование не надо, – постановила она единолично. – Но посещение библиотеки мы внесём в факультативный план.

Затем, не дав никому опомниться, Хомякова спокойно продолжила, будто перешла от одной рутиннейшей темы к другой:

– И последний на сегодня вопрос. Дорогие родители! – В этот раз «дорогие» прозвучало гораздо дороже. – Пожалуйста, обратите внимание на обувь ваших детей. Ведь кто во что горазд, а возраст-то самый опасный… Подростки… Ношение плохой обуви чем чревато? Неправильная постановка стопы, а это влияет на весь костяк организма. В юном возрасте… Особенно для девочек – им рожать. Особенно для мальчиков – им Родину защищать.

Родители сосредоточенно слушали, а Хомякова подбиралась к кульминации:

– Вот на доске написан адрес интернет-магазина кроссовок… – и класс рефлекторно дёрнулся записывать, – широкий выбор моделей, любые размеры, низкие цены.

Хомякова несколько раз продиктовала адрес и затем добавила смущённо, будто не планировала говорить, но не удержалась:

– За эти кроссовки я ручаюсь лично, потому что это – магазин моего сына, – и расплылась в застенчивой улыбке, которая тотчас, как в зеркале, отобразилась на лицах внимающих мамочек.

– Мне одному кажется, что нас тут собрали, чтобы ознакомить с магазином вашего сына? – испортил идиллию всё тот же неугомонный папаша.

Хомяковой даже не потребовалось ничего отвечать. Бедный папа, как говорит мой Игорь, сегодня уже «зашкварился» и потому больше не воспринимался всерьёз. Само его присутствие вызывало раздражение. Но в восьмом часу вечера коллектив, которому посулили пойти по домам, уже не был в состоянии кого-нибудь растерзать.

– Стулья поднимать? – спросила чья-то мама, и собрание благополучно завершилось.

Прихвостень капитализма

Я всегда посмеивалась над небритыми подмышками феминисток, над их волосатыми ногами и мужицкими штанинами. Считала, что в феминизм идут только страшные девки, которые отчаялись найти себе парня. Да ещё, дуры, назло уродуют себя татуировками и пирсингом, дескать, не достанься ты никому.

«Хочешь равенства? Пойди в армию или вон уголь покидай». – Вот как я к ним относилась, не очень-то понимая, да и не пытаясь понять смысл движения женщин за свои права.

Сегодня же, когда это коснулось лично меня, я явственно разглядела основу гендерного неравенства в институте частной собственности и в капитализме. Мне открылось, что «…именно экономические противоречия являются корнем притеснения женщин в обществе, зависимости женщины от мужчины, политического и бытового противостояния полов…» – и это я только по пути домой с телефона успела прочитать, а там у Маркса ещё много чего интересного написано. Дома моего Игоря ждал серьёзный разговор.

Этот мужлан-шовинист не только ничего не понимал в причинах угнетения женщин, но и напрочь отказывался признавать само угнетение. И смотрел на меня, как кот, которому сказали, что облизывать себе яйца неприлично.

– Да какая разница, что мне больше платят? У нас всё равно бюджет общий!

– Это тут совершенно ни при чём!

– Как это ни при чём? Мужику же надо семью кормить! А мне тебя надо кормить.

Жалкий реакционер. Знает, что стоит на пути естественного и справедливого развития общества, а всё вертится, хорохорится. Я ему покажу, как верхи не могут, а низы не хотят.

– Я сама могу себя прокормить! Любая женщина сможет себя прокормить, если ей будут платить, как мужчине! – Я была настроена решительно.

– Но не я же придумал эти правила! Кто виноват, что в школе штат должен быть укомплектован? Я такая же жертва системы!

– Ничего себе жертва! Хотела бы я быть такой жертвой – получать вдвое больше! И за что? За то, что ты мужик?

– Что же мне теперь – отказаться от надбавок и разделить их между всеми училками?

Я задумалась. Кажется, такая математика мне не очень-то выгодна.

– Нет! Просто женщинам должны платить столько же, сколько мужчинам!

– А где ж на всё это удовольствие школам денег-то взять?

– Это демагогия!

Игорь развёл руками. То-то же. Нечем крыть, вы в дураках, все ваши карты биты.

Мы посидели молча. Вихри яростных атак поутихли.

– А ты разве не знала? – спросил меня Игорь через некоторое время.

Пожалуй, я действительно могла бы обо всём этом знать, но я не знала. Правда не знала, а теперь от злости на себя за свою политическую инертность и безграмотность молчала, боясь расплакаться.

– Так всегда было… – продолжал Игорь, подбирая миролюбивый тон. – Чтобы мужские кадры удержать… Обычная стимуляция…

– Какая ещё стимуляция? – всхлипнула я. – Кто вообще это придумал?

– Какая стимуляция? Я тебе сейчас покажу, какая стимуляция… – Уверена, что с этими словами Игорь похабно подмигнул, но я на него не смотрела.

Как же меня достали его одноходовые каламбуры! Когда он уже поймёт, что это не смешно, а очень глупо? Это стыдно и к тому же позорит не только его, но и меня! Никогда не забуду случай в музее, когда Игорь, увидев яйцо динозавра, потащился выяснять у экскурсовода, правое оно или левое. А ещё он называет меня выдрой. Типа, когда у меня плохое настроение, меня надо хорошенько выдрать, и тогда…

Чёрт возьми, пока я рефлексировала, Игорь уже подобрался и вовсю меня стимулировал! Как успел?

Никогда не думала, что так бывает… Роскошный секс вымотал меня, опустошив все силы тела, но не голову. Никуда не делась грусть от бессилия и досады, что, похоже, никто в целом мире не понимает несправедливости системы, и что всех всё устраивает, и надо мной все только посмеются, и в первую очередь – те самые училки, права которых глупенькая маленькая я собралась защищать. И вот я лежу, прижавшись к капиталистическому прихвостню, который получает свои мужские надбавки, унизительные для другой половины человечества, слёзы катятся из моих глаз, и ничего я с этим поделать не могу. К тому же я расстроилась, что в прямом смысле слова пролюбила вечер и не выложила в блог новый пост.

Единственный плюс: Игорь, проникнувшись моими страданиями о несправедливости мироустройства, сделался отзывчивым, как дрессированный пёс, и готовым ради меня на любые подвиги.

– Я как лицо, ответственное за твой контент, рекомендую тебе сегодня выложить… – тут он погладил меня по ягодицам, – себя. Подписчики должны видеть твою… твоё лицо.

– И какое лицо они сегодня увидят? Затраханное и заплаканное?

– Именно поэтому я годами нарабатывал твой фотоматериал, хотя ты меня за это несколько раз чуть не убила!

Я расскажу вам, как он нарабатывал этот материал. Обычно он подлавливал меня в какой-нибудь нелепой позе, преимущественно в трусах, а потом снимал, как я пытаюсь отобрать у него телефон. И очень редко, но очень метко у него действительно получались достойные снимки. Вот и сейчас он предъявил весьма аппетитную фоточку. Не каждая инстадива сможет с первого раза сделать такую.

Это был снимок из тренажёрного зала. Я стояла, оглянувшись назад, то есть в кадре находились и лицо, и спина, и то, что ниже, в обтягивающих лосинах. Прошу вас запомнить это важное обстоятельство.

– Тут-то, наверное, надо обрезать лишнее? – предусмотрительно предложила я.

– Зачем такую красоту резать?

– Ну… я же как бы учительница.

– Ну, ты же как бы не в купальнике. Тут ничего такого нет. А ещё мы приделаем тег, например, «Мне бы такую училку». МБТУ. Ну или по классике TILF. Понимаешь? Т – teacher.

– Да всё я поняла. «Училка, которой ты бы вдул».

– Я бы вдул.

– И так уже вдул. Ладно, размещу эту. Только без хештегов!

И фото, вполне пристойное для двадцатилетней девушки, прошу вас и на это обратить внимание, ушло в сеть. К утру мы заработали пятьдесят пять лайков.

Не надо песен

За выходные моя обида поутихла. Ну, как поутихла… Меня перестало колотить, но в глубине души затаилась тихая злоба. «Вырасту – отомщу им всем», – поклялась я сама себе.