Космоса хватит на всех

Ноги об нее правительство вытерло знатно. Сэм не представляла, что еще от нее надо. От чего отстранят на этот раз? Неужели от подготовки иглоплювов к долгому вояжу? Но тут как раз они не имеют на вмешательство никаких прав. Кому, как не лингвисту заниматься недружелюбно настроенной инопланетной расой? От которой можно с легкостью избавиться, не прибегая к насилию.

Товарищи министры заседали в столовой, которая находилась в центре здания, и потому пострадала не так сильно, как остальные помещения школы. Двери не было, и Саманта, не утруждая себя стуком по косяку, вошла внутрь. Вместе с ней и Линдквист. Барбара Краузе, отвечающая за финансы, поморщилась при виде него, видимо, рассчитывая на конфиденциальность беседы, но промолчала.

– Всем привет, чего звали? – с беспечной ухмылкой спросила Сэм.

– Добрый день, госпожа Корф, господин Линдквист. Надеюсь, вы оба в добром здравии?

– Не жалуемся, – буркнул Ульф, ощутивший исходящую от чиновников наигранность, равнодушие и легкое презрение.

– Мы подготовили указ об увольнении госпожи Корф из Военно-Космических Сил СПЕКТРа.

Саманта закатила глаза. Чего-то подобного она и ожидала.

– Мы считаем, что вы должны вернуться к вашей основной профессии. Насколько мы знаем, вы в должности лингвиста провели не так уж много операций. Но ведь не зря наше министерство вложило немалые средства в ваше обучение, – с сахарной улыбкой заключила Краузе.

– К чему вы клоните? – холодно спросила Саманта.

– К тому, что вам надо вплотную заняться тем, чему вас учили десять лет, – заметила Госслинг. – Умению находить общий язык с чужими. А в случае нежелания идти на контакт – уничтожение.

– О каких расах вы сейчас говорите?

– Например, об иглоплювах. Или флоксианах. СПЕКТР нуждается в рабочей силе. Мы собираемся привлечь чужих. Ведь они живут в нашей галактике.

– И что же вы собираетесь им поручить?

– Нам нужны шахтеры, строители, фермеры.

– Иглоплюв, вспахивающий поля? Интересная у вас фантазия. К тому же, они здесь не задержатся надолго. В течение месяца мхуурры отправят их домой.

– Вот об этом мы тоже хотели поговорить, – подал голос хмурый полковник Фридман. – Мы не дадим вам разрешения на эту операцию. Как я понял, корабли не собираются потом к нам возвращаться, а они нужны людям.

– Минуточку. Я правильно вас поняла? – опешила Саманта. – Вы собираетесь снова с размаху на те же грабли? Принуждение и рабство инопланетян?

– Почему же сразу принуждение. Всего лишь сотрудничество. Ведь они тоже живут в Млечном Пути.

– Вы так ничему и не научились, – с горечью прошептала лингвистка. – Ничему. Цирцея была права.

– Что? – не понял Фридман. – В каком смысле?

– В том, что она пыталась очистить нас. От наших же грехов. Люди – жестокое зверье, которое ценит лишь подчинение и насилие. Я отказываюсь в этом участвовать.

– Хотите, чтобы вас арестовали за несоблюдение лингвистического устава? – вкрадчиво поинтересовалась Краузе.

Саманта молниеносным движением вытащила стилет из ножен на бедре и через секунду прижала острие к тонкой белоснежной шее министра финансов. Ульф сложил руки на груди, с интересом наблюдая за развитием событий. Ему понравились эмоции, охватившие сейчас его подругу.

– Попробуйте, – прошипела женщина. – Устав для меня давно ничего не значит. Я – очень неправильный лингвист.

– Давайте не будем горячиться, – проблеял побледневший Фридман. – Корф, уберите оружие. Краузе сама не понимает, что говорит. Вас никто не собирается лишать свободы.

– Хорошо, – с неохотой отодвигаясь от министра, кивнула Сэм. Но стилет далеко убирать не стала. – Давайте поговорим спокойно, если вы на это способны, конечно. Я спасла ваши жалкие задницы, забрав с Земли. Или вы забыли, чем мне обязаны? А могла бы оставить вас на растерзание «Вайс Розе». И мне ничего не помешает сделать это за них. И провозгласить себя новой госпожой Айлин. Те, кто выжили, забыли о том, какой бессердечной сукой она была. Белина сделала все, чтобы спасти людей, и даже, если вы скажете, что именно она дала Цирцее свободу, всем будет насрать. Теперь, после ее гибели, ее чуть ли не причислили к лику святых. Ее завещание уже озвучено везде и всюду. И люди меня поддержат. Люди не хотят новой войны. Войны с чужими. Снова. Вы этого добиваетесь, уроды?

– Но нам нужны рабочие! – с отчаянием воскликнула Краузе и опасливо покосилась на Саманту. – Нас слишком мало. Человечество не справится с этим самостоятельно. Нам нужна помощь.

– Так попросите о ней, черт бы вас побрал! Что, гордыня не позволяет опуститься до такого? Вы должны на коленях умолять всех чужих, для начала, простить человеческую расу за все, что мы им причинили. Люди устроили геноцид, растянутый не на одно столетие.

– Вот именно. Думаете, они помогут нам по доброте душевной? После всего, что было…

– А вы попробуйте. Отпустите мхуурров и иглоплювов. И тогда остальные расы, возможно, допустят, что у вас добрые намерения. Пока же вам не верит никто.

– Да, черт возьми. Нашли, кого назначить на это задание, – буркнула Госслинг. – Мы и забыли, за что вы попали на Гаапт.

– Хотите помощников? Может, ради разнообразия, попробуете их найти с помощью пряника, а не кнута? Дружбой. Отправьте людей с миссией на их планеты. Только не с военной. А дипломатической. И да, если я сдержу обещание, данное медведям, может быть, в чужих проснется доверие. Может быть…

– Хорошо, – кивнул Фридман. – Годится. Если не выйдет, будем решать проблемы по мере их наступления. Мы и так завязли в дерьме по уши.

– Вот именно, – хмыкнул Ульф.

– Что касается вас, капитан Линдквист, мы сочли вас годным для продолжения военной службы. «Полярная Звезда» отправится к внешним рукавам с разведывательной миссией. Госпожа Корф, вы свободны и можете заниматься своими делами. Раз уж мы решили, что нам нужны дипломаты, а не убийцы.

– Я так и не понял, чем вам не угодила Корф, – заметил Линдквист.

– Она больше не капитан. У нее и корабля-то своего больше нет, – пожала плечами Краузе.

Ульфа едва не отбросило к стене волной боли, которая хлынула во все стороны от Саманты. Рискнув посмотреть на нее, увидел, как женщина побелела. Даже губы стали серыми, словно из них откачали всю кровь.

– О, простите, Корф. Мы не хотели… – понял оплошность своей коллеги Фридман, когда увидел взгляд Сэм. Недовольно покосился на Барбару, но та лишь поджала губы, не чувствуя ни малейшего раскаяния. Финансисты не обладают чувством такта.

Лингвистка, не сказав ни слова, развернулась и вышла из «кабинета». Уже на улице прислонилась к грязной стене, скользнула безучастным взглядом по своему бывшему старпому и уставилась на носки своих ботинок. Судорожно вздохнула и прижала ладони ко лбу, словно пытаясь прогнать мигрень.

– Сэм… – Ульф тронул ее за плечо. – Не надо.

– Уйди.

– Пойдем. У нас есть дело.

– Уйди.

– Сэм…

– Ты должен уйти, – женщина подняла на него глаза. – Никто… никто не понимает меня.

– Понимаю… Если бы я потерял «Звезду», то…

– Да ну? – злобно усмехнулась Саманта, качая головой. – Ни хрена ты не понимаешь. Твой корабль – гигантская консервная банка. Не смей сравнивать его с Одиссеем. Только тот, кто отдал часть души мхуурру во время слияния, знает, чего я лишилась. И жалость мне твоя не нужна. Да, жалость. Я чувствую ее. Она мне не поможет, ясно?

Ее желание остаться одной даже заставило воздух вокруг задрожать от напряжения. Раньше он не заметил бы этого. Но теперь, став эмпатом, не мог сопротивляться таким сильным эмоциям. Ульф, подняв ладони в примиряющем жесте, отправился к месту охоты. Но напоследок, у перекрестка, обернулся. Саманта снова скорчилась в позе эмбриона, подпирая стену. И тихо плакала. Вот тогда его наконец проняло. Он вспомнил.

                                                 * * *

Он вспомнил, как любил ее когда-то. Нет, память никуда не делась. Но теперь Ульф понимал, что значит испытывать эти эмоции.

Любовь.

К детям.

К единственной женщине, которую он не смог забыть и отпустить за долгих шесть лет.

Эмоциональная память вернулась и захлестнула Ульфа с головой. Но выплыть на поверхность он не пытался. Ему нужно прочувствовать все.

…Конечно, она вызвала в нем интерес, как только появилась на борту Гая Музония Руфа. Красивая, изящная и невероятно темпераментная, судя по ее постоянным стычкам с Оливье и Ли Вонном.

Но боевой товарищ – это прежде всего товарищ. Друг. И не важно, какого он пола.

Ульф всегда твердо считал, что роман на борту корабля – это проявление слабости. И неуважение к кораблю, капитану, экипажу и миссии, в чем бы она ни заключалась.

Потом случилась Пандора. Ульф с восхищением наблюдал, как Саманта, словно сказочная валькирия, летала среди иглоплювов, кромсая их почем зря. А кровь этих тварей, которую она насильно влила в его горло? Этот момент особенно сблизил их. Чужая кровь всегда сближает.

А затем он узнал, кто она на самом деле. И что произошло на Гаапте. И тогда понял, насколько она ранима. Увидел, как слабость проступает под иглами сарказма, грубости и нарочитого равнодушия.

Да, он по-прежнему хотел бы видеть ее обнаженной в своей койке, слышать ее голос, такой сексуальный с этой его хрипотцой, но в то же время нежный, шепчущий его имя в исступлении. Но теперь к этому желанию присоединилось кое-что еще. Острая необходимость заботиться. Оберегать и защищать. Даже, и чаще всего, от самой себя. Наверное, с этого и начинается любовь.

Он знал, что Ли Вонн и слова не скажет своему лучшему бойцу, вздумай он нарушить негласный (в данном случае) устав. Но Ульф не хотел портить дружбу с Сэм.

И та безумная ночь, когда он потерял контроль и сломался под взглядом ее фиалковых глаз, должна была стать первой и единственной. А потом… Потом он понял, как мало в его жизни радостей, и наплевал на экипаж, Вонна, свои принципы.

Затем был медовый месяц на Ваал-ра. Пусть он знал, что они погибнут вместе с планетой в пламени красного гиганта. Все равно этот период был одним из самых счастливых.

Не считая рождения Соммер.

А теперь женщина, которая сделала его счастливым, подарила дочь, себя, свое сердце, невыносимо страдает. И он ничего не может сделать, чтобы помочь…

С охотой не сложилось – начался проливной дождь. На пострадавшее полушарие Благодати пришла зима. Сырая, промозглая, с ливневыми муссонами. Ульф, взглянув на сизое низкое небо, вздохнул и отправился к правительственному зданию. Но Саманты там уже не было. И он догадывался, куда она могла пойти. Побережье. Но это значит, что он там будет третьим лишним: между ней и ее горем. Уточнив в порту насчет наличия других свободных шлюпок и получив утвердительный ответ, скрепя сердце отправился к своему челноку и вернулся на «Звезду». Если повезет, Саманта все-таки решит не упиваться своим отчаянием под завязку и ближе к ночи тоже прибудет на корабль.

Поэтому, уложив детей спать, Ульф отправился в выделенную лингвистке каюту с твердым намерением ее дождаться. Сегодня ему очень нужно было с ней поговорить. И о своей памяти, и о ее боли. Иначе момент будет упущен, и оба одновременно влезут в панцири, огораживающие от мира и тех печалей, что он с собой несет.

                                                 * * *

Всю свою жизнь я пряталась,

Желая, чтобы рядом был кто-то, как ты.

Теперь, когда ты здесь, когда я нашла тебя,

Я знаю, ты – тот, кто спасет меня (пер. с англ.).

Sarah Brightman – «Deliver Me»

Услышав чье-то тихое всхлипывание, Линдквист обернулся. На пороге каюты стояла Саманта с донельзя несчастным видом. Трясущаяся, мокрая словно блажник, с посиневшими губами. Все четыре часа, во время которых на Благодать вылилась месячная норма осадков, Сэм, судя по всему, провела на улице. Рядом с морем.

И она даже не удивилась, увидев своего бывшего старпома.

– Тебе нужно переодеться, иначе простынешь. Сама знаешь, с лекарствами сейчас напряг, – мягко произнес он, приобнимая ее за плечи. Саманта изобразила безразличие, пожав плечами.

Помог освободиться от верхней одежды, которая с тяжелым хлюпаньем опустилась на пол. Зашел со спины, чтобы избежать искушения. Вместе с эмоциональной памятью вернулись и желания. Но сейчас не до того. Слишком многое ей пришлось выдержать за последние несколько дней. Слишком много потерь. Стянул ее футболку. Она не возражала. Судорожно выдохнул. Как будто созерцание ее обнаженной спины так просто выдержать.

Не удержался. Убрал мокрую прядь волос и коснулся пересохшими губами шеи. Будь, что будет. Кожа холодная, влажная и нежно-возбуждающая. Сердце заколотилось.

Затем позволил пальцам пробежаться от ее живота к груди. Саманта едва слышно вздохнула и прижалась спиной к нему. Напряженное, как натянутая струна, тело начало расслабляться.

Контроль был потерян. Ульф резко развернул ее к себе, впился в губы и зарылся пальцами в пахнущие дождем и озоном волосы. Мягкая, податливая, беззащитная. Саманта никогда не была такой. Даже во время их романа на Гае Музонии каждая встреча в постели скорее напоминала свирепую баталию. Но не сегодня.

Заглядывая в ее распахнутые серебристые глаза, он видел перед собой совсем юную Сэм. То, что она позволила увидеть себя такой, наполнило его сердце признательностью. Он не забудет.

Новая Саманта, ее робость и покорность сводили с ума, но он старался сдерживать себя и не напугать ее яростным натиском.

Эйфория, рождающая звезды и расплавляющая туманности, растаяла, уступив место спокойствию и расслабленности. Сэм улыбнулась, поцеловала Ульфа в уголок губ и сладко потянулась, словно пробуждаясь от долгого и невероятно приятного сна. И уснула.

Через пять минут Сэм тихо сопела ему в подмышку. И приоткрытые губы касались кожи в районе пятого ребра. Щекотно и сладостно. Вьющиеся после дождя, подсохшие волосы пушистым пледом укрывали его грудь.

Как он мог жить без всего этого целых шесть лет?

Среди ночи Ульф открыл глаза, почувствовав неладное. Так и есть. Рядом пустота. Саманта нашлась в соседней комнате, рядом с кроватями Соммер и Ойры. Дети спали, а она стояла рядом и просто смотрела.

Ульф подошел и встал рядом, зарываясь лицом в ее волосы.

– После сообщения о нападении на Луну я думала, что потеряла их. Потом Одиссея. Тебя. Я больше не хотела жить.

– Но ты ошиблась. Вот они мы. Совсем рядом.

– Да. Но после секундного облегчения накатила еще более сильная боль.

– Потому что ты ощутила горечь утраты. Вспомнила, что есть те, кого тебе точно придется оплакать. Мать не должна терять своих детей.

– Он не был моим ребенком.

– Еще как был. Первенцем. Самым долгожданным и любимым. Он был всем. Сыном, братом, другом. Иногда – отцом.

– Я не знаю, смогу ли смириться с этим. Еще и дед… Герда.

– У тебя есть Соммер. И Ойра.

– Знаю. Лишь они удерживают меня на краю. И ты.

– Пойдем. Завтра трудный день.

– И что же будет завтра?

– Ты откроешь новую главу наших отношений с иглоплювами. Это будет непросто – вновь завоевать доверие друг друга. Но ты сможешь. Я верю в тебя.

– Хоть кто-то верит, – слабо усмехнулась Саманта. – Но завтра на мишек у меня нет сил. Разговаривать с ними не просто. А что потом? Иглоплювы улетят домой. А мы? Куда податься нам?

– Мы полетим в Солнечную систему, чтобы вернуть свой дом. Землю. Но это будет не завтра и не через неделю. А прежде всего мы снова спустимся на Благодать. Наверное, в последний раз.

– Зачем?

– Чтобы проститься.

– Ульф…

– Нет, послушай меня. Ты должна отпустить его. Иначе не сможешь двигаться дальше. Так и останешься замурованной в комнате без дверей до конца дней, с каждым мгновением все больше утопая в боли.

– Я не хочу отпускать.

– Ты должна. Иначе погибнешь. А я… мы… не можем этого допустить. Пойдем. Тебе нужно отдохнуть. А утром ты сама поймешь, что я прав. Пойдем.

Ульф мягко подтолкнул Саманту к выходу, и она в кои-то веки безропотно подчинилась.

003

Тридцатое июня пятьсот тридцать девятого года. Голубой сектор: Благодать

Как ни странно, но Саманте все же удалось поспать. Часа четыре, не больше. Но открыв глаза, она впервые за прошедший месяц почувствовала себя отдохнувшей. Половина капитанской постели пустовала – Ульф уже где-то болтался. Впрочем, не удивительно. Он-то, в отличие от лингвистки, все еще капитан. И находится на своем корабле.

Женщина потянулась, откинула одеяло и отправилась в душ. Остатки сна испарились под струями горячей воды – ее все еще познабливало после вчерашней прогулки под дождем, и она на максимум вывернула кран с кипятком, рискуя быть ошпаренной. Кожа покраснела, потом начала саднить. Когда терпеть уже стало невмоготу, Саманта перекрыла воду и прислонилась лбом к кафельной стенке, задумавшись о прошлой ночи.

Испытывает ли то же самое теперь Ульф? Может ли его кожа покрываться мурашками, когда ему холодно? Или когда я покусываю его за ухо? Или когда целую в уголок губ?

Прошлой ночью мне казалось, что он реагировал на мои прикосновения и поцелуи, как и прежде. И дело не только в сексе. Он сильно изменился с тех пор, как я увидела его после окончания войны. Тогда он напоминал робота. А сейчас почти не отличается от прежнего себя.

Это внушало какой-то странный оптимизм. Не только по поводу Ульфа. Вообще относительно всего происходящего вокруг меня. Словно кто-то маленький и невидимый сел на плечо и тихонько прошептал: «Все будет хорошо. Веришь?»

И я верила.

Выйдя из душевой, Саманта покосилась на вычищенную броню, аккуратно сложенную на кресле. Судя по всему, работа Ульфа, в котором солдатскую педантичность не выжгли даже годы свободного разбоя под руководством Вонна. Женщина поежилась и сильнее завернулась в полотенце. Тело наотрез отказывалось даже подходить к этим ненавистным доспехам, не говоря уже о том, чтобы облачиться в них.

Да и ни к чему это уже, наверное. Если только флоксиане наотрез откажутся оформлять официальные торговые соглашения, и правительство захочет их припугнуть. Но это, пожалуйста, без нее. В это мгновение Саманта поклялась сама себе, что если и возьмет в руки стилеты, то лишь ради «Вайс Розе».

В десантном отсеке корабля рядом со свободным челноком уже терся народ.

– А вы тут чего? – озадаченно поглядела она на выживших членов своей команды.

Сумрачный Рикардо; хмурая Лия, выглядевшая рыжим пиратом Средиземноморья в своей повязке; не похожая на себя, серьезная Пати; Серж с физиономией кирпичом; невозмутимый (теперь только с виду) Ульф. И дети. Тоже мрачные донельзя.

– Мы тоже хотим проститься, – обведя друзей взглядом, ответила за всех Пати. – Ульф ввел нас в курс дела. И…

– Он был и нашей семьей, – подала голос Лия. – Хотя мы были знакомы не так давно…

– Мы тоже скучаем, – всхлипнув, тихонько поведала Соммер.

Саманта пожала плечами, показывая, что не против. Все, кто здесь собрался, имели право попрощаться с Одиссеем. И она это понимала. У мхуурра было большое любящее «сердце», и в нем хватало места для всех, кто когда-либо жил на борту.

                                                 * * *

Хляби небесные слегка подустали, и ливень сменился легкой моросью, пронизывающей с ног до головы.

Куртка и брюки тотчас отяжелели, пропитавшись влагой. В носу и бронхах захлюпало. Но Сэм и не думала жаловаться, даже мысленно. Погода как нельзя лучше подходила к настроению.

Ульф шел рядом – единственный, с кем ей хотелось разделить этот момент.

– Мы должны были сказать ей.

– Сказать что и кому? – поинтересовался мужчина.

– О розевцах у Белины под носом. Мы… Я виновата в ее смерти.

– Странное время ты выбрала для подобных мыслей. Мы не Айлин хороним.

– Ассоциативная цепочка, – задерживая дыхание, чтобы сдержать подступающий чих, пробормотала Сэм. – Благодаря ей я познакомилась с Одиссем. Вот и… вспомнила.

– Не ты ли всегда мечтала об этом?

– Мечтала. До того, как поняла, что она не является исчадием ада. Без нее нам придется туго. Эти идиоты уже пустились во все тяжкие.

– Но ты смогла достучаться до их разума.

– Надолго ли? – хмыкнула Саманта.

– Самое главное – отправить иглоплювов в Хогу, – кивнул Ульф. – Если они задержатся в Млечном Пути, тектобы покажутся нам цветочками.

– Не думаю, что медведи хуже тектобов. Они хотя бы не пытались нас ассимилировать.

– Зато пытались есть.

– Ладно, я не спорю. Займусь этим… завтра. Да. Боюсь, что сегодня я вряд ли смогу думать о ком-либо, кроме…

– Само собой. Кстати, а ты знаешь, как зовется этот океан на атласах Благодати? Благая Весть.

– У меня с этой гигантской лужицей совсем другие ассоциации…

Ульф и Саманта подошли к набегающим на песок волнам. Остальные скорбно замерли на почтительном расстоянии.

Бескрайний темный океан. Безмятежное перламутрово-серое небо, нависающее над головой. Тихий шелест накрапывающего дождя. Шум лениво перекатывающихся волн.

Накатили странные, не свойственные мне ощущения: покой, безопасность, умиротворение. Но под их ворохом – тупая ноющая боль, разлитая в солнечном сплетении.

– Понимаю твои эмоции, – Ульф внимательным взглядом посмотрел на Саманту, но она ничего не ответила.

Я всматривалась в зеркало водной глади. Красивая маска, скрывающая кладбище. Там теперь – могила моего лучшего друга. Того, с чьей потерей надо смириться.

Не хочу и не могу. Но должна.

Видишь, как бывает, друг-партнер? Я была уверена, что ты выживешь, а я – нет. Мне хотелось верить, что ты повзрослеешь. Создашь семью. Станешь отцом. Будешь заниматься тем, что ты любишь – исследовать космическую бездну. Но не судьба. Не всем дано вырасти и состариться.

– Мам, – Соммер подошла ближе и потянула ее за руку. – Пенни тоже хочет проститься.

– Я не смогу войти с ней в слияние отсюда, – нахмурилась женщина. – Она – не мой друг-партнер. Я умею лишь черпать силу мхуурров, которые находятся на орбите. Но сейчас ей нужно совсем другое, верно?

– Я могу. Я умею.

– Хм. Ты теперь ее друг-партнер?

– Не знаю, – пожала плечами девочка. – Но мы обе уверены, что получится.

Я кивнула.

Слияние – непростой процесс. И как он может повлиять на детские нейроны, никто не знает. Но Соммер уже распробовала этот сладкий запретный плод, и я не имею права становиться между юным капитаном и ее живым кораблем. В этот раз – и не хочу.

Пенелопа тоже должна попрощаться с Одиссеем.

Соммер закрыла глаза и сжала ладонь матери. И та в яркой вспышке увидела их: и дочь, и мхууррку, выглядевшую в сознании девочки молодой стройной женщиной в древнегреческой тоге, с голубыми глазами и каштановыми локонами до пят. Обе улыбались и протягивали руки Саманте. И лингвистка открылась навстречу их разумам.

Она почувствовала, как Пенелопа что-то ласково шепчет Одиссею. А затем ее сознание на несколько секунд растворилось в ярких всполохах огненного моря.

Когда Сэм открыла глаза в следующий раз, перед ней по-прежнему тяжело вздыхало море, а дождь скорбно плакал.

Саманта подошла ближе, наклонилась и коснулась пальцами волн. Вода была ледяной, и по коже запрыгали мурашки. Но женщина не отдернула руку, погрузив ее еще глубже. Одиссей уже смешался с океаном, с Благодатью. Растворился в них. И Саманте казалось, что касаясь воды, она ласково проводит рукой по оболочке Одиссея-корабля и щеке Одиссея-мальчика.

                                                 * * *

Благодать рухнула с небес,

Слушая, как бездна зовет нас.

Звезды спускаются с золотых облаков.

Ангелы пали сверкающим светом с высоты,

Привязаны к земле и неспособны летать.

И я не знаю, как небеса могут любить меня (пер. с англ.)?

Sarah Brightman – «How can heaven love me»

Дождь. Благодать скорбит о тебе, мой друг. Ты спас ее, спас наш мир. И мы благодарны тебе. Я благодарна. Прости меня, Одди. Прости, что привела тебя обратно в нашу галактику и обрекла на гибель. Не знаю, куда уходят мхуурры после смерти. Но надеюсь, что в лучший мир. И что ты будешь там счастлив.

Наконец, перестав чувствовать окоченевшую ладонь, Саманта поднялась, вдохнула соленый холодный воздух, закрывая глаза. И с удивлением обнаружила, что стало легче. Боль, неотрывно следовавшая за ней все эти недели, стала отступать.

Саманта отвернулась от моря, улыбнулась Ульфу. Коммандер приобнял ее и повел к друзьям, стоявшим поодаль.

Одна лишь Соммер замерла у кромки воды, глядя, как волны лижут носки ее ботинок. Затем присела на корточки, и по примеру матери, опустила ладони в воду. Ойра насторожилась и подошла ближе, следя, чтобы младшая сестра ненароком не искупалась. Утонуть, с учетом пологого берега и бдящих неподалеку блажников, практически невозможно, зато простудиться – запросто.