Не было бы счастья…

– Ну почему же невезучая, бабуль? – удивлённо спрашивает мама, да и мне интересно стало.

Но мама уже задернула штору в комнату, а мне осталось только быстро подняться и одеться. В свои вещи.

Так, сначала на улицу, и надеюсь, я себе ничего не отморожу, пока сбегаю в туалет. А после уже умыться да сырники.

Я кинул взгляд на часы – половина десятого уже.

– Ого! Вот это я сплю.

Быстро натянув на себя футболку и домашние штаны, которые приготовил ещё вчера, и схватив куртку, я иду на улицу.

Беру ключи – машину тоже нужно будет проверить. Я надеваю свои ботинки и только выхожу на крыльцо, как сразу оказываюсь в небольшом сугробе.

– Это, блин, откуда? – шиплю себе под нос, стараясь вытряхнуть снег из ботинок.

Когда снега успело насыпать?

От крыльца ведут две дорожки. Одна к калитке, за которой стоит наша машина. Вторая – за дом. По этой дорожке меня вчера уже водила баба Паша, но снега было явно меньше.

Быстро бегу за дом, а в мыслях мелькает: «Я уже не так сильно хочу в туалет».

Так. Нужно срочно, что-то придумать. Я за месяц таких условий одичаю.

Останавливаюсь возле этого сооружения сталинских времён и понимаю, что вот сейчас мне не очень комфортно сюда входить. Почему-то кажется, что оно может развалиться, если я войду. Но природа не даёт мне долго думать.

Быстро возвращаюсь в дом, мою руки и лицо в тазу, что стоит в коридоре. Как вода здесь не замёрзла? Хотя ледяная – ужас.

В доме замечаю две пары валенок. Из кухни слышатся голоса. Много голосов.

Отодвигаю шторку и захожу на кухню, где сидят четыре женщины. Маму замечаю сразу. Она стоит у самой настоящей кирпичной печки, на которой разместилась сковорода, накрытая крышкой. За столом сидит вчерашняя бабушка, что устроила крик.

А вот у окна, возле небольшой тумбочки, сидит наша баба Паша, с закатанным рукавом. Возле неё, спиной ко мне, стоит, судя по фигуре, достаточно молодая женщина.

– Доброе утро всем, – громко здороваюсь я.

– Ой, Валерчик, знакомься, это Глашка моя. Ну ты вчера видел её…

– Баб Паш, тише, – говорит девушка, а у меня что-то щёлкает от её голоса. – Дай я давление померяю тебе спокойно.

– Да нормальное давление у меня, Ленка. Ты погляди, какой ко мне унучик приехал. – Баба Паша дёргает девушку за руку, а я забываю, как дышать. – Глянь каков, а! Но только он женат, – продолжает баба Паша и задорно хохочет .

– Ой, нужен он нам. – шикает на неё баба Глаша. – Моя Леночка сама себе хозяйка.

Я слышу каждое слово, но взгляд просто прикипает к когда-то безумно любимым глазам. Смотрю и надеюсь, что это просто мираж. Просто очень похожа. Но Лена бледнеет, да так, что её даже немного ведёт. Я хочу дёрнуться к ней, но ноги не слушают.

– Сынок, – тихо зовёт мама.

Я перевожу на неё взгляд и вижу тревогу в глазах.

– Всё хорошо? – всё так же тихо спрашивает она.

– Баб Паш, у тебя всё хорошо. – Я слышу нервный голос Лены. – Если тебя будет что-то беспокоить, ты через бабулю передавай или сама приходи, хорошо?

Она начинает быстро собирать сумку, запихивая всё как попало.

– Леночка, тебе нехорошо? – спрашивает у неё баба Глаша.

– Нет, бабуль, всё в порядке. Мне нужно по другим домам пройтись. – Лена хватает сумку, делает шаг в сторону выхода, резко оборачивается к окну, а я понимаю, что она, видимо, так сильно не хочет приближаться ко мне, что готова в окно выпрыгнуть. – Я пойду, бабуль.

– А чай, Ленка? С вареньем… – ошарашенно говорит баба Паша.

– В следующий раз. Когда-нибудь…

Лена быстро срывается с места и просто пробегает мимо меня, а я улавливаю её запах и, как пёс, иду следом.

– Сынок… – зовёт мама, но я только рукой машу и хрипло добавляю:

– Провожу.

Я успеваю заметить мелькнувшую тёмную куртку во входной двери, перед тем как она захлопнулась. Я не знаю зачем, но быстро одеваюсь и, застёгиваясь на ходу, выбегаю на улицу.

Лена уже у калитки.

– Лена, – зову я, но она не останавливается.

Поскользнувшись, но быстро поймав равновесие, она выбегает со двора.

– Лена! – зову я громче, ускоряясь.

Я хочу убедиться, что мне это не кажется. Догоняю её почти возле следующего дома и только хочу схватить за руку, как она выкручивается, но в этот раз, всё же не удержавшись, падает в сугроб. Я склоняюсь, стараюсь отдышаться, хотя понимаю, что дыхание у меня сбилось не из-за того, что я пробежал пятьдесят метров.

Смотрю на Лену, которая лежит в сугробе. Коса в снегу, шапка сползла, дышит ничуть не тише, чем я, и в глазах такая ненависть, что я даже теряюсь.

– Ну здравствуй, Лена, – говорю я, отдышавшись, и протягиваю ей руку, чтобы помочь подняться.

Не берёт. Смотрит на неё брезгливо и поднимается сама, отряхиваясь.

– Здравствуйте, – отвечает так, будто ножом режет.

– Сколько лет… – начинаю я, но меня быстро перебивают.

– Каких лет? – вскидывает бровь, скрещивает руки на груди. – Мы с вами знакомы, мужчина? Я вас не припоминаю.

Задирает подбородок и смотрит с таким же вызовом, как и пятнадцать лет назад. А я опять зависаю на ней. Всё такая же. Но тут в памяти всплывают строчки записки, и весь мой запал превращается в злость.

– Ах да, как же я мог забыть. – Я повторяю её позу. – Ты же умеешь поклясться в любви, а после в сраной записке написать, что я мудак и не достоин быть рядом с тобой. Где же твоя лучшая жизнь, Лена? Жорик тоже не оправдал надежд?

Лена опять бледнеет, но только в этот раз в её глазах начинают блестеть ещё и слёзы. У меня снова сворачивает внутренности. Пытаюсь заставить себя не смотреть на неё. Не верить её глазам, но как только слезинка стекает по щеке, я дёргаюсь к ней. Лена быстро отходит назад.

Я делаю ещё один шаг, но опять не достаю.

– Мамуль? – слышу знакомый голос и замечаю, как к нам быстро идёт Иван. Мой вчерашний знакомый.

Парень встревожен. Всё в той же чудно́й дублёнке, валенках и необъятных штанах, похожих на те, что предлагала мне сегодня баба Паша.

Быстро подойдя к нам, он становиться перед Леной и, осмотрев меня, протягивает руку, доставая её из рукавицы.

– Здравствуй.

– Привет, Иван, – я отвечаю на рукопожатие и замечаю, как Лена начинает быстро собирать сумку и поправлять на себе одежду.

– Не холодно? – кивает Иван мне, а я начинаю понимать, что действительно замерзаю. Иван хмыкает. – У нас не такая зима, что можно ходить в таких вещах. Обморожение можете заработать, да мам?

– Да, сынок, – тихо отвечает Лена. – Вам пора возвращаться, – говорит уже мне, обходя Ивана. – Спасибо, что проводили, дальше мы сами.

– Лена… – начинаю я, но наткнувшись на взгляд Ивана, останавливаюсь. – Пожалуйста, – только и отвечаю я.

А Лена разворачивает Ивана за рукав и начинает тащить в другую сторону. Тот что-то спрашивает, но я не могу и слова понять. В ушах начинает шуметь, но глаз не могу оторвать от этих двоих. Иван забирает сумку у Лены и, обняв её за плечи другой рукой, ведёт по дороге. Ростом как Лена. Лена! Иван её сын?

Хочу крикнуть и остановить их, но быстро передумываю. Возвращаюсь в дом к бабе Паше и только здесь понимаю, что реально замёрз. Руки покраснели.

– Сынок, ну разве так можно? – начинает мама, замечая моё состояние. – Быстро на кухню и горячий чай пить.

Захожу и натыкаюсь на два колючих взгляда. Интересно, а вот эти бабульки вчера кричали друг другу, что они ведьмы. Может, и правда? А то что-то у меня даже в трусах мурашки побежали от их сканирующих глаз.

– Проводил? – спрашивает баба Глаша.

– Да, – отвечаю я, стараясь не нервничать.

– Унучик, а что ты так на нашу Ленку смотрел? – начинает баба Паша, ставя передо мной сковороду с омлетом.

Это мне что, есть прямо со сковороды? Перевожу взгляд с одной бабульки на другую, а после опять смотрю на сковороду.

– Так что? – опять спрашивает баба Паша.

– Обознался, наверное, – говорю я, стараясь сосредоточиться на еде.

– Так обознался или наверное? – уточняет баба Глаша.

– Бабушка Глаша, а вот Иван вчера ездил на снегоходе, а лет ему сколько? – решаю перевести я тему, но по выражению лиц всех троих женщин, понимаю, что неудачно.

– А тебе зачем? – уже шипит баба Глаша.

Я смотрю на эту щупленькую старушку, которая в два раза меньше нашей бабы Паши, но почему-то складывается впечатление, что она меня сейчас съест.

– Ну как? – И вот что ей ответить? Я сам боюсь услышать ответ на этот вопрос. – На снегоходах ездить можно только с шестнадцати, и только если есть разрешение и права на мопед. С гаишниками у вас тут как?

– Ой, да какой там снегоход, – как-то даже выдыхает баба Глаша, отмахиваясь. – Ванюшка его собирал сам. Всё лето. Да и ездить у нас здесь, кроме как по деревне, негде. Лена сама разрешает ему. Он у нас с самого детства с техникой на ты. Всё починит, соберёт, переделает. Унучка нервничала сначала, плакала, а после сама его начала возить на разные занятия.

– Молодец, – соглашаюсь я, а у самого в узел всё скрутилось внутри от ожидания. – Он вчера даже машину нашу помог из сугроба вытащить своим снегоходом.

– Вот какой у меня Ванюшка, Пашка. – Баба Глаша, вздёрнула подбородок. – Знает, что у нас нельзя на дороге оставлять людей.

– Ой, да что он знает в свои тринадцать-то? – бурчит баба Паша. – Он мне что с плугом сделал, забыла?

– Так ему тогда только десять было, – отмахивается от неё баба Глаша. – А после того он каждый год сам тебе огород плужит, так что нечего жаловаться.

Я перевожу взгляд с одной бабульки на другую, а в голове эхом стучит: «Тринадцать. Ивану тринадцать лет!»

– Сынок, чай будешь? – тихо спрашивает мама, а я только сейчас замечаю, что она всё не сводит с меня взгляда.

– Да, мам, буду.

Мама ставит всем чай и, присев рядом, опять смотрит на меня.

– Сынок…

– Не сейчас, мам, – тихо останавливаю её я.

Мне бы для начала самому разобраться со всем. И кто-то явно должен мне разговор, а не паршивую записку.

Глава 4

Лена

Уезжать! Куда? А как же старички? Да и школа.

Господи, что делать? Откуда он здесь взялся? Это что за злой рок такой?

Точно. Нужно куда-то уехать. На время.

Меня вроде Паша звал куда-то съездить отдохнуть перед новогодними каникулами. Нужно соглашаться.

А он, надеюсь, к моему возвращению уедет от сюда.

Господи, а Ваня его, получается, вчера привёл в деревню!

Мне хочется завыть в голос, но я тихо иду рядом с сыном, который что-то спрашивает, а я отвечаю ему явно невпопад. Он сегодня со мной прошёлся по всем нашим подопечным.

Я всё делаю на автомате, и мне… страшно. А ещё больно. Как же мне больно. А ведь я думала, что отболело. Ан нет! Увидела его глаза лживые сегодня, услышала голос и поняла: вскрылось всё, что прятала за семью замками.

Выходим с Ваней от бабы Мани. Смотрю на часы – почти три. Что-то мы сегодня быстро. Натягиваю шапку на голову, пытаюсь застегнуть куртку, но опять замечаю, как дрожат руки.

– Мам, а что от тебя хотел внук бабы Паши? – спрашивает у меня Ваня, как только мы оказываемся за калиткой и направляемся к дому.

– Кто? – спрашиваю я, глупо улыбаясь, но замечаю хмурый взгляд Вани и напрягаюсь.

– Ну, тот мужик, что провожал тебя от бабы Паши, – уточняет сынок, а я покрываюсь холодным потом.

– Проводил… – мямлю, пытаясь успокоиться, но мне становится только хуже.

– Мам, ты его знаешь, что ли? – уже прямо спрашивает сынок, а я задерживаю дыхание.

Смотрю в самые любимые глазки, и язык не поворачивается ответить сыну. Я ему никогда не врала. Разве что однажды, когда Ваня у меня впервые спросил про своего отца, я ему тогда сказала, что он далеко. Он оказался не готов к тому, что у нас родится Ваня, и я уехала к бабуле.

Ване тогда было пять лет, и после того он больше не спрашивал об отце. А сейчас я что ему должна ответить?

Я не хочу, чтобы Ваня понял, кто такой внук бабы Паши.

Господи, да как же так вышло, что Валера оказался внуком самой закадычной подруги нашей бабули?

– Мам, ты не хочешь мне отвечать? – обиженно спрашивает сынок, а у меня сердце кровью обливаться начинает, из-за того, что не могу открыть рот и разок, всего один разок соврать сыну.

Это же во благо. Я потом расскажу ему. Когда-нибудь, но не сейчас.

Мы останавливаемся возле нашей калитки. Я только-только набрала побольше морозного воздуха, чтобы ответить Ванюше, как возле нас резко тормозит полицейский бобик, поднимая завихрения снега вокруг.

Из бобика выскакивает Паша Митькин, наш участковый. Коренастый симпатичный мужчина. Румяные щёки, задорная улыбка. И не скажешь, что Паша почти мой ровесник. Хотя по его телосложению можно подумать, что он старше. Сидячая работа да постоянные пирожки наших бабулек, которым он часто помогает в поисках их «страшных потерь», сделали из Паши такого сбитого, полненького мужчину. Но ведь главное – какой человек.

Паша старается бодро вылезти из бобика, но поскальзывается, как только ноги касаются дороги.

Ваня закатывает глаза и хмурится, а я выдыхаю. Наверное, впервые в жизни я рада его видеть.

– Привет семейству Яровых, – улыбаясь говорит Паша, подходя к нам и протягивая руку Ване.

Сын хмурится. Вижу, что не собирается пожимать руку, за что получает от меня лёгкий тычок в бок.

Кривясь, он всё же протягивает руку, и даже Паша выдыхает в этот момент.

Уже больше трёх лет, как Паша начал служить на нашем участке и почти сразу стал проявлять ко мне знаки внимания. Вот с тех пор и началась тихая война между ним и Ваней.

– Здравствуй, Павел Семёныч, – здороваюсь я с мужчиной.

Однажды я назвала Пашу при Ване просто по имени, так после этого его бобик лишился многих проводов и аккумулятора. Больше не рискую, даже если учесть, что всё нашлось в доме, где живёт Паша. Я-то точно знаю, как оно там оказалось. Бобик его тогда стоял под нашим домом.

– Вы с обхода? – спрашивает Паша.

– Да. Только закончили. А вы на обед приехали? – спрашиваю приветливо, надеясь на положительный ответ.

– Почти, – задорно улыбается Паша. – Я уже закончил, только бумаги осталось привести в порядок. Решил дома работу доделать, так что я уже свободен.

– Ой, как хорошо, – улыбаюсь я шире. – Так, может, тогда с нами пообедаешь?

– С удовольствием, Леночка, – расплывается в лучезарной улыбке Паша.

– Я не голоден, – слышу злой голос сына, и внутри будто что-то надрывается.

Мне больно оттого, что Ваня так ведёт себя с Павлом. Он хороший мужчина, но…

Улыбка меркнет на лице Паши, а мне становится неловко и обидно. Значит, как этому Валере, так сам руку протянул, а здесь.

– Иван, – строго говорю я и, как только Ваня переводит на меня удивлённый взгляд, добавляю: – Мы сейчас идём обедать. Все вместе. Ясно?

Выражение глаз Вани полно непонимания и обиды. Вижу, что ему неприятен мой тон. Мне тоже больно, но не могу я сейчас разговаривать с ним. Прости, сынок.

– Хорошо, мама, – отвечает тихо Ваня, и столько обиды слышится в его голосе, что я готова зарыдать в голос.

Осознание того, что из-за этого отголоска прошлого мне приходится обижать собственного ребёнка, больно ранит. Но отступать поздно. Паша, подбодрённый моей поддержкой, тянется к сумке, которую всё это время носил Ваня, но сын резко отдёргивает руку.

– Я и сам могу донести, – бурчит он и быстрой походкой направляется в сторону дома.

Паша немного теряется, но берёт себя в руки и, улыбнувшись мне, спрашивает:

– Как дела, Леночка?

– Хорошо, Пал Семёныч.

– Лен, ну мы же договаривались, что ты будешь…

– Договаривались до того, как произошёл инцидент с твоей служебной машиной, – напоминаю ему я.

– Ну да, – вздыхает Паша, нервно оглядываясь на бобик, что остался за калиткой.

– У нас сегодня свекольник и каша с уточкой, – решаю перевести тему я.

– Ой, Леночка, я готов из твоих рук всё съесть, – говорит Паша с озорным блеском в глазах.

Мне иногда кажется, что Паше больше нравится моя еда, а не я, поэтому он частый гость у нас дома.

Но да ладно. А то что-то он мне начинает представляться не таким и симпатичным. А это плохо. Очень плохо.

– Иди мой руки, – говорю Паше, как только заходим в дом, – а я пойду накрывать.

– Конечно, милая, – тянет Паша, всё так же улыбаясь.

А мне почему-то становится противно от этого «милая», но я улыбаюсь в ответ и иду на кухню, где Ваня уже сидит за столом, надутый, как мышь на крупу.

– Сынок, – зову Ваню, и на меня поднимаются невероятно синие глаза, наполненные обидой.

– Мам, он тебе не подходит, – бурчит еле слышно сынок, а я хочу, как в детстве, сжать его в объятиях и ответить, что да, мне только сынок подходит. Но не могу. Больше не могу.

И пускай я сейчас поступаю как эгоистка, но только так и могу защитить его.

– Ванюш, я хочу, чтобы ты проявил немного терпения и уважения к Павлу Семёновичу. Он хороший человек. – Я стараюсь говорить строго, но, замечая печаль и непонимание в глазах сына, опять сдаюсь, начиная уже молить: – Сыночек, ну, пожалуйста, родной мой. Я же тебя не этому учила.

– Ладно, – протягивает Ваня, поднимаясь с места. – Давая я помогу тебе, что ли?

– Ты моё счастье, – улыбаюсь сыночку и начинаю доставать тарелки, подавая Ване.

Подхожу к печке, где на небольшой лежанке стоит свекольник, что утром успела сварить. Я наливаю, а Ванюша ставит на стол.

На кухню входит Паша, поправляя штаны на подтяжках, в рубашке с закатанными рукавами, и гордо говорит:

– Я там тебе кран починил, Леночка. Подтекал он. Всё же мужика не хватает в доме, – добавляет Паша и усаживается на место, где всегда сидит Ваня.

Бросаю встревоженный взгляд на сына и понимаю, что у него сейчас глаза дёргаться начнут. Так и хочется половником треснуть Пашу по лбу, чтобы думал, что говорит. Но либо он идиот, либо действительно не замечает.

– Спасибо, Пал Семёныч, – говорю я, так как ответить что-то нужно.

Паша же сидит за столом гордый и довольный, не замечая, что сейчас может что-то произойти. Оглядываю всё вокруг, надеясь, что Ваня ничего не успел насыпать Паше в свекольник. Вроде всё в порядке.

– Сынок, садись на моё место, – говорю Ване.

Вижу, что сыну не нравится вся ситуация, но он смиряется, хотя взгляд более чем красноречивый. Мой мальчик обижен и недоволен.

– Хорошо, мам.

Я достаю хлеб и подаю на стол в надежде, что Паша сейчас начнёт есть и больше ничего говорить не будет.

– А знаешь, что я подумал, Леночка? – спрашивает Паша, принимаясь за свекольник. – Нужно Ивана взять с собой на охоту. Хоть какому-то мужскому увлечению научу парня.

А я думала, хуже быть уже не может.

Ваня медленно поворачивает голову в мою сторону, а в его глазах так и читается вопрос: «Мне продолжать молчать, мама?!» Я даже слышу интонацию, с которой он может задать его, и самой взвыть охота.

– Давайте мы поедим для начала, Пал Семёныч, – предлагаю я первое, что приходит на ум. – А после…

– Заходи, заходи, соколик. – Я слышу громкий голос бабули и даже выдыхаю.

Бабушка сейчас поможет разрулить всё, но мозг начинает усердно бить тревогу. Кого это бабуля назвала соколиком?

– Ой, здравствуй, баба Глаша. – Паша расплывается в фирменной задорной улыбке.

– Пашка, ты опять приехал нас объедать! – весело кричит бабуля и заходит на кухню.

– Да вы что? – игриво возмущается Паша, но вдруг его улыбка начинает меркнуть, а я напрягаюсь всем телом.

И до того, как понимаю, что происходит, слышу:

– Всем добрый день. – Всё такой же подтянутый, высокий, и даже в самой обычной шерстяной рубашке и ватниках, выглядит…

– Павел Семёнович Митькин, – громко представляется Паша, поднимаясь с места, и протягивает руку Велере. – Участковый. А вы?

Валера осматривает Пашу, который ростом ниже его почти на голову, и спокойно отвечает:

– Валерий Козырев. Если вам это что-то скажет.

И столько превосходства в его голосе, что Паша сначала даже тушуется.

Я же замираю, вспоминаю нашу первую встречу. Почти такой же. Хотя сейчас он стал мужественнее, что ли. И столько силы в его позе.

Но добивают меня не воспоминания и то, что Валера так и не протягивает руки Паше, а мой сын.

– Здравствуй, дядь Валер. – Ваня радостно поднимается и достаёт ещё один табурет из-под стола. – Садись с нами обедать. Мама сегодня свекольник приготовила.

Валера дёргается от обращения Вани, будто очнувшись от каких-то мыслей, и, улыбнувшись, говорит:

– Спасибо, Вань. Хотя я шёл сюда спросить у тебя, может, тебе помощь нужна с твоим снегоходом? – добавляет Валера, и по глазам сына вижу, что он попадает прямо в точку. – Но и от свекольника твоей мамы не откажусь, – говорит и садится рядом со мной.

А я хочу встать и убежать из кухни или притвориться, что меня здесь нет. Может, поможет?

Надеюсь только на Пашу, но вижу, что он тоже как-то нервно начинает поглядывать на нас, а я не могу сейчас заставить себя даже пошевелиться.

И тут заходит бодрая бабуля:

– Пашка, давай дуй к Фёдору Михалычу. У него корова телится. Ему помощь нужна. Пробегал только что, просил тебя позвать. – Говоря всё это, она идёт к печке, открывает кастрюлю, наливает себе свекольника и зовёт Ваню: – Унучик, подай тарелочку, я Валерчику налью свекольничка. – Замечая Пашу, который ошарашенно смотрит на бабулю, покрываясь багровыми пятнами, она бросает: – А ты чего расселся? Дуй давай. А то Михалыч ещё жаловаться удумает, если ты не поможешь.

– Бабуль… – нервно пытаюсь остановить бабушку, но куда там.

– А ты, Леночка, кушай, – нежно отвечает мне бабушка, будто не замечает моего умоляющего взгляда.

А Ване только того и надо. Он уже достаёт чистую тарелку, подаёт бабушке и только что не подталкивает Пашу на выход.

– Ну я тогда пойду? – неуверенно спрашивает Паша, осматривая нашу компанию. – Служба, – добавляет он и выходит из кухни.

Меня будто к месту приклеили. Я даже двинуться не могу. А ещё чувствую взгляд Валеры. И такое ощущение, что он хочет мне залезть под кожу, где и так всё горит. Горит и болит. Лёгкие наполняются запахом Валеры, а память-предательница начинает подсовывать картинки прошлого, отчего пальцы немеют, в глазах начинают плясать звёздочки.

Это, наверное, давление. Да, точно! Это давление. На погоду, наверное.

Господи, Лена, какая же ты дура!

– А ты и правда в технике хорошо разбираешься? – спрашивает Ваня, а я напрягаюсь.

– Ваня, некрасиво тыкать чужому человеку, – одёргиваю сына.

– Ну почему же чужому? – говорит Валера, а мне становится плохо от его тона, потому что мне кажется, что он сейчас Ване всё скажет, но он ведь не может знать. Не может же? – Мы с Иваном вчера ещё познакомились. И да, Вань, я хорошо разбираюсь в технике. С детства с отцом в сервисах проводил время. А сейчас у самого целая сеть сервисов.

– Круто, – выдыхает Ваня, и я замечаю такой озорной огонь в глазах сына, что вместо облегчения начинаю злиться.

– Ой, да Валерчик пришёл посмотреть, как у нас здесь устроено всё в ванной, – вмешивается бабуля, тоже усаживаясь за стол с нами. – Будет Пашке делать цивилизацию.

– Да, – улыбается Валера бабушке и переводит взгляд на меня. – А Елена мне покажет, как у вас всё сделано, чтобы я смог повторить.

– У Елены, – шиплю в ответ, – много работы. А вы можете в городе своём посмотреть, как всё делается.

– Мам, ну ты чего? – удивлённо тянет Ваня. – Давай я покажу, если хочешь баб Паше сделать такую красоту.

– Отлично, Вань. Буду благодарен, – отвечает Валера сыну, и я замечаю в его глазах что-то такое, что заставляет меня занервничать сильнее.

Нет! Нет, нет, нет! Он не мог догадаться!

Что там Валера сказал про Жорика? Я ушла к нему за лучшей жизнью?

Резко поднимаюсь из-за стола. Сил сидеть со всеми нет.

– Спасибо.

Ставлю тарелку в таз и выхожу, стараясь отдышаться, но не выходит. Внутри будто всё кипит. Захожу в комнату. Оглядываюсь по сторонам и пытаюсь сообразить, что я здесь делаю, но в голове всё перемешано.

А в следующий миг ощущаю сзади большое тело и злой шёпот на ухо:

– Ты себе даже не представляешь, Лена, как я хочу свернуть твою красивую шейку, но сначала ты мне всё расскажешь.

Дёргаюсь в сторону, но меня ловят и прижимают назад, только теперь вплотную, давая почувствовать всем телом то, что я уже и забыла.

– Убери свои руки, – рычу я, вгоняя ногти в ладонь Валеры, но эффект получаю обратный.

– О нет. Сейчас мы с тобой поговорим, и ты мне расскажешь, как так вышло, что мой сын называет меня дядей.

И столько злобы в голосе Валеры, что я теряюсь. Тело каменеет, а мысли улетают за горизонт, оставляя на своём месте белый шум и только одну надпись:

«Он знает. Он знает!»

Глава 5

Валерий

Лена замирает в моих руках и, наверное, даже не дышит, а я, как бывший наркоман, что дорвался до дозы, чуть склоняюсь к её волосам и вдыхаю запах, который уже и не надеялся когда-либо вдохнуть.