Восьмой грех

Даниэль Ровски

Восьмой грех

Пролог

Ужасная, всеобъемлющая, скрипучая боль разливалась по всем конечностям.

Она бешено пульсировала в такт учащенному сердцебиению и сбивала с ног. Кончики пальцев покалывало холодом, а ноги примерзли к земле. Где-то в груди образовалась дыра, из которой сочилось то, что обычный человек себе представить не может. А если и может, то только в той незначительной степени, которой не хватает для того, чтобы прочувствовать момент, запечатлеть его один-единственный раз и никогда больше не вспоминать.

Ее словно окатили ледяной водой в жерле костра. Жарко и одновременно жутко холодно. Грудь болезненно сжалась в ком, по ощущениям не больше спичечного короба, и ныла, ныла, ныла. Одна только оставшаяся сила воли не позволяла вырвать этот ком из груди, прекратить мучения и забыть о них. Сила воли и стиснутые зубы, чудом еще не треснувшие от усилия.

Прошла целая вечность, прежде чем капля за каплей потекли слезы. Они огнем ошпаривали холодные, как бетон, щеки, растворяясь где-то в пространстве пустой комнаты. Немой крик сошел с бледных, как снег, губ, уходящий туда же, куда и океан слез.

Она физически ощутила трещину в сердце. То, как она расползается, ломая холодные тонкие руки, выпирающиеся ребра, шею. Искаженную в боли гримасу украсила длинная, толстая, черная полоса. От носа откололся кусочек и звонко упал в лужу на темно-сером ламинате. Падали пряди черных волос, когда она дрожащими кистями дотронулась до груди и ничего там не обнаружила.

Пустота. Вот что от нее осталось.

Ламинат исчез, как и комната и окружающие люди, если они там вообще были. Мебель рушилась, что-то гремело и разбивалось, однако это все был второсортный шум, а перед глазами стояла пелена.

«Почему?..» – витал один-единственный вопрос, когда она медленно растворялась в темноте, уносящей остатки сознания куда-то далеко, откуда выбраться невозможно.

Часть 1. Прозрение

Глава 1

Вкус человеческой крови просто омерзителен.

Что-то кислое вперемешку с металлом, словно горсть монет положили на несколько дней в вязкую кислоту, а затем дали попробовать. Причем, когда она свежая и теплая, вкус как будто бы ярче, чем когда застоялась и начала сворачиваться. Консистенция напоминает жидкий клей или кефир, но вкус… Мне от него становится дурно.

А запах! Этот мерзкий, тяжелый запах ржавчины, который потом некоторое время стоит в помещении и ничем не выветривающийся! Мне кажется, у меня дома он уже вместо освежителя воздуха. Настолько часто мне приходится морщить нос, когда я вхожу в свою скудную комнатушку.

Но сейчас я чувствую на губах и в воздухе кровь не у себя в квартире. А на лестничной площадке, около третьего этажа – на середине жду вторым и третьим. Моя рука вывернута не совсем естественным образом, а перед глазами темно.

О, да. Я знаю это алое тепло, разливающееся по бетонному полу подъезда, знаю, как никто другой, поскольку ввиду своей неуклюжести и других причин вижу его чуть ли не ежедневно. Я снова упала. И снова жутко неудачно. Поскользнулась на чем-то липком и плашмя свалилась прямо на ступеньки. Мой и без того кривоватый нос, кончик которого смотрит совсем не вперед, и с горбинкой, вряд ли сломался, но ссадина останется на долгие недели, и никто, по своему обыкновению, не поинтересуется, что же со мной произошло или кто избил.

Кровь каким-то чудным образом оказалась у меня в глазах, так что, когда я встала и попыталась их открыть, вышло плохо. Хотя так даже лучше: когда я вернусь в свое серое однокомнатное убежище не придется смотреться в злосчастное зеркало, стоящее прямо на входе.

Для чего я его вообще туда поставила? Квартира и без того мала: шагу не ступить, чтобы не наткнуться на стену, и просто так пройти мимо адского агрегата невозможно. Каждый день оно мозолит мне глаза, напоминая из раза в раз то, как я выгляжу. И первое, что я вижу при входе – это даже не само зеркало, а мой кривой нос, выделяющийся на фоне всего остального: впалые щеки и вечные круги под глазами кажутся сперва блеклыми, незаметными. Я даже не вспомню, когда последний раз нормально спала, а этот темный взгляд под темно-коричневой, почти черной челкой заставляет меня об этом думать, когда перевожу взгляд с носа на него. За годы жизни здесь я так и не вспомнила, несмотря на все усиленные попытки.

– Черт… – Вырвалось из моего рта, когда я, наконец, поднялась. Моя одежда, волосы, и без того жидкие, даже потрепанный портфель, висевший на спине, – все было в моей крови, а лестница стала похожа на место преступления. Серьезно, если бы я возвращалась домой и увидела эту картину, то первая мысль у меня была бы не «кто-то серьезно упал», а «здесь кого-то убили».

Я приложила к разбитой в хлам переносице платок и тут же поморщилась от сильной боли. Ткань моментально пропиталась и стала бесполезной. Черт с этим. Оставляя за собой кровавые следы, я еле засунула ключ в скважину. Благо, живу на том самом третьем этаже, и упала почти у двери. Наконец, мне это удалось, и на негнущихся ногах я сразу повернула налево: прямо в ванную. Тут же наклонилась в раковину и выплюнула шмоток крови. От ржавого привкуса и соответствующего запаха, которым я дышала несколько минут, меня стошнило туда же. Слишком долго я лежала там, на лестнице, и даже успела сделать пару глотков. Глупый поступок, за который сейчас поплатилась алой рвотой.

Я обработала рану, оказавшейся совсем неглубокой, так как точно знаю, что нужно делать в такой ситуации: далеко не в первый раз ведь оказываюсь в подобной ситуации, когда срочно нужно оказать себе первую помощь.

Тяжелая повязка покрывала большую часть моего лица. Дышать через нос было невозможно, да и жутко больно, поэтому мой хрип доносился, кажется до соседей из другой многоэтажки.

Я скинула свою одежду и бросила ее в корзину для грязного. Даже мое нижнее белье – и то покрылось алыми крапинками. С трудом протиснувшись в свою излюбленную огромную ночную рубашку, так как ничего другого с большим верхом не нашла, выпила обезболивающее, коего у меня было хоть отбавляй, и уселась за старенький ноутбук.

Учиться на третьем курсе и совмещать работу – ужасно сложно. Вообще, я поняла это еще на первом. И каждый день думаю, что больше не выдержу, и каждый день сажусь, допоздна делаю домашку, а сплю всего по несколько часов. Иногда падаю в обмороки, и, о боже, в эти моменты могу наконец-то поспать.

Знаю, знаю. Здоровье мое похоже на старую яблоню. Которую срубили. И бросили на сожжение. А прах рассыпали по ветру, затем собрали обратно и сделали подобие той самой яблони, что была изначально. Хронические заболевания мучают меня с самого рождения, и одной напастью больше, одной меньше – мне уже никакой разницы. Проблемы с желудком, сердцем, костями – чего только у меня нет. Весь аромат букета болезней я прочувствовала еще в детстве, когда мои родители отказывались меня лечить. Но это другая история.

Откинувшись на стуле, я уперлась головой в стену и задумалась. Задание государственно-правового профиля юридического университета заключалась в том, чтобы самой выбрать тему реферата, написать его и сдать на следующий день. Бросив взгляд на время в углу дисплея, я тяжело застонала, тут же пожалев об этом и испытав шквал боли в области переносицы. Час ночи. Господи, час ночи. Единица на экране впивалась мне в глаза, разъедая их, казалось, изнутри. Только сейчас осознание того, насколько сильно я устала от работы в кофейне в вечернюю смену, настигла меня с головой. Мизерная зарплата явно не стоит таких жертв с моей стороны, однако выбора мне никто не предоставил. Мне нужно что-то есть, покупать лекарства и оплачивать коммунальные услуги. Медикаменты составляли 3/5 от всего моего скудного заработка, 1/5 – на квартиру. На еду оставалось совсем уж мало, моя фигура, больше напоминающая скелет, громко об это говорила. Хотя на боль в животе я давно перестала обращать внимание, по сравнению с ней есть проблемы помасштабнее.

Под моими пальцами зашелестела клавиатура. Ее стук громом раздавался в ушах, а ритм напоминал музыку смерти. Поисковик выдал готовый реферат, но, вопреки позыву скачать его и распечатать, я не стала этого делать: в прошлом году как-то поплатилась за это отработкой. Вместо этого просто вырвала из него несколько кусков, перефразировала некоторые предложения и вставила в свой текст. Глаза слипались, все тело кричало о том, что хочет спать. Одна только ноющая боль не позволяла мне заснуть прямо над ноутбуком.

Надавив на кнопку "сохранить" и отправив документ на флешку, я сходила на кухню: третью и последнюю, ужасно темную комнату в квартире, и открыла холодильник. Кусок старого масла, полпакета молока, наполовину гнилое яблоко, упаковка кетчупа лежали на левой половине. На правой зияла пустота и два куриных яйца. Моя рука потянулась прямо к ним, молоку и кетчупу. Сегодня на ужин будет, как всегда, яичница с соусом, который я скоро буду ненавидеть от каждодневного употребления. Старенькая плита скрипнула, когда открылся газ. Запахло гарью, но это лучше, чем кровь. Кстати о ней, я совсем забыла отмыть волосы! А ложиться в чистую постель с кровью на голове совсем не хотелось: запачкаю и постель, и одежду, мне придется ее стирать раньше времени и дополнительно платить за воду. Вот уж такого мне точно не нужно, лучше уж налью себе в разы меньше воды в тазик и отмою все как следует. Но сначала еда, которую сегодня я не видела больше тринадцати часов.

С безумной благодарностью своему университету за бесплатную еду в обед для бюджетников, я отрезала вилкой кусочек яичницы, смотревшей на меня своим огромным желтым блестящим глазом. Она явно не хотела, чтобы ее ели. Проникнувшись к ней жалостью, я запустила в рот кусочек и жадно проглотила. Когда отрезала второй, желток дернулся, словно желе, протестуя моим действиям. Он надоел давить на меня, поэтому я безжалостно проткнула его зубчиком вилки. Желток растекся по поверхности блюдца, затапливая все вокруг. Я усмехнулась про себя и спокойно доела.

Затем выполнила вторую задумку: смыла с волос кровь, поставила будильник на шесть, и наконец-то свалилась в постель. Пары начнутся в девять, но эта мысль не успела пронестись у меня в голове, поскольку я провалилась в блаженный, долгожданный сон.

И в ту же секунду прозвенела мелодия будильника! Песня, на самом деле, была неплохой, даже нравилась мне поначалу; но спустя два с половиной года ежедневного пробуждения ранищу под ее сопровождение, она начала меня жутко раздражать. Всякий раз, когда слышу ее на улице или в транспорте, стискиваю зубы и усиленно терплю, чтобы не ударить кулаком по проигрывателю. Но понимаю, что источник моих проблем не будильник и не его песня, а образ жизни, в который меня загнала судьба.

Но судьба ли была виновата? Мои родители… Не шибко меня любили и баловали. Даже на мои болезни они не особенно стремились тратиться, не говоря уже об остальных вещах, которые должны делать любящие мама с папой. Я выплакала уже достаточно слез, сетуя на обломанное детство, поэтому теперь эта мысль не вызывает никаких чувств. Но осадок от нее отдает горечью в горле, напоминая о том, что было, и что могло бы быть.

Находясь в состоянии легкого наваждения, я вспомнила о вчерашнем инциденте. Нащупав повязку, ослабшую за ночь, сняла ее. Самый нижний слой бинта приклеился к ране, поэтому пришлось его отдирать, скрипя зубами. Это оказалось больнее, чем можно было представить, поэтому тихий вскрик раздался в крохотной комнатушке, отразившийся от серых голых стен обратно в уши. Струйка крови потекла к губам, но я успела ее вытереть прежде, чем она их достигла. Я обработала это безобразие перекисью, приклеила большой медицинский пластырь, который скрыл ранение. Причесала волосы. В связи с тем, что перед сном их помыла, они растрепались, завились на одной стороне, смотрели в разные стороны, а челка напоминала одуванчик. Расческа плохо исправила положение, но все же стало чуть получше. Косметикой я не пользуюсь: слишком дорогое удовольствие, к тому же бесполезное. Мое лицо смогла бы исправить либо пластическая операция, либо сильная кислота, но ни того, ни другого у меня, к сожалению или к счастью, не было.

Меня зовут Агата, и я – полная неудачница. Вся моя жизнь – это череда несчастий, которые начались в момент моего незапланированного рождения и продолжаются до сих пор. Хотя нет, одна вещь все-таки была мною заслужена: это университет. Я пахала днями и ночами напролет, чтобы поступить туда и съехать от родителей как можно скорее. На работу меня тоже взяли, можно сказать, случайно. Желающих работать в кофейне под названием «Мятник» студентов было хоть отбавляй, а у меня даже нет опыта, но из всех конкурентов взяли, почему-то, в том числе меня. Но теперь я как могу цепляюсь за эту работу, ведь именно она обеспечивает мне еду, жилье и мою жалкую жизнь.

Честно говоря, я уже мало на что надеюсь. Из-за работы и учебы у меня вообще нет ни на что времени, а сама по себе я нелюдимый человек так что о друзьях и речи быть не может. Не люблю социум. Все люди злые, каждый так все время и норовит причинить кому-то боль, предать или обидеть. В детстве я пыталась дружить с людьми, но каждый только и делал, что пользовался моей добротой – верным признаком желания подружиться, – а потом предпочитал чужую компанию мне, оставляя меня в полном и унизительном одиночестве. В старшей школе я оставила бессмысленные попытки, то ли от бессилия, то ли от ненадобности: привыкла все время быть в одиночку.

Я натянула брюки и надела бесформенный свитер болотного цвета. Такая большая мешковатая одежда скрывает хотя бы мое уродливое тело. А если бы такие же штуки существовали на лицо, я, не колеблясь, надевала бы и их. Умылась, почистила зубы, взяла свой портфель, набитый книжками, и отправилась в путь.

Глава 2

Я ненавижу трамваи.

Толкучка, бесчисленное множество людей спешит по своим делам: кто-то читает доклад или реферат, кто-то по телефону обсуждает важную сделку, не терпящую отлагательств, какая-то старая женщина ругается с молодой мамочкой за единственное свободное место, а еще духота, давящая со всех сторон, несмотря на зимнюю погоду. Мне неприятно, когда кто-то касается моих ребер своим локтем или коленом задевает часть бедра. Я чувствую боль, а на тощем теле остаются синяки. Перманентный шум доносится со всех сторон, и даже максимальная громкость наушников спасает плохо, однако все равно спасает, так что я частенько с благодарностью вспоминаю тот день, когда решилась их все-таки купить.

Серый безжизненный город мелькал в окнах транспорта. Именно сегодня снег не шел, показывая все сугробы воочию, создавая пробки на дорогах и, скорее всего, аварии. Машины пролетали мимо, как и многоэтажки, магазины, супермаркеты и даже торговые центры. У всех них бурлила жизнь, они источали ее, а она долетела до меня даже сквозь стекло. Но проходила как бы сквозь, ибо я ее совсем не чувствовала, хоть и отчетливо видела. Я бесстрастно восседала на добытом местечке в передней части трамвая и раз за разом перечитывала реферат, сделанный мной этой ночью. Кое-где виднелись недочеты, но я же писала его в первом часу, мне простительно.

Глаза слипались, но я заставляла себя держать их открытыми. Громко зевнув, услышала голос оператора: "остановка университет". Всполошившись, быстренько выбежала из обители шума, боли и духоты и направилась вперед.

Не очень красивое, но большое и высокое здание находилось почти в середине города. Тут находились здания нескольких факультетов: здание слева – это физико-технический, справа – лингвистический. Я направилась в то, что посередине – юридический.

Вокруг был только снег, однако в теплую погоду тут цветут клумбы и деревья, названия которых я не знаю. Они небольшие и их немного, но они создают ощущение того, что находишься в настоящем саду. Дорога вела вперед и разветвлялась у входа в юридический корпус: здание из местами потрескавшегося белого камня высотой в четыре этажа. За этим находились еще несколько, но я не помню, каким факультетам они принадлежат, вроде филологический и еще какой-то. Народ столпился около входа. Я не опоздала, но время к этому неумолимо приближалось, поэтому вопреки боли протолкнулась внутрь, даже не смотря в лица тем, кто там находился. Все равно со мной никто не поздоровается, да и я тоже.

Мне трудно сравнивать этот университет с другими, поскольку я бывала за свою жизнь только в этом, но мне кажется, что он слишком серый. Никаких убранств, только голые стены, пустые коридоры и единственная радость: старые крупные растения на подоконниках в лестничных пролетах. Лавчонки в коридорах, да и те старые и ветхие, а аудитории больше напоминали кабинеты в очень старой школе, в которой не делали ремонт с момента ее постройки. Я оставила в гардеробе, удобно стоящем прямо напротив входа, свою черную курточку и прошла направо. Длинный коридор привел меня к лестнице, на которой я поднялась в нужную аудиторию. Наверное, люди, стоящие около двери, это мои одногруппники: мне не было необходимости запоминать их лица, только пара человек смутно кого-то напоминали, вроде тех, с кем приходилось работать в совместных заданиях.

По своему обыкновению, я направилась в самый конец аудитории. Иногда преподаватели даже не называли меня на перекличке, а многие одногруппники даже не знали, что в помещении есть кто-то с моим именем. Но в этот раз меня отметили, поэтому пришлось молча поднять руку, прежде чем отвернуться. Хотя мой взгляд скользнул-таки по присутствующим. Размытые лица сливались в непонятное нечто, что даже лицом назвать тяжело. Это моя извечная проблема: люди кажутся мне одинаковыми, а лица их – смазанными, как будто непонятными кляксами. И только на одного человека я засмотрелась на секунду дольше.

На самом деле это единственный человек, которого, отвечая на вопрос: «Это твой одногруппник?», я бы уверенно назвала таковым. Его знает, наверное, весь университет: активист, отличник, очень громкий, шумный и общительный. Он множество раз мелькал перед моими глазами, поэтому не запомнить его голубые глаза, большую улыбку, короткие, темные, выбритые по бокам волосы и несменную белую рубашку было сложно.

Я разрываюсь между неприязнью и уважением к этому человеку. Он выглядит полным свободы и уверенности в себе, которые мне даже и не снились с моей застенчивостью и страхом перед людьми. Шум от него первый достигает моих ушей в аудитории; его низковатый, слегка картавый голос разительно выделяется на фоне остальных монотонных звуков, сливающихся в один. Он же был второй, словно вообще на другой волне, как будто рядом поставили два радио с разными передачами. Мне одновременно не хотелось его слышать, и я желала разбавления этой ненавистной какофонии. Преподаватель начал вести семинар, а человек неожиданно повернулся ко мне. "Как же это зовут?" – Какое-то звучное имя, иронично непохожее на остальные. Наши взгляды столкнулись, но это столкновение не вызвало во мне никаких чувств. Я лишь бесстрастно снова изучила цвет его глаз, изгиб скул и маленькое пятнышко на белоснежной ткани его одежды. Хотя может быть я почувствовала что-то вроде разочарования, что общество с таким человеком и становление ему подобной мне не светит, кажется, никогда. Наверное, я уже смирилась с тем, что моя жизнь обречена. Прошло уже несколько секунд, а он так и не отвел взгляд. Меня это напрягло, и я нахмурилась, показывая свое негодование. Он ухмыльнулся и отвернулся-таки. "Как же, блин, его зовут?".

– Так… – донесся до меня голос преподавателя. Я даже не уверена в том, какой сейчас предмет. – Выходим рассказывать рефераты. Кто начнет?

Понятно, сейчас именно тот предмет, по которому задали это ужасное задание. Кто-то поднял руку и вызвался первым, но его речь проходила сквозь меня: не зря же сижу в конце помещения. Выставив руку вперед, я улеглась на нее, но было неудобно, потому что рука костлявая и жесткая, поэтому подложила портфель и закрыла глаза.

Кто-то коснулся моего плеча. Сперва я даже не поняла, где нахожусь, но, открыв глаза, разочаровалась. Все еще находясь в той самой аудитории, я осталась одна. Все уже ушли, одна моя персона лежит на последней парте в обнимку с портфелем. Что за позор. Я подняла взгляд, ожидая увидеть разъяренного семинариста, однако очень удивилась, увидев одно из нескольких единиц знакомое лицо.

– Что за… – начала я.

– Просыпайся. Препод ушел раньше и отпустил всех, одна ты осталась. Ночью совсем не спишь?

Какая ему разница, сплю я ночью или нет? Я вскочила с места, прихватив портфель, и пулей вылетела из аудитории.

Максвелл.

Его определенно точно зовут Максвелл.

Мне его имя вспомнилось потому, что вчера он посещал кофейню, где я работаю: обычно мы спрашиваем имя посетителя, чтобы написать его на стаканчике кофе. Он пришел туда с кем-то, но я совсем не обратила внимания на то, кто именно посетитель: такая информация мне неинтересна и ни к чему, но краем глаза все-таки отметила смутно знакомые инициалы. А вот лицо… Неловко вышло, что я даже не удосужилась посмотреть на посетителя, только мельком иногда оглядывала зал. Оказывается, мое подсознание уловило смутно знакомые черты. Наверняка он меня узнал, поэтому сегодня пялился без остановки, удивляясь, как кто-то вроде меня умудряется работать в социуме.

Я с ног валилась от усталости, но собралась и прошла дальше, в следующую однотипную аудиторию, отличавшуюся от предыдущей лишь тем, что другой, более старый и седой преподаватель восседал за кафедрой. У меня заболел живот, поэтому пришлось от усилия стиснуть зубы, но терпеть. Я пропускала завтрак уже несколько месяцев и скорее всего еще не скоро вернусь к этому приему пищи, так как он, к моему открытию, забирал достойную часть моих расходов. Где-то в глубине моего портфеля, когда он увалился на стол возле окна, скрипнул блистер с таблетками, благодаря которым я продолжаю жить.

Но стоит ли того моя жизнь? Чтобы вставать каждое утро рано, ложиться поздно, ходить в университет и работать? Для чего это все? Я не чувствую той надежды о хорошем, да хотя бы нормальном будущем, о котором ужасно громко болтают мои одногруппники. Они дружат друг с другом, общаются. Смысл жизни – наслаждаться ей, иного предназначения у нее нет, но я живу, погрязши в боли, бедности и страданиях.

На самом деле я часто задаюсь этим вопросом. Слишком часто для обычного человека, ведь каждый рано или поздно думает: "А для чего я вообще живу?". Я слишком слаба для того, чтобы тихо, незаметно умереть, но часто понимаю, что слишком слаба, чтобы продолжать жить.

Мой взгляд скучающе устремился в оконце под монотонный гул преподавателя. На заснеженной, местами грязной и подтаявшей улице, я заметила первокурсников со счастливыми лицами. Они что-то оживленно обсуждали и шли, кажется, к экономическому корпусу. Наверное, при виде такой картины люди улыбаются, но я лишь зевнула в ладошку и отвернулась.

Так до конца дня мой реферат и не спросили, и я ушла из здания столовой с мыслью о том, что рано или поздно мне придется его рассказать. Однако сейчас это не мои проблемы, а меня завтрашней, а так как это два разных человека я тяжело выдохнула, сминая в кармане недоеденную булочку, и пошла на остановку, чтобы отправиться на работу.

Рабочий день у меня длился обычно с трех-четырех и до позднего вечера. Утром работала девушка по имени Милана, а когда я приходила, то сменяла ее. Она добродушная студентка, учится очно-заочно, поэтому очень удобно, что утром работает она, а до одиннадцати вечера я. И она спокойно относится к тому, что я прихожу в разное время – то в два часа, то в три, то вообще ближе к вечеру. Как будто это ее вообще не смущает, а зарплата у нас все равно пополам. Хотя звонкий голос Миланы иногда раздражает после тяжелого учебного дня, а цвет блондинистых волос впивается в уставшие глаза мертвой хваткой.

Голос оператора объявил нужную остановку. Он будто выдернул меня из другой вселенной, заставив осознать, где я нахожусь, и что нужно срочно выходить. Пулей вылетев из трамвая, чуть не застряв в дверях, я метнулась в сторону, едва не задавленная проезжающим мимо автомобилем.

Я уже издалека увидела в окошке копну светлых волос за стойкой. Кофейня небольшая, но в людном месте, около главной улицы города. Узкий проход впустил меня внутрь, в нос сразу ударила смесь ароматов. Я поморщилась, свежая рана загудела.

Это место, пожалуй, единственное, которое не отталкивает меня так сильно, как остальные, помимо столовой университета с бесплатным обедом. Приятные мятные стены, цветочки у окна за стойкой, огромное меню на противоположной стене. Столиков от силы штук шесть, занимающих все пространство «Мятника». Посетителей немного, они раскинулись по уголкам помещения. Милана старательно делала кому-то кофе, судя по интенсивности взбивания и лежащим рядом ингредиентам, это капучино с ореховым сиропом. Я сглотнула подступившие слюнки. На прилавке около стойки лежали самые разные вкусности, которые из-за своей стоимости мне только снятся. Круассан с белой глазурью сверху, розовый пончик с разноцветной присыпкой, чизкейк, украшенный листиками мяты, овсяное, шоколадное и самое разное печенье – все ослепительно светило мне прямо в глаза, заставляя жмуриться и отводить взгляд. Когда я подошла ближе, Милана заметила меня и воскликнула: