Неочевидное и вероятное

Екатерина Годвер

Неочевидное и вероятное

НЕОЧЕВИДНОЕ И ВЕРОЯТНОЕ

Сентябрьским вечером Андрей нашел пачку «Мальборо» на парапете подземного перехода. Распечатанную, но не начатую. С тех пор как он бросил курить, ему постоянно попадались сигареты в самых неожиданных местах: иногда он подбирал их и отдавал соседу по съемной «двушке», иногда, раздраженный накатившим желанием сделать затяжку-другую, выкидывал в ближайшую урну, а чаще всего – не трогал. Но собирался дождь, Андрею стало жалко добра, так что он сунул пачку в карман. И только дома заметил спрятанный за фольгой листок с телефоном: «Нашедшему просьба позвонить».

В голове сразу же возникли сюжеты из шпионских детективов и криминальных новостей. Не став дальше щекотать воображение, Андрей набрал неизвестный номер.

– Здравствуйте, – откликнулся спокойный мужской голос. – Чем могу помочь?

– Я нашел ваши сигареты, – сказал Андрей, не придумав ничего умнее.

– Отлично! – Собеседник оживился, и дальше вопросы посыпались градом: «Как ваше имя?», «Где случилась находка?», «Сколько вам лет?», «Вы курите?».

– Два года как бросил, – сказал Андрей, чувствуя себя круглым дураком. – Что всё это значит?

– Я с удовольствием всё вам объясню, – пообещал голос в трубке. – Сможете завтра подъехать на Орджоникидзе, 14?

За следующие пять минут Андрей выяснил, что собеседника зовут Кирилл Зотов и сигареты возвращать ему не нужно. А ещё, что Зотов заведует кафедрой социальных прогнозов Института прикладной психологии и социологии. Где проводит уникальное исследование, результаты которого намерен опубликовать. Поэтому участников необходимо зарегистрировать как полагается.

– Часам к двум нормально будет? – предложил Андрей. Отчасти им двигало любопытство, отчасти – солидарность: он, сам пока-еще-аспирант факультета психологии в меде, знал, как непросто бывает набрать выборку.

– В любое время до восьми, я буду на месте, – заверил Зотов. – На проходной скажете, что ко мне.

***

На следующий день Андрей сидел в лаборатории Зотова, заполнял анкету и пил чай.

– Видите ли, – объяснял Зотов, молодой человек с аккуратной бородкой и горящими энтузиазмом глазами, – моя гипотеза состоит в том, что люди чаще получают что-то, если это «что-то» им совершенно не нужно. Как у Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим…» И пока гипотеза подтверждается! Почти все мои сигареты нашли бывшие курильщики вроде вас. По статистике, у нас в городе половина взрослого населения курит, бросивших среди некурящих – тоже около половины: должно быть примерно 25% на 75%, но получается 95% на 5%!

Андрей украдкой разглядывал заставленную старым оборудованием комнату с фикусом и алоэ на подоконнике, заваленный бумагами стол Зотова и самого «Кирилла Ивановича», который был ненамного его старше, но уже защитил кандидатскую и даже получил кафедру. К сожалению, вместо тонконогой студентки-лаборантки вместе с Зотовым работала Валентина Сергеевна Махова, дородная женщина лет шестидесяти. Она слушала начальника с явным скептицизмом, но не забывала подливать ему чай и выкладывать на блюдце печенье и конфеты.

– Я бы назвал этот феномен «законом уксуса», – продолжал рассуждать Зотов. Узнав, что Андрей в некотором роде почти коллега, он увидел в его лице благодарного слушателя. – На халяву и уксус сладкий, правильно? Но шутка природы в том, что ничего, кроме уксуса, на халяву вы и не сможете получить…

– Мне кажется, вы напрасно смешиваете нематериальное и материальное. И слишком упрощенно понимаете категории «нужности» и «ненужности», – мрачно сказал Андрей, которому такая логика совсем не нравилась. – Почему ограничиваете временной отрезок ненужности одним днем, а не, к примеру, одним месяцем? Это может перевернуть ваши результаты с ног на голову.

– Интересная мысль! – Даже возражения Зотов воспринимал с энтузиазмом. – Но то, что в моей выборке сигареты чаще других находят бывшие курильщики, – факт. Можно взять разные временные интервалы и посмотреть, что получится… Андрей, а вы не хотели бы подключиться к работе? Думаю, мы смогли бы оформить вас на полставки.

– Место для вас есть, но надо будет прибраться, – вставила Валентина Сергеевна. Взглядом она указала на стол у стены, на котором громоздились три старых системных блока.

– Статью опубликуем, возьмем вас в соавторы… – сказал Зотов. – Приходите в любое время, обговорим подробности.

– И печенье приносите к чаю. – Валентина Сергеевна убрала остатки сладостей в шкафчик.

– Спасибо, – поблагодарил Андрей больше из вежливости, чем от души. – Я подумаю.

Он отдал Зотову анкету и пожал руку.

Кафедра социальных прогнозов находилась на четвертом этаже учебного корпуса: заканчивался перерыв, так что пробираться к выходу пришлось через стайки студентов, опаздывавших на пары.

Институтская суета задевала ностальгические струнки и раздражала. Андрей ушел из аспирантуры в академ больше полугода назад и уже понимал, что восстанавливаться не будет: пропало вдохновение, запал. Он работал день через день в частном кадровом агентстве, подрабатывал репетитором – денег на жизнь и редкие посылки домой хватало, но перспектив не просматривалось никаких.

Сидя по выходным с приятелями в баре, он думал о том, что ничего в Москве его, в сущности, не держит: работа какая-никакая есть везде, а поддерживать общение можно и по сети.

Забрать документы и вернуться в родной Рыбинск мешало только упрямство и отчасти нежелание разочаровывать родителей. Он не считал себя законченным неудачником, но недовольство самим собой свербело, как заноза, и Зотов эту занозу нечаянно растревожил.

«Закон уксуса», значит, – сердито подумал Андрей, выйдя из института. – Чепуха!»

Моросил дождь. Клены и березы еще не пожелтели, стояли мокрые и угрюмые.

Андрей поспешил в метро: к четырем нужно было успеть к ученику.

***

Ученика звали Марком. Он перебивался с двойки на тройку по половине предметов, так что Андрей, помимо биологии, занимался с ним химией и географией. Марк не был глупым или ленивым, скорее, невнимательным. Ему совершенно не нравились естественные науки, и никакая красочная анимация под вкрадчивый голос диктора с «Дискавери» не могла его заинтересовать: приходилось просто зубрить программу перед контрольными.

– Самая высокая гора Европы… Самая длинная река Северной Америки… Столица Австралии… – спрашивал Андрей, досадуя то на себя, не сумевшего найти другой подход, то на Марка, никак не желавшего понять, что Миссисипи и Канберра ему очень даже нужны – не вообще, но завтра.

– В какое созвездие входит Полярная звезда?

– Андрей Николаевич, а вы новые «Звёздные войны» смотрели? – Марк болтал ногами под столом и крутил ручку с колпачком-Чубаккой в измазанных чернилами пальцах. – Правда, отстой?

Андрей усмехнулся:

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Контрабандистом? Тогда географию точно придётся выучить.

– Не знаю, – серьёзно ответил Марк. – Но папа говорит, всё равно мало что в жизни выходит так, как хочется. Поэтому – какая разница?

– Мало – не значит «совсем ничего» Полярная звезда входит в Малую Медведицу и может помочь тебе сориентироваться в лесу. В жизни выбрать направление помогут только знания, – сказал Андрей. Ему вновь вспомнился Зотов, с горящими глазами расхваливающий свою теорию. – Знания, Марк, это сила, а четверка за контрольную – это лист наклеек по «Звёздным войнам». Сдашь – принесу. Договорились?

От Марка Андрей вышел измочаленным. «Мальборо» Зотова жгло карман.

«Зачем я бросил? – спросил он сам у себя, бредя по улице. – Это было после того, как мы разошлись с Маринкой: хотел доказать себе, что могу. Ну, доказал – и что? А зачем начинал? Да просто так, ни за чем… Бессмыслица. Здоровый образ жизни или нездоровый – в жизни цель нужна, а не образ!»

От воспоминания о Марине настроение окончательно испортилось.

Неудивительно, подумал Андрей, что они не сошлись характерами. Марина была совсем другой, нежели он сам: целеустремленной, решительной, веселой – душа компании, человек-зажигалка. Она легко придумала бы пару-тройку остроумных объяснений для данных Зотова и название получше, чем «закон уксуса».

Соседа дома не оказалось. От скуки Андрей включил на кухне телевизор: нефть дешевела, акции «Теслы» росли, известный олигарх попал в ДТП, а малоизвестный актер устроил перформанс в отделении полиции.

«Бессмыслица! – Андрей щелкнул пультом, выключая звук. – Мы окружены ненужной информацией и ненужными вещами. Поэтому чаще всего находим нечто, совершенно нам ненужное. Только и всего. А законы природы не могут учитывать наши желания и потребности».

***

Следующие три дня прошли ни шатко ни валко. Андрей работал, вел занятия, ел и отдыхал – но мыслями то и дело возвращался на кафедру социальных прогнозов. Теория Зотова строилась на огромном количестве допущений и была, очевидно, абсурдна, однако как будто требовала рассмотреть себя под лупой, разобрать по косточкам, опровергнуть…

Такая пустая – ненужная? – трата времени была совершенно не в характере Андрея. И все же вечером четвертого дня он топтался перед воротами института с пачкой печенья в кармане, не решаясь переступить черту, отделявшую его, благоразумного взрослого человека, от непонятной авантюры.

Недоверие к теории Зотова, с досадой думал Андрей, пробуждала логика самой теории: не могла же ему просто так, на халяву перепасть возможность изменить жизнь, сделать что-то значительное?

Андрей вздрогнул и обернулся: кто-то вдруг тронул его за плечо.

– Кы-ы-у-у! – Старик-дворник зыркнул из-под кустистых бровей и двумя пальцами постучал по губе, прося сигарету.

Дед выглядел колоритно: крупный, седой, с всклокоченной, но чистой бородой, в потертой кожаной куртке и лихо сдвинутой на затылок шапке; метла в его руке издали сошла бы за комиссарскую винтовку. Один глаз сильно косил, зато второй, серо-голубой, смотрел в душу.

– Простите, бросил, – мотнул головой Андрей, хлопнув по обычно пустовавшему карману. И нащупал зотовское «Мальборо».

– Подождите! Вот… – Он отдал дворнику пачку. – Знакомый оставил… Вот, забирайте всю. Только у меня зажигалки нет.

– С-е-е-у! – Дед заулыбался, сунул одну сигарету за ухо, вторую вставил в зубы и споро достал откуда-то спички. Вместе с пачкой протянул их Андрею, вынудив того отнекиваться:

– Нет-нет, я бросил…

Немой дед развел руками: мол, не хочешь – как хочешь, и чиркнул спичкой, раскуриваясь.

Андрей полной грудью вдохнул воздух, наполненный осенней сыростью и сигаретным дымом, и вдруг ясно вспомнил день, когда впервые отмахнулся от предложенной другом сигареты.

Они с Маринкой провстречались три года, но последние месяцы ругались часто и безобразно: не хватало денег, времени, сил друг на друга. Каждый хотел получить больше, чем готов был дать другой. Андрей начал поглядывать на сторону. Ничего серьезного, но Марина подозревала за ним грешок и злилась.

В день, когда все закончилось и ничего не началось, она назвала его «бесхребетной тряпкой». Он выложил из кармана ключи на тумбочку в прихожей и ушел, захлопнув дверь. Возвращаться он не собирался. Марина и не звала.

Так и расстались, не прощаясь.

За прошедшие с того дня два года ни разу не разговаривали. От общих знакомых он слышал, что она жива-здорова и вроде как вышла замуж… Он много раз собирался позвонить, но не решался: набрать номер женщины, которая так и не стала безразлична, – это не с куревом завязать. А сама она не звонила.

«Но пора перестать быть тряпкой и ждать халявы. – Андрей достал смартфон. – Была не была… Зотов подождет».

Дед наблюдал за ним с любопытством. Длинные гудки сменились треском, бормотанием телевизора и детским плачем.

– Андрей? – неуверенно спросил знакомый голос. – Это ты? Что-то случилось?

Андрей почувствовал, как екнуло в груди: значит, не стерла номер!

– Все хорошо, прости за беспокойство… Я очень рад тебя слышать, – выдохнул Андрей, досадуя, что не заготовил никакой речи заранее. – Ты не занята? В общем, такое дело: я тут неподалеку… Можно к тебе зайти ненадолго?

Уже шагая в сторону Маринкиного дома, Андрей понял, что печенье совершенно случайно тоже выбрал ее любимое, с орехами и белым шоколадом.

***

Спустя полчаса Андрей грел руки о кружку с чаем на маленькой кухне и рассказывал о том, как поступал в аспирантуру и как ушел; хвастался успехами Марка, сдавшего контрольную на четыре с плюсом. Все вокруг казалось знакомым, родным – и чужим одновременно: обстановка, запахи, даже сама Марина, немного осунувшаяся, но покрасившая волосы в рыжий цвет. В комнате мама Марины возилась с младенцем.

– А муж?.. – не вытерпел Андрей.

– Был да сплыл. – Марина не отвела взгляд. – Нам доктора напророчили, что Анька инвалидом родится… УЗИ плохое было. Вот он и свалил.

– И как вы одни теперь… Может, вам на лечение деньги нужны? – спросил Андрей с тревогой.

– А у тебя есть? – Марина вскинула бровь.

– Мало, – признал он. – Но что-нибудь найду.

– Не надо, хватит с нас врачей. – Марина вдруг впервые за вечер по-настоящему улыбнулась. – Ошиблись они, Андрюх. Дочка здорова: только овальное окно в сердце было, но заросло уже.

– Вот как… – Андрей улыбнулся в ответ.

Марина помолчала.

– Ну, а у тебя как… с личным? – негромко спросила она.

– Да никак. – Андрей пожал плечами. – Что было, то сплыло – даже вспоминать не хочу… Марин. Пойдем в субботу гулять? Ближе к вечеру. Ненадолго. А за Аней твоя мама посмотрит.

– С чего такие предложения? – Марина взглянула исподлобья. – Мне казалась, мы друг друга неплохо знаем. Даже слишком. Я и раньше была не подарок, и за два года ленточку бантиком мне на затылке не повязали. Только младенца в роддоме выдали.

– Никто из нас не подарок, – сказал Андрей. – Погулять сходить – не замуж выйти. Давай попробуем, а?

Марина засмеялась. Рыжий цвет ей был очень к лицу.

– В субботу в пять, – сказала она с улыбкой.

А в дверях, когда прощались, добавила:

– Я тоже рада тебя видеть.

Андрей шел по микрорайону и любовался всем вокруг: мокрыми деревьями и отражениями фонарей в лужах, белыми муравейниками панелек с мозаикой освещенных окон. Умом он понимал, что не сделал ничего особенного: угостил дворника сигаретами да позвал бывшую девушку погулять. Но на душе было тепло.

Завибрировал телефон: звонил Зотов.

– Надумали что-нибудь?

– Спасибо, но вынужден отказаться, – сказал ему Андрей. – Не знаю, в чем причина аномалий в вашей выборке, но «закон уксуса», уж простите, чушь. Не так важно, необходимо ли нам самим то, что мы получаем. Дорога возможность разделить это с другими, будь то пачка курева или глупая газетная статейка, которую можно обсудить за ужином. Понимаете? Нет в мире никакого «уксуса»!

Налетел порыв ветра: с каштанов вдоль проспекта посыпались коричневые блестящие плоды. Андрей поднял пару и сунул в карман.

***

На том историю с Зотовым и его сигаретами Андрей считал для себя законченной, однако волею судеб через два месяца она получила неожиданное продолжение.

Деревья уже облетели. Ночами выпадал снег, но к утру таял. Андрей с Мариной пару раз в неделю гуляли или обедали в ближайшем кафе, в общение постепенно возвращалась непринужденность.

В один из солнечных ноябрьских дней они не спеша проходили мимо института. Дворник, запомнивший Андрея с первой встречи, улыбнулся и промычал что-то приветственное. Андрей поздоровался в ответ.

– Добрый день, Борис Никитич, – громко сказала вдруг Марина, подойдя к старику. – Помните меня?

Тот помотал головой, по-прежнему улыбаясь с каким-то детским дружелюбием.

– Ну ничего… Доброго вам здоровья. – Марина кивнула на прощание и быстро пошла прочь.

– Ты его знаешь? – удивился Андрей. – Кто это?

– Так я же училась здесь до третьего курса. – Марина вздохнула. – Профессор Померанцев, Борис Никитич: он вел у нас матстатистику, заведовал кафедрой социальных прогнозов. Инженер, доктор технических наук, но увлекся психологией… На лекциях рассказывал, что собирается построить чудо-машину. А вышло – видишь, как. Ехал с конференции и на трассе влетел под фуру… Сам выжил, но мозг пострадал. Каково не дряхлому еще, деятельному дядьке на пенсии по инвалидности, да и сколько там той пенсии? Только на лекарства хватит. Друзья его подсобным рабочим при институте устроили: вроде и при деле, и под присмотром.

– А что за чудо-машина? – насторожился Андрей.

– Какой-то излучатель для изменения вероятности событий, – сказала Марина. – Он объяснял подробнее, но я тогда ничего не поняла. А теперь уже и не спросишь. Такая судьба…

– Судьба, – согласился Андрей, в глубине души совсем в том не уверенный.

Ближе к вечеру, проводив Марину до дома, Андрей вернулся в институт.

– Я на кафедру, к Зотову, – сказал он сонному охраннику.

– Так Зотов же в командировке, – удивился тот.

– Тогда, значит, к Валентине Сергеевне. То есть к Маховой, – нашелся Андрей и в следующий миг со всей ясностью осознал, что попал в яблочко. Молодой и самоуверенный Зотов вряд ли интересовался чем-то, кроме собственных данных: с вопросами действительно стоило идти к Маховой.

Валентина Сергеевна поливала алоэ, Андрея она встретила удивленным взглядом.

– Ваш бывший начальник, профессор Померанцев, он ведь успел построить машину? – спросил Андрей с порога.

– Закройте дверь, молодой человек, – строго сказала Махова. – С той стороны, если собираетесь шуметь и суетиться, или с этой, если хотите поговорить.

– Конечно… Простите. – Андрей прикрыл дверь и сел на краешек стула. – Моя подруга училась у Померанцева. Она сказала мне о машине. Вот я и подумал, что… – Он окончательно смутился.

– Что такое чудеса на языке грубого материализма, Андрей? – Махова отставила в сторону пластмассовую лейку и подошла к столу, заставленному старыми системниками. – Маловероятные события, которые происходят чаще, чем должны происходить. Этим и занимался Боря. Раз интересно – смотрите. – Она осторожно сняла короб с ближайшего системного блока. – Только вряд ли вы много поймете. Я вот не понимаю, хотя полжизни у Померанцева в ученицах проходила.

Андрей невольно ахнул. Вместо обычной начинки внутри системника оказалась стеклянная колба с каким-то темным камнем внутри, из колбы выходили провода, соединенные с несколькими платами. Питалась вся конструкция от обычной розетки.

– Боря под Челябинск ездил, искал обломок метеорита как материальное воплощение маловероятного события, – сказала Махова. – При нагревании и под воздействием тока обломок излучает… Нечто. Что-то такое, что смещает вероятности. Боря называл это парадоксальными волнами. Радиус действия неизвестен, так как методов измерения нет.

– Но это… эта штука работает? – растерянно спросил Андрей.

– Сперва я включала ее только из уважения к Борису. – Махова посмотрела на него со странной улыбкой. – Но потом увидела результаты Зотова и задумалась. Может, и работает. Может, нет. Вопрос вероятности. – Она усмехнулась.

– А чудо – всего лишь маловероятное событие, – тихо сказал Андрей. – Само по себе оно не хорошее и не плохое. Так?

Махова кивнула.

Была ли авария, в которую попал Померанцев, «чудом», или же тот факт, что он остался в живых? Страшный прогноз для Марининой дочки или ее выздоровление? Вряд ли кто-то знал ответ.

Андрей достал из кошелька юбилейную десятирублевку и подбросил в воздух. Прежде чем упасть на пол решкой вверх, монета секунды три крутилась на ребре.

– Маловероятно, что разум Бориса Никитича восстановится, – сказал он. – Поэтому вы держите машину включенной? Чтобы дать ему шанс?

– Не только. «Чудо-машина» – то, что Боря оставил миру. Я не могу выбросить ее или отдать неизвестно кому, – сказала Махова. – Он верил, что, если мир будет менее предсказуемым, это изменит нас к лучшему: люди станут менее пассивными, менее предубежденными, более гибкими… Может, он и прав. Если передумаете насчет работы – позвоните Кириллу и приходите к нам. С ним сработаться проще, чем кажется.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил Андрей. – После Нового года обязательно позвоню.

Из-за «чудо-машины» или благодаря авторитету Маховой, но сейчас мысль о возвращении в науку не казалась глупой.

Он попрощался, быстро спустился по лестнице и вышел в пустынный институтский двор. Померанцев, сгребавший с газона последнюю листву, издали махнул ему рукой.

ДА НУ ТЕБЯ!

Сани шли туго: полозья вязли в глубоком неслежавшемся снегу. Константиныч потел в расстегнутом пуховике, утирал шапкой лоб. Хотелось сбросить лямку и завалиться спиной в сугроб, закурить, махнув на все рукой – но рядом Сергеич упрямо переставлял обутые в старые валенки ноги. И Константиныч тоже переставлял.

Перевалило за полночь, хмель давно выветрился. Вчерашнее предложение Сергеича наведаться "на дачи" больше не казалось здравым – но дело было сделано: небольшая печка-булерьян, взятая из чужой баньки, лежала на санях, присыпанная снежком. Оставалось дотащить до дому и да продать.

– Жить надо, Константиныч! – гудел над дорогой голос Сергеича. – А у нас с тобой, так то разве жизнь?

И Константиныч кивал, соглашаясь. Топтал снег: левой-правой, левой-правой… Его доли с продажи печки должно было хватить закрыть кредит, который он брал на ремонт старого УАЗика, и еще про запас бы чуток осталось. "А там, глядишь, и с работой наладится…" – настраивал он себя.

На печку уже и покупатель был.

Кому принадлежал участок, на котором Сергеич по осени заприметил баньку с булерьяном – он не знал, но одна банька там выглядела дороже, чем халупа Сергеича, больше похожая на собачью будку. Дедовский дом, где Константиныч полвека жил с женой и двумя детьми, двухэтажному кирпичному коттеджу тоже был не чета.

– Буржуи сраные, чай, не обеднеют, – бранился Сергеич, а в следующую минуту диву давался: отчего столько добра – и не охраняется как следует? На коттедже сигнализация стояла, но не на участке.

"Оттого и не охраняется, что не обеднеют". – Константиным вздохнул с облегчением, когда впереди показался крайний дом родной Знаменки.

Дотащили с горем пополам.

– Поставим пока к тебе в сарайку, – решил Сергеич. – А дело обмыть надо.

– Нет, – Константиныч неожиданно для самого себя мотнул головой. – Прости, Сергей Сергеич, устал я что-то. Хватит на сегодня.

Сергеич удивился, но спорить не стал.

***

Константиныч закрыл сарай, попрощался с соседом и зашел в темный дом. Только у детей слабо мерцало сквозь занавеску окно: сын, как обычно, рубился в игрушки.

"Надо интернет провести: хоть для учебы польза будет… – устало подумал Константиныч, снимая мокрый пуховик. – Но на какие шиши?"

Валька, жена, уже спала, умаявшись за прилавком; последние три месяца на ее зарплату выживала вся семья.

Свет зажигать Константиныч не стал: в доме, где родился и вырос, на тесной кухоньке, где гудел допотопный "Зил", он ориентировался и на ощупь. Есть тоже не хотелось; он зачерпнул кружкой из кастрюли вчерашних щей, через силу проглотил, быстро разделся и лег к жене в теплую постель.

Через час он все еще ворочался с боку на бок; сон никак не шел. Валька спала крепко, как убитая. Ну а он…

Прожитая жизнь дерьмовым кинофильмом крутилась перед глазами. Мать с дедом, отец, вернувшийся с вахты и привезший из города мешок апельсинов. Школа, технологический колледж, где он учился и недоучился; армия, Чечня – и, наконец, одинцовский таксопарк, куда он по возвращению на гражданку устроился водителем, проработал четверть века – и попал под сокращение. Его списали вместе со стареньким "Икарусом" и даже маршрутом, по которому он этот "Икарус" гонял. На смену рассыпающимся деревенским домам приходили ладные дачи и коттеджи с отапливаемыми гаражами: новые хозяева жизни на автобусах не ездили – и Валька с детьми теперь каждый будний день ходила до остановки к трассе через лес два километра, а он – перебивался случайными заработками, редкими грузовыми извозами на УАЗике, да пролеживал диван. В местное такси без своей легковушки не брали, в дальнобои – не брали по здоровью. Охранником идти сутки через сутки – на дорогу да на обеды больше потратишься… Свет в конце тоннеля, шутил он, пока не отключили за неуплату – но было не смешно.

Сергеич, сосед, еще в нулевых получил на производстве травму и с тех пор жил на копеечную пенсию. Запустил себя, пил все, что горит, к нищенскому существованию привык, и подворовывать ему было не впервой; Константиныч соседа не осуждал, и себя чистоплюем не считал – но сам воровством руки пачкать никогда и не думал; а вот, докатился, вывела кривая…