Сеть

Глава 3

Только Ной пришелся ему, и пожалел его.

И сказал Бог Ною: готовь ковчег, скоро потоп.

И затопил Землю с городами и деревнями, с полями и рощами,

 и со всеми людьми и с женами и дочерьми их.

Водой затопил горы и долы, леса и земли.

Только Ноя с сыновьями, не знавшими греха, и каждой твари по паре зверей и гадов,

и птиц небесных, и насекомых, и семян плодов и злаков спас Он в ковчеге.

И лишилась жизни всякая плоть – и птицы, и скоты, и звери, и все гады и все люди –

всех утопил Господь.

И не было больше женщин на свете, ибо утонули все.

Откуда они потом взялись,  Он и сам не знал.

И через полгода вспомнил Господь о Ное,

 и навел ветер, и спали воды.

И схлынули воды, и сказал Ной – Хорошо!

И воздал хвалу Господу, и принес ему щедрые дары.

Сыновей своих принес Господу

 и сказал – возьми их себе, и пал ниц,

 и взял Господь сыновей.

И предал всесожжению от зверей, скотов и гадов,

 и обонял Господь приятное благоухание, и оставил жить.

Сюрпризы столицы

Садясь в поезд, карабкаясь по трапу самолета или корабля, да чего там – даже переступая порог дома, или комнаты – мы с вами, милые читатели, пересекаем границы. Они не всегда обставлены таможенниками, неприступнее и важнее которых могут быть только седобородые швейцары в гостиничных ливреях, не всегда отмечены погранзонами, заставами и полосами, не всегда обозначены полноводной рекой, полосатым столбиком или великой китайской стеной. Но чем больше границ мы пересекаем, тем более полосатой снаружи и внутри становится наша жизнь. Сами эти полосы незаметны, неочевидны и необременительны. Скорее, они благотворны. Можно даже сказать, лекарственны, особенно от некоторых состояний духа и души, которые можно было бы отнести к разряду жизненной неискушенности. Вопрос весь в том, насколько глубокими бороздами ложатся эти полосы на наши души, в наши мозги и как они сказываются на поведении. Есть ведь породы людей, которые легко смывают с себя любой рисунок, если он нанесен неправедной рукой.

Не без внутреннего трепета и непонятного, глубоко спрятанного от самого себя почтения, пересек границу наш молодой человек, приобретя вместе с географическим передвижением новые социальные качества, из которых упомянем пока только новое имя. Теперь мы, как и все прочие, и в полном соответствии с его новыми документами, будем называть его Аликом. Конечно, он внутренне готовился к своей новой жизни, дал себе слово быть достойным и своего рода, и своей миссии. Он знал, что многое будет непривычно, но его предупреждали, что это многое мало что значит. Он – гордый горец, у него свой закон и своя голова на плечах. И в то же время, он особый горец, и дело у него особое.  Как нож в масло, он должен войти в их общество, как ищейка, должен найти нужное, как лиса должен выкрасть и утащить в свой улем жареного рябчика современной науки. И при этом не оступиться, не дать себя даже заподозрить – расправляются ведь не с виновными, а с подозрительными. Он помнил, что самое последнее дело – верить стереотипам, знал, что надо внимательно ловить мелочи, обращать внимание на несказанное, на незаметное, быть сдержанным самому и не провоцировать к вспыльчивости других. Все это ему тыщи раз объясняли мудрые безымянные сельские учителя. Но, тем не менее, по ту сторону границы ему были преподнесены немалые сюрпризы.

Столица империи встретила… – а вы, милые читатели, разве не знаете, как встречают  пришельцев столицы империй? Да никак. Абсолютно равнодушно, как будто ничего и не произошло, как будто не произошло встречи – а мы с вами знаем, что встреча эта чревата роковым столкновением – двух равновеликих космосов: человека и города. Моросил неприлично будничный дождичек; вместо того, чтобы приветствовать или хотя бы обратить внимание на нового человека, все горожане спрятали головы – вместе со взглядами – куда-то под капюшоны и зонтики, и превратились в каких-то водонепроницаемых монстров, так что и разглядеть их было невозможно. Алика поджидал человек неопределенного возраста, в котором мужчина уже заснул, но еще не угас, и бесцветным голосом пригласил в машину. Усадил на заднее сидение, чтобы избежать разговора. Молча миновали они мокрый серенький пригород, молча проехали по уныло освещенным окраинам, и также молча протолкались в пробках по центру. Улицы сияли рекламами, манили то королевскими игорными залами, то элитными унитазами, то престижными апартаментами с райскими услугами, но на шепелявой рекламе – какая-нибудь буква обязательно не зажигалась, – на всей чудной позолоте был явный налет равнодушия, усталости и неверия в свое волшебство. Алику показалось это странно, он даже обиделся за рекламу – она изо всех сил лезет в уши, глаза и карманы, а ей говорят привычно: «Уйди, постылая, надоела».

Дом, в котором предстояло жить Алику, был в самом центре столицы, в тихом кривом переулочке, забредшем сюда из позапрошлых времен. Во дворике по-хозяйски расположились старые, толстые и безнадежно больные тополя, махонькая детская площадочка была заставлена лакированными вездеходами, отовсюду на прохожего нагло пялились видеокамеры, но старый дом есть старый дом, что ни говори – дом был теплым, мягко пахнущим чем-то вкусненьким, веселый фасад приглашал в не менее симпатичный подъезд, ласково проводивший гостя к двери его будущего гнезда. На лестничной площадке цвел настоящий зимний сад, на стенах были картинки в рамочках и зеркала, а под лестницей трехколесный велосипедик дожидался своего лихого наездника. Старый обманщик, дом, как и положено ему по чину, окружал жильца покоем, комфортом и ощущением устойчивости и благополучия жизни.

Познали Адам и Ева друг друга.

И первый человек, Каин, был дан Господом женщине,

 и сказала она – вот, приобрела я человека от господа.

И брата его она родила Авеля.

И обрел Каин бессмертье через убийство брата своего Авеля,

и стал Каин Богу подобен в бессмертии своем.

И грех лежал на них.

На следующее утро – чуть свет – наш Одиссей был уже на улице. Надо было проверить сотни полторы явных и неявных гипотез, – что такое столица, с чем ее едят, и что в результате получается. Понаблюдать и за собой – что новенького привнесла столичная среда в походку, постановку головы, фокусировку взгляда и вообще в самоощущение юного пилигрима.

Разведка затянулась на несколько недель. На прямые вопросы Алик ответов не получал, на косвенные вопросы ответы сыпались как из ведра, а самые важные впечатления вообще пришли неожиданно и неизвестно откуда.

И открывались ему – постепенно – два панорамных ракурса – один с высоты птичьего полета, другой – с высоты козырька кепки. Так приблизительно организовано общество – пехота забрызгана кровью, мозгами и грязью, летчик видит лишь, как лопаются коробочки домов, а гладко выбритые генералы играют в штабные карты. Так и в столице – голодные, пожилые и нездоровые люди считают медяки в кармане, мелкое чиновничество успешно плюет на свой контингент и, ухмыляясь, тянет все, что доступно, а политики оперируют суммами  и проектами, не укладывающимися в воображении. Так надо, такова логика жизни – твердят газеты. Никуда не денешься, иного не дано – твердят книги.

Правда – это то, что называют правдой в газетах.

А истина – то, что называют истиной в книгах.

Прежде всего  – титульная нация. Слово-то какое, почти дворянский чин, что-то эпическое. А нации этой титульной оказывается, плевать с высокой колокольни на свою титульность, на свое почти дворянство, она о своем национальном гегемонизме, историческом достоинстве, и даже о своем внешнем и внутреннем виде, просто слышать не хочет. Попивает пивко с водочкой, небритая, нечесаная и озлобленная на весь белый свет мечется в поисках скудных крох, которые считает богатством, ворчит на здоровых, богатых и сильных, и не прочь побатрачить за харчи, крышу и иллюзию волюшки-воли, что утонула в стакане и никак оттуда не выныривает. Видно, плавать не обучена. Титульная нация вообще, оказывается, существует только в замкнутых пространствах – в лексиконе политиканов, в сознании иммигрантов и в лозунгах молодых и не очень националистов. Правда в последнее время, говорили Алику, заворчала и она на всех «иных» – иноверцев, инородцев, иностранцев и иноземцев. Но ворчание это казалось Алику ненастоящим, каким-то ритуальным, потому что ничего, кроме брюзжания, он, как ни старался, заметить за ней не смог.

Только позже выяснилось, что титульная нация все-таки существует, и это ничто иное, как сдобные дамы, в облаках умопомрачительных запахов, и нездоровые прокуренные и испитые мужчины, утратившие интерес ко всему, кроме своей титульности; и расплодился этот народец в конторах, дирекциях и департаментах, и составляет, разумеется, самое главное, самое важное звено всей общественной цепи, простите за такое мрачное сравнение. Но господи, думалось Алику, если в этих людях квинтэссенция добродетелей нации, ее гордость и соль, тогда и впрямь их не жалко, они даже не скрывают своей низости, своего никчемья.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.