«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах

Так, например, по мнению В. Недзевецкого, поражения русской армии обусловлены численным превосходством, а главное – сильнейшим патриотическим воодушевлением японцев, которое, впрочем, наверняка сойдет на нет по мере продолжения кровопролитных столкновений: «Боевой успех всегда выдвигает на первый план положительные стороны данной армии и на них сосредотачивается преимущественное внимание наблюдателей. Так было во все войны, то же замечается и в нынешнюю войну. В блеске японских удач, нередко преувеличенных, раздутых ложным патриотизмом, ярким пламенем горит моральный элемент. Пока он почти сплошь лучезарен, но останется ли он таким, когда успех перейдет на нашу сторону, когда поражения обрушатся всей своей тяжестью на японские войска? <…> Под Ляоляном армия Куроки почти потеряла в последние дни боеспособность; по-видимому, та же причина заставила прекратить атаки на Шахэ, не достигнув цели; под Артуром победа была одержана лишь благодаря постоянно прибывавшим свежим войскам. Будущие бои, без сомнения, предъявят еще большие требования, и смогут ли японские войска ответить им – остается открытым вопросом»[18].

Помещенная в следующем номере «Инвалида» заметка прославленного генерала, участника обороны Севастополя М.И. Батьянова и вовсе по стилистике напоминала напутственное слово полководца перед боем: «Нас постиг ряд неудач на суше и на море. Не проявилось до сих пор талантов ни там, ни здесь, но зато весь свет убедился, что и за десять тысяч верст от родной земли наши войска умеют умирать героями. На сухом пути, можно сказать, мы, как бы, только начинаем войну, и простой подсчет нам покажет, что мы обладаем, по сравнению с Японией, большими средствами для продолжения войны. <…> Россия не желала войны и теперь не желает, а потому дело Японии просить мира, и да знает она мощь России, живущей заветами Петра Великого (лить пушки из колоколов) и Александра Благословенного (не вложим оружия, доколе враг останется непобежденным). К царю сомкнись же, наша матушка Россия! Перенеси с твердостью и эту ниспосланную свыше тяжкую годину! А наша славная армия и флот да живут одною мыслью – отомстить врагу за испытанные нами неудачи на суше и на море, и за Порт-Артур»[19].

Пожалуй, из всех публикаций «Русского инвалида» наиболее ясная и авторитетная (хотя и достаточно прямолинейная) точка зрения на причины поражений русской армии была выражена в статьях полковника Генерального штаба М.Д. Бонч-Бруевича. С позиций знатока тактики Бонч-Бруевич уверял, что неудачи российских войск на театре войны с Японией объясняются элементарными ошибками командования (по незнанию или неумению) игнорировавшего азы военного искусства, известные всякому образованному офицеру. Бонч-Бруевич писал в первой части серии заметок под заглавием «Итоги войны»: «Мы начали войну и провели минувший ее период среди многих явных нарушений теории военного дела. <…> Если бы пришлось нарушать теорию в зависимости от обстановки вообще или по той причине, что противник не допустил действовать так, как бы следовало, то в таком стечении обстоятельств представлялось бы возможным посылать укоры суровой судьбе или сожалеть о недостатке искусства у наших полководцев, но если теория нарушается только потому, что иные ее забыли, а другие привыкли с нею не считаться или просто вышучивать ее, то согласитесь, что это неладно»[20]. «И на театре военных действий, и на полях сражений со стороны русской армии были допущены многие явные нарушения теории военного дела. Это ничем не оправданное нарушение теории является важным недочетом в нашей армии. <…> Теория военного дела проводится в армии офицерами, получающими военно-научную подготовку и посредством уставов. Всякий устав, всякая теория имеют в виду, что победа достижима только в том случае, если войска будут действовать в их духе, допуская, разумеется, отклонения, вызываемые обстановкой; сверх этого, для победы необходима еще и наличность таланта у военачальника, применяющего устав и теорию»[21], – доводил он свои рассуждения до логического конца во второй части «Итогов».

Об этом авторе еще придется говорить ниже, пока же необходимо отметить, что мысли, выраженные в «Итогах войны» Бонч-Бруевича, не могли не встретить сочувствия в военной среде. Версия об исполнительской ошибке как основной причине поражения разделялась очень многими. Главнокомандующий А.И. Куропаткин был полностью дискредитирован в глазах офицерства, немногим выше был и авторитет его приемника – Н.П. Линевича. Статьями Бонч-Бруевича обозначался предел критики, допустимой на страницах официоза. Правительство не могло пойти дальше обвинения и без того порицаемых всеми военачальников и признания некоторых недочетов в подготовке войск, которые непременно будут исправлены в самое ближайшее время усилиями военных властей.

Но подобная интерпретация событий прошедшей войны, конечно, устраивала не всех. Следует отметить, что гибель флота и обнаружившаяся общая несостоятельность империи перед лицом противника, «лишь недавно вставшего на путь цивилизованных народов», вызвали повышенный интерес к состоянию вооруженных сил со стороны гражданской, «общей» прессы[22]. Однако уровень дискуссии на страницах этих изданий не устраивал военных, традиционно по меньшей мере с недоверием относящихся к попыткам штатских выступать в качестве экспертов по военным вопросам[23].

Таким образом, после заключения Портсмутского мира часть офицерства испытывала потребность в свободном публичном обсуждении итогов минувшей войны, которая не могла быть удовлетворена на страницах существовавших органов военной печати, в той или иной мере зависевших от военной администрации. В.А. Березовский, редактор-издатель единственного к тому моменту частного и коммерчески успешного органа военной печати – журнала «Разведчик», в свое время потратил слишком много усилий на то, чтобы убедить недоверчивую администрацию в полезности и благонадежности своего издания. Он был не готов поставить под удар свое успешное предприятие, выказывая излишнюю независимость суждений и тем самым рискуя потерять с трудом завоеванную благосклонность министерства[24]. Не могла соответствовать предъявляемым требованиям и гражданская печать, хотя и более независимая, но для профессиональных военных имевшая слишком мало авторитета в том, что касалось вооруженных сил.

В этих условиях, в конце 1905 г., с возращением c театра войны на Дальнем Востоке участников боевых действий, в установившейся атмосфере политической неопределенности и ожиданий основополагающих реформ, в Петербурге группой офицеров была основана первая в России «частная, независимая военно-общественная газета “Военный голос”». При всех прочих предпосылках появление этого полностью легального органа было бы все равно невозможно без изменений в законодательстве о печати, внесенных императорским указом от 24 ноября 1905 г. «Временными правилами» 24 ноября окончательно упразднялась предварительная цензура, а главное – запрещалось внесудебное преследование периодической печати, что положило начало настоящему газетному буму. К хору различных «голосов» прибавился и «Военный голос».

Газета начала выходить с 1 января 1906 г. В редакционной статье, помещенной в первом номере «Военного голоса», была отчетливо отражена «программа» издания: «Чтобы голос армии и флота был услышан, основывается наша газета. Не останавливаясь на частностях, редакция “Военного голоса” теперь же считает нужным заявить, что она будет стремиться к согласованию предстоящих военных реформ с возвещенными Высочайшим Манифестом 17 октября 1905 года “незыблемыми” принципами нового государственного устройства России», поскольку «Было бы пагубным заблуждением думать, что это великое ответственное дело (реформирование вооруженных сил. – А. Ф.) может быть совершено теми же приемами, теми же путями и средствами, которыми оно вершилось до сих пор и которые привели наши военные силы к Мукдену и Цусиме с одной стороны, к Владивостоку, Кронштадту, Севастополю – с другой»[25].

Как видим, в первом же материале новой военной газеты было сделано значимое политическое заявление. По мнению редакции «Военного голоса», успешные реформы в армии были возможны только при условии перестроения всей государственной жизни России на «новых (следует понимать, конституционных. – А. Ф.) началах». Давняя аксиома либерального движения, согласно которой никакие современные и «прогрессивные» явления государственной жизни невозможны при сохранении бесконтрольного произвола властей предержащих, была воспринята и частью военной среды.

Вполне ожидаемо «Военный голос» был категорически не согласен с попытками объяснить поражения русской армии исключительно (или в первую очередь) ошибками и полководческой бездарностью генерала Куропаткина[26]. В одном из первых номеров обозреватель «Военного голоса» вступил в заочный спор с (к тому времени уже покойным) видным российским военным теоретиком рубежа XIX–XX вв. генералом М.И. Драгомировым. Поводом стала посмертная публикация в газете «Молва» письма Драгомирова, в котором действия Куропаткина подвергались уничижительной критике. Драгомиров полагал, что итоги войны могли быть совершенно иными в случае своевременного смещения незадачливого главнокомандующего, которое бы непременно произошло, «если бы наша печать во время злополучной Русско-японской войны не находилась под гнетом невежественной военной цензуры, не допускавшей самой скромной критики». «Военный голос» же решительно отметал версию о том, что замена Куропаткина могла привести к перелому в войне. Настаивая на положении о принципиальной невозможности преодолеть издержки порочной системы путем отдельных удачных кадровых решений, «Военный голос» видел дополнительное ее подтверждение в том, что Драгомиров строго-настрого запретил публиковать это письмо при своей жизни: «И если хорошенько вникнуть в ужасный смысл этих слов, сказанных человеком независимым и обладавшим известным гражданским мужеством, то последствия нашего старого режима станут понятными. И тогда может меньше нам придется сваливать на одного Куропаткина» (3 января).

В 1908 г. участник Русско-японской войны, вышедший к тому моменту в отставку генерал-майор К.И. Дружинин, подготовил предназначавшуюся Комиссии Государственной обороны Государственной думы пространную записку «О главнейших несовершенствах и недочетах нашей армии». Во вступлении к записке Дружинин обратился к метафоре войны как экзамена для государства и состязания между народами, победу в котором одерживает тот, кто обладает более совершенным (в самом широком смысле) государственным устройством: «Война есть экзамен государственного строя, а потому государство с неудовлетворительной подготовкой своего государственного строя не может выдержать экзамен, т. е. должно проиграть войну в борьбе с более или менее равным по культуре, средствам и силам другим государством, обладающим более совершенным государственным строем»[27]. Далее Дружинин отчетливо сформулировал витавшее в воздухе заключение о том, что внутренние проблемы России стали основной причиной ее неудачи на Дальнем Востоке, и только внутреннее перерождение страны может спасти ее от новых поражений, гарантировать ее положение на международной арене: «Исходя их этого положения можно прийти к заключению, что в проигрыше кампании 1904–1905 гг. виновата не русская армия, а вся Россия, и ждать в будущем для нашего отечества возможности побеждать внешних врагов можно только при условии усовершенствования нашего государственного строя: тогда усовершенствуется сама собой и наша вооруженная сила; если же наш государственный строй безнадежен, то не стоит и думать о совершенствовании нашей армии»[28].

В суждениях, высказанных Дружининым, не было ничего оригинального. Многие участники войны на Дальнем Востоке и военные интеллектуалы аналогичным образом оценивали поражение России, полагая, что не только российские вооруженные силы, но сама страна со всеми ее порядками, государственными и общественными учреждениями не выдержала этот важнейший «экзамен». «Мы проиграли ее (войну. – А.Ф.), потому что не могли выиграть, а виноваты в этом мы, то есть поголовно вся Россия. Выигрывает в войне обыкновенно та сторона, в которой сильнее государственность. Японцы безусловно сильнее нас в развитии идеи государственности, в глубоком убеждении правоты и возможного совершенства своего государственного строя», – словно повторял Дружинина другой автор популярного журнала для военных[29].

Такая риторическая формула, перекладывавшая вину с армии и флота на всю страну, как будто позволяла военным уйти от ответственности за свои неудачные действия. Раз виноваты все, значит, не виноват никто в отдельности. После Русско-японской войны своего рода чемпионом по самооправданию и отрицанию личной ответственности был бывший главнокомандующий всеми силами, действовавшими на Дальнем Востоке, генерал А.Н. Куропаткин. Будучи одним из главных антигероев японской войны, Куропаткин посвятил изучению ее итогов объемные тома сочинений, в которых командующий неизменно изображался заложником неблагоприятных обстоятельств: отчасти географических, отчасти исторических, отчасти субъективно обусловленных действиями других лиц – его подчиненных, предшественников на посту военного министра, глав других правительственных ведомств и т. д.[30]

В глазах публики А.Н. Куропаткин нес двойную ответственность за поражение России в войне на Дальнем Востоке – как незадачливый полководец и как министр, в течение шести лет (с 1898 по 1904 г.) руководивший военным ведомством империи. Поэтому в своих послевоенных трудах генерал стремился доказать, что разрабатываемые им на посту военного министра планы по укреплению армии систематически откладывались и не выполнялись в полном объеме из-за постоянной нехватки финансирования. По его мнению, хроническое недофинансирование нужд военного ведомства было вызвано не столько объективными возможностями государственной казны, сколько чересчур жесткой бюджетной политикой Министерства финансов, боровшегося с увеличением военных расходов[31]. Кроме того, Куропаткин считал, что его предостережения относительно неготовности армии к войне на столь удаленном от ее основных баз снабжения театре и возросшей силы Японии недостаточно учитывались при формировании дальневосточной политики России[32]. Вдобавок генерал Куропаткин утверждал, что, несмотря на все тщательно проанализированные им обстоятельства, Россия даже после Мукдена и Цусимы все-таки была способна одержать конечную победу над Японией, если бы ей хватило политической воли для продолжения войны[33].

Это смелое предположение основывалось на том, что, по мнению генерала, последовавшая за Мукденским сражением передышка позволила русской армии, занявшей оборонительные позиции на Сыпингайских высотах, чрезвычайно укрепить свою материальную часть (благодаря улучшению сообщения с Европейской Россией) и пополнить численность, в то время как Япония уже была чрезвычайно истощена войной. Согласно Куропаткину, сознание растущего превосходства в силах укрепило и боевой дух войск, ждавших возможности взять у противника реванш. В конце мая 1905 г. к тому времени смененный на посту главнокомандующего Н.П. Линевичем, но оставленный на театре боевых действий в качестве командующего 1-й Маньчжурской армией Куропаткин писал, что «наша армия в Маньчжурии сохранена и <…> более сильна, чем когда бы то ни было»[34]. Аргумент об отнятой политическими обстоятельствами победе был, пожалуй, самым привлекательным из всех, что А.Н. Куропаткин приводил в свою защиту. Его разделяли некоторые офицеры Маньчжурской армии, полагавшие, что их лишили возможности поквитаться с противником и «смыть позор»[35]. Соглашаются с ним и отдельные историки – как прошлые, так и современные[36].

Однако большинство авторитетных военных историков все же сходится на том, что русская армия могла эффективно обороняться на Сыпингайских высотах, но в силу как проявившихся на предыдущих этапах кампании недостатков в умении руководить крупными операциями, так и воздействия прошлых поражений, а также революционных событий в России на боевой дух вряд ли была способна разбить японцев, перейдя в наступление[37]. Более того, сами Линевич и Куропаткин медлили с разработкой плана наступления (к чему их побуждал Петербург), поскольку в действительности испытывали большие сомнения относительно его перспектив[38]. А верящие в упущенную победу склонны выдавать желаемое за действительное. Современники событий в большинстве своем также скептически относились к идее о том, что Россия чудесным образом могла одержать победу на последнем этапе войны.

А.Н. Куропаткин писал свои оправдательные сочинения, отвечая на многочисленные попытки выставить его главным «козлом отпущения» за военные неудачи России в войне с Японией, назначить главным личным виновником поражения, на которого должно было излиться все общественное негодование[39]. Эта тенденция, разумеется, была сильна как в военной среде, так и в российском обществе в целом.

Оценкам деятельности Куропаткина, данным Драгомировым, вторил позиционировавший себя главным хранителем, популяризатором (и интерпретатором) наследия «учителя армия» полковник М.Д. Бонч-Бруевич. Как уже говорилось выше, Бонч-Бруевич списывал неудачные действия русской армии в войне против Японии на грубые «нарушения теории военного искусства» со стороны отдельных исполнителей. Прежде всего главнокомандующего. По логике Бонч-Бруевича выходило, что поражение России в войне на Дальнем Востоке было чем-то вроде досадного недоразумения, случайного сбоя военной машины. Поражение должно было обрести конкретных виновников, которые понесут ответственность (хотя бы символическую) за случившийся с великой империей конфуз. Бонч-Бруевич категорически не хотел начинать разговор о системных проблемах армии и российского государственного организма в целом. В общественном сознании победам всегда придается живое лицо того или иного деятеля. То же происходит и с поражениями. С той только разницей, что в этом случае «герои» предпочитают уклоняться от «славы». Не стал исключением и А.Н. Куропаткин. При всей тенденциозности трудов Куропаткина, прилагавшего усилия прежде всего к обелению собственной репутации, многие офицеры, участники Японской войны, соглашались со своим бывшим главнокомандующим в том, что причины поражения невозможно полностью свести к деятельности одного человека, какой бы ответственный пост он не занимал. Не отрицая полководческой бездарности Куропаткина, они стремились к более глубокому анализу причин неудач русской армии, чем у полковника Бонч-Бруевича. На войне с Японией русская армия не смогла одержать победы ни в одном серьезном столкновении с противником, чего ранее не случалось с ней в крупных военных кампаниях нового времени. Факты свидетельствовали о системных проблемах такого масштаба, что объяснить все произошедшее некомпетентностью одного исполнителя можно было только в погоне за самоуспокоением.

Авторы и сотрудники редакции «Военного голоса»

Одним из офицеров, старавшимся выделить системные причины обнаружившейся неподготовленности России к войне в условиях индустриальной эпохи, был подполковник Генерального штаба Дмитрий Павлович Парский. Подполковник Парский, как и многие российские офицеры того времени, был выходцем из военной семьи, представителем своего рода офицерской династии. Его отец (Павел Петрович Парский) и дядя (Василий Петрович Парский) были участниками обороны Севастополя, а на Русско-японской войне Д.П. Парский потерял двух братьев (Михаила и Павла Павловичей Парских) – строевых офицеров пехоты[40]. Сам Д.П. Парский, будучи офицером Генерального штаба, служил при штабе 3-й Маньчжурской армии, однако под Мукденом принял непосредственное участие в бою, за что был представлен к награде[41].

Подполковник Парский посвятил отдельный труд изучению системных факторов, обусловивших поражение России в войне с Японией. Парский стремился к объективному, научному рассмотрению проблемы и полемизировал с встречавшимися в печати поверхностными, упрощенными объяснениями сложных исторических событий. Попытки переложить всю ответственность на одного Куропаткина вызывали его прямое возмущение: «Часто приходится слышать и читать, что многие винят в неудачном для нас исходе последней войны чуть ли не одного главнокомандующего. Это мне кажется несправедливым: я далеко не разделяю способа действий нашего высшего управления армиями, о чем не раз говорил в своих воспоминаниях. Быть может, даже главную из причин наших поражений надо отнести на его долю, но это еще далеко не исчерпывает всего: трудно допустить, чтобы один человек, хотя бы и в таком исключительно решающем положении, как главнокомандующий, мог бы являться единственным ответчиком за неудачную войну»[42], – писал Парский в предисловии к своей работе. Версию о полководческой бездарности как основной причине поражения отвергал и генерал Дружинин, в своей записке 1908 г. во многом подводивший итог дискуссиям первых послевоенных лет: «…никакие таланты полководцев не спасли от гибели Грецию и Рим»[43].

Д.П. Парский, продолжая свой анализ войны на Дальнем Востоке, указывал, что «Причины неудач нашей несчастной войны нельзя исчерпывать какой-нибудь одной, их было много, как это всегда бывает в явлениях сложных, и они различны между собой по существу. Попытаюсь выяснить их в общих чертах. Я разделяю все причины наших неудач на три главные: из них одна, и самая основная, заключается в существующем у нас общегосударственном режиме»[44]. Развивая мысль о несовершенстве политического («общегосударственного») режима, явившемся причиной несостоятельности России перед лицом внешней угрозы, Парский писал: «Было бы ошибочно думать, что проиграли войну только мы, военные, <…> гораздо справедливее отнести неудачу войны не только на долю одной армии, а всей России. Мы мерились на войне с противником числом и качеством войск, их духом, степенью подготовки, умением распоряжаться и оказались слабее, что было очевидно для каждого. Но, ведь, если бы пришлось сравнивать все остальные стороны нашей государственной жизни с тем же противником, то разве мы не пришли бы к подобному же заключению? Непременно, да оно собственно так и было, только обнаружилось не столь рельефно»[45].

Вдумчивый анализ событий привел подполковника Парского к проведению закономерной, напрашивавшейся при привлечении широкого исторического контекста аналогии между Русско-японской и Крымской войнами: «…чем, в самом деле, последняя кампания лучше печальной памяти Крымской? <…> Далеко ли в общем ушли мы за эти 50 лет? И что же, как не общий режим, является тормозом к лучшему?»[46]

В своих сочинениях подполковник Парский обращался к событиям Крымской войны и до поражения на Дальнем Востоке. Опыт этой неудачной, но покрытой героическим ореолом войны привлекал Парского как начинающего военного историка и публициста. Перу Д.П. Парского принадлежит популярный исторический путеводитель по местам Севастопольской обороны, участие в которой принимали его отец и дядя[47]. О положительном отклике военной среды на эту работу свидетельствуют благодарные письма читателей, сохранившиеся в фонде Д.П. Парского: «…в деревне с полным удовольствием прочел памятники славной обороны Севастополя, где я, в юности моих лет, некоторым образом проливал кровь за отечество», – писал Д.П. Парскому один из ветеранов Обороны Севастополя[48]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и революцию. М., 2003; Хутарев-Гарнишевский В.В. Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг.

2

Волков С.В. Российское офицерство как служилое сословие… С. 519.

3

Там же. С. 526.

4

Каменев А.И. Офицер – профессия идейная // Офицерский корпус русской армии. Опыт самопознания. М., 2000. С. 463.

5

Зайончковский П.А. Самодержавие и русская армия на рубеже XIX–XX столетий. 1881–1903 гг. М., 1973. С. 202–214.

6

Например: Павлов Д.Б. Русско-японская война 1904–1905 гг.: Секретные операции на суше и на море. М.; СПб., 2016; Карский А.А. 52-й драгунский Нежинский полк. Русско-японская война. СПб., 2021; Изединов А.А. На сопках Маньчжурии: в лабиринте странных решений. М., 2018; Генерал Куропаткин – государственный и военный деятель Российской империи. К 170-летию со дня рождения. Коллективная монография / под ред. В.П. Сальникова. СПб., 2018; Мультатули П.В., Залесский К.А. Русско-японская война 1904–1905 гг. М., 2015; Половинкин В.Н., Фомичев А.Б. Поход в бессмертие: анализ опыта Русско-японской войны. СПб., 2013.