Анатомия обмана

– О чем вы? Результатов вскрытия даже нет.

– Уверен, они нас не удивят. Марков наглотался таблеток, потому что не вынес груза вины за убийство, – довольно произнес этот остолоп.

– Я могу засудить вас! Дело не закрыто, решения судьи нет. И вы просто не имеете права бросаться подобными заявлениями.

– В машине вашего отца найдены вещи, которые были отобраны у Поляковой в момент убийства. Другие доказательства не нужны.

– Я все поняла. Говорить с вами бесполезно.

Я не собиралась ни секунды оставаться в этом душном кабинете и тратить время на мерзавца Волкова. Да кто он такой?! Простой участковый! Нужно написать жалобу выше, подать на него в суд, раздавить как мелкую букашку. Чему меня научила самостоятельная жизнь, так это драться за свое. Вместо неказистого подростка я давно стала взрослой женщиной, способной постоять за себя и близких.

В некотором смысле гнев на Волкова пошел мне на пользу. Я была на взводе, и моя злость придавала сил. Выбежав из отдела полиции, я села в машину, вырулила на дорогу и выжала газ. Я понимала, что еду с непозволительной скоростью, но мне нужно было скорее добраться до своей старой школы.

Это место навсегда останется связанным с самым отвратительным и с самым прекрасным временем в моей жизни. Здесь я сполна познала, что такое быть изгоем, чувствовать свою ненужность, ощущать презрение других. Но здесь же я обрела первую любовь, научилась вновь видеть хорошее как в других, так и в себе. После выпускного я ни разу сюда не возвращалась. За девять лет школа сильно изменилась: вырос новый корпус, старые окна заменили на новые, отремонтировали крыльцо и лестницу, стены перекрасили. Так школа стала выглядеть по-настоящему современной, и, может быть поэтому, мне было не так сложно в нее войти.

Я помнила, что папиным заместителем была наша физичка Фаина Михайловна, поэтому направилась прямиком к ней. Ее класс я нашла по памяти и саму ее узнала сразу. За девять лет Фаина Михайловна заметно постарела: ее некогда рыжие волосы разбавила седина, лицо изрезали морщины.

– Фаина Михайловна, можно? – спросила я с порога.

– Да… А вы, простите, кто? – спустив на нос очки и прищурившись, поинтересовалась она.

– Вы меня не узнали. Я Эвелина. Эвелина Маркова, – ответила я и прошла в класс.

– Эвелина! Как ты изменилась! Совсем не узнать. Как ты похудела. И личико такое чистое, от прыщиков ни следа.

Видимо, я забыла со школьных времен, что физичка никогда не обладала чувством такта. Будь сейчас другая ситуация, я бы нашла что ей ответить.

– Фаина Михайловна, я пришла, чтобы сообщить о папиных похоронах. Все состоится в субботу. Прощание будет в зале ДК в двенадцать. Вы сообщите об этом учителям и ученикам? А еще я хотела попросить вас дать контакты бывших папиных учеников. Думаю, многие тоже захотят прийти и…

– Эм… Эвелина, – перебила меня Фаина Михайловна и вдруг взяла в свои костлявые ладони мою руку. – Дело слишком деликатное.

– О чем вы?

– Сегодня на большой перемене приходила полиция, мы побеседовали… – Фаина Михайловна замялась, словно кассета в старом магнитофоне. На ее щеках появились красные пятна, а ладони вспотели. Я догадывалась, к чему она клонит, но ждала, чтобы она сама об этом сказала. – Видишь ли, Эвелина, кончина твоего отца безусловно трагедия. – Фаина Михайловна наконец отпустила мою руку и как бы невзначай вытерла ладони о свою юбку. – Это невосполнимая утрата для всех нас, но в сложившихся обстоятельствах мы не можем себе позволить пышное прощание с Анатолием Леонидовичем.

– То есть как? Из-за каких-то несуразных домыслов придурочного участкового?! – вспылила я.

– Эвелина, что за выражения? В школе ты такой не была! – воскликнула Фаина Михайловна, демонстрируя праведный гнев.

– В школе я была крокодилихой, а сейчас стала человеком. Вы можете никому ничего не говорить – дело ваше. Тогда просто дайте мне контакты папиных коллег и родителей учеников.

– Не могу. Персональные данные – это конфиденциальная информация. И потом, не думаю, что кто-то осмелится прийти на похороны Анатолия Леонидовича. Послушай моего совета: устройте все тихо, не афишируя. А когда полиция докажет, что он не имеет отношения к тому, что случилось с Мариночкой, мы проведем церемонию, чтобы почтить память любимого директора…

– Мой отец не имеет никакого отношения к смерти Марины. И если это не докажет полиция, тты поо докажу я. И вы, Фаина Михайловна, будете горько жалеть, что так о нем думали.

Физичка хотела еще что-то сказать, но так и не смогла. Она осталась стоять в своем классе, сверля меня злым взглядом, который я чувствовала спиной, когда уходила. Но пусть я шла с гордо поднятой головой, в душе у меня что-то сломалось. Я никак не ожидала, что доброе имя папы, которое он заработал благодаря честности, справедливому отношению к ученикам и огромному доброму сердцу, можно растоптать в один день. В горле встал ком, а глаза защипало от слез, но я отчаянно старалась их удержать. Если и плакать, то точно не здесь.

Я не заметила, как быстрый шаг превратился в почти бег. Распахнув входную дверь, не обращая внимания на оклики охранника, который не заметил, когда я приходила, но увидел меня уходящую, я вылетела на крыльцо и обо что-то споткнулась. Время словно замерло. В голове пронеслась мысль: «сейчас разобьюсь», однако я так и не упала. Меня успели поймать.

Подняв взгляд, я увидела знакомые до боли синие глаза. Игорь крепко держал меня за талию, а я вдруг обмякла в его руках. Все вокруг закружилось, но перед тем, как наступила темнота, я услышала его низкий с легкой хрипотцой голос:

– Лина…

Глава 3.

Он был таким, как в нашу последнюю встречу, но в то же время совсем другим. Его сильные руки удерживали меня, даже когда я пришла в себя и попыталась подняться. Я потеряла сознание всего на мгновение. Это был крик отчаяния моего измотанного организма, требовавшего небольшой передышки.

– Лина… Лина, как ты? – Игорь повторял мое имя, словно сам пытался поверить в то, что это действительно я.

– Нормально, – пролепетала я не своим, слишком высоким, чересчур неестественным голосом. Он меня отпустил, и я нехотя отстранилась. – Видимо, упало давление. Уже все хорошо. Спасибо тебе… Игорь.

Говорят, первая большая любовь никогда не проходит без следа, и сейчас я чувствовала этому подтверждение. Девять лет вдали от некогда родного города, девять лет вдали от воспоминаний, девять лет никаких разговоров, девять лет без него… Казалось бы, я забыла или, точнее, смогла заставить себя забыть Игоря, увлекалась другими, строила отношения, позволяла себя любить и думать о будущем, в котором не было его… Но все перечеркнул один взгляд его глубоких синих глаз. Мое сердце было готово выпрыгнуть из груди, дыхание сбилось, а руки похолодели.

– Лина, я узнал про твоего папу. Как ты? Как мама? – взволнованно спросил он, а я смогла только кивнуть: стоило Игорю упомянуть папу, как снова захотелось разрыдаться. – Я пришел сюда узнать, может быть, что-то нужно. Я готов помочь с организацией похорон и прощания.

– Спасибо тебе, но все устроит агентство, – я даже слабо улыбнулась, но на глаза все равно навернулись слезы. Игорь легко коснулся моего плеча, и я, ведомая каким-то естественным порывом, подалась ему навстречу, зная, что сейчас он меня обнимет.

– Ну тише… тише, – Он поглаживал меня по спине, успокаивая, словно ребенка.

В школе прозвенел звонок, и уже через мгновение на крыльцо высыпалась шумная компашка школьников. Они с визгом пронеслись мимо, но одна девчушка вдруг остановилась и с любопытством посмотрела на нас.

– Дядя Игорь? – удивленно вопросила она, и Филатов вмиг выпустил меня из объятий.

– Оливка? – радостно воскликнул он и, подойдя к девчушке, нагнулся, чтобы их лица оказались на одном уровне. – Отучилась?

– Да. За мной бабуля пришла, – девочка указала на даму в лиловом пальто у ворот школы.

– Лин, подожди меня минутку. Я передам эту красавицу бабушке, и мы поболтаем, – обратился ко мне Игорь, и я, снова потеряв дар речи, лишь кивнула.

Филатов взял девочку за руку и повел ее к бабушке. Малышка что-то оживленно ему рассказывала, а он улыбался открытой, доброй улыбкой, какую когда-то я так любила. А ведь если бы мы не расстались, если бы все получилось иначе, он бы сейчас мог так же вести за руку нашу дочь… Как странно, что я об этом подумала, ведь на самом деле пока не хотела детей. Даже когда год назад приняла предложение Олега, полагая, что по-настоящему его люблю, первым делом сказала, что в ближайшие годы не намерена думать о ребенке. Откуда сейчас появились такие мысли?..

Игорь передал девочку бабушке. С минуту они поговорили и, распрощавшись, он двинулся ко мне. Стоило хотя бы отвести взгляд, но я не могла. Годы явно пошли ему на пользу. Мой бывший заметно возмужал, хотя остался довольно худым. Он все так же был одет с иголочки: узкие темные джинсы, кожаная куртка известной недешевой марки и яркий шарф, напоминающий о том, что его хозяин любит оригинальность. Волосы, которые когда-то непослушно стремились в разные стороны и не хотели повиноваться расческе, сейчас были аккуратно уложены. Игорь оставался все таким же красавцем, и я вдруг опять почувствовала себя дурнушкой.

– Извини. Это моя соседка. Ты, кстати, ее знаешь. Зинаида Михайловна, работала в книжном. Помнишь?

– Угу.

Действительно, дамой в розовом пальто была та самая напомаженная женщина, которая когда-то продавала мне ручки и тетрадки в канцелярском отделе нашего книжного. Она заметно сдала, но все равно даже издалека я узнала черты, которые теперь припомнились. Зинаида Михайловна интересовала меня меньше всего, Игорь продолжал рассказывать о ее сыне, его жене и дочери с необычным именем Оливия.

– Хотя сейчас такая мода на необычные имена, что скорее «Маша» покажется чем-то оригинальным. Раньше необычной у нас была только Эвелина, – он улыбнулся и вдруг смущенно отвел взгляд. – Как-то странно все это. Столько лет не виделись, а сейчас болтаем, словно старые знакомые. Может быть, выпьем кофе? Если у тебя упало давление, то…

– Я не могу, извини, – перебила Игоря я. – Спешу домой… к маме. Еще нужно всех оповестить о похоронах. В школе мне не дали контактов.

– В смысле, не дали? Почему?

– Неважно… Но мне правда пора, – я повернулась, чтобы уйти, но замешкалась. На языке вертелась фраза, произнести которую было так сложно, но все же я осмелилась, – была рада тебя видеть.

– И я тебя, – ответил Игорь. – Давай подвезу.

– Спасибо, я на машине.

Я понимала, что если задержусь хотя бы на минуту, то окончательно потеряю себя. Я уже не понимала, что со мной происходит, почему сейчас, когда в моей жизни случилась страшная трагедия, я робею перед Игорем. Как вообще возможно в этот момент чувствовать что-то, кроме боли из-за смерти папы?

Не дожидаясь его ответа, я сбежала по ступенькам, думая, как странно, что первая встреча после многолетней разлуки случилась на крыльце школы, где когда-то все началось. По пути разблокировав машину, я слишком сильно дернула дверцу и чересчур ею хлопнула. Руки дрожали, во рту пересохло, ведь я точно знала, что он смотрит. Только выехав с парковки, я мельком взглянула в зеркало заднего вида. Все так – мой бывший возлюбленный провожал меня взглядом.

***

– Лина, ну как? – не дождавшись, когда я разуюсь и пройду в комнату, спросила мама.

– Все будет организовано как надо. Не волнуйся, мам. Но только про поминки я сказала, что мы их устроим в твоей пекарне. Я не знаю, кто пойдет, поэтому просто купим готовых закусок.

– Я куплю курицу. Ножки, бедрышки. Запечем в духовке с чесночком, специями, как папа любил. Еще можно котлеток легких, если кто жирного не ест, – засуетилась мама.

– Мам, не надо. Я не хочу, чтобы ты занималась едой. Мы купим готовое. Я узнаю про кейтеринг и закажем. По деньгам выйдет не сильно дороже, но нам не придется стоять у плиты. Да, тете я позвонила. Она все должна была рассказать бабушке. Они приедут вместе, – я прошла в комнату и устало опустилась на диван. Голова раскалывалась, а сейчас, оказавшись снова дома, я поняла, что сил не осталось совсем.

– Лин, детка… Я вижу, что ты обо мне заботишься, но мне самой будет лучше, если я займусь едой. Это хоть немного отвлечет. Невозможно просто так сидеть и ничего не делать, ждать непонятно чего! – мама не сдержалась и заплакала. Как же было больно видеть ее такой…

– Мамочка…

Я приподнялась, чтобы ее обнять, и она вдруг показалась мне невесомой. Говорят, душа весит двадцать один грамм; если душа моей мамы сейчас с отцом, то эти граммы поувесистее, иначе как объяснить, что мамочка стала такой легкой. Я держала ее, плачущую, в объятиях, словно лепесток, трепещущий на ветру. Мне самой хотелось плакать, но я держалась из последних сил. Мама отстранилась, вытерла лицо тыльной стороной ладони и попыталась улыбнуться. Мы обе старались ради друг друга, но, похоже, у обеих выходило не очень.

– Лина, давай я напущу тебе ванну. Немного расслабишься, потом как раз будет ужин, а там и спать. Лучше пораньше лечь. Что тебе приготовить?

– Мам, – вздохнула я и покачала головой.

– Говорю же, мне легче, когда я что-то делаю. Я свининку разморозила, давай быстро пожарю?

После горячей ванны и сытного ужина мне действительно полегчало. Я была уверена, что не смогу взять в рот и крошки, но мамина стряпня даже в такой ситуации сумела пробудить аппетит. Мне удалось уговорить ее тоже поесть. Мы поменялись ролями, и теперь я ухаживала за мамой. Я дала ей снотворного и уложила в постель.

– Солнышко, и ты ложись.

– Хорошо, мам. Только закончу с некоторыми делами.

– Милая, оставь все на завтра.

– Мам, я возьму папин ноут? – я посмотрела на старенький потертый ноутбук, с которым отец почти никогда не расставался.

– Зачем? – нахмурилась мама.

– Я хочу зайти на его странички в соцсетях и написать, где будет прощание.

– Хорошо, Линочка. Зарядка в верхнем я… – мама протяжно зевнула, ее веки отяжелели, она из последних сил старалась не уснуть в разговоре.

– Я найду зарядку, не беспокойся. Спи, – я поцеловала маму в щеку и укрыла ее одеялом.

Папин ноутбук грузился так долго, что за это время я успела сходить в кухню и достать из родительской заначки бутылку коньяка. Я редко пила крепкий алкоголь, но сейчас мне было жизненно необходимо расслабиться. Нарезав лимон, взяв плитку темного шоколада и достав из серванта хрустальную рюмку, я вернулась в комнату, которая когда-то была моей.

Ноутбук запросил пароль, и я сходу набрала дату родительской свадьбы. За столько лет ничего не поменялось: этот код папа устанавливал везде – на старом дипломате, с которым когда-то ходил в школу, на домашнем компьютере, на телефоне. Сразу же у меня промелькнула мысль, что вот еще одно доказательство того, что папа никак не мог увлечься Мариной.

Как у многих людей его возраста, у папы имелись странички в Одноклассниках и в ВК. Там я и выложила объявление о том, где состоится прощание, попросила заранее проинформировать, кто планирует остаться на поминки, и для связи оставила свой телефон. Я уже хотела выйти из соцсетей, как вдруг решила заглянуть в переписки, которые вел отец.

Мне было неловко открывать папины сообщения, словно я подглядываю за ним в самый интимный момент. Но если это хотя бы на грамм позволит пролить свет на то, что с ним случилось, я должна была это сделать. В одноклассниках я не нашла ничего такого, что могло бы как-то мне помочь, только переписки по работе с другими учителями и поздравления с праздниками, а вот в ВК мне удалось кое-что обнаружить.

Сообщение датировалось девятым сентября. Если я правильно помнила, – как раз за день до убийства Марины Поляковой. Она писала отцу что-то странное, непонятное мне, и явно вырванное из контекста живой беседы:

«Анатолий Леонидович, вы правы, так не поступают, но мне все равно. За какую мораль мне цепляться? Я ее давно похоронила. Послезавтра все решится, и мне плевать на последствия. В моих руках такие козыри, что одна я ко дну не пойду».

В этот же день мой папа написал ей еще более странный ответ:

«Мариночка, давай все уладим. От твоей горячности может пострадать Камилла. Я не могу этого допустить. У меня есть деньги – я всю жизнь откладывал. Галина о них не знает, иначе бы не позволила Эвелине влезть в ипотеку, но я всегда считал, что Лину это закалит. Мне хотелось передать ей это все позже, когда она научится устраиваться сама. Я могу отдать эти деньги тебе. Мы никому ничего не будем говорить».

Я на ощупь нашла на столе бутылку, плеснула себе в рюмку еще коньяка и выпила залпом. Глаза застилали слезы, а тело била мелкая дрожь. Я всегда подозревала, что у отца были сбережения, но, зная, что это его деньги, никогда на них не претендовала. Да, я сама справилась с покупкой квартиры, сама за нее плачу и горжусь этим. Но после папиного сообщения Марине у меня возник такой неприятный осадок, что даже коньяк не смог его заглушить. Что такого происходило межу ними, что папа был готов отдать ей свои сбережения? Я снова перечитала Маринино сообщение и в этот раз увидела желчь в ее словах. «…одна я ко дну не пойду», – что это, шантаж? Что, если Марина и правда шантажировала папу?! Но чем можно его шантажировать? Неужели он был способен совершить нечто такое, что могло заставить его платить за молчание?

И тут меня поразила другая страшная мысль: если шантаж имел место быть, тогда это и есть мотив. И пусть я не сомневалась в невиновности папы, у полиции могло быть совсем иное мнение. Нужно было срочно избавиться от улик! Прежде чем удалить сообщения, я сделала скриншот экрана и сохранила его в облаке. Конечно, полиция могла бы запросить переписки с сервера, но вряд ли наш участковый до такого додумается, а пока нужно всеми силами спасти папину честь.

Я не сомкнула глаз до утра. Несмотря на дикую усталость и выпитый коньяк, мое сознание никак не находило упокоения, прокручивая воспоминания этого долгого изнурительного дня. Только когда на улице рассвело, мне наконец удалось уснуть беспокойным сном, который не дал мне отдохнуть.

***

Пятница прошла как в тумане. Я проснулась около полудня, когда мама уже встала и даже сходила в магазин. Мы вместе выбрали костюм для папиных похорон, чтобы я отвезла его в морг. Мама порывалась поехать со мной, но я уговорила ее остаться дома и дождаться тетю Милу и бабулю.

Сегодня мамочка выглядела еще хуже, чем вчера: осунувшаяся, бледная, с потухшим взглядом. Только готовка немного вернула ее к жизни. Она все время была на кухне. Даже когда приехали тетя и бабушка, мама лишь ненадолго вышла к ним, чтобы вместе оплакать папу.

Раньше мы собирались с родственниками только по праздникам. Когда бабушка была моложе, а я жила с родителями, она приезжала к нам на каждый Новый год и на Пасху; тетя, тогда еще неразведенная, навещала нас вместе с супругом на папин день рождения, а вместе с бабушкой они наведывались в Романовец на мой день рождения. По маминой линии у нас не осталось родни, поэтому тетя и бабуля были моими единственными родственниками. В этот раз их приезд только добавил боли. Тетя весь день рыдала, не думая о том, как сильно это сказывается на нас всех. В отличие от нее бабуля плакала лишь тогда, когда думала, что ее не видят. Я совершенно не знала, как себя с ними вести и, сославшись на мигрень, закрылась в моей бывшей комнате.

Только сейчас я вспомнила, что нужно проверить объявление о папиных похоронах. Наверняка там появились сообщения от его коллег и бывших учеников, которые хотят прийти с ним проститься. Странно, что не пришло ни одно сообщения на телефон.

Загрузив папины странички, я увидела порядка десяти личных сообщений и всего три комментария к объявлениям и начала с них:

«Убийца»

«Гори в аду»

«Старый извращенец. Убийца»

Я не верила глазам. Комментарии были оставлены молодыми ребятами, учениками папиной школы. Не знаю, что задело меня больше: озлобленность этих малолеток или то, как быстро разлетелись слухи о надуманных обвинениях в папин адрес. Я почувствовала подступившую к горлу тошноту от всей этой мерзости.

Удалив отвратительные комментарии, я с ужасом открыла личные сообщения… Меня хватило лишь на три, остальные стерла после первых строк. Писали ученики школы, кто-то из родителей, продавщица хозяйственного магазина, с которой отец как-то поспорил из-за проданного некачественного инструмента, и даже кое-кто из учителей. Молодежь просто бессовестно поливала отца грязью и бранью, а вот более зрелые писали пропитанные ядом, злобные сообщения. Они знали, кто именно получит их послания, поэтому советовали мне не распространяться, чья именно я дочь, тихо похоронить убийцу-отца, поскорее увезти из Романовца мать и забыть дорогу обратно.

Я не понимала, откуда в людях взялось столько злости. Почему они ополчились на папу, поверив необоснованным обвинениям. Совсем недавно с ним здоровались, только завидев в конце улицы, ведь он был директором лучшей школы города… И вот оказалось, что заработанное годами уважение на деле ничего не стоит. Знакомые, которые некогда лебезили перед папой, сейчас с радостью изливали свою желчь, пороча его память.

Нужно было срочно прекратить эту вакханалию. Я удалила объявления о похоронах и заблокировала папины странички. Писать дрянные сообщения – проще простого, пусть те, кому есть что сказать, сделают это мне в лицо. Закрыв крышку ноутбука, я разрыдалась как маленькая девочка. Мне было обидно и невыносимо больно за папу.

– Лина, ты не спишь? – раздался за дверью голос бабули. Несмотря на ее восемьдесят пять, слух у нее оставался отличным.

– Нет, бабуль, проснулась, – утерев слезы рукавом кофты, я открыла ей дверь. Бабуля зашла в комнату и моментально заметила не расстеленную постель.

– Лина, ты уже большая девочка, а обманывать так и не научилась.

– С тобой врать никогда не удавалось. Садись, бабуль. Как ты?

– Зачем спрашиваешь, если знаешь? Я вот о чем поговорить хотела: мы с Милкой до понедельника в Романовце пробыть хотели, но уедем завтра после поминок.

– Почему? Бабуль, останьтесь еще!

– Нет, так лучше будет. Всем. И вам с мамой лишние слезы только во вред, и нам с Милой будет легче переживать горе у себя дома.

Я была благодарна бабушке за понимание. Она всегда была умной женщиной и даже сейчас, потеряв сына, старалась форсировать ситуацию так, чтобы было лучше всем. Я нежно ее обняла и поцеловала в морщинистую щеку.

– Девочка моя! Ты же моя единственная внучка. – Бабуля не сдержалась и прослезилась. – Я тебя очень люблю, и, если тебе что-то будет нужно, всегда мне говори.

– Хорошо, но я уже большая и сама могу…

– Знаю-знаю… Я вот еще что сказать хотела… Видишь, как жестока бывает жизнь. Не думала никогда, что буду сына хоронить. Но все равно, Толик – мое счастье. Это самое главное для женщины – ребенок. Он мне подарил тебя. Мне уже осталось не так много.

– Бабуль, не надо…

– Дай договорить. Мне уже немного осталось, но я бы хотела успеть еще и правнука понянчить. Лина, ты уже совсем взрослая. Женщина. Обещай, что я увижу своего правнука.

Мне не хотелось спорить с бабушкой в такой момент, а с ее стороны это был удар ниже пояса. Вот уже несколько лет она грезила о правнуках, а я все никак не хотела осуществить ее мечту. Глупо было бы сейчас заводить разговор об ипотеке, попытках утвердиться на работе, да и об отсутствии потенциального отца ребенка. Мне пришлось дать бабуле обещание, пусть я и не была уверена, что сумею его выполнить, и теперь в руках этой старушки был мощный козырь против меня. Как бы сильно я ни любила бабулю, ее стремление навязать стереотипы своего времени меня всегда раздражало. Женщина никому ничего не должна, мы вправе распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению, жаль, что бабушка этого не понимала.

***

В день папиных похорон с самого утра шел мелкий противный снег. Тяжелые свинцовые тучи не давали свободы солнцу, и складывалось ощущение, что за окном уже вечерние сумерки. Я сильнее укуталась в пальто и посмотрела на маму. Бледная, измученная, с темными кругами под глазами. Морщины на лбу и у рта оказались вдруг такими заметными, что мама стала выглядеть на десять лет старше, чем накануне. Мы уже двадцать минут стояли под дверями морга. Как я и думала, приехали слишком рано, но мама не хотела выжидать последние минуты дома. Наконец, нам сказали, что все готово, и можно забрать папу.

Тело отца нам выдали около половины двенадцатого, а в полдень должно было состояться прощание в зале местного ДК. Тетя и бабушка сразу отправились туда. Я пыталась уговорить маму поехать с ними, но она ни в какую не соглашалась. Для нее было важно оказаться с папой в самом начале его последнего пути…

До ДК мы ехали по главной дороге через весь Романовец. Как странно было видеть, что жизнь горожан текла в обычном русле: все спешили по своим делам – кто-то в магазин, кто-то в гости, кто-то в местный развлекательный центр. Даже ноябрьское ненастье не удержало людей дома, и я им так завидовала… Еще в прошлые выходные я не могла и помыслить, что мой мир в одночасье рухнет. Что теперь ждет мою семью?..