Сказки

Юрий Шершнев

Сказки

УЧЕНИК МЕЛЬНИКА

Посвящается памяти Сергея Ешина, позывной «Мельник», погибшего в ходе СВО.

Давным-давно это было. В те времена, когда люди жили малыми селениями, да не большими родами, где всякий человек другого знал и двери на замки не запирались. Все лесные тропинки были знакомы и каждый поворот ручья или изгиб реки был ведом.

В лесах обитали лесовики да лешие, а в озёрах и речках – водяной с русалками. В болотах топких поджидал человека русского болотник, да упыри ненасытные. Днём силы света правили, а ночами - силы тёмные, духи злые, лютые: людям добрым горе и гибель, попади они в лапы ночных властителей. Но сила крестная, всё очищающая, хранила человека от зла и порока, не пускала в дома силы недобрые.

Доблестные витязи рукой верной, мечом острым, храбростью их наполненным, сражались с коварными ведьмами и зловещими колдунами. Отвага против магии. Верность и честь, против хитрости и вероломства. Правда, супротив кривды.

Давным-давно это было. А только и теперь в сердцах наших вспыхивает жаркое пламя, когда слушаем мы сказы и сказки о богатырях, в те далёкие времена живших. И рвётся сама собой рука, оседлав коня упрямого горячего, сжать рукоять верного булатного меча и запрыгнув в седло доброе, мчаться навстречу ветру. Навстречу судьбе. Туда, где она нас ищет и ждёт!

Глава первая

В лесной чаще, в стороне от наезженной дороги, на небольшой лесной речке, что несла свои воды среди берёзок и елей, стояла небольшая мельница. Жил в той мельнице мельник, именем Архип, прозвищем Нелюдим. А, Нелюдим, от того, что не больно приветлив был к гостям. Жил он одиноко, в деревне появлялся редко, лишь по своей нужде. Знакомств не водил, по гостям не сиживал, и других к себе не звал.

Селяне возили к нему зерно на помол. Архип, за небольшую долю, молол муку для людей. Был мельник знахарем: травы знал, собирал их и варил из тех трав снадобья и мази, и люди частенько прибегали к его помощи, чтоб избавиться от недугов и хворей. Взамен оплаты брал хлеба каравай или другую снедь, или инвентарь какой, для хозяйства. Про то, что жил в одиночестве, говорили по деревне: «водится Архип с нечистой силой». Оно и понятно – какой мельник с тёмными силами не знается?!

Как-то, ранним летним утром, когда роса уже сошла с травы, а солнечный луч согреть её ещё не успел, вышел Архип из своей небольшой мельницы и отправился собрать трав свежих, цветков лесных, кореньев полезных. А повезёт, так и грибов набрать.

Сойдя с лесной тропинки, продираясь сквозь молодой березняк, мельник услышал слабый стон. Остановился Архип, прислушался: «Так и есть, стонет кто-то». Присел мельник, вгляделся меж кустов: недалеко от себя, под мохнатой невысокой ёлкой, на рыжей хвое, у муравьиной кучи, увидел паренька. Лежал тот навзничь в одном сапоге, с разбросанными по сторонам руками и негромко постанывал.

Архип поставил кошёлку с пучком травы и несколькими подберёзовиками, и подбежал к пареньку. Мельник стал рядом с ним на колени и легонько пошлёпал того по щеке:

– Эй, парень! Слышишь, что ли?! – мельник осторожно приподнял голову лежавшего на спине, бледного, будто смерть, парнишки. – Ну, ты, что там, слышишь меня? Живой, аль нет?

По выбритой голове с небольшим чубом надо лбом, мельник признал в нём юнца, которого скорее воспитывали, как воина среди воинов. И ворот рубахи был оторочен узенькой алой ленточкой. «Не простой парнишка, однако», подумал он про свою находку.

Архип достал фляжку с водой и, выдернув зубами пробку, влил немного в приоткрытый рот пареньку. Тот закашлялся и тяжело приоткрыл глаза.

– Во! Молодец! – обрадовано сказал мельник. – Живой! – он снял со своей головы шапку и подложил парню под голову.

Парнишка застонал, из его глаз вытекло по слезинке.

– Ты, чей же будешь, находка? Звать, как?

Парнишка облизнул слипающиеся губы:

– С обозу… С батей… Он у меня обоз охранял… Я с батей… Прошка… – паренёк со стоном откинул голову назад. – Спина… болит.

Мельник подложил руку парнишке под спину, хотел уложить того удобней, и почувствовал мокрую, липкую рубаху под своей рукой. Осторожно повернув Прошку на бок, Архип увидел торчавший из спины парнишки обломок стрелы.

– Дела, – тихо сказал мельник. – Ты, вот что, Прошка, потерпи немного.

Архип закинул за спину свою суму и осторожно поднял парнишку на руки.

– Ты потерпи малость. Отнесу я тебя, пожалуй, к себе, на мельницу. Подлатаю тебя. А там поглядим. Ежели осиротел, так со мной поживёшь, авось сладим. Мне помощник нужен.

До мельницы было недалеко, с версту. Дошёл мельник быстро.

Ловко подцепив носком сапога, край двери, отварил мельницу и внёс парнишку внутрь. Свою ношу, он уложил на топчан, укрытый овчинным тулупом, а сам, подошёл к широкому столу у стены, и поставил перед собой глубокий горшок.

Над столом, на верёвке, протянутой от стенки до стенки, свисали пучки сухих трав и цветов. Мельник снимал с верёвки травы и, срывая, с каких головки цветов, с каких листья, укладывал их в горшок. Потом, пестиком стал неторопливо разминать, растирать всё это. Быстро перетерев травы и корешки в горшке, снял с печи котелок с горячей водой и налил воду в горшок. Тщательно перемешав, зачерпнул небольшим черпачком, получившийся густой кисель и вернулся к Прошке. Мельник осторожно влил ему совсем немного в приоткрытый рот. Парнишка закашлялся, пришёл в себя:

– Ну и гадость, – тихо сказал Прошка.

– Оно, сынок, что добро – завсегда гадость, – мельник улыбнулся. – Горишь, – обтёр пот со лба паренька.

Архип отложил черпачок и достал из висевшего на поясе чехла нож. Рядом с топчаном стояла в кружке свеча. Он поджёг её и развернул парня набок. Ножом распорол вокруг обломка стрелы одеревеневшую от крови рубаху, нагрел нож над свечой и одним движением, ловко поддев наконечник стрелы, выдернул его из спины парнишки. Прошка дёрнулся и вскрикнул.

– Ну, вот и нету железки в тебе больше, – Архип положил окровавленный наконечник на табурет рядом со свечой.

Мельник потянулся к полочке над топчаном и снял с неё небольшую баночку. Сняв с баночки крышку, зачерпнул оттуда двумя пальцами, какую-то зелёную, пахнущую еловыми иголками, мазь.

– Теперь потерпи немного, осталось чуть совсем, – знахарь нанёс мазь на рану паренька, растёр вокруг и, безжалостно вогнал её в кровоточащую дырочку, оставшуюся от стрелы, указательным пальцем.

Прошка выгнулся от боли, но не вскрикнул. Он крепко сжал, до хруста, зубы и стонал. А мельник снова нагрел нож и решительно прислонил разогретое железо к ране на спине парнишки: тот вскрикнул, из глаз прыснули слёзы, а пальцы впились в тулуп.

– Всё, сынок, больше мучить не буду, – мельник погладил паренька по голове, по взмокшим волосам. – Не всякий мужик такое стерпит: иной зверем взвоет. А ты, вишь, сдюжил. Не серчай. Теперь живой будешь.

Мельник ладонью ощутил, как парень опустил плечи и провалился в сон.

Архип снова погладил парня по мокрым волосам.

– Живой теперь будешь, – мельник отошёл от топчана, взял ведро и вышел за дверь.

Набрав воды под мельничным колесом, Архип вылил её в чугунок, поставил его на печку. Ещё раз внимательно посмотрел на посапывающего во сне Прошку и ушёл в лес, за брошенным лукошком, на месте своей находки.

Глава вторая

Прошло несколько дней. Благодаря заботе мельника и его умению справляться с ранами, да хворями, Прошка быстро шёл на поправку: жар ушёл, появился румянец на лице. Парнишка гулял вокруг мельницы, вдоль заводи, любил слушать, как плещется водяное колесо. Хорошо, тихо и спокойно было на мельнице. Только не давала покоя Прошке мысль о неизвестной судьбе отца. Да и безделье его тоже тяготило.

– Дядя Архип, – Прошка обратился к мельнику, который подправлял жернова, – может, я сгожусь тебе помочь чем?

Мельник оглянулся:

– Там, в пристройке небольшой, что прямо по правую руку от дверей в мельницу, найдешь удилище, – Архип отёр белой тряпицей взмокшее лицо, – червей копнёшь: лопатку там же отыщешь. В заводи посиди: окуньков с плотвой наловишь, порадуешь ухой.

– А как же, – обрадовался Прошка, – обязательно наловлю.

В пристройке, среди разного инвентаря, Прохор разыскал удилище. Рядом на гвозде висело небольшое ведёрко. Лопата стояла у самой двери.

Накопав червей, парнишка с удовольствием уселся среди невысоких камышей в заводи, закинул удилище. Поплавок лишь коснулся поверхности воды, как тут же скользнул под воду. «Шустра», обрадовался рыбачёк и, легко потянув, выудил первый улов – окунишку, размером с ладошку. «С почином тебя, Прошка», похвалил сам себя парнишка и, сняв с крючка рыбёшку, снова закинул удочку.

Вскоре из мельницы вышел Архип. Он расправил натруженные плечи, поглядел в сторону заводи: над камышом, то и дело поднималось удилище. «Хороший мальчишка. Жалко, сиротой стал. Всё ж, надо бы ему показать, как он жив остался, как отец его погиб, сейчас – в самый раз. Потом, тяжельше будет, когда память сама пробудится: всяк себя винить, да судить начинает. Нынче ж покажу», подумал мельник. Постояв ещё немного, Архип вернулся в мельницу.

Из большой плетёной корзины с утварью мельник достал котелок и подвесил его на крюк над огнём очага. Налил в него воды из стоявшего рядом ведра. «Пока рыбак вернётся, в самый раз согреется», прошептал мельник, поправляя котелок над огнём.

Прошка вытянул очередную плотвичку, глянул в ведёрко: «Наверное, довольно». В ведре плескалось пять окуньков и с десяток плотвичек. Парнишка собрал уду и, подхватив ведро с уловом, весёлый и довольный пошёл к мельнице.

– Никак с уловом? – спросил мельник вошедшего рыбака.

– Ага, – радостно ответил Прошка и показал Архипу улов.

Мельник взял со стола небольшой нож и протянул его Прошке:

– Вот, почистишь, промой. Чешую прикопаешь подальше от дома и обратно дуй.

Прохор взял нож и, улыбнувшись дядьке, вышел.

Вода в котелке хорошо нагрелась, и Архип бросил туда немного кореньев укропа. Вернувшийся Прошка передал ведёрко с чищеной рыбой мельнику, а тот, неторопливо уложил одну за другой рыбок в котёл. Достал крупы и высыпал её следом в воду.

Прохор слазил в подпол, достал из погреба каравай хлеба.

– Ты, Прошка, по грядкам походи: лука, да огурцов собери на стол, – сказал Архип парнишке, принимая каравай.

– Я – мигом.

Спустя немного времени, мельник разливал по глубоким мискам пахучую дымящуюся уху.

– Вкуснота! – сказал Прошка. – Горячая! – подул он на ложку.

– Нажимай, сынок, – ответил довольный мельник. – Сам поймал.

Поужинав, вышли на воздух. Сели на скамью под невысокой ракитой.

– Вот что, Проша, – мельник посмотрел в глаза парню, – пришло время тебе память свою разбудить. Надо знать твёрдо: живой ли батя твой. А ежели не живой, так знать, как погиб. Важно это, Проша. Жить надо – ведая.

Мельник положил широкую заскорузлую ладонь на голову Прохора:

– Ты про батю-то расскажи.

– А, что рассказывать-то?

– Как отца звали, какое прозвище имел. Что сам посчитаешь важным, то и сказывай.

Прошка пожал плечами:

– Звали – Корнеем. Весёлый был, – парнишка улыбнулся воспоминаниям, – прибаутками, да поговорками разговор любил разбавить. Дру́ги батины Вороном его меж собой иной раз называли. Почему, не знаю. Наверное, давно прозвище такое получил. Был в дружине когда-то. После, ранили батю. Служить не мог больше. Я ещё мал был, мамка померла. Батя стал у купца службу нести. Его людей учил, и меня за одно: как меч держать, как с копьём, с луком управляться. – Прошка помолчал и продолжил. – В этот раз меня с собой взял. А дальше, ты, дядька Архип, сам знаешь. Ты меня нашёл, выходил. А батя?! Убили, наверное, разбойники. Много их было.

Прошка замолчал. Глаза у парнишки заблестели. Архип погладил его по голове:

– Ты, сынок, слёз своих не стесняйся. В них срама нет. Идём со мной, – мельник поднялся и пошёл к купающемуся в воде мельничному колесу, Прошка двинулся за ним следом.

Колесо размеренно двигало воду, взбивая лёгкую пену, певуче поскрипывало, подпевая квакающим в кувшинках лягушкам.

– Встань тут, – Архип указал Прохору место напротив того места, где лопасти колеса входили в воду. – Гляди внимательно. Да под колесо не шагни. Что увидишь, то – память твоя уснувшая. Не бойся того, что тебе откроется – это уже прошло.

Прошка послушно занял указанное ему место и уставился под колесо почти немигающими глазами.

Мельник, пройдя по мосткам, стал с другой стороны.

– Готов? – спросил Архип парня.

– Готов, дядь, – быстро ответил Прошка.

– Тогда – гляди!

Мельник на распев затянул заговор:

«Покажи нам, колесо,

Что нам видеть, не дано.

Покажи нам то, что было,

То, что временем укрыло.

То, что знаешь ты одно,

Покажи нам, колесо».

Его голос, сливаясь со скрипом мельничьего колеса и плеском падающей вниз воды, еле долетал до парнишки. Прошка смотрел во вспенивающуюся под мельничным колесом воду.

Вдруг пена расступилась, и парнишка увидел, как из глубины, чуть колышась, поднимается видение: поляна, частью перевёрнутые телеги, бегущие в ужасе люди. Много убитых: и свои, и напавшие на обоз разбойники. А вот и его отец: двое теснят его к телеге. Батя бьётся левой рукой, из правого плеча льётся кровь. «Прошка, уходи в лес! Уходи, сынок!», кричит ему отец. Парнишка видит самого себя, спешащего на помощь отцу, с подобранной с земли саблей в руке. «Я тебя не брошу, батя!», кричит он отцу. Бандит выскакивает на Прошку из-за перевёрнутой телеги, рубит с плеча саблей. Вот он, Прошка, отбивает удар разбойничьего клинка. Сабля от сильного удара выпадает из его руки и сам он падает на спину. Быстро вскакивает и снова тянется за отлетевшим в сторону клинком. Разбойник заносит над Прошкой саблю и, как будто споткнувшись, падает рядом, из его спины торчит копьё. Кто сразил бандита, бросив копьё, кто спас его, Прошку, от неминуемой гибели, не понятно. «Уходи!», кричит отец. Прохор видит, как в грудь бате впиваются сразу две стрелы. Одну отец ломает правой раненой рукой, отбивается от наседающих на него разбойников. Ещё стрелы впиваются в грудь и спину отца, и он падает на колени, выставив свой длинный меч вперёд. Две разбойничьих сабли разят отца в грудь, и он тяжело падает набок. Прошка читает по батиным губам последние слова: «Беги!». Он глядит на сражённого отца. К нему развернулись те двое, что только что пробили саблями отцовскую грудь и, потрясая клинками, двинулись к нему. Прошка разворачивается и бежит к лесу. Он уже добегает до чащи, и вдруг: удар в спину и глубокая боль пронзает всё его тело. Он бежит, падает, ползёт…

Пена, вокруг видения, стала кроваво-красной. Она быстро разбежалась по краям внезапно раскрывшейся бездонной чёрной пропасти и в эту бездну Прошку тянула, какая-то неведомая сила, противиться которой было не возможно.

Парнишка покачнулся и шагнул в сторону плескавшегося водой колеса. Мельник крикнул:

– Проша! – он уже перебегал по мосткам к нему, когда того закачало: вот-вот упадёт под колесо мельницы.

Парень открыл глаза: он стоял над самой водой. Мельник подхватил Прошку за плечи и оттянул его назад от кромки.

– Всё, сынок, кончилось. Всё, – Архип прижал к себе сильно дрожащего паренька. – Ты прости меня, Проша, прости. Надо так, сынок.

Прошка посмотрел в глаза Архипа, и сильно прижавшись к нему, громко заплакал.

– Ничего, сынок, ничего, – мельник гладил паренька тяжёлой ладонью по голове. – Поплачь, поплачь. Если память свою вовремя не пробудить, она сама, в самый неподходящий момент, проснётся. И ранить может больно, а то и насмерть. Так-то, сынок. Всё в своё время. Сейчас – твоё время: время вспомнить, чтоб знать. Знать и помнить, и никогда не забывать, как твой отец погиб: как воин, с мечом, в бою. Помни, сынок, и гордись своим славным отцом. А пока жива о нём память в твоём сердце, то и он жив, с тобою рядом ходит, помогая и оберегая тебя.

Архип отстегнул от своего пояса ладный нож в чехле из грубой кожи и протянул Прошке:

– Вот, Проша, тебе. И никогда не расставайся с этим ножом.

Парень принял в руки подарок.

– Благодарю, дядь Архип, – он вынул нож из чехла. – До чего ж хорош! Отличный! – он подвесил ножик за петлю в чехле себе на пояс.

Прошка посмотрел в лицо мельнику, а тот смотрел в подожжённое закатом небо.

– Пошли-ка в дом. Нечего тут стоять, – он взял за руку парнишку, и они медленно пошли к двери в мельницу.

Глава третья

Прошка спал тревожно: долго не мог уснуть после увиденного им под колесом. То и дело всплывало перед ним видение, как отец бьётся с татями, и кричит ему, Прошке: «Уходи, сынок!» Ненадолго забывался сном, и снова просыпался, смотрел в темноту перед собой, ворочался и уснул по-настоящему лишь под утро.

Архип не спешил будить паренька, жалел его: слышал, как тот беспокойно ворочался на топчанчике, как стонал сквозь сон и тихо звал батю.

Прошка открыл глаза, когда солнечный луч дополз до его лица по подушке.

– Утра доброго, сынок, – Архип подошёл к Прохору и сел рядом с ним.

– Доброго, дядя Архип, – улыбнулся парнишка. Он привстал на топчанчике и обнял мельника.

– Ничего, Проша, не пропадёшь. Судьба, она случайной не бывает.

– Это, как же?

– А так, сынок: отец твой воином был, и путь свой, как воин окончил. Ты – находка моя. Мне, знать, начертано тебе знания свои передать.

– Без выбора? Так вот, как начертано?

– Ну, выбор, Проша, обязательно есть. Перед каждым две дороги открываются. Вот и перед тобой они есть. Поживёшь у меня, а там уж тебе выбирать: со мной оставаться, или в мир идти. На то будет твоя воля.

– Ясно. Только меня отец в воины готовил. А ты… Ты прости меня, дядя Архип, не пойму я: колдун или знахарь, или ведун какой? Я и не знаю, кто ещё, там, бывает.

Мельник рассмеялся:

– Колдуном, сынок, родиться надо. С душой тёмной. А я, хоть с лешаком и знаюсь, только не колдун я. Знахарь? Не знаю. Может и знахарь. Злого не творю, мелю муку, да мелю себе, – он посмотрел в глаза парнишки. – А тебя обучу и в травах понимать, и мази целебные делать. Про меч, тоже не забудем, – Архип улыбнулся. – Всяк воин, он: и пахарь, и сеятель, и жнец, и на дуде игрец.

Мельник поднялся с топчана:

– Ну, вставай, сынок, вставай. День, он дела просит. Давай, давай: умываться, позавтракаем и за дело!

Прошка живо подскочил и на цыпочках выбежал из мельницы. Умывшись чистой родниковой водой, он вернулся назад. Архип сидел за столом. Тарелка дымящейся каши и ломти пахучего белого хлеба поджидали на столе.

Прохор с огромным аппетитом уплетал пшённую кашу, крепко сдобренную коровьим маслом.

– Вкусно? – улыбаясь, спросил мельник, с удовольствием глядя на перекатывающиеся, как у хомячка, Прошкины щёки.

– Угу, – промычал с набитым ртом парнишка, выскребая ложкой кашу со дна тарелки.

Покончив с завтраком, Архип, поднявшись из-за стола, сказал:

– Так. Ты, Прошка, со стола уберёшь. После ко мне на двор, пойдём с тобой сегодня до балки погуляем. Там ягод соберём. Лукошко прихвати.

– Хорошо, дядь Архип, – кивнул Прохор и засуетился у стола, собирая миски и чашки в небольшой ушат, чтоб отнести к заводи помыть.

Быстро покончив с заданием, парнишка, взял лукошко, двинулся следом за мельником. Теперь он, весело глядел вперёд на завтрашние дни.

Архип шагал неторопливо, вперевалочку, чуть поднимая сутулые плечи. Он вёл в лес, в свои владения ученика, Прошку, которому будут открыты тайны трав и сила природы. Мельник, по-хозяйски раздвигал руками кусты, указывал на блёклые неприметные с виду цветы, на нижние листочки подсохшей травы и на грибы, которые ни один грибник сроду бы не положил в лукошко. Да, что там положить – не отважился бы даже грибы эти срезать. Новые знания очень заинтересовали Прошку, он внимал наставнику, всегда повторял за мельником каждое его действие с травами: сорвал или срезал, растёр пальцами высохший цветок или, обрезав ножом корешок, бросил на землю, прикрыл его мохом. Всё повторял за мельником парень. Ничего не ускользало от смекалистого ученика.

По возвращению из лесного похода домой, мельник, не приступая к обеду, повёл Прошку в сарайчик, что стоял немного позади мельницы, подпирая «задом» небольшую дубраву. До сих пор Прошке не пришлось побывать в этом сарайчике. Чего тут только не было! Посередине помещения стоял большой стол, весь заставленный посудой разной: горшочками да плошками всякими и размеров разных. Над столом на веревках, протянутых от стены до стены, висели пучки пахучих трав. У левой стены – огромный сундук. Над сундуком висело диковинное старое оружие: клинки с мудрёно изогнутыми лезвиями, с витиеватыми рукоятками кинжалы и сабли. Рядом со всем этим богатством, на деревянном гвоздике – добрый лук в два аршина с коваными концами и колчан с длинными стрелами. Тут же стоял прислонённый к сундуку огромный щит-капля. У дальнего правого угла из земляного пола торчало кольцо люка в подпол.

– Вот, сынок – это моё…, – тут мельник немного запнулся и, поправившись, продолжил, – наше богатство собрано. Разные люди: и воины в том числе, и наши, и из других земель, рассчитывались со мной, чем могли. Но, видимо – самым для них дорогим. А для воина, что всего дороже? – Архип повернулся к Прошке.

– Меч добрый, руке верный, кинжал надёжный, что выручит во всякой беде, – не задумываясь, ответил ученик.

– Верно, – кивнул Архип. – Они мне за старания мои, за силу знаний, за то, что спасал им жизни, лечил раны их смертельные, и даровали это самое дорогое: и кошельку, и руке, и душе. Не скупились. И ты запомни, сынок, – мельник положил широкую ладонь на голову парнишки, – только то, что человек тебе даёт с первого своего порыва, не раздумывая над наградой – это и есть плата настоящая, от сердца. Береги такое, коли придётся. По такой вещи тебя всегда её хозяин узнает, сколь бы лет не прошло.

Архип прошёл к люку в углу сарая. Прошка проследовал за ним, крутя головой, рассматривая диковины, что висели по стенам сарайчика.

– Видать многим ты помог, дядь Архип, – задохнувшись от восторга увиденным и гордости за своего наставника, негромко сказал Прохор.

– Не знаю. Всех и не упомнить, – мельник нагнулся к торчавшему из земли, присыпанному соломой люку лаза, и, напрягшись, потянул вверх. – Ты, главное, никогда не отказывай в помощи тому, кто просит, кто в помощи твоей нуждается.

Архип откинул к стене тяжёлый люк.

– А, если тонет, кто, к примеру? – спросил Прошка. – Тут, как быть? Ведь он-то может и не кричит, о помощи не просит.

– А сам-то, как мыслишь?

– Ну, батя учил: в беде человека бросать – грех!

– Всё верно батя твой говорил. Нет того, кто б ни достоин был бы спасения.

– Ну, а если человек злой?!

– А ты почём знаешь, что – злой? Не нам судить о нём. Наше дело – помощь оказать посильную. Ты, Прохор, одно пойми, – мельник серьёзно глянул парнишке в глаза, – раз бог распорядился, чтоб человеку не сгинуть, чтоб ты спас его, значит – не зря. Знать, дан ему шанс, время дано – может исправить чего, или сделать, что не сделано в его жизни. А?!

Прошка внимательно слушал своего наставника.

– Ладно,– улыбнулся мельник, – бери свечу, посветишь. Покажу главное.

Прохор послушно взял в руки огниво, что лежало на столе и, добыв огонь, зажёг стоявшую там же на столе порядком оплавленную свечку. Он взял свечу в руку и подошёл к лазу, мельник уже до груди спустился в подпол.

– Себе свети, я-то знаю каждую ступеньку наизусть – слепой сойду, – сказал Архип своему ученику и скрылся в чёрном квадрате лаза.

Опустив свечу пониже, парнишка осветил верхние ступени лестницы, ведущей в погреб. Он смело шагнул вниз. Ступени оказались довольно крутыми. Прошка осторожно спускался, освещая вокруг себя густую темень.

– Сюда иди, – голос мельника звучал сзади.

Наконец Прохор шагнул с последней ступени на земляной пол. Он повернулся на голос Архипа, огонёк свечи медленно растопил мрак. Мельник стоял рядом со здоровенным камнем. На нём, как на столе лежали три предмета: аккуратно свёрнутый платок, небольшой кинжал в ножнах и огниво. Прошка подошёл ближе. Он посмотрел вокруг себя, освещая каждый уголок подполья. Погреб оказался совсем маленьким, только за спиной мельника чёрным пятном зиял проход куда-то дальше.

– Вот, Проша, – Архип указал на вещи, лежащие на камне. – Вот, главное, что у меня было, а теперь – у тебя есть. Настоящее сокровище. То, чему цены нет.

– Это? – Прошка присел на корточки.