108 Дней Ее Жизни

Мы ехали около двадцати минут, впереди показались высокие шикарные ворота, они были открыты, и мы проехали дальше. Старое, но в хорошем состоянии двухэтажное здание напоминало реабилитационный центр, в котором лежала тётка, после того, как узнала о смерти моей матери и сестры. У неё был ужасный срыв. И, чёрт, я не ошиблась.

«Психологическо-реабилитационная клиника Сиэтла».

– Мэтт! – я повернулась к нему. – Ты хочешь сдать меня им?!

– Любимая, успокойся. Мы лишь зайдем к одному человеку и поедем домой. Обещаю.

Мои руки, вцепившиеся в его руку мёртвой хваткой, ослабли, я вновь поникла.

– Что ж… – я опустила голову. Он считает, что мне нужна помощь. Ощущение предательства больно въелось в сердце.

Большим и указательным пальцами он коснулся моего подбородка и развернул моё лицо к себе.

– Я лишь хочу, чтобы тебя перестали мучить кошмары. Возможно, беседы с психологом пойдут тебе на пользу.

Хорошо. Всего-то обычные разговоры. Мне будут задавать вопросы, а я отвечать. Ничего особенного, ведь так?

Двадцать две ступеньки, парадный вход и по невероятно длинному коридору направо. Мэтт держал меня за руку. Возле одного из кабинетов мы остановились, и он постучал.

– Входите, – сказал голос за дверью.

– Доброе утро, мистер Ротман, – он усадил меня на диванчик в одной части кабинета, а сам пошёл за угол, в другую, где мистер Ротман читал истории болезней. Они о чем-то разговаривали некоторое время, потом Мэтт вернулся.

– Зайди к нему, Эйприл, – он умоляюще посмотрел на меня и поцеловал в макушку. – Люблю тебя.

– И я тебя…

Ротман оказался мужчиной средних лет, довольно приятным и ухоженным человеком. Но меня настораживал его белый халат и оценивающий взгляд за очками.

– Итак, Эйприл. Меня зовут Джон Ротман. Мистер Стрик, похоже, беспокоится о Вашем психологическом равновесии. Сможете ли Вы честно отвечать на мои вопросы?

Минутная тишина. Глубокий вдох, ногти, впивающиеся в ладони и выдох.

– Эйприл?

– Извините, но это невозможно.

– Объясните? – он вопросительно изогнул бровь.

– Как Вы поймете, что я отвечаю честно? ― Он чуть усмехнулся.

– Это моя работа, задавать вопросы и анализировать ответы моих клиентов. Сейчас мой клиент – Вы, Эйприл.

– Нет, я всего лишь девушка, которая согласилась поехать со своим бойфрендом туда, куда он решил. Я и понятия не имела, что окажусь здесь.

– Вы понимаете, почему Вас сюда привезли?

– Не думаю, что некоторое расстройство стоит того, чтобы везти человека к психоаналитику.

– Возможно, Вы правы, но я должен понять, насколько оно лёгкое.

Бывает такое, что внешне человек может быть безмерно приятен, а на деле он – дерьмо. Так же и наоборот. Тут, однозначно, первый случай. Мужчина продолжил задавать вопросы, внимательно следя за каждым моим движением и делая пометки у себя в блокноте. Но я не пропускала ни одного его взгляда в сторону настенных часов. Он ещё продолжал что-то говорить, а я, молча, встала со стула и пошла к выходу из кабинета. Ротман просил, что бы я села обратно, что мы только начали общение и даже не дошли до сути. А я шла к Мэтту. Он знает, что если я не хочу, то бессмысленно меня заставлять.

– Пойдем. – Я, не останавливаясь и не дожидаясь его, направилась в коридор.

Мэтт быстро догнал меня. Он сразу понял, что ничего не вышло.

– Дорогая, зачем ты так?

– А зачем ты привёз меня сюда? Разве я должна быть тут? Знаешь, никогда бы не подумала, что окажусь за стенами психлечебницы благодаря тебе.

– Но ведь это только беседа с психологом, не более.

– Это предательство, Мэтт.

Теперь я уже бежала из этого здания, хотелось поскорее покинуть его. Становится тошно от одной только мысли о том, что меня могут закрыть здесь. Всю дорогу он молчал, но я услышала, как он что-то бубнил себе под нос, тихо, чтоб я не услышала. До меня донеслось лишь одно слово.

Предательство.

Я обидела его этим. Теперь меня снедало чувство вины перед ним. Он хотел, как лучше и всегда желал мне только хорошего. Мэтт остановил машину возле моего дома и так же молча открыл дверь автомобиля.

– Мэтт, подожди.

Он закрыл дверь и посмотрел на меня.

– Извини, – я обняла его.

Мой бойфренд сначала с некоторым нежеланием из-за обиды обнял меня в ответ, но потом смягчился и уже тепло прижимал к себе.

– Ты меня тоже. Думал, тебе это пойдёт на пользу. Я ведь понимаю, что всего ты мне не расскажешь. Чувствую, что чего-то боишься и не говоришь мне.

Мэтт всегда понимал меня с полуслова, а иногда и вовсе, будто знал, чего я хочу и о чем беспокоюсь.

– Мэтт, я… Я боюсь за тебя.

Он слегка усмехнулся, видимо подумал, что это абсурд, но через пару секунд лицо стало серьёзным.

– Расскажешь мне?

– Тот сон, сегодня ночью, я не все тебе рассказала. Это не первый сон, который так напугал меня. Твой взгляд и руки…

– Я был там?

– Ты не просто приснился мне, ты сказал: «Мы ждём тебя». – слезы почти наворачивались на глаза, и я часто заморгала. – Мэтт, ты был мёртв.

Слова слетали с моих губ так тяжело и холодно, что я не узнавала свой голос. Будто говорю вовсе не я, а кто-то другой, лишенный жизни и разума человек.

Он, было, снова хотел выдавить из себя улыбку, однако быстро передумал и сосредоточено посмотрел на меня, держа за руку.

– У тебя по виску текла кровь, из раны, как от пули, – слёзы вновь начали появляться, и я уже не могла сдерживать их. – Не надо никуда ехать, прошу тебя. Останься со мной. Мне страшно, я боюсь за тебя. Я ведь с ума сойду, я…

Мэтт взял моё лицо в свои ладони и внимательно посмотрел в глаза.

– Все будет хорошо, – внушающим спокойствие тоном ответил он.

– Зачем ты так со мной? – я слегка всхлипывала, как маленькая девочка, которая просила купить ей того большого медвежонка с витрины, а родители не отказывались.

– Я вернусь. Обещаю тебе, Эйприл, ― в миллионный раз повторил Мэтт.

– Поклянись, – я смотрела на него с некоторой надеждой, а вдруг я просто параноик и психопат?

– Клянусь, – он все также, не выпуская моего лица из ладоней, поцеловал. – Я клянусь тебе, любимая.

***

Мэтт решил меня пока не мучить и взял приготовление ужина на себя. Тем временем я сидела у себя в комнате на подоконнике и вертела в руках дневник. Он уже такой потрепанный и старый. Столько счастливых и грустных моментов он пережил всего за два года, сколько не переживёт ни один простой смертный. Пускай тут не очень много записей, и все они по размерам не больше четверти страницы (если не брать в счёт мои стихотворные строчки), но в них вся я. Иногда вклеиваю фотографии или какие-то дополнительные листы с записями. В общем, тетрадь полна различных событий, полна мной.

Зачем я веду дневник? Совсем скоро я умру, и после меня ничего не останется, тетрадь будет хотя бы напоминать о том, что на Земле когда-то существовала Эйприл Динэ Марми, которая умерла от лейкемии, но до последнего державшаяся сильной и спокойной. Конечно, начав вести этот дневник у меня не было цели оставить что-то подобное после себя, мне просто захотелось писать свои мысли. Потому, что мне проще написать, чем рассказать о них. Иногда я писала в нем, находясь вместе с Мэттом в нескольких дюймах друг от друга. Я никогда не скрывала от него само существование дневника. Также и не прятала его, не боялась, что он прочтет записи. Бывало, и сама давала прочесть его. Так он мог понять, что реально происходит внутри меня. Некоторые сказали бы, что это глупо, а мы называем это взаимным доверием, которому отдавались целиком и полностью.

Какие вообще могут быть отношения без доверия? Рано или поздно одному из партнёров надоест такая напряжённая неопределённость, мысль о том, что другой от него что-то скрывает, возможно, даже изменяет, и уйдёт. Весьма распространенное явление. Я бы не выдержала такого наплыва, поэтому считаю, что доверие – одно из важнейших пунктов в любых отношениях.

Внезапно я вспомнила про Крис. Пришла ли она в норму после всех недавних происшествий с ней? Меня начало грызть чувство вины, ведь я даже не вспоминала о ней эти два дня. В тоже время я знала, Крис поймёт, почему не звонила ей.

Мэтт вошёл в комнату, прерывая мои раздумья и, поцеловав, повёл за руку на кухню. Он молча вел меня, но по сверкающим глазам поняла ―он совершенно точно что-то задумал. И не ошиблась. Множество свечей, расставленных повсюду, на столе красиво оформленные салаты из фруктов и пицца. Вспомнилось, как когда-то давно он готовил для меня пиццу. Как же она была божественна! Ни в каком ресторане или кафе таких не делают.

– Подумал, что тебе нужно немного расслабиться, – он улыбнулся и поцеловал меня снова.

– Спасибо, любимый.

Ужин заканчивался. Мы, уже без всякого намека на депрессивность, смеясь, задували свечи. Я задула последнюю и Мэтт поднял меня на руки, обхватив бедра. Он жадно целовал мои губы. Оказавшись в спальне, мы стали стягивать одежду друг с друга. В окно ярко светила луна, мы под её сиянием отдались любовной игре, полностью позабыв обо всем в мире.

Стоны, прерывчатое дыхание, лишь иногда проскальзывали наши имена, и «я люблю тебя».

***

Мы упали, обессилев на кровати. Всё-таки, мой мужчина не только днём великолепен. Я улыбнулась и повернулась к нему.

– Любимая, – прошептал Мэтт.

Вскоре он уснул, а я все никак не могла нагнать на себя сон. Мысли одна за другой приходили в мою голову не давая спать. Странность была в том, что мысли были хорошими. Они заставляли меня улыбаться.

Но не все.

День 17. Don’t sleep

Не спи.

Не всегда то, что мы видим вокруг реально, так и сны не всегда реальны. Это как приступы шизофрении, невозможно понять, правда что-то происходит или же нет.

В эту ночь я не смогла уснуть. Чувство тревоги поглощало и овладевало мной. С каждым часом она все нарастала. Просидев некоторое время на кухне, я поняла, что мне не избавиться от этого навязчивого и, казалось бы, глупого чувства. Чего именно я так боюсь? Того, что сон сбудется или того, что схожу с ума? А может всего сразу?

Я с силой сжала челюсть, так, что зубы заскрипели. Всего лишь сильное расстройство, внутренняя депрессия, нарушение нормальной работы мозга. Возможно, первая ступень к шизофрении. Ведь сны не реальны. Они не сбываются, а я всего лишь параноик. Все будет хорошо. Просто лейкемия сбивает меня с толку, и из-за неё начинаю сходить с ума. Обычное дело для смертельно больных, как я. Моё психологическое здоровье движется в минус, также, как и физическое. Ничего странного.

…а может мне и правда нужна помощь психолога?

Бред.

Я достала с верхней полки над раковиной давно начатую пачку сигарет, которую Мэтт вчера положил на место, и закурила. Нервишки шалят, но это ничего, пройдёт.

«Мы ждём тебя.»

Нужно лишь отвлечься…

Психиатрическая клиника.

Все хорошо, все в полном порядке…

«Это предательство…»

Слова метались в моём сознании, как бумеранг отталкивались от меня и возвращались с новой силой. Четверть оставшейся сигареты истлела, когда я отвлеклась на размышления обо всем этом. Затушив её в том же блюдечке от кофейного сервиза, в котором вчера Мэтт раздавил свой окурок, я встала со стула и вернулась в комнату. Присела на край кровати, облокотилась на спинку и кончиками пальцев коснулась его волос. Глаза уже как-то смутно различали предметы вокруг. Сейчас сон понемногу стал овладевать мной.

Нет, не спи. Не спи. Это ловушка. Они хотят, чтобы я вновь оказалась в этом лесу, увидела их страшные худые тела, где видно едва ли не каждую косточку, увидела изуродованные лица и услышала те глухие сухие голоса. Осознание того, что рано или поздно мне все же придётся лечь спать пугало. Мне нужно хотя бы немного успокоиться, прийти в норму.

Взгляд упал на лежащего рядом Мэтта. Я для него лишний груз, пронеслось в моей голове. Он старается для меня. Ему приходится мириться с тем, что все, что он делает для меня бессмысленно и бесполезно. Но продолжает тянуть меня и себя с какими-то надеждами. Вряд ли он когда-то узнает насколько я благодарна ему за все его попытки вылечить меня. Каждый раз, когда я болела, лейкемия подавала свои признаки. Он уже тогда начинал паниковать и гонять меня по больницам. А сейчас он впал в отчаяние. Стал больше мотаться по городам США, узнавая все, что только можно о моём заболевании. Иногда хочется уже закричать, чтобы он прекратил и был со мной мои последние месяцы жизни. У меня других не будет. К сожалению.

Мэтт пошевелился, повернулся на другой бок, ложась спиной ко мне, и мирно засопел.

Часы показывали четверть восьмого. Обычно он просыпается около восьми. Поэтому я не была удивлена, когда он тихо вошел в кухню как раз тогда, когда я приготовила нам завтрак: ему яичница с беконом, себе овсяные хлопья, и две чашечки кофе.

– Как спалось?

Ему не обязательно знать о моей бессоннице. Опять начнёт зря беспокоиться.

– Прекрасно, – ложь далась мне легко учитывая тот факт, что врать ему я считала глупым. Мои мешки под глазами все говорили сами за себя. Но как ни странно, он поверил и сонно улыбнулся. – А тебе?

– Не плохо, – он обнял меня и присел на стул, вдыхая запах только приготовленного завтрака. – Спасибо, дорогая.

– Приступай, я сейчас подойду.

Мне резко стало не по себе. У меня заболела голова и больно сжался желудок. Быстрым шагом, чтобы Мэтт не понял в чем дело, я дошла до тумбы в спальне и высыпала всю аптечку из ящика. Как же много таблеток, капсул, ампул… Мне нужно обезболивающее. Я положила таблетку в рот после того, как сложила все обратно. Горечь растворяющейся во рту таблетки становилась все сильнее. Теми же быстрыми шагами я вернулась в кухню и глотнула уже чуть остывший кофе, запивая лекарство. Мэтт поднял на меня глаза, потом снова уставился в свою тарелку, доедая остатки яичницы. Стараясь не обращать внимание на головную боль, посмотрела на овсяные хлопья и с какой-то неохотой съела пару ложек. Живот скрутило ещё сильнее. Меня сейчас стошнит. В последнее время я стала есть чуть больше обычного. Похоже, мой организм от этого не в восторге. Все съеденное не успевает усваиваться и пытается вылезти наружу. Только бы не подать вида. Не хотелось бы, чтобы Мэтт заметил. Отставив от себя тарелку, я глубоко вздохнула. Он снова посмотрел на меня, разбирая, все ли со мной хорошо. Когда он улыбнулся мне, поняла, что выгляжу всё-таки лучше, чем есть на самом деле и по мне нельзя сказать, что что-то не так. Это меня успокоило.

– Эйприл, – он откашлялся, – сегодня мне нужно уехать.

Я закусила нижнюю губу и почувствовала солоноватый вкус собственной крови. Руки крепко сжались в кулаки, ногти впились в ладони.

Мэтт встал со своего стула и подошёл ко мне став на колени между моих ног. Он поцеловал мою левую, затем правую руки.

– Тот сон… У меня плохое предчувствие, Мэтт.

– Ты случаем не медиум? – он засмеялся, а потом снова стал серьёзным. – Ты должна жить, понимаешь? Я сделаю все для этого.

– Мне не помочь. Ты сам это прекрасно знаешь.

– Плевать. Мы справимся. Даже если со мной действительно что-то случится…

– Мэтт!

– Дай мне договорить, – он с каким-то лёгким раздражением посмотрел на меня, – спасибо. Если что-то пойдёт не по плану, главное, чтобы тебе помогло это.

– Чем мне поможет твоя потеря?! Станет только хуже. Я не смогу жить с мыслью, что тебя нет. Пускай не долго, но не смогу.

– Надо попросить Крис присмотреть за ней, – услышала я тихий шепот из-под опущенного лица Мэтта.

– Не стоит. Просто не уезжай. Умоляю тебя.

Чувство, что я вот-вот расплачусь, появилось резко и набирало обороты с каждым произнесенным мной словом.

– Забери меня, чёрт возьми, с собой. Я не отпущу тебя никуда одного.

– Придётся, Эйприл.

Он стал подниматься с колен, когда я схватила его руку. Ком слёз в горле прошёл, всё-таки смогла взять свои эмоции под контроль. Однако, буря в голове не успокоилась.

«Мы ждём тебя.»

МЫ. Нет, пожалуйста, не надо. Не забирайте его у меня. Он мой самый родной человек. Часть меня.

В глазах резко потемнело, и я поняла, что теряю сознание. Последнее, что я тогда увидела, это испуганное лицо своего бойфренда и как он протягивает руки пытаясь поймать мою голову, чтобы я не ударилась о рядом стоящий стол.

Я ничего не видела, лишь слышала голоса. Они звучали так, будто произносящие слова люди находились в тоннеле. Шло короткое эхо. Голосов было не много. Мне они были знакомы, но в то же время я их никогда не слышала. Люди говорили вразнобой, но одно и то же слово. Какое именно, мне разобрать никак не удавалось.

Нашатырный спирт сильно ударил в нос, и я очнулась. Мэтт перетащил меня на кровать и укутал в одеяло.

– Я тоже боюсь уезжать, – он сделал паузу, задумавшись, – но не за себя. Боюсь оставлять тебя одну. Ты ведь могла сейчас удариться головой, была бы ты сама. Может, поедешь к тётке?

Широко раскрыв глаза, каким-то не внятным тоном попыталась ответить ему.

– Не дождешься. – Получилось не совсем это, а что-то обрывчатое. Но он понял.

– Ладно. Хотя я буду волноваться.

– И я тоже.

Кое-как приподнявшись на локтях, я потянулась к нему. Мэтт крепко обнял меня.

– Я люблю тебя.

Я промолчала и глубоко вдохнула запах его кожи.

Через час Мэтт уехал.

***

Время для меня будто остановилось, хотя на самом деле оно бежало, и стрелки часов уже были близки к девяти часам вечера. Я курила одну за одной, пару раз заварила кофе.

У меня есть кто-то, кого я могу назвать родными, но чувство одиночества меня не покидает практически никогда. Я постоянно загоняю себя в угол. Говорят, одинокие люди ни с кем не общаются и у них никого нет, они не видят ни в чем смысл. Как же ошибаются те, кто действительно так думает. Вокруг меня были разные люди, мне не составит труда распознать, кто счастлив, а кто притворяется, кому нужно все, а кому ничего. Дело в том, что я такая же. Конечно, читать чужие души не всегда просто и иногда я ошибаюсь, все ошибаются, но одиночки… их видно за милю. Я ощущаю их боль и угнетенность. Однако, стоит заговорить с ними, оказывается, что они не такие, какими мы их себе представляем, они другие. Их внутренний мир намного богаче и интереснее – они, находясь в одиночестве, наедине со своими мыслями, строят свою реальность. Она всегда лучше той, в которой мы все живём. Разгадать её полностью не может никто, даже тот, кто придумал её. У них есть человек, который всегда рядом, который понимает. Как ни странно, этот человек находится по ту сторону зеркала. Ты сам себе друг и семья.

Смысл их жизни многим может показаться просто бредовой идеей, абсурдом – мир должен измениться, они начинают его менять с себя. Всегда, чтобы получить желаемое обязательно платишь свою цену. Они её заплатили, теперь одиночество – их сестра. Бывают случаи, когда находят подобных себе, этот союз невозможно разрушить. Если не приходит кто-то ещё, кто решит изменить их мир.

Мне вспомнился разговор с одной из таких одиночек. Её звали Мэгги.

– Что для тебя значит быть частью этого мира? Всего того, что тебя окружает? – я внимательно следила за выражением её лица, не хотела упустить нечто важное, что, возможно, помогло бы самой ответить на этот вопрос вместо неё. Но она оставалась спокойной и сдержанной, появилась лишь грустная полуулыбка.

– Для меня мир – это рождественский шар со снегом внутри, если его потрясти начнётся снегопад. А я одна из тех снежинок в стеклянном шаре. Я не могу растаять, это всего лишь пенопласт или кусочки бумаги. Не могу улететь – я в тюрьме прозрачного стекла. Каждый раз, когда я падаю, сталкиваюсь с другими снежинками-людьми. Кто-то летит со мной до конца, а кто-то нет. Касаясь дна и наконец, ощущая устойчивость и опору, меня снова подбрасывают вверх. Изменить это будет сложно, но я смогу. Если нет – я убью себя.

Больше я её не видела. Говорят, она опустилась руки, сдалась на половине пути, Мэгги помогла многим не пасть ниже их предела, помогла подняться. Не знаю, что с ней сейчас, но раз она остановилась, то искать её нет смысла. Её вообще нет. Значит, она умерла. Рождественский шар со снегом продолжает двигаться и резко останавливаться. Все осталось так, как и было всегда.

Есть ещё один человек. Он раньше писал в моём блоге и почему-то именно ему я решила ответить. Было что-то, что заставляло меня отвечать на каждый его вопрос. Довольно странно, я никогда ничего не рассказывала чужим людям, он влек меня.

Вдохнув чуть воздуха и откинув голову назад, меня осенило. Я ведь не удаляла сообщения, могу найти его. Ноутбук практически разряжен, должна успеть написать пару сообщений. Но… нет. Немного не дошла до последних диалогов, где он и был.

На самом деле у меня очень много людей, которых можно назвать «другими». Жизнь сама буквально сводит меня с ними. Каждый уникален по-своему, порой приходилось месяцами изучать человека, чтобы понять его и узнать, каков он. Зачем я делала это? Мне было скучно. Да, именно со скуки все и началось. Меня забавляло такое занятие. Вот рядом сидит совершенно незнакомый человек, он что-то читает, просматривает сообщения в телефоне, смотрит куда-то, но не на меня, и он молчит. А я слежу за его выражением лица, дыханием, иногда, если я близко, даже считаю удары сердца.

Как-то я наблюдала за одной девушкой в метро. Не помню её внешности, но она заметила мой взгляд. Её сердце бешено билось, она ощущала опасность, исходящую от меня, хотя её не было. Она никуда не могла деться, только оставаться на месте и желать поскорее добраться до дома (или куда она ехала?).

Забавно наблюдать, как мотылёк пытается выйти наружу через стекло, когда в паре сантиметрах открыта форточка. Сами себе создают проблемы. Смешно. Жалкие люди. Они как дети: на них стоит посмотреть с осуждением или угрозой во взгляде и они, испугавшись, забиваются в угол. А ведь… Взрослых нет, есть лишь стареющие дети. Различие только в одном – дети видят и ощущают все, весь мир и каждую душу, а они нет.

Мэгги тогда сказала мне:

– В мире нет ни одной поистине живой души. Значит, нет ничего. Но ведь ты же много чувствуешь вот этого вот «ничего».

Этими словами она вписала меня в список «других». В её список. Всего несколько сказанных мною фраз оказались для неё ответом на вопрос: «Кто она?». У меня нет сомнений, она тоже меня изучала. Голубые глаза Мэгги были огромными, но они всегда были чуть сощурены или опущены, будто боялась ими увидеть все, что только возможно и невозможно.

Скука… В последний раз она довела меня до бредовых стихов и простуды. Тогда я бродила по ночным улицам Уинтропа, было холодно и сыро после дождя, и писала на клочках бумаги стихотворные строчки. Кстати, в этот момент и проснулась лейкемия. Снова.

Мэтта рядом практически не было. Я постоянно нахожусь в режиме ожидания. Иногда, кажется, что это никогда не прекратится. Мне ничего ни от кого не нужно, я прошу всегда лишь об одном – быть близко настолько, чтобы можно было в любой момент поговорить за чашкой чая. От Мэтта ждала и жду того же. Пока он где-то далеко я умираю. С каждым днём моё время уходит. Скоро вовсе исчезну.

«Мэтт, чёрт подери, будь со мной. Хотя бы в последние минуты моей жизни…»

Но я точно знаю, что его не будет. Скорее всего, умирать буду в одиночестве. Не только потому, что не хочу иметь свидетелей, а потому, что я буду где-то в пути. Буду ехать по дороге, ведущей в Куинси, или, может Давенпорт, или ещё куда. Все чаще и чаще возникает желание побывать в городах, которые я не знаю. И я обязательно потрачу хотя бы неделю своего жалкого существования на это.

Мэтт постоянно в разъездах, а бы хотела ездить с ним, но он против. Не знаю почему. Он изменился за последний год. Это было не особо ощутимо, но пару месяцев назад он перестал учитывать моё мнение, стал делать так, как считает нужным. Нет, плохого я здесь ничего не вижу, просто он перестал советоваться, рассказывать то, что его волнует. Мэтт продолжает заботиться и волноваться за меня, вроде бы не о чем беспокоиться. Однако, что-то не так. Я чувствую.

Часы сложно разглядеть в темноте, пришлось прищуриться и напрячь глаза, чтобы увидеть время. Восемь минут двенадцатого. Пора бы ложиться в постель, но мне нельзя спать. Кошмары убивают меня. Я буду держаться сколько смогу.

Снова кофе, в пачке последние две сигареты. Присев на подоконник, я подкурила сигарету и, сделав одну затяжку свободной рукой, открыла окно на проветривание. Рядом со мной стояла жестяная банка от кофе, которую я использовала как пепельницу. Тут я и сидела практически все время после ухода Мэтта. В другой комнате, кажется, звонил мой мобильный, но я так и не вышла отсюда. Кофе чуть обжег язык и губы, приятное тепло прошло по телу. Оказывается, я жутко замерзла.