Своя сказка

– Обещаю, – сказал он, поднимая правую руку вверх, ладонью к ней, – Да, я даже клянусь. Пусть век в моей голове жужжит Пётр Ильич Чуковский, если я нарушу данное обещание.

Её доброта, сочувствие к людям, которые того не заслуживают, всегда поражает его. Она всем находит оправдание и с лёгкостью прощает их. От куда в ней столько сострадания к окружающим? Ведь люди с тяжёлой судьбой, за частую черствеют и ненавидят весь мир. А то, что у неё была тяжёлая судьба, он не сомневался.

– Парни должны были тебя напоить и привезти в её гостиничный номер. Она очень хочет заполучить «твоё тело» в свой список побед, – проговорила она и поморщилась, – Извини, про «тело» это её слова, не стала перефразировать своими. И так пришлось большую часть текста изменить, а то её словами мне не удобно рассказывать.

Он видел, что ей противно даже думать словами Эльвиры. Она тряхнула головой и снова поморщилась. Вспоминает услышанное дословно, догадался парень.

– И всего-то, – успокоился он, – Я думал, она реально какую-то гадость для меня приготовила. – В его голове успело всплыть множество картинок, женской мести мужчинам, одна страшнее другой. – И ты хотела, чтоб я поехал на эту экзекуцию?

А ведь действительно, ещё пару минут назад, она почти уговаривала его поехать, хотя знала, что его там ожидает.

– Ну, а что в этом плохого? – недоумевала она, его брезгливому тону. – Потусовался бы с друзьями, позанимался сексом с шикарной девушкой, в явно шикарном номере, не вижу ничего осудительного в своих словах о поездке.

Он был в шоке, от такого заявления! Ведь рассказывал ей о Эльвире, о своей, мягко говоря, не любви к ней и всё равно она хотела, чтоб он поехал в лапы этой паучихи? Не уже ли он ей настолько безразличен, что она готова пожертвовать его любой психопатке, лишь бы избавиться на выходные? Нет, не так. Не уже ли она думает, что он, даже будучи пьяным в хлам, будет «спать» с ненавистной ему Эльвирой? Опять не то. Но, как не крути, как не верти, она была искренна, когда предлагала согласиться поехать отдыхать на выходные. Или она действительно не считает этот заговор гнусным, или она реально желала ему отдых, или же просто сама от него устала и хотела провести выходные одна. Даже если последний вариант основная причина её предложения, то всё равно ничего у неё не вышло. Он ещё днём решил, что никуда не поедет, а после её признания, то и подавно.

– Я купил билеты в театр, на завтра, так что тебе от меня так просто не отделаться, – сказал он, когда они вышли с книжного, с упакованной книгой для его отца.

Она даже не взглянула на него и тихо сказала:

– Я знаю, что ты врёшь. И я не пыталась от тебя избавиться.

– А вот и не вру, – гордо ответил он и показал экран телефона, на котором секунду назад заказал билеты.

– Ты же их только что купил, – укорила она его.

– Но не солгал же! – гордо ответил он и показал ей язык.

– Мальчишка, – услышал он и заулыбался ещё шире.

Она не злится на него, как всегда. Может она просто не умеет этого делать? Надо будет как-то спросить её об этом, но не сейчас. Сейчас он не хочет говорить о злости, даже с ней, с человеком, который не умеет злиться, возможно не умеет. Остаток дороги она молчала, а он вел себя так, как она его назвала «Мальчишкой». Прыгал на одной ноге, разгонял голубей, сорвал цветок с клумбы и подарил топающему мимо карапузу с мамой. А когда подошли к светофору, схватил её за руку и стал прыгать по белым полоскам зебры двумя ногами. Он знал, что со стороны это выглядит нелепо, но мнение окружающего мира ему не интересно. Она же не против идти рядом с «мальчишкой», так какое ему дело до тех, кого он вообще не знает. Хорошо, что его дом не далеко от академии и идти пришлось не долго, а то он хоть и не очень плотно поел, но всё равно прыгать стало тяжело.

Дом был не дом, а квартира в старом доме, точнее говоря, в старинном доме. Потолки по шесть метров, окна по четыре, старинная лепка и всё такое, в ретро стиле. Когда-то в этом доме жил какой-то зажиточный купец, любитель прекрасного. Поэтому на второй этаж приходилось подниматься по широкой мраморной лестнице, прям как в оперном театре, только тут по бокам не было статуй. В доме было всего четыре квартиры и один вход. Его дверь на втором этаже слева, туда он её и повёл. Она ели-ели перебирала ногами, рассматривая лестницу, перила, лепку на стенах и потолке.

– Я только по телевизору такую красоту видела, – почти шепотом проговорила она, возможно боясь спугнуть тишину старинного дома.

– И в театре, – напомнил он, вспоминая её восторг, когда он впервые пришёл с ней в оперный театр.

– Так-то театр, а это дом! Театру положено быть красивым, старинным, а такие дома давно уже не строят. Это ведь просто чудо архитектурное.

В её голосе было столько восторга, что он никак не мог решиться, открывать дверь или подождать ещё не много. Решил, что лучше не заставлять отца ждать и открыл дверь.

– А я тебя давно в гости приглашал, ты же упиралась, – сказал он, пропуская её вперёд, – Папа, мы пришли! – крикнул он и стал проталкивать застывшую девушку в квартиру, чтобы закрыть за собой дверь. Парень обошёл её и потормошил за плечо, – Ау! Очнись. Ты что, уснула?

Она стала быстро моргать и уставилась на него, как будто видит впервые.

– Извини, оторопела, – только и проговорила она, смущаясь, – никогда не видела квартиры с такими потолками, – и она указала пальцем, на панно, обрамлённое гипсовой лепкой.

Он и забыл о его существование. Когда-то давно, эту картину заказала мама. До этого, там была только лепка. А она захотела, чтоб в центре этой лепки были розы. Так как она больше любила светлые и бежевые тона, то на потолке «выросли» розы именно в этой цветовой гамме. Он уже много лет не замечал эту картину. Когда мама от них ушла, он даже просил папу, чтоб цветы закрасили, но отец отказал и больше эта тема не поднималась.

– Они там давно, – выдавил он из себя, подавая ей комнатные тапочки.

В их квартире можно ходить и в своей, уличной обуви, но она разулась и хотела идти босая. Совсем босая. Балетки она носит только на босую ногу и в парке всегда разувается, чтоб походить по траве босиком.

– Не хорошо шлёпать по паркету босыми пятками, это тебе не травка, – сказал он, тыча ей повторно комнатные тапочки.

Она нехотя надела их. За всеми этими действиями, в дверях кабинета, наблюдал его отец и ждал, когда они его увидят.

– Здравствуйте, – проговорила она, краснея и опуская глаза в пол. – С днём рождения Вас, – почти шепотом сказала она, переминаясь с ноги на ногу.

– О, родитель, привет, а мы тут пришли! – сказал он, показывая обеими руками на девушку, – С подарком, – и помахал перед собой свёртком.

– Проходи Майя и не обращай внимание, на этого баламута, – сказал ректор, подходя к девушке и беря её под руку, – Воспитываю, воспитываю, а он всё равно как неандерталец. – Отец явно был доволен тем, что девушка согласилась на его приглашение. Парень видел это по его глазам и улыбке. Давно «старик» так не улыбался, давно.

– Ну, и зачем ты её тащишь в гостиную? Мы же только с библиотеки, – он сгримасничал орангутанга, – надо руки помыть и умыться. Пешком три квартала шли, – и взяв её за руку, потащил за собой в сторону ванной.

Она вертела головой по сторонам, рассматривая картины и лепки, а он тащил её, приговаривая:

– Вот сейчас помоем ручки и личико, и я устрою тебе экскурсию по квартире, всё покажу и расскажу, а сейчас в ванную давай, там тоже красиво, наверное.

Он не совсем понимает её уровень «красиво», но точно знает, что ей даже их туалет покажется картинной галереей. Кстати, она ни разу не пыталась затащить его на какую-то выставку или в музей, почему? Она же явно любит всякие творения фантазии человеческой. Так почему же никогда не предлагала подобных походов? Может, потому что, в списке её условий не упоминались музеи и выставки? Надо будет сводить её в какой-то музей, или на выставку, или на экскурсию, или везде, но уж точно не сразу. Пока она осматривала их ванную, он открыл браузер на телефоне и быстро забил в меню поиска «музеи», стал просматривать предложенные поисковиком варианты. Исторический, археологический, литературный, художественный, Пушкина, музей интересной науки, западного искусства, да, музеев в их городе хватает. Для начала, они сходят в музей интересной науки. Если уж и начинать рейд по занудству, то хоть с того, что ему должно понравиться. А судя по фото в интернете, этот музей ему точно понравится.

– Подвинь тело, – сказал он, подходя к умывальнику и отвлекая её от мыслей, а также от вытирания рук. – Ты уже пять минут полотенце трёшь, это тебе не лампа Алладина, оттуда джин не вылетит.

Она пропустила мимо ушей его шутку и спросила:

– Ты вырос в этом доме?

– Да, – ответил он, не до конца поняв вопроса, – Отцу дали эту квартиру, за полгода до моего рождения.

– Теперь понятно, почему ты такой, – сказала она, не объяснив какого «такого» она имеет его в виду.

– Избалованный? – спросил он, вытирая руки и оборачиваясь к ней, застывшей в дверях.

– Безразличный к прекрасному, – парировала она.

– А, ты об этом, – стал растягивать он слова, беря её под руку и замечая, что она не отодвигается от него, как делает это обычно, – понимаешь старушка, дело не в том, что я родился и вырос в картинной галереи, а в том, что я просто не понимаю, как можно часами смотреть на чью-то мазню и восторженно чокать языком, приговаривая мудрёные слова. Ну, не моё это. Я могу лайкнуть красивое фото, но обсуждать его содержимое часами, я точно не стану.

– Каждому своё, – сказала она. Чем сильно его удивила. Обычно в таких случаях, она называла его «чурбаном» или «серостью». Не уже ли, на неё так повлияла их квартира? Ну, и ладно, какая в общем-то разница? Всё равно, как всегда, каждый останется при своём мнении.

– И так мадам, эта наша гостиная, – стал он показывать ей квартиру оттуда, от куда они начали, – Вот это стул, на нём сидят, вот это стол, за ним едят, – папа, сидящий в кресле и наблюдавший за ними, прыснул и пробормотал «тоже мне, Самуил Яковлевич». – Вот это кресло, в нём спят, – сказал он, указывая на кресло, в котором сидит отец, – Вот это папа, он очень умный и даже помнит имя-отчество С. Я. Маршака.

Отец покачал головой, но на этот раз промолчал. Она подошла к старинному пианино и провела пальцем, по бронзовому канделябру. Резное фортепьяно, из красного дерева, с кривыми ножками и серебряными розами, прекрасно вписывалось в общий интерьер гостиной.

– Ты умеешь играть на пианино? – спросил он, не рассчитывая на отрицательный ответ. Он привык к тому, что она знает и умеет всё.

– Совсем не много, – ответила она, но открыть и поиграть не решилась. А медленно отошла от инструмента и подошла к окну. – От сюда открывается прекрасный вид, – ни к кому не обращаясь, сказала она и пошла в его сторону.

–Да, двор у нас хороший, – поддержал её он, – Пошли дальше, а покажу тебе спальню отца.

– А это удобно? – Спросила она скорее отца семейства, чем парня.

– Конечно, – бодро ответил он и потащил за собой по коридору, к соседней двери. – Тем более, она только так называется, из-за кровати, а так, это скорее библиотека или второй кабинет.

Спальня в впрямь напоминала библиотеку. Возле большой кровати, расположился небольшой шкаф и комод, возле окна стол с креслом, все остальные стены прикрывались книжными полками, как будто стеснялись показать миру своё одеяние, в виде молочного цвета обоев, на полках поселились сотни книг. Под старину в этой комнате оказался сделан только потолок, с которого свисала старинная люстра, а на самом потолке была лепка.

– Мрачновато, – подытожил он, выходя и закрывая дверь за собой, – Но отцу так нравится.

– Столько книг, – с благоговением в голосе, почти шепотом, проговорила она.

– Это да. Иногда мне кажется, что он их любит больше чем меня, – сказал он, сдвигая брови на переносице. – Тут ты уже была, – указывая на дверь в ванную, сказал он, – Рядом сортир, – парень толкнул дверь, открыл её на секунду и закрыл. – А это моя комната, – указал он на дверь, находящуюся в нескольких метрах от них.

Его комната отличается от всего дома только тем, что в ней минимум мебели и вещей. Большой шкаф для одежды, рядом стол и компьютерное кресло, по середине комнаты большая кровать. Огромная плазма вообще висит на стене, на против кровати и не занимает пространство комнаты. Он даже отказался от тумбочек возле кровати, заменив их узкой полочкой в изголовье. Пульт от телевизора, мобильный, зарядное и часы помещаются, а больше там нечего хранить. В его комнате не оказалось, ни одной картины, гипсовая лепка только над головой, а про ретро-стиль всего дома, напоминает небольшая люстра, свисающая с потолка.

– Прям минимализм, – сказал она, останавливаясь возле кровати и проверяя её на упругость.

– И я такой во всём, – весело сказал он, прыгая на кровать боком и падая так, чтоб одна рука придерживала голову над постелью.

– Я прям вижу, как ты каждый вечер прыгаешь на кровати, капризничая и крича, что ты ещё не хочешь спать, а отец тебя то терпеливо уговаривает, то угрожает ремнём.

Он перевернулся на спину, закинул руки за голову и мечтательно проговорил:

– Дааа, были такие временна, – перед его глазами проплывали воспоминания. Только спать его всегда укладывала мама, и она же и гонялась за ним вокруг кровати с угрозами и уговорами. – Но те временна давно прошли.

Он резко сел. Она всё так же стояла возле кровати, наблюдая за ним.

– Ужин через десять минут, – послышался в коридоре женский голос и звук закрывшейся двери.

– О, это хорошо, – сказал он, вставая и разминая плечи, делая круговые движения руками, – Наконец-то поужинаем как нормальные люди, а не жизненно опасной снедью не до ресторана Жираф.

– Я не заставляю тебя ужинать со мной в Жирафе, – обиженно сказала она и отвернулась к выходу из комнаты.

– Да ладно тебе, я же не против питаться булочками и пирожками, но и борща иногда хочется, – сказал он, выходя в коридор перед ней и указывая на дверь кабинеты двумя руками.

– Там кабинет? – сказала она, пропуская мимо ушей его укоры.

– Святая святых, – торжественно произнёс он и открыл перед ней дверь.

Она сразу поняла, что он имел ввиду, описывая спальню отца как второй кабинет. С кабинетом у них было только то различие, тут вместо кровати, стоял большой стол, цвета слоновьей кости и несколько кресел в тон стола. Вдоль всех стен, тут тоже расположились книжные полки, заваленные книгами. Столько книг она видела только в библиотеке, и то, не в каждой.

– Это потрясающе, – только и смогла проговорить она, застыв посредине комнаты.

– А ещё они очень мягкие и удобные, – сказал он, плюхаясь в одно из кресел.

– Я вообще-то про книги, – сказала она, зная, что он опять балуется, чтоб поддеть её.

– Ой всё! – сказал он, демонстративно встал с кресла, подошёл к выходу и облокотился на дверной косяк локтем. – Когда наглядишься на трупы деревьев, я покажу тебе кухню.

Он знает, как она любит деревья и книги, и то, что книги делают из деревьев, её очень огорчает, но она старается об этом не думать. А вот он, пытаясь её поддеть, иногда ей об этом напоминает.

– Ты злой, – только и сказала она, выходя из кабинета, отталкивая его в сторону.

– Я злой и страшный серый волк, я в поросятах знаю толк, рррррр, – говорил он, наступая на неё сзади, с поднятыми руками.

– Зато ничего не смыслишь в пчёлах, – сказала она и ткнула его пальцем в живот.

Он замер от неожиданности и только через пару секунд пришёл в себя. Согнулся пополам, изображая на лица боль и заметив вышедшего из гостиной отца, сказал:

– Папа, она меня ужалила, – сказал он, указывая на неё пальцем, – Теперь я буду вставать с рассветом и целый день всем жужжать по ушам.

– Если ты при этом начнёшь носить домой мёд и опылять цветы, то твоё жужжание мы согласны потерпеть, – отец явно веселился, улыбка расплылась на всё лицо. «Хороший получится день рождение, если и дальше так пойдёт», подумал парень.

– Вы сговорились и не любите меня, – сделал он обиженно лицо и направился в кухню, открывая дверь и уже оттуда добавил, – И вообще, вот обижусь на вас и не буду с вами разговаривать.

Его отец продолжая веселиться, добавил;

– Ты только обещаешься, – сказал он, пропуская девушку впереди себя.

– Ах так? – он опять изобразил на лица притворную обиду, – Вы сами напросились!

– Что, теперь точно не будешь с нами разговаривать? – спросила она, решив включится в его игру.

– Не-до-ждё-тесссь, – по слогам произнёс он, протягивая букву С так, как делает это змея, – Я теперь буду ещё больше с вами разговаривать! Буду звонить по ночам, – он посмотрел на отца, – В твоём случае, буду приходить к тебе по ночам, и говорить, говорить, говорить.

– Ох, – теперь девушка изобразила притворный испуг на лице, – За что же такое наказание? Смилуйся! Пощади! – она подняла руки в мольбе и потянулась ими к нему. На миг ему показалось, что она сейчас коснётся его, но её руки остановились примерно в десяти сантиметрах от его рук и она их резко убрала. Даже быстрее, чем это требовалось. Что-то странное мелькнуло в её взгляде, но он не рассмотрел, что же это было и подумал, что ему показалось. В это время, отец достал телефон и сделал вид, что ищет какой-то номер.

– Куда звонить собрался, – спросил его сын и попытался заглянуть в список номеров.

– Да вот ещё думаю, вызывать столяра, чтоб поставил замок на дверь или заказывать круглосуточного телохранителя, – сказал отец с таким серьёзным видом, что они на мгновение замерли. Но, уже через секунду разразился заразительным смехом, и парень с девушкой поддержали его.

А тем временем женщина, хлопотавшая на кухне, поставила последний столовый прибор на стол, супницу, и удалилась в одну из боковых дверей кухни.

– А, – только и успела произнести девушка, в след ушедшей женщине, но ректор её перебил.

– Она редко ужинает с нами, – он закатил глаза, как бы вспоминая что-то, – объясняет это тем, что наелась, пока готовила, ну, напробовалась, то есть. А мы и не настаиваем, наверное, у неё есть на то свои причины, не ужинать с нами.

– А куда она ушла? – спросила девушка.

– В свою комнату, – ответил парень, опередив ответ отца, открывая при этом супницу и жадно вдыхая пары ещё совсем горячего варева, – А та вторая дверь, – он указал рукой на вторую дверь, – что-то вроде кладовки-прачечной. Там есть стиральная машина и пылесос, и ещё уйма приборов для облегчения уборки дома. Иногда, – он стал насыпать в свою тарелку красный борщ, – мне кажется, что папа покупает новые «гаджеты» Елене Ефимовне чаще, чем мне.

Он толкнул отца локтем и взял его тарелку для борща.

– Зависть плохое чувство, – ректор явно не собирался пропускать колкости сына мимо ушей. – Вот подумываю приобрести ей новую вафельницу и тостер, – продолжал отец, развлекаясь.

– Какая прелесть, – театрально всплеснул руками парень, – Какое счастье! Скоро у нас будет новый тостер. Надо это отметить, – и с этими словами, он потянулся за графином с компотом.

– Напьёшься, веди себя прилично, – фыркнул ректор и хихикнул.

– Вот окосею от ягодного и буду песни орать до утра, – сказал он, изображая пьяный, заплетающийся голос, подливая себе и девушке компот.

Ужин удался на славу. Легкая беседа, вкусная еда, весёлые шутки. Майя и не заметила, как засиделась до позднего вечера. Случайно глянув на часы и увидев там начало двенадцатого, она заторопилась домой. Ректор предложил остаться у них, в гостиной большой мягкий диван раскладывается в кровать, но она отказалась.

– Просто она, в двенадцать, превращается в тыкву, – пошутил парень, – поэтому и не может остаться, чтоб нас не пугать.

– Хватит упражняться в остроумии, лучше проводи девушку домой, – сказал ректор и добавил, уже обращаясь к ней, – Большое спасибо, что согласилась с нами поужинать. Давно я так не смеялся. И спасибо за подарок, такой книги у меня в библиотеке нет.

Уже в дверях, ректор окликнул её:

– Майя, приходи почаще, за одно и с библиотекой моей поближе познакомишься, – он подмигнул ей и зашёл в кабинет.

– Ну вот, опять засидится там до полуночи или вообще до утра, – сказал парень, закрывая за собой дверь. – Пошли, провожу тебя. Эх, хорошо, что завтра выходной. – Сказал он, подтягиваясь и махая руками как крыльями, – высплюсь наконец-то.

– Во вторник у нас контрольная, надо подготовится, – напомнила она, разрушив всё его хорошее настроение в прах.

– Опять контрольная? – буркнул он.

– Это же только начало, – сказала девушка, окончательно убив его хорошее настроение, – а дальше будет их ещё восемь и сессия.

– О боги! – пробормотал он, воздевая руки к небу, – За что мне такое наказание?

– За то, что ты плохо учишься, – сказала она.

– Ой, ой, ой, как страшно, – он знал, что всё равно сдаст сессию, она его загоняет до седьмого пота, но он сдаст, – Как же мне страшно, – развлекался он, изображая испуг и прячась за хрупкой девушкой, – Хотя, – он перестал ёрничать и пошёл рядом с ней, – С такой защитой как ты, мне ничего не страшно.

Если бы на улице было светло, а он ниже ростом, то он бы увидел, как на её щеках проступил румянец. Хотя длинная чёлка, отбрасывающие тень на лицо, тщательно это скрыла.

– Ты обязательно сдашь сессию, и я уеду, – сказала она не громко, но так, чтоб он расслышал.

– Опять к бабушке на всё лето? – это то не многое, что он знает о её личной жизни. Что она каждое лето уезжает к бабушке и возвращается только перед началом учебного года.

– Конечно. Ей нужна моя помощь, а тебе после сессии, моя помощь долго не потребуется, – что-то тоскливое было в её тоне, но она права.

Он собирался летом поехать с друзьями к морю, в горы, на острова и ещё куда-нибудь, куда ветер занесёт. Провести лето с ней, ему даже в голову не приходило. Что он будет с ней делать летом? Книжки читать? Бродить по лесам и радоваться бабочкам? Нет, это не для него. Ему нужно море пива, красотки в бикини, яхты и ди-джеи с зажигательными треками. Так он проводил каждое лето и нисколько не жалел об этом. Как часто говорили его друзья «веселья много не бывает».

– Я бы мог съездить с тобой к бабушке, на недельку, помочь старушке, – от неожиданной идеи, высказанной в слух, он даже остановился.

Девушка тоже. Предложение хоть и было не плохое, но она бы ни за что на это не согласится. Бабушка очень любит хвастаться тем, какую внучку вырастила, но она не удержится и оттого, чтоб рассказать всю её биографию в самых ярких мрачных тонах. Этого Майя допустить не может. Одно дело, когда люди догадываются, что у тебя не простая жизнь, предполагая, какие именно трудности тебе пришлось пройти. А вот уже совсем другое, когда знают о них из первоисточника, при том с подробностями. Майя прекрасно помнит, как бабушка ходила к ректору, и как она, Майя, потом умоляла ректора не рассказывать никому о её жизни. Ей не нужна ничья жалость, хватило этой самой жалости в школе, а потом в интернате спец. школы. Когда учителя, воспитатели, родители, цокая языками и качая головами приговаривали, «бедная сиротка», «несчастный ребёнок» и всё в таком роде. Ей, до боли в голове, была ненавистна их жалость. Ведь она понимала, есть дети, у которых вообще никого нет, которые брошены с рождения, а у неё есть бабушка и цель в жизни.

Заставив себя иди дальше, она коротко сказала:

– Нет.

Её ответ не удивил парня, он ожидал подобного, но решил попробовать настоять на своём.

– Ты совсем не любишь бабушку? Ведь крепкие мужские руки, могут сделать больше женских, хрупких ручонок.

– Да? – притворно удивилась она и снова остановилась, – И что же твои «крепкие мужские» руки, умеют делать по хозяйству?

Теперь остановился он, обогнав её на два шага, и обернулся:

– Да что угодно, – гордо сказал он и выпятил вперёд грудь. Хотя головой он понимал, что делать он вряд ли что-то умеет, по хозяйству, да ещё и в деревне. Он такие поселки видел только по телевизору и проезжая мимо на машине, или поезде.

– Наверное, ты умеешь колоть дрова? – не унималась она, начиная веселиться, – Или пропалывать грядки? Ах нет, ты точно сумеешь перекрыть крышу дома и починить сарай!? А также, наточить косу, сапу и лопаты, поправить забор, побелить дом, и ещё тысяча мелочей, которых ты никогда не делал и даже в глаза не видел.

– Я умею копать, – сказал он, уже без упрямой гордости в голосе, – Когда-то давно, мы с мамой сажали цветы, и я копал клумбы.

Её искрений смех, расслабил его и заставил улыбнуться.

– Ой, он копал клумбу, – хохотала она, – Цветы хоть после этого выжили?

– Представь себе, ДА! – чуть не выкрикнул он. – И до сих пор живут, – уже спокойно добавил парень и в его голове всплыло воспоминание тюльпанов, которые они когда-то посадили с мамой на даче. С каждым годом их становилось больше, и каждый раз ему становилось грустно. Ведь уже столько лет прошло, а мама так и не дала о себе знать, за всё это время. Девушка перестала смеяться, уловив его грусть.