A&B. Карина и Азат

Екатерина Ведерникова

A&B. Карина и Азат

1. Карина

Я боюсь. Боюсь всего: просыпаться, учиться, есть, двигаться, иногда даже дышать. Потому что не знаю, что и когда из этого я сделаю неправильно по версии моих родителей. Что бы я ни делала, это может стать ошибкой, за которую мне придётся расплачиваться.

Сегодня я хотя бы знаю точно, где ошиблась – я несу в дневнике четвёрку. Медленно, едва передвигая ноги, я плетусь домой. За опоздание тоже влетит, я понимаю, но не могу заставить свои ватные ноги двигаться быстрее. Не хочу туда. Там всегда страшно. На улице не так страшно, но возвращаться рано или поздно придётся. И это я тоже понимаю.

Бодро похрустывая снегом, мимо меня прошагал Азат, наш сосед. Его тоже постоянно наказывают. Мы на одной лестничной клетке живём, и я часто его вижу, а ещё не редко слышу – у него громкий басистый голос, хорошо слышный через картонные стены. Правда, я его слышу, только когда он ругается с родителями. Он им всегда отвечает. Даже когда они его бьют, он не перестаёт их материть. Хотя за это ему, я уверена, прилетает только сильнее. Он всегда в синяках, всегда угрюмый и злобный. Я и его боюсь. Хотя не думаю, что он плохой.

Мы и соседи, и одноклассники, но я почти ничего о нём не знаю. Его зовут Азат. Его семья переехала в наш городок два года назад. То ли они получили в наследство квартиру, то ли из-за работы вынуждены были переехать – точно неизвестно, но они очень непохожи на местных жителей. Их чёрные волосы, густые брови, глубокие карии глаза, трудновыговариваемые имена и явный акцент выделялись среди преимущественно голубоглазых и русых Вань, Маш и Петь. Откуда они приехали я тоже не знаю. Взрослые об этом не говорят. Они просто «не наши», как говорит моя мама, а остальное меня «интересовать не должно». Ещё их семья очень замкнутая и большая. У Азата так много сестёр и братьев, что я не смогла запомнить их всех. Они всё равно ни с кем во дворе не дружат – не хотят. Вот я и перестала пытаться их запомнить. Что дети в этой семье держатся особняком, что взрослые: родители и бабушка ни с кем не завели близкого знакомства со дня приезда. Их приглашали и в гости, и на праздники, и разговорить пытались – что я неоднократно видела сама, – но они ни в какую. Все разговоры только по делу, с других разговоров они тактично «съезжают», будто им неприятно вести беседы с кем-то не из их семьи. В конце концов, все перестали на них обращать внимание. Живут себе да живут. Они никого не трогают и их никто не трогает.

Живут они все вместе. Шум из их квартиры практически круглосуточный: дети визжат, плачут, чем-то грохают без остановки. Иногда к шуму подключается отец семейства – что-то рявкает на своём языке и наступает короткий момент тишины. Дальше два варианта развития событий: либо шум возобновляется, либо начинается «воспитательная работа» – так этот процесс называет моя мама. Плач и крики усиливаются во много раз. И начинают раздаваться удары. Если бы я знала их язык, то легко узнала бы причину очередных разборок. Но, к сожалению, мне всегда оставалось только гадать. Чаще других кричал Азат – в его тоне слышалась злость, если не ненависть, и через слово пролетали маты.

Интересно, а почему ему не страшно? Его ведь дома ждёт то же самое что и меня, а может даже и хуже, но он резво меня обогнал, будто торопился домой. Мне бы тоже поторопиться, но….

– Карина! – громко гаркнула с балкона моя мама. – Чего плетёшься как улитка?! Живо домой!

Мама не в настроении…. Я глубоко вздохнула, проглотила подступающие к горлу слёзы и зашла в подъезд.

Папы дома не было. Всё чаще его нет дома, а мама всё чаще злится.

– Где ты шлялась? Уроки закончились полчаса назад!

Я испуганно вжалась во входную дверь, оцепенев. Мама подошла и резко сдёрнула с меня портфель.

– Раздевайся! Чего встала, как вкопанная? – скомандовала мне мама, и я осторожно разулась и повесила куртку. Только бы ничего не уронить и не испачкать….

Взяв мой портфель, мама стала выкидывать из него всё, что она считала лишним. Ей нужен мой дневник, потому тетради и учебники были безжалостно вышвырнуты на пол. Раскрыв дневник, она тут же нахмурилась.

– Это что ещё за новости?! Четвёрка по алгебре?! – воскликнула она гневно.

– Но по литературе пять…, – промямлила я.

– Почему не по алгебре?!

– Я допустила только одну ошибку….

– У тебя не должно быть ошибок!

Сердце бешено стучало. Я вжалась в стену и старалась дышать как можно тише. Хотелось плакать, но я не позволила упасть ни слезинке.

– За что мне такая дочь досталась?! У Ивановой-то наверняка пятёрка!

– Тройка, – тихо ответила я.

– А ты на неё не ровняйся! Такая же безответственная, что твой папаша! Неси скакалку.

– Мам, только не скакалку…. Пожалуйста…, – ещё тише прежнего сказала я.

– Я сказала, неси скакалку. Быстро!

Скакалкой больнее всего. Она резиновая. Оставляет длинные тонкие тёмные синяки, что долго не проходят и болят сильнее всех. Лучше уж ремнём. Но сколько бы я не просила взять ремень без толку – похоже, сегодня мама особенно не в духе.

После, еле сидя на заднице, я сделала домашнее задание, выкинула мусор, намыла посуду – это мои основные обязанности. Мама же в это время смотрела телевизор, какую-то очередную мыльную оперу – в главной роли был её любимый загорелый накаченный мужчина.

– Я отнесу тетрадку однокласснице, мам. Она её в классе забыла, – сказала я, натягивая куртку.

Мама даже не посмотрела в мою сторону, увлечённо наблюдая за интригами на экране. Я вышла из дома и сразу почувствовала себя спокойнее. Как назло, мне нужно как раз к этой Ивановой, которую мама вечно ставит мне в пример. Почему именно её, я до сих пор не понимаю – да, в чём-то она лучше меня, но у меня и оценки лучше, и посещаемость, и учителя меня хвалят. В конце концов, именно я – староста класса. Но мама вечно именно её превозносит, будто я проигрываю во всём. Хотя на мой взгляд, уступаю я ей только в красоте.

Иванова Даша девочка миниатюрная, занимается в балетной школе. Большие округлые голубые глаза, золотистые длинные волосы, изящные ноги – в общем, мечта всех наших мальчишек. Почему-то из-за красивой внешности многие прощают ей вредный, гадючий характер.

Семья Ивановых живёт в двух домах от нашего. Идти недалеко. Я подошла к входной двери Даши и позвонила в звонок. Открывать мне не торопились. Но ещё пару минут настойчивого звона заставили дверь передо мной распахнуться. За дверью меня встретил … папа. Округлив от удивления глаза, я молча на него таращилась. Он был в домашней одежде, несколько мятый, будто не так давно проснулся. За ним я слышала весёлый голос Даши и её мамы. Наверно, они во что-то играли.

– Ты чего-то хотела? – спросил меня папа.

– Я принесла Даше тетрадь. Она её в классе забыла. – Я протянула тетрадь.

– А-а. Спасибо, – сказал он и забрал тетрадь. – Пока.

Дверь закрылась перед моим носом. Меня пронзило осознание – я ему не нужна. Я ему чужая.

Постояв какое-то время как статуя, я наконец пошла домой. Мне не хотелось плакать. Вообще ничего не хотелось. Побродив немного по дворам, я вернулась домой, в котором витал запах алкоголя. Видимо, мама опять пьёт – ещё больший страх навалился на меня. Это означает, что меня ждёт «весёлая» ночь….

Так и произошло. Среди ночи мама сдёрнула меня с кровати. Она плакала и еле стояла на ногах.

– Это всё ты! Если бы я тебя не родила, я бы…!

Встав с пола, я попыталась успокоить маму, но пожалела об этом. Опять скакалка. Только уже куда придётся, не только по заднице. Не выдержав, я заревела, за что стала получать сильнее.

– Мне тут надо плакать, а не тебе! – заорала мать. – Заткни пасть, а то соседи услышат!

Можно подумать, что твой ор они не слышат. Почему она думает о том, что подумают соседи, услышав мои слёзы, но не думает о том, что они думают про её крики?

– Хватит! – кричала я. – Мне больно!

– Больно ей, посмотрите! – сказала она и схватила меня за волосы. – Хватит придуриваться, не так и больно! Мне больнее!

– Я от тебя уйду как папа! – крикнула я в сердцах.

– Ну и проваливай! – сказала она, будто испытывая облегчение. – Без тебя наконец заживу!

Она вышвырнула меня на бетонную лестничную клетку в одной ночной сорочке и закрыла дверь квартиры. Я подскочила, начала молотить по двери и просится обратно. Я извинялась, умоляла меня пустить, но изнутри квартиры раздавались только её рыдания, которые быстро сменились храпом.

Ей я тоже не нужна – также легко поняла я. До утра домой она меня не пустит. Только когда протрезвеет вспомнит о родительских обязанностях. На улице очень холодно – середина января. Ночью до минус сорока бывает. Из-за чего в подъезде тоже холодно, несмотря на батареи. Всё-таки окна старые, заледеневшие, даже изнутри от них тянутся сосульки.

Я сползла по двери, не в силах больше плакать. Кажется, я охрипла. И сильно замёрзла – пальцы на ногах уже не чувствую. Собрав последние силы, дрожа и спотыкаясь, я дошла до ближайшей едва тёплой батареи отопления и села рядом, подобрав ноги. Я прижималась к грязной тёплой железке, пытаясь согреться, но тепла не хватало. Опять слёзы полились. Они склеивали ресницы, замерзая маленькими льдинками.

– Сп-п-пи, моя-а р-радость, у-усн-ни – дрожащими губами пропела я. Эта мелодия меня успокаивала. Сейчас нужно успокоиться и заснуть. Лишь бы скорее наступило утро. – В д-доме погасли огни….

Безуспешно пропев колыбельную несколько раз, я услышала, как открылась дверь наших соседей. Повернуться не было никаких сил. Тело будто окаменело, стало неподъёмным.

– Встанэ, идиотка, – приказал мне знакомый басистый голос с акцентом.

Я попыталась встать, но, правда, не могла. Меня грубо подняли за локоть и укрыли чем-то тёплым и колючим – кажется, шерстяным пледом.

– Отморозишь, – продолжал ворчать Азат. – Ногу подними. – Я послушно подняла. Он надел мне носок. – Вторую. – Покачнувшись, я поменяла ноги. Становилось теплее, но тело всё равно не слушалось.

Я заметила его недовольное лицо с фингалом под глазом. Видимо, ему тоже сегодня прилетело.

Он смерил мою посиневшую от холода физиономию хмурым взглядом.

– Нет, этого мало. Пошли, – тем же приказным тоном сказал он и поволок меня в свою квартиру.

Он тихонечко завёл меня на кухню, жестом показал не шуметь и так же бесшумно закрыл за собой дверь. Я села на кухонный диванчик и закуталась глубже в плед. Понемногу становилось лучше.

Молча Азат накипятил воды и налил мне до ужаса сладкого горячего чая. Тепло кружки обожгло руки, но я с радостью терпела. Первый глоток ощутимо прокатился по глотке в желудок.

– Лучшэ? – шёпотом спросил Азат. Я в ответ кивнула, посмотрев на него.

Мы сидели вместе на маленькой просаленной кухне и молчали. Я пила чай. Он его наливал.

2. Азат

Я всегда ей завидовал – она умная, ответственная и единственная дочь в семье. Мне казалось, что вот её-то точно любят, не то что меня. Я не единственный ребёнок, не единственный сын, даже не старший сын в семье. Родители никогда на меня не смотрели и не считали, что я чего-то стою. Мне никогда ничего не покупали. Одежду и обувь я донашиваю за старшими братьями. Еды получаю необходимый минимум, куда меньше, чем мой старший брат или сестра, потому что я «непутёвый». О чём-то вкусном или особенном для меня не идёт речи даже в праздники. Получать подарки на день рождение и новый год могут только хорошие дети – говорят мои родители. Хотя что бы я не делал, я всегда плохой, потому что не старший ребёнок и не младший. Я никакой, запасной вариант для родителей и бесплатная обслуга. Мне они не должны ни внимания, ни заботы, ни хороших вещей, ни перспектив на будущее. Даже покупку учебников они считают моим капризом. Зато я им везде должен: и с младшими сидеть, забирать их из садика и кормить, и учиться хорошо (без учебников-то), и дома убираться, и с чужими не общаться, и отца уважать, и побои терпеть, и слова поперёк не говорить…. И это всё только за койку в углу коридора, обноски и возможность не умереть с голоду. Спасибо, блять, большое!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.