Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка

– Собственно, – вдруг заговорил он серьезно, – может, на этот раз я б и оставил тебя на произвол судьбы, но отец мой, как узнал, что ты едешь поступать, настоял, чтоб я от тебя не отставал. Вишь, как родитель мой тебя уважает?

– Уважает, значит? – звонко щелкнул пальцами Харитон.

– Еще как! Сказал, что человек у него есть знакомый в Кооперативном. Так что у тебя, – Иван выдержал выразительную паузу, – а значит и у меня – не будет проблем с поступлением.

Харитон дружески хлопнул его по плечу, присел на корточки.

– Так-то оно так, да что-то никак не хочется отрываться отсюда, и старики наши, как будут без нас? Еще помогать деньгами собираются.

Иван присел напротив:

– Не бойся, пацан, сил у нас хватит, чтоб где-нибудь подработать. Кстати, ты знаешь, что и Слон с нами намыливается?

– Слышал. Вот кому мешки разгружать на вокзале сподручно будет.

– Да и мы парни крепкие, Харитон, не прибедняйся!

Оптимизма Ваньке, конечно, не занимать. Да это и понятно, с голоду не помрут, если что, сел на поезд и через два часа из Караганды поезд домчит их домой до Осакаровки.

* * *

Главное, чего боялся Харитон, так это не встретить в городе Анастасию Андреевну. Эльпида докладывала, да и Иван мельком как-то говорил, что Власины перебрались в Караганду: муж получил там работу, а она сможет там продолжить свою учебу. Как ее не встретишь, если она Ванькина двоюродная сестра? Конечно, встретит он ее – мир тесен! Это обстоятельство грело душу и вместе с тем, как-то было не по себе. При мысли о ней, в груди холодело.

Митька иногда, как и сейчас, скрыто разглядывал ее брата. Совсем непохожи. Иван какой-то обыкновенный, носатый, почти как сам Митька, хоть и русский. Странно… Митька-Харитон поднял глаза, ухватился обеими руками за стропильные доски, сбитые дедом для будущего забора, подскочил и сел верхом. Иван следом за ним. Подул ветерок, трава у оврага зашевелилась, единственное высокое тополиное дерево заволновалось, шелестя серебряными листьями. Митька смотрел на дерево и размышлял. Собственно, поехать учиться в Караганду, он согласился в надежде видеть ее там. Здесь-то она жить все равно не будет. Митька потер грудь: всегда там что-то назойливо – больно жало, когда вспоминал ее. Что-то на него нашло, он отвернулся от другана, прикрыл глаза, представил ее лицо. Почему-то Анастасия никогда не смотрела прямо в лицо. Он заметил, что и с другими она разговаривала, глядя чуть искоса, и на лице всегда играла полуулыбка.

– Это потому, – размышлял Харитон, – что у нее уж очень притягательные глаза, она их специально отводит, чтоб не смущать людей. Ему опять вспомнилась песня из кинофильма: «До чего ж ты хороша сероглазая, как нежна твоя душа понял сразу я!»

Вспомнилась последняя встреча у школьных ворот:

«Почему она так пристально посмотрела на меня?» Митька не на шутку задумался, морща лоб и кривя губы.

– Пацан, ты что оглох, что ли? – донеслось до него.

Митька недовольно обернулся:

– Ты чего, Ванька?

– Так, когда поедем на озеро? Слон тоже хочет знать: завтра или после завтра?

– Сказал же, сразу после экзамена.

– Что и домой не зайдем?

– Зачем время терять? Так мы и до вечера не дойдем туда.

– Еду с собой брать?

– А что там? Хлеб, да лук, да яйца. Что ты, как ребенок?

– А Генерал?

– Зайдет к двенадцати в школу.

Ванька удрученно шмыгнул носом. Митька немного удивившись, спросил:

– А что у тебя какие-то другие планы или предложения?

– Какие планы могут у меня быть… Да, Настасья, сеструха моя, приехала, хотела с нами на озеро, сказала давно не была, хочет скупнуться.

– Анастасия Андреевна? – Митька слегка покраснел. Даже имя ее он произносил по-особенному. Он бросил настороженный взгляд на друга. Кажется, не обратил внимания:

– Ну так бы и сказал… Что, и пацана своего хочет искупать? – спросил Харитон, чуть запнувшимся голосом.

«Опять слишком много говорю», – одернул мысленно себя Харитон. Встретился намеренно холодными непроницаемыми глазами с Ванькой.

– Нет, ему еще рано, оставит бабуле…

– Так, если с нами хочет идти, пусть подходит с Генералом к школе, мы сразу после экзамена подадимся туда, – Митька безразлично отвернулся. А у самого сладко заныло под ложечкой. Перспектива увидеть ее завтра, после последнего экзамена, так сказать, уже не будучи школьником, окрыляла его. Кроме того, купаться она, конечно, будет в сарафане, но все-равно мокрое платье облегает тело…

– Да нет, ее привезет на мотоцикле ее муж и сразу уедет. У него дела. Потом снова приедет. Там она нас найдет.

Но эти детали уже не расстроили Харитона: там, так там. Он боксанул Ваньку и спрыгнул со стропил так легко и далеко, что друган замешкался дать сдачу.

– Ну и попрыгунчик ты, скелетон.

– Хм… Сам скелет, на себя посмотри, – хмыкнул Харитон, увернувшись от размахнувшейся в очередной раз руки Ивана.

Ночь Харитон спал плохо, встал с какой-то мутной головой, но с хорошим настроением. Меньше всего думал об экзамене. Даже не помнил, как он оказался одним из первых, сдавших его. Ванька со Слоном все еще не выходили с экзамена. Митька ждал полудня с таким нетерпением и таким подъемом в настроении, что все только и успевали за животы хвататься от смеха от его шуток и прибауток.

– Харитон, шуруй отсюда, сам сдал экзамены, а другим не даешь сосредоточиться.

Митька-Харитон обнял сердитого Федьку Савельева:

– Брат, знаешь такую поговорку «Перед смертью не надышишься»?

Федька отмахнулся от него, как от назойливой мухи и отошел, сел на подоконник, нервно перелистывая свою тетрадь.

– Ну ладно, ребяты, пошел-ка я отсюда, а то и в самом деле мешаю. Ну, бывайте, – он козырнул, – а Ваньке скажите – во дворе буду ждать.

Весело посвистывая, с холщовой сумкой за плечом он вышагивал около куцей школьной клумбы. На крыльцо выскочил раскрасневшийся Ванька.

– Ну как?

– Ну как может быть? Все как надо, – уклончиво последовал ответ. Ванька обхватил Митьку за плечи:

– Ну все, брат, последний экзамен позади. На сегодня мы свободные люди. Так сказать, сами себе хозяева! – произнес он, значительно поднимая указательный палец. – Можно отдыхать на всю катушку! Он весело засмеялся и стукнул друга в грудь.

– А я-то причем, парень? Давно кулака не нюхал. Получишь!

– Да, ладно тебе, и пошутить нельзя. Ну а где же наш Генерал?

– Подожди, Слон еще не вышел с экзамена.

Минут через пять вышел и он. Обиженно сопя, буркнул, что еле сдал.

Но тут же багровый цвет лица посветлел, когда Иван напомнил ему, что все: школа, можно сказать, позади.

– Ребята, неужели наступило время, когда не надо будет больше ходить в эту чертову школу! – воскликнул толстяк и радостно рассмеялся, сгребая в кучу тощих своих друзей.

Генерал появился ровно в двенадцать, сообщил, что Анастасия Андреевна с мужем не поедут на озеро. Вместо этого поехали к зубному. Баба Нюра с ребенком осталась, сказала, Анастасия Андреевна всю ночь промучилась с зубом.

Харитон скривился так, как будто у него самого зубная боль.

– Ну, что мусолить, пошли, – сказал он мрачно.

– Сегодня не так жарко, дойдем быстро, – обронил Генерал.

– А жаль: люблю купаться, когда печет сверху, – заметил Ванька. Поплаваем наперегонки. На этот раз за мной победа, даже тебе, Генерал, не обойти меня!

– Слепой сказал – посмотрим, – спокойно усмехнулся Генерал.

* * *

Дядя Ивана Балуевского был женат на немке Нелле Ивановне. Точнее – полунемке полурусской. Ну, в общем, по мнению Ивана – немке. Он недолюбливал белесую тетю, за ее национальность. Все ненавидели немцев. Племянник недоумевал, как мог брат его матери, чернобровый красавец, дядя Андрей, жениться на «фашистке». А Настьку, их дочь, свою двоюродную сестру, любил с детства. Она, старше на три года, нянчилась с ним, баюкала, рассказывала сказки, пела песни. Пела она так, что все кругом замолкали и просили еще спеть. И откуда она так много песен знала? Бабушка говорит, что дед тоже певун был, на балалайке и гитаре хорошо играл. В доме в самом деле Ванька обнаружил на чердаке всю в паутине старую, ободранную гитару. Ванька подергал своими еще некрепкими пальцами струны, и ему показалось, что она издала красивые звуки. Он уважительно положил ее назад, пусть лежит до поры. Надо попросить отца научить играть. Ванька гордился сестрой не только за ее пение, но и красива была она, на весь поселок, а может и область такой красоты не сыщешь. Вся, как говорила бабуля, в дядю Андрея, только мастью в мать свою. Дядя Андрей умел играть на гармошке, а единственной своей дочери привез из Германии не что-нибудь, а аккордеон.

Настька играла на нем виртуозно, хотя в музыкальной школе училась всего ничего: пока жила в Караганде. Бабушка Нюра говорила: это – от Бога. Все красивые мелодии, которые Ванька просил ее сыграть, она исполняла с видимым удовольствием: и вальс «Бостон», и «Амурские волны», и самый любимый «Севастопольский вальс», не говоря уже о песнях и мелодиях из фильмов. «Веселые ребята», «Цирк», звучали во дворе Балуевских чаще всего. Это были любимые Ванькины фильмы, и в такие минуты Ванька завистливо следил за длинными быстрыми пальцами сестры и не переставал удивляться, как это ей удается успеть за музыкой. «Нет, никогда мне так не научиться играть», – вздыхал себя и думал, почему ему не передался такой талант через маму. Мама рано умерла от какой-то женской болезни, когда Ваньке было шесть лет. Отец почему-то Ваньке не купил баян. Может и он бы играл. Настя смеялась, предлагала: «Ну, давай, я тебя научу». А зачем это теперь Ваньке, когда ему уже семнадцать лет, а Анастасия замуж вышла, постоянно возится с ребенком. Правда, когда он приходит ее навестить, обязательно по перебирает лады аккордеона, подбирая музыку. Настя не устает показывать ему, как правильно играть и хвалит его игру на гитаре.

– Да ладно, сестра. Плохой я музыкант. Но обещаю стать гитарным виртуозом, чуть появится время. Ребят подключим, будет у нас что-то наподобие музыкального оркестра. Представляешь? А ты будешь солисткой, певицей, петь под наш аккомпанемент. Представляешь?

Настя только смеялась.

* * *

Для Самсона так же, как для бабы Нюры и семейства Аслонян, настал сладостный день – поступили их отпрыски в Кооперативный техникум. Дед не пожалел денег, снял с Пантелеем, на одну ночь, номер в гостинице «Караганда», благо, что он расположен рядом с техникумом. Проверил жилье – времянку, пристроенную к дому старого углекопа, знакомого отца Балуевского. Малюсенькая прихожая – сенцы и комната, в которой с трудом уместились три кровати.

– Ну что ж, – резюмировал дед, – по цене и товар. Уголь и дрова вам уже завезли на зиму, как-нибудь перебьетесь. Главное есть крыша над головой. Осталось только, чтоб ваши головы работали, как положено, чтоб заслужить что-нибудь получше в будущей жизни.

Перед отъездом, дед прошелся с ребятами и Пантелеем по близлежащему парку. Долго осматривал новое здание «Дворца Спорта», расположенного тут же.

– Здесь, Митька, ты должен проводить свободное от учебы время, – изрек он, наконец. – И вы, хлопцы, тоже.

Ребята согласно кивали головами. Жара стояла несусветная, хотелось пить. У первого попавшего ларька с газировкой, Самсон купил всем по два стакана воды с малиновым сиропом, а потом расщедрился и на мороженое. Короче устроил маленький праздник. Уезжая поездом, он опять произнес речь о важности учения. Показал на Пантелея, что вот мол, работает руками, потому что не пришлось учиться, а вы, дескать, головой можете достигнуть намного больше. Поезд тронулся, и друзья вздохнули: наконец-то наступила пора самостоятельности. Они свободны, предоставлены сами себе…

Никто из них не предполагал, что домой попадут только через два месяца, после поступления в техникум. И что они так истоскуются по дому, друзьям и родным.

Прозанимались в техникуме недели три, потом всех отправили на уборку свеклы в колхоз имени Амангельды. Кстати, с ними на одном поле работали ребята из Карагандинского физкультурного техникума, где уже второй год учился Юрка Пимениди, двоюродный брат Феофана Поповиди. Друзья раза два ходили к нему в техникум, познакомились с его тренером по вольной борьбе. Харитон посмотрел одну тренировку с ребятами – выпускниками и загорелся борьбой: упросил тренера, в порядке исключения, разрешить приходить к нему заниматься. Но ни разу не пришлось заняться серьезно спортом: всех вывезли на полевые работы.

Приходилось отрабатывать, как положено, но усталые и простуженные друганы, отмывшись от грязи, не забывали посещать танцы, которые устраивали специально для студентов в старой конюшне, приспособленной под клуб. Местных, конечно, было больше, и в основном пареньки – казахи. Русских было немного. Может быть, поэтому все трое не скучали, у каждого было по подружке, с которыми они встречались почти месяц. Блондинка Харитона собиралась приехать в Караганду к своим родственникам искать работу, обещалась найти и его. Иван хвастался, что его Наташа без ума от него и плачет уже три дня, что пора расставаться. Слон подсмеивался над ними. Его подруга, Дуся, была старше его на два года и командовала не только им, но и всеми остальными. Наташе она так при всех и сказала:

– Нашла из-за кого страдать! Он сейчас уедет и поминай как звали! Забудь! Найдешь другого, получше! – но при этом она смотрела не на Ивана, а на Слона снизу – вверх, как нередко делала, уничтожающим взглядом, под которым тот съеживался, начинал оглядывать себя.

Дуся выдерживала паузу, потом смеялась, заражая других. Все хохотали, показывая на него пальцем. Слон смеялся громче всех.

Вспыльчивому Ивану не понравились бы такие взгляды даже в шутку. Он похлопал друга по плечу:

– Не пугайся, Слон, это она любя. Ну кто б тебя еще так рассмешил?

– Ну, конечно, любя. А ты не верил. Спроси ее.

Слон повернулся к все еще смеющимся девушкам:

– Дуся, скажи Ивану, он не верит, что ты меня любишь.

Дуся незаметно подмигнула девчонкам:

– Ну, как тебя не любить, такого большого и красивого? Наташка с Людкой иззавидовались. Ну что хорошего в их кавалерах? Один только и имеет, что широченные брови, вечно нахмуренные, а другой белесый кучерявый чуб. Вот и все!

Говоря это, она нежно провела рукой по этому самому чубу. Иван отпрыгнул от нее и чуть не свалился, задев ногой какую-то корягу.

– Никакой я не белесый, а темно-русый, слепые вы, что ли?

Все опять засмеялись. Потом уже, когда они вернулись в город, Слон рассказывал, что Дуся сама его приглашала к себе домой спать. И что все у них было. Ребята не верили. Он и раньше, что-то сочинял, как будто был в связи с одной из поселковских женщин, какой именно он не признавался.

– Сочиняй, сочиняй, салага, – сказал Иван, недоверчиво щурясь на него. Свет лампы, падал прямо на него, освещая его более других.

Слон в ответ улыбнулся. Наслюнявив палец, перевернул страницу:

– Ну, а где я был, когда вы меня искали после второго собрания с колхозниками?

– Где был? Мало ли где, – ответил Иван, испытывающе оглядывая друга. Про себя он думал: «Ну дает пацан! И как это ему удается?»

– И молчал столько время! – удивленно заметил Харитон.

– Да он у нас тот еще тихушник, наших сдаст и будь здоров…

– Да, ладно, ребята, ну она сама предложила, а вам очень просила не говорить. Узнали б девчонки, продали б ее. Сами знаете: колхоз, все друг друга знают…

– Во дает девка! – протянул, все еще удивляясь Харитон, – ничего не боится! Как же она замуж выходить собирается?

– А она выйдет за Слона, – беззаботно повел бровью Иван. У них родство душ, я заметил.

– За меня не получится, – Слон мечтательно уставился в одну точку.

– А что так? – Иван сделал озадаченный вид. Слон молчал.

– У него есть зазноба, – ответил за него Харитон. За все время разговора он перелистывал затрепанные страницы нескольких журналов «Огонька». Тусклый свет падал на его опущенные ресницы, и темная тень от них сливалась с густющими бровями и делали его глаза огромными, на пол лица. Крупный горбатый нос его казался еще больше. Он поднял насмешливые глаза:

– Ну и любишь ты у нас приврать, паренек. Женский герой да и только!

– Ну не верите, не верьте, – сказал примирительно Слон. – Что я, в самом деле, расхвастался перед сосунками…

– Кто? Мы сосунки? – вспыхнул Иван.

– Кто? Мы, конечно, – Харитон спокойно листал журнал, и пояснял незадачливому Другу:

– Слон прав, нужно исправлять положение. Парни мы еще не целованные, разве это дело? – Харитон комично подмигнул, рассвирепевшему Ивану. Тот, чуть не подкативший к Слону, сел на место.

– Да, ладно, Харитоша, так уж и не целованный? Девчонки места себе не находят, как только видят тебя. Не набивай себе цену! – сердито пробубнил Слон.

– Девчонки? Бедные… И как это я никогда не замечал, – Харитон явно издевался. И видя, что Иван, надувшись, готов что-то добавить, поднял руки:

– Ладно, сдаюсь. Нехороший я человек! Больше не буду. Лучше давайте ляжем спать. Не дождусь, когда пройдет время и надо будет ехать назад в Караганду. Сами знаете: «Солдат спит, время идет».

Харитон улегся, как был в рабочей одежде на свой, набитый соломой, матрас. Закинул руки за голову:

– А, там, продолжал он, время быстрее пролетит, глядишь, и домой пора будет. Мои Самсон и яйка, наверное, все глаза проглядели. А я-то как соскучился! Генерал, гад, ни одного ответного письма не написал. Дадим ему взбучку, а? И Слон, и Иван одновременно показали свои увесистые кулаки в знак согласия.

* * *

И вот, наконец, родная Осакаровка! Их никто не встречал, приехали они ночью в пятницу. На улицах еще были люди. Было холодно, но не ветрено. Примятый пышный, наверное, первый снег блестел при свете луны. Ребята шли быстро, чтоб не замерзнуть. У каждого за плечами котомки, которые друзья намеревались наполнить съестным на обратном пути в воскресенье. Слон шел медленнее других вдыхая воздух в свои мощные легкие:

– Что значит дома, и дышится здесь легче и приятнее, – говорил он, поднимая свое разгоряченное лицо вверх, к редко падающим снежинкам.

– Да, дом есть дом, это тебе не несчастная наша халупа, где никто не сготовит тебе поесть, – согласно в тон ему ответил Харитон и добавил:

– Самсон с яйкой сейчас в обморок упадут, надо быстрее идти, может еще спать не легли. Харитон шел любовно, рассматривая улицу по обе стороны, возбужденно хлопая руками в толстых перчатках поочередно то Ивана, то Слона. Толстые, кожаные на меху перчатки были его гордостью. Он выменял их недавно у парня с параллельного курса за кусок сала. Благо дед наложил этого добра внуку целый почтовый ящичек. Из них троих, Харитон выглядел более-менее ухожено: кирзовые сапоги – еще не стоптаны, полупальто еще имело какую-то форму, а простая матерчатая шапка-ушанка сидела на нем как-то лихо и симпатично.

Иван, увернулся от очередного перчаточного шлепка, шмыгнул носом, завистливо поглядывая на него:

– Да, перчатки у тебя всем на зависть. Я б тоже от таких не отказался.

– Да, – Слон тоже оглядел друга намеренно пристально, – мне бы сапоги поновее, а то эти совсем скукожились, – он с ненавистью посмотрел вниз. Мать сказала, что купит новые через год. Сейчас на очереди Пашка, он совсем обносился.

– А потом Глашка, да? – ехидно спросил Иван.

Слон, не замечая его тона, махнул рукой:

– Скорее бы кончилась эта учеба и пойти работать, семье помочь.

Ему не очень шла учеба впрок, на занятиях он чуть ли не засыпал. Спасибо Ивану и Харитону, которые кое-как растолковывали ему, что к чему.

– Мне эта учеба побоку, – возмущался он. И зачем это маманя заставила меня поехать с вами? Уже б работал шофером или грузчиком. Нет, надо было послать, как же: боялась, что б я от вас не отстал.

– И правильно боялась! Ну и чем тебе так плохо, чудище? – вопрошал Иван, – Ничего не делаешь, а среди друзей закадычных. Что говорит дед Самсон, помнишь? А говорит он, что грузить и шоферить всегда успеешь.

– А мне казалось, что ты сам напросился поехать с нами, – напомнил Харитон.

Слон поминутно дул на замерзшие пальцы (где-то потерял свои варежки) и шел пританцовывая, теперь, изрядно промерзнув, смотрел на родную Осакаровку сердито исподлобья.

– Нет, ребята, пора мне идти на работу. Батя мой в своем колхозе ничего не зарабатывает, – изрекал он периодически, выпуская при этом изо рта изрядный клубок пара и ожидая реакции ребят, но те молчали. Занятые, наверное, мыслями о своем доме, о родных, в предвкушении встречи.

Дома они оказались в одиннадцать вечера. Слон пошел ночевать к Харитону, а назавтра утром он должен был добраться к себе домой, на самую окраину, около Осакаровского кладбища.

Деда дома не было, он ушел играть в «скамбил», и яя не знала, к кому именно он ушел. Долго обнимала внука, осматривала, как будто не веря – он ли? На редких выцветших ресницах повисли слезы.

– Ну яя, ты не видела меня только каких-то два месяца, успокойся, – хмурился Харитон, с жалостью всматриваясь в плачущее лицо яи Софии.

– Восемь недель, – поправила его яя, смахнув слезы, засмеялась, наказала раздеваться, согреться у печки, а сама побежала в сенцы за едой.

После оладьев со сметаной и горячего чая, разморенные теплом, после сытного ужина, друзья заснули крепким молодым сном. Утром их разбудил настойчивый кашель деда Самсона. Он долго расспрашивал, что и как, вникал во все подробности их быта: как учатся, когда ложатся спать, где и что едят, как работали в колхозе, как ехали домой. Напоследок сказал, что скоро сам приедет узнать, чем они там занимаются, встретится с самим директором.

– Смотрите у меня, чтоб все было чин-чинарем. А то ведь не посмотрю, что уже женихи, выпорю. Не пожалею.

Ребята клялись, что все у них хорошо и никаких проблем.

Наконец, Самсон, смягчившись, улыбнулся и сказал:

– Ну молодцы, коли так! Хвалю! Поешьте, да бегите к Генералу, а то он мне надоел, все спрашивает, когда вы приедете.

Через полчаса, вытащив еще сонного Ивана из-под бабушкиного крыла, ребята уже были у Генерала.

* * *

Утро. На высоком голубом небе два-три перистых белых облака. Ребята быстро двигаются к дому Христопуло. Роконоца давно гремела кастрюлями и ведрами, готовя плимия-пойло скотине в первую очередь. На столе уже дымились, только что испеченные пахучие блины. Ирини сидела за столом и наворачивала их со сметаной. Генерал не отставал от сестры. Харитон еще не вставал.

У Генерала от неожиданности округлились глаза.

– Вот это – да! Кого я вижу!

Он поднялся со стула. Обнялся с каждым. Слон легко приподнял его, потряс:

– Ну до чего легонький дружок наш, Генерал! А? И как ты защищаешься от врагов, удивляюсь! – весело принялся разыгрывать он улыбающегося Яшку.

– А у него нет врагов, – встряла Ирини. Он у нас умный, с ним опасно связываться…

– Тем более, что, в крайнем случае, у него такая сестра-огонь! Кого хочешь отметелит, – быстренько вставил свое слово Слон.

– Тем более за такого брата, правда сестричка? – спросил лукаво, улыбаясь и усаживаясь на предложенный стул Харитон. Иван сел на низкий стульчик, как всегда, в присутствии Ирини, проглотив язык.

Ирини улыбнулась Харитону, но не успела ответить, как Слон перебил:

– Правда-правда, чего уж там! Девушка она крепкая, а главное смелая!

– Чересчур смелая, – заметила Роконоца, – через свою смелость и школу бросила. Всех детей подряд била.

– А нечего было трогать меня, – нарочито сверкнула глазами Ирини, – они будут обзываться, а я буду молчать и радоваться. Как бы не так!

– Конечно, конечно, – ты и вдруг молчать! – мать посмотрела на нее долгим осуждающим взглядом.

– Ну, что делать собираетесь сегодня? – прервал перепалку Генерал, – может сходим куда?

– Сейчас мне надо домой появиться, я еще там не был, – поднялся со стула Слон. Пойдем к нам, а по дороге решим, у нас всего-то два дня.

– Не, я могу только вечером, мне на работу. Завтра, в воскресенье, я целый день свободен.

– Так тебе сегодня на работу? – удивленно спросил Харитон.

– Так ты уже работаешь там, где собирался? Черт, хоть бы написал! Почему ты не пишешь? Я тебе писал и Ванька писал, – Слон смотрел на Генерала с широко открытыми удивленными глазами.

– Ан, нет! Как раз и не писал, что работал: некогда было. После работы, не очень тянет на писанину.

– Ага, устаешь, что ли?

– А ты как думал? – насмешливо спросила Ирини. – Ты хоть и здоровенный, но тоже, небось, уставал бы.

– Я-то? – Слон как будто задумался, посмотрел в потолок. – Само собой. Я вообще-то такой ленивый! Вот пошел учиться, чтоб меньше работать, а больше зарабатывать, как говорит великий Самсон.

Он горестно сморщил лицо. Все засмеялись.

– Ну, дак ты скажешь, наконец, где ты работаешь? – Харитона явно распирало от любопытства. – А ты, что Слон знал и молчал? Я думал, Генерал работает в Заготзерне и это, если не навсегда, то надолго…