Целитель. Этот мир, придуманный нами

В дверь не очень вежливо постучали, похоже – кулаком. Багров покинул малую приемную, натягивая блейзер и сдерживая шаг – незачем поспешностью иллюстрировать свой интерес. Добротные створки из массива тика поддались его рукам, и разомкнулись.

За порогом номера стоял, набычившись, массивный пожилой мужчина. Его волосы отливали цветом металла на изломе, а обветренное загорелое лицо полосовали морщины, однако ото всей плотной фигуры исходила опасная, напористая сила, как бы снимавшая вопрос о прожитых годах. Глянув исподлобья, гость криво усмехнулся, и спросил на чистом русском:

– Ты, что ли, Данила будешь? – не дожидаясь ответа, он переступил порог, мимоходом отрекомендовавшись: – Давид. Я из Одессы, здрасьте.

– Прошу, – тонко улыбнулся постоялец.

Торжественно вздрагивая брылями, Валькенштейн прошествовал в гостиную.

– Что ты там за ерунду накатал в своем месседже… тьфу, письме? – прорычал он, глядя на Данилу мутными глазами. – Какой, к дьяволу, «Атлантис»?

– Это не я! – Багров шутливо поднял руки. – Какой-то местный писака накатал, еще в прошлом году. Мол, мистер Валькенштейн прогулялся на своей яхте в Полинезию, но не ограничился валянием под пальмами и любованием закатами, а поднял затопленный корпус шаттла «Атлантис»… – его губы дрогнули в насмешке. – Ну, текст длинный, цитировать весь лонгрид не буду. Мне больше всего понравился финал – журналюга игриво вопрошал: «Вообще-то, шаттл с таким названием стоит в ангаре на мысе Канаверал, проходит предполетную подготовку. Откуда же взялся его двойник?» Но самое, пожалуй, интересное случилось… м-м… где-то через неделю после публикации. Газетчик якобы перебрал виски – и тоже вздумал полетать, выпорхнув из окна восемнадцатого этажа…

Давид с неожиданной сноровкой выхватил потертый «кольт», приседая в позу ганфайтера, и замер – ему в глаза холодно смотрело дуло пистолета.

– Кру-уто… – затянул он, пряча обескураженность за развязным тоном. – Шустрый ты, как я посмотрю! А если еще и меткий…

– Желаешь убедиться? – прищурился Данила.

– Да ну… Зачем? Шуму будет… – Валькенштейн опасливо вытянул руку и положил револьвер на столик. Даже пальцами оттолкнул – «кольт» скользнул, отражаясь в полировке. – Чего ты ко мне пристал, Данила-мастер?

Багров двинул бровью, изображая комическое изумление, и устроился в кресле, откладывая «Беретту» – та кокетливо пихнула затвором тупорылый шестизарядник.

– «Данила-мастер» – это мое погоняло… – сдержанно вымолвил он. – Еще когда с братвой водился. Лихое было время… У вас тут – Дикий Запад, у нас – Дикий Восток. Эпоха первоначального накопления капитала, если по Марксу.

– Сидел? – глумливо ухмыльнулся гость.

– Сиживал. – Кривая усмешка перетянула рот постояльца. – Был. Состоял. Участвовал. Привлекался.

Давид небрежно фыркнул и с размаху уселся на жалобно крякнувший диван.

– Выпить есть? – буркнул он.

– А как же! – бодро откликнулся Багров, дотягиваясь до дверцы бара. – Только учти: здесь всего лишь третий этаж…

– Не дождешься… Бурбон на два пальца.

Получив желаемое, Валькенштейн основательно глотнул, и покачал бокал, словно грея его в ладони.

– Ну, я уже понял, что бытие и небытие того щелкопёра тебе до сраки… – медленно выговорил он. Глаза его прояснились, словно умытые алкоголем, и глянули внимательно. – Так за каким… этим… ты приперся? Вряд ли тебе нужны деньги… Специально высмотрел: в списке «Форбс» мы с тобой на одной страничке, хоть и далеко не первой, хе-хе… Так какого…

Данила поднял руку.

– Давай сыграем в доверие, – зажурчал он в миролюбивом тоне. – Я сам тебе всё расскажу, и ты поймешь, «какого» и «за каким»…

Встав, Багров и себе взял бокал. Он повернулся спиной к Валькенштейну, но тот сидел, недвижим и расслаблен – судя по отражению в стеклянной дверце. Плеснув золотистого «Джим Бим», Данила пригубил и, покачав бровями, пожевав, словно ловя послевкусие, повел свой рассказ.

– К «Миллениуму» я уже стоил два миллиарда, и делать деньги дальше было уже скучно. Идти в политику? А что я там забыл? И вот, промаявшись до позапрошлого года, я завел себе хобби…

– Коллекционером заделался? – с интересом спросил Давид. – Я одно время старые авто собирал…

Багров покачал головой.

– Нет. Я… хм… коллекционировал тайны. Сейчас объясню… – задумавшись, он большим глотком опорожнил бокал и отставил его. – Фу-у… Не знаю, как у вас тут, а меня тот самый миллениум из колеи выбил. Когда в Новый год Ельцин объявил, что уходит, я не просто ошалел – я потерял покой. Вот, честно! И… ты знаешь, что меня тогда поразило? Даже не сам уход Борьки-алкаша, а выбор преемника. Почему Ельцин оставил за себя именно Путина? Потом я скорректировал свой вопрос: кто ему посоветовал выбрать именно «Темнейшего»? Я же знаю, сначала-то был совсем иной кандидат – Аксёненко! Но вот, прошло несколько лет, и Аксёненко помер от лейкемии. Эге-ге, думаю, а если тот советничек знал, что так оно и выйдет? Тогда всё логично складывается! Но что же это за советник такой, который вангует на пять лет вперед? И это лишь первая из… из точек бифуркаций. В курсе, что за штука?

– Да в курсах! – нетерпеливо поморщился Валькенштейн. – Тоже мне, бином Ньютона…

– Ага… – довольно затянул Данила. – Таких точек я насчитал несколько. Вот, смотри. Путин-то был из «западников» – не зря же с Собчаком связался! И вдруг, в две тыщи четвертом, он клеймит англосаксов за резню в Беслане! Нет, всё верно, на Кавказе и Лондон наследил, – как полтора века тому назад, с Шамилем, – и Вашингтон. Но вот так, открыто и честно, заявить об этом… Для либерала – поступок, совершенно невозможный. А в две тыщи седьмом – Мюнхенская речь! И я понял, что таинственный советничек упорно гнет свою линию – ведет дело к реставрации СССР…

– Ну, и нормально! – одобрительно замычал Давид. – Амеры взбесятся, так им же на пользу. Должен же быть противовес местным раздолбаям!

– Вам, может, и польза, – кисло улыбнулся Багров, – а мне – нет! Вот, лет через тридцать – дольше я не проживу! – валяйте! Реставрируйте! Хоть Советский Союз, хоть Российскую империю, а пока – хрен вам всем, а не СССР! Я, знаешь ли, буржуин, мне моих миллиардов жалко! Не хочу, понимаешь ли, чтоб раскулачили, чтоб отобрали и виллу на Лазурном берегу, и яхту, и…

– У тебя есть яхта? – оживился Велькенштейн. – Большая? Как катер или с парусами?

– Парусник, – буркнул Данила. – «По бим-бом-брамселям!» и «Свистать всех наверх!» Нужен мне тот катер…

– Правильно! – горячо сказал Давид, тут же покраснел и вернулся к солидности: – И как? Сыскал… м-м… советничка?

– Советницу, – нахмурился Багров. – Зовут, вроде, Наталья Павловна… Ну, тут надо еще копать, пока у нас одни подозрения.

– У нас?

Данил Ильич скупо улыбнулся.

– Нашел себе помощника – Димку Ерошина. Умный парень, в компах шарит, а главное – мышление у него нестандартное. Там, где мы применим обычную схему, Димон пойдет своим путем. Ну, не буду растекаться по древу. Мы с ним перебрали десятки вариантов, подчас самых заумных, самых фантастических, и остановились на трех… Всяких, там, «кротов» отбросили сразу – нет на Земле сил, желающих возродить СССР!

– Значит, пришельцы? – подмигнул Давид.

– Да, – невозмутимо кивнул Данила, – это была наша первая версия. Некий иной разум, желающий странного. Разумеется, не головоногие марсиане, а гуманоиды – голубые люди с розовой Земли или красные с Эпсилон Тукана! Прогрессоры, которым жалко стало нас, дурачков, польстившихся на погремушки капитализма, и решили они вернуть заблудших на путь истинный, он же – светлый. Вторая версия – «Гостья из будущего»…

– Понял, понял! – громко заговорил Валькенштейн. – Они там, у себя, знали, по каким граблям мы танцуем, и задали «работу над ошибками»!

Багров кивнул.

– Примерно так. И еще одна версия – «Гость из прошлого». Ну, представь себе комсомольца конца сороковых – Сталин еще жив, страна на подъеме… И вдруг его заносит к нам, в будущее! А тут всё, за что он боролся, за что воевал – похерено и оплёвано! И, если этот товарищ умен, он живота своего не пожалеет, лишь бы снова паровоз вперед летел, а в руках – винтовка! И вот, какой-то месяц назад… – Данила подлил себе бурбона, и вопросительно глянул на своего визави.

– Ливани! – энергично кивнул Давид. Следя за янтарным плеском, он медленно проговорил: – Ты, со своим Димоном, упустил четвертую версию… Советница могла прийти из соседнего пространства.

– О! – выдохнул Данила, и залпом выпил налитое. – Месяц назад Димка и явился ко мне – с копией статейки из «Лос-Анджелес икзэминер», той самой. И вот я здесь.

Он смолк. Молчал и Валькенштейн – сидел, уставившись перед собой, и медленно покачивал бокал. Поднес ко рту – и вернул на стол.

– Эта история началась пятнадцать лет назад, в девяносто шестом, – медленно и глухо проговорил Давид. – Я тогда купил яхту «Дезирада» и вышел в первое свое плавание… Говорят, что случайность – это непознанная закономерность. Охотно верю! Мы проходили мимо атолла Рароиа. Я уже подумывал свернуть к берегу – просто полежать на белом песочке, порыбачить, в лагуне искупаться… И тут прибегает Тосио… Он сам как бы японец, но родился в Калифорнии, как и его папаша. Вбегает, значит, Тосио и докладывает: «Человек на острове!» Ну, мы сразу к берегу. И что же? К нам на борт поднимается грязный, худущий, заросший… Робинзон! Семь лет отбыл на острове! Представляешь? Звали его Рон Карлайл… Позже, когда мы уже привыкли друг к другу, подружились даже, он рассказал свою невероятную историю. До сих пор помню его рассказ, и как подрагивал сиплый, такой, будто простуженный голос. Сперва Рон провел ликбез по физике пространства…

– Такой не существует! – напрягся Данила.

– У нас! – воскликнул Давид. – Но не у них! В общем… Карлайл кое-как, на пальцах, изложил мне теорию совмещенных пространств. Мы, вот тут, – он широко развел руками, – существуем в пространстве «Гамма». А еще есть «Альфа» и «Бета», где проживает точная реплика здешнего человечества… За мелкими исключениями. Сам Рон жил-был в альфа-пространстве, как физик и астронавт НАСА – тамошнего, «альфовского» НАСА. В общем, стартовали они с базы Вандерберг, шаттл «Атлантис» вывели на полярную орбиту. А весь грузовой отсек был забит сверхсекретным оборудованием – называется: бета-ретранслятор!

– Бета-ретранслятор… – пробормотал Багров, запинаясь.

– Ну, да! – с экспрессией молвил Валькенштейн. – Это… ну, как сказать… Агрегат такой, чтобы из «Альфы» попадать в «Бету». Вот только на «Атлантисе» случилась авария, всё пошло вразнос, и шаттл выбросило к нам, в «Гамму»! Вроде как, стреляли по ним в «Бете»… Ну, не суть! Другое важно – астронавты решили затопить челнок, чтобы не искушать нас, местных туземцев. А то возьмем, да и нападем на «Альфу»! В общем… – он зашевелил пальцами, словно разминая их после долгих писаний. – Тоже не буду растекаться… В общем, вернулись мы потом к Рароиа. Подняли бескрылый, ломаный корпус «Атлантиса», со всеми предосторожностями перевезли в Штаты, на ранчо «Виборита»… – лицо Давида исказилось, и в голосе зазвучали злые, взвизгивавшие нотки: – Я этому гаду Карлайлу дал всё! Любой прибор – на! Детали – получи! Энергии не хватает – протянул кабель. На, пользуйся! И Рон за год починил все эти импульсаторы, транспозитаторы, ретрансляторы… Смонтировал капсулу на двоих – на себя и меня! Он хотел вернуться в свой мир, а мне… Да просто увидеть «Альфу»! Глянуть, как оно там… Господи, я мечтал об этой транс-пози-тации, как мальчишка! А этот гад… Рон ушел один! Транспозитировался! Спалил мне полранчо, сволочуга, и ушел!

Угрюмо сопя, Давид повалился на спинку дивана. Рывком подхватил бокал, выхлебал бурбон и выдохнул, обмякая.

Багров молчал, рассеянно водя ладонью по щеке, и Валькенштейн очень серьезно, раздельно спросил:

– Скажи-ка, Данила-мастер, зачем ты, вообще, прилетел сюда? Чего хотел?

– Честно? – губы русского миллиардера дрогнули. – Хотел получить еще одно доказательство в пользу четвертой версии.

– Ну, и как? Получил?

– Получил, – твердо ответил Данила. – А… Хоть что-нибудь осталось от того… альфа-ретранслятора? Хоть что-то из бумаг, файлов, чертежей?

– Осталось, – невозмутимо сказал Давид. – И что-нибудь, и хоть что-то. А тебе зачем?

Багров резко подался к нему.

– Хочешь в «Альфу»? – выпалил он.

– Хочу.

– И я хочу! Я не пожалею миллиарда, а Димон соберет команду физиков, которые не верят ни в бога, ни в черта, ни в Эйнштейна! А если… Нет! А когда мы научимся транспозитировать и в «Альфу», и в «Бету», я точно прижму Наталью Павловну, или кто она там! И тех, кто ее послал, тоже возьму на цугундер! Не фиг вмешиваться в нашу жизнь! Ни с благими, ни с худыми намерениями! Это наша «Гамма», а иномирцам тут не место! И… – уняв яростный натиск, Данила ухмыльнулся: – Торжественно клянусь и обещаю – наша самая первая капсула будет на двоих! На меня и на тебя! Согласен?

Давид молчал полминуты, а потом затрясся от неслышного смеха.

– Тебя как по батюшке? – осведомился он, утирая ладонью слезы.

– Данил Ильич.

– Давид Маркович, – церемонно представился Валькенштейн. – Согласен!

Четверг, 17 марта. Ночь

«Альфа»

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Дом затих с вечера, но это была тишина живая, наполненная смыслом. Риту я оставил посапывавшей в подушку – волосы разлохмачены, одеяло небрежно откинуто, и лунный свет скатывается по изгибу спины… Картинка!

Инка на всю неделю махнула в Ленинград, на гастроли, а Талия, учуяв невысказанное Ритино желание, решила проведать родителей. Ну, прелесть же… Три прелести…

Шлёпая босиком, я осторожно спустился по лестнице, не забыв перешагнуть скрипучую ступеньку. В темноте мерцали красным угли в камине, они словно перемигивались с индикаторами охранительной системы. А с кухни, пролившись в окно, струилось сиянье полной Луны. С известных пор я зову ее с большой буквы.

Это раньше естественный спутник Земли был отдан на откуп поэтам, а теперь там работает Инкин папа, и Бур Бурыч, и еще сотни людей, мужчин и женщин, молодых и не очень.

Прекрасное далёко незаметно подступило вплотную, на расстояние вытянутой руки, оно дышало и пело, нашептывая: «Счастье для всех, и даром!»

Хорошо!

Посетив санузел, я вернулся в холл и подкинул щепочек в камин, раздул угли – огонь нехотя, словно спросонья, облизал лакомство, и занялся, постепенно разгораясь.

«На тебе еще», – подумал я, скармливая пламени дровишки.

Повеяло слабым теплом, и я осторожно присел на диван, касаясь подушек голой задницей.

– Греешься, да? – опал тонкий голос Риты, и тут же взвился, уводя в бездну страдания: – А я там одна! Мёрзну!

Пробежав на цыпочках, женщина плюхнулась мне на колени, прижалась, и я мигом обнял ее.

– Мерзляка…

– Ага…

Мы затихли, глядя на завивавшиеся лоскутья огня, на шаткий вихорёк искр и дыма, что утягивался в трубу. Потянуло смолистым духом.

– Вычитал вчера в польском «Экране», – гордо улыбнулся я. – Лично Мишель Семан из города Парижа дивиться изволил, отчего это у самых знаменитых в мире актрис имена начинаются на букву «М»? Знаешь, как он их перечислил? «Маргарита Гарина, Мэрилин Монро, Марлен Дитрих, Мишель Мерсье, Мэрил Стрип, Моника Белуччи…»

Рита завозилась, обняла меня и пробормотала:

– Знаешь, я уже и стесняться перестала… Только «Золотых львов» в кучу складываю, глобусы и пальмовые ветви… Пыталась раньше объяснить, растолковать, но оставила это занятие. Людям нужна мега-звезда? Я и сияю… – она рассеянно погладила меня по голове, перебирая волосы. – Понимаешь… Я не играла Фай Родис. Я была ею! А уж как это вышло, не разумею со-вер-шен-но… Они меня все сниматься зовут, а я боюсь! То, что вышло с Фай, может просто не повториться. Да и старая я уже…

– А ну, цыц! – строго сказал я. – Старая она… Ты на себя в зеркало смотрела? Ни одной морщинки! Груди тугие, как в девятнадцать, а талия – пятьдесят шесть сантиметров!

– За это тебе надо спасибо сказать! – ласково прошептала мега-звезда, тиская меня за шею. Уложив голову на мое плечо, заговорила, щекоча ухо теплом дыхания: – Мишка-а… Я очень, очень счастлива! Понимаешь? И не нужны мне хвалебные оды кинокритиков! Мне и так хорошо. С тобой! – Она подтянулась, игриво воркуя: – Ты пристаёшь, что ли?

– Я? Да нет, вроде…

– А кто мне попу гладит? – спросила жена с ехидной агрессивностью.

– Ну, так… Гладкая, вот и глажу…

– Ми-иш… Я не хочу здесь… На́ меня!

Я сграбастал величайшую актрису ХХ века, и понес наверх.

Пятница, 18 марта. День

Вашингтон, Пенсильвания-авеню

Любоваться цветением сакуры еще рановато, зато магнолия просто буйствует, белыми и розовыми облаками расплываясь по всему городу, клубясь у закопченных кирпичных стен особняков, заволакивая авеню и стриты.

– Красота-то какая! – вымолвила миссис Даунинг, глядя за окно лимузина.

– Лепота! – согласился я, намечая улыбку.

Последний раз нам удалось свидеться года три назад. Синтия как раз сложила с себя полномочия президента, уступив Белый дом Эдварду «Теду» Кеннеди. В принципе, мы тогда с Наташей и прилетели к «Тедди» – лечить от рака мозга. Укрылись в Кэмп-Дэвиде на два дня, пока не разделались со зловредной глиобластомой.

Потом встречались с Майклом Дорси, дослужившегося до директора Космического центра Маршалла. Он нас познакомил с Франклином Чанг-Диасом, астронавтом и физиком, додумавшимся до плазменного ракетного двигателя VASIMR, и с Шарлоттой Блэквуд, долетавшейся до своих любимых звезд – полгода эта очаровательная и очень энергичная блондинка-астрофизик стажировалась на станции «Салют-8».

Чанг-Диасу я обещал испытать его двигун на ЭМК «Циолковский», и не устоял перед Шарлоттой – сманил к нам, в Звездный городок. Пущай полетает!

А вот с Синти я в тот приезд буквально парой слов перемолвился. Зато теперь часа два проболтали – было что вспомнить…

– Приехали, – обронила экс-президентша, но не торопилась отпирать дверцу. Дождалась телохранов.

В бытность свою хозяйкой Белого дома, Даунинг чуть ли не привыкла к покушениям – битое, но недобитое «глубинное государство» не смирилось с потерями, ушло в подполье, – и мстило из-за угла, пакостило, как только могло.

Синти спасала умная кадровая политика – Фреда Вудроффа, некогда самого первого своего начальника, она назначила директором ЦРУ, а Чарли Призрак Медведя возглавил ФБР. Вот они-то и спасали Первую Леди – раскрывали заговоры, ловили инсургентов или прорежали вражьи силы, стреляя на поражение.

Я вышел из машины вслед за Синтией и застегнул пиджак, приглядываясь да прислушиваясь. Мою чуйку забило негативной инфой – напряжение и опасность давили со всех сторон сразу. Очень неприятное ощущение. Как будто торчишь на площади, голый и беззащитный, высвеченный прожекторами, а вокруг – тьма непроглядная, и в этой черноте то ли пасти зубастые ляскают, то ли смачно лязгают затворы.

За здешнюю вредность молоко надо давать… Всегда, стоит мне покинуть такой безопасный, такой мирный Союз, и прилететь сюда, в Штаты, моментом ощущаешь угрозу и очень нездоровую атмосферу. Но в этот раз она уж слишком накалена!

– Come on, let`s go! – нервно сказал дюжий агент Секретной службы, и Синти, прикрытая широчайшими спинами, вошла в фойе Административного офиса Эйзенхауэра. Я мельком оглядел это серое ампирное здание с угловатыми эркерами и лоджиями с колоннами – оно мне напомнило дворец Чойо Чагаса в садах Цоам – и променял мягкую уличную теплынь на зябкую прохладу резиденции вице-президента. Звук шагов рассыпался по гулкому фойе.

– Здесь когда-то находился кабинет Збигнева Бжезинского, зело не любимого вами, – хищно улыбнулась Синтия, как будто намекая на мои давнишние подвиги.

– Ну, вы тоже Збига не жаловали, – парировал я.

– О, да!

Мы поднялись этажом выше. Хоть нынешняя Конституция Штатов и очистилась от атавизмов, вроде коллегии выборщиков, здешняя политическая система всё равно оставалась весьма причудливой.

Я, как и большинство американцев, приветствовал победу на выборах Эдварда Мура Кеннеди, занимавшего пост спикера Сената, а затем и вице-президента. Но ведь все же понимали, что симпатии граждан США, ранее выражаемые к миссис Даунинг, теперь просто перенеслись на «Тедди». А вот как понять, что нынешним вице-президентом стал Эдвард Мур Кеннеди-младший?

Отец и сын в одном тандеме? Круто. Но с массами не поспоришь.

– О, мистер Гарин! – разнесся по коридору беспечальный возглас на корявом русском. Навстречу широко шагал Дорси, раздобревший на гамбургерах. – О-о, миссис Даунинг! Как поживаете?

– Вашими молитвами, Майкл, – улыбнулась Синти.

– Мистер Гарин! – Дорси надулся от важности. – Всё согласовано! Опытный двигатель отправится в Россию буквально на днях, его будет сопровождать сам Фрэнки Чанг-Диас. – Он зубасто улыбнулся. – Надеюсь, с мисс Блэквуд всё нормально? Не обижали девочку?

– Эта девочка сама кого хочешь обидит, – ворчливо ответил я. – Шарлотта официально включена в экипаж корабля, как штурман-космогатор.

– Splendidly! – воскликнул Дорси, и убежал, обмахиваясь ворохом бумаг, словно веером.

– Кипучая натура, – улыбнулась Даунинг.

Я задумчиво кивнул, взглядом провожая тёзку. По правде говоря, меня терзали смутные сомнения насчет контактов с НАСА, но толк был – мегаваттный ядерный реактор «Сделано в СССР» плюс безэлектродный плазменный двигатель «Made in USA» в сумме делали первый межпланетный – пилотируемый! – рейс осязаемым и реальным. «Циолковскому» хватит месяца, чтобы выйти на околомарсианскую орбиту, высадить экспедицию в Долине Маринер, да еще, на закуску, слетать к Церере. Красота!

Робкий секретарь со смешной фамилией Гопкинс, выглянул из дверей приемной, чтобы сообщить о том, что шеф задерживается, и проводил нас в кабинет.

Ничего особенного: оливково-зеленые обои и бархатные шторы того же цвета, парочка пухлых кожаных диванов, письменный стол в манере ар-деко и звездно-полосатый флаг, обвисший в углу. Стены были отделаны темными деревянными панелями, придав интерьеру колониальный стиль. Чистенько и скучненько.

– Скажите, Майкл…

Синтия остановилась рядом, маленькая и неприступная женщина. Ее профиль как будто подчеркивал общую хрупкость фигуры, но спокойный внимательный взгляд и сжатые губы выдавали натуру твердую, а когда надо, и беспощадную.

– Да? – ответил я рассеянно. Во мне росло, набухало смутное беспокойство.

– Вы довольны тем будущим, которое наступило? Я имею в виду то, что связывало и разъединяло Америку и Россию. Лучше стало? Или… Как это по-русски… Ни то, ни сё?

Моя улыбка вышла не наигранной.

– Лучше, Синтия, гораздо лучше. Вон, пять минут назад Дорси сообщил о доставке в СССР секретного ракетного двигателя… Это ли не показатель? Вы добились многого, Синти, очень многого. Даже если бы новая Конституция и деприватизация ФРС исчерпывали бы ваши достижения, то и этого хватило бы, чтоб войти в историю. А национализация корпораций ВПК? А демилитаризация? Я имею в виду резкое сокращение военных баз по всему миру. Это же тоже прорыв!

И тут тревога, бродившая во мне, усилилась рывком, мгновенно достигая пугающего пика.

За окном скользнула тень – огромный квадрокоптер плавно спустился сверху, зависая напротив – толстое стекло глушило гудение шести винтов. Дрон слегка подвернул, сверкая злой красной искрой лазерного целеуказателя – и я повалил Синтию на оливковый ковер.

– Воды тянь! – выдохнула ошеломленная миссис.

Первая пуля ударила с коротким звоном и хрустом, прогрызая дырку в «непробиваемом» стекле. В отверстие тут же, издав неприятное зудение, влетела вторая, и впилась в стену, расщепляя дубовую панель.

Всё это действо заняло ничтожную долю мгновенья, а на исходе долгой, самой долгой секунды в моей жизни, квадрокоптер взвился на пару футов, и у меня на груди задрожала ярко-алая точка прицела.

Глава 4

Пятница, 18 марта. День

Вашингтон, Пенсильвания-авеню

…Точка прицела горела кружочком слепящего красного света – он плясал, то перескакивая с лацкана на галстук, то расплываясь по белой рубашке, словно пятная ткань светлой артериальной кровью.

Но вот ход времён отсчитал секунду, и уродливая рама беспилотника, висевшая на размытых тенях пропеллеров, качнулась, будто теряя равновесие. Набрать высоту или отлететь мультикоптер не успел – в него уткнулся кудлатый шлейф бледно-синего дыма. Граната лопнула блеснувшим клубом огня, и дрон закувыркался вниз. Финита…

Синти отпустила энергичный «fuck», а меня, не унявшего бурное дыхание, затрясло от кашляющего смеха.

– Пронесло! – сипло вытолкнул я.

Со слоновьим топотом набежали телохраны – было забавно наблюдать, как их озверелые рожи перетягивало улыбками умиления.

Вскочив сам, я помог подняться Синти и, отряхиваясь, слушал доклад здешнего начохра: кто стоит за покушением, неизвестно, но удалось запеленговать «дроновода» – сейчас тот квартал плотно окружен, началась облава…