Белая нефть

– Последний вопрос! – поднял руку Старший. – Если это такая простая работа, то почему мы?

– Давид Халиль получал образование в СССР. Как и его жена. Как и вы, двоечники… Это я сказал в штабе. Вам скажу еще вот что. Для серьезного дела у меня нет никого лучше вас. Вы не боитесь фантазировать, когда этого требует ситуация. А она может потребовать. Поэтому рассчитываю на креатив, ребята. И вот еще, последнее. Мы никого не убиваем. Никогда. Уже очень давно мы никого не убиваем.

Рига. Вокзал. Август 2015 года

Железнодорожный вокзал на площади светился в ночи, как аквариум. Невысокая женщина в светлом летнем плаще, перчатках и шляпке в тон вошла в здание вокзала. В салоне сотовой связи она протянула продавцу телефон.

– Дайте симку местного оператора, пожалуйста.

Парень заулыбался клиентке – даже в низко надвинутой шляпке с полями, оставляющими в глубокой тени глаза, было видно, что женщина не первой молодости, но привлекательная и ухоженная. Говорит по-латышски с акцентом…

– Добро пожаловать в Ригу, мадам. На каком языке вам удобно общаться?

– Вы говорите по-русски?

– Да, тут многие говорят хорошо. Вы даже будете удивляться.

– Обещаю не удивляться. Просто дайте симку.

– У нас есть выгодный новый тариф для вас. Очень удобно, если вы к нам хотя бы на месяц и собираетесь много разговаривать…

– Не собираюсь, – сказала покупательница. – И вас попрошу этого не делать. Не нужно мне ваших советов. Просто дайте сим-карту, любую.

Продавец развел руками.

– Извините, мадам! Ночь, приезжих мало, работы мало… Сезон почти закончился. Почему бы не пообщаться? С вас десять евро, и они уже на этой симке, мадам. Прошу вас…

– Спасибо! – женщина слабо улыбнулась. – Извините, я просто устала, совсем не могу спать в поезде. Простите, мне еще нужно кое-что купить… Мне сказали, что на вокзале много магазинов.

– Не в самом вокзале, в торговом центре рядом, но это одно здание.

– Спасибо… Я давно не была здесь.

Женщина вышла, держа упаковку сим-карты в руке, поднялась на второй этаж вокзала и вошла в салон другого бренда.

– Мне вот этот, – она ткнула пальцем в витрину с телефонными аппаратами, и продавец, очень похожий на того, что был внизу, с готовностью направился к витрине, покачивая связкой ключей.

Нет, это не похожий продавец, поняла женщина, – тот же самый. В точности тот же самый. Она подумала, что сходит с ума. Это было бы сейчас не вовремя – сойти с ума, хотя и простительно.

– Это неплохой аппарат, мадам, но старая модель. Но есть его новая модификация. Я от всей души рекомендую купить более свежий гаджет, хотя он дороже, конечно. Я сейчас вам покажу…

– Не подходи! – крикнула женщина, выставив перед собой руку с баллончиком.

– Мадам? С вами все в порядке? Спокойно, не волнуйтесь так… Я только хотел показать аппарат, но мне нужно подойти к витрине и открыть ее. – Продавец поднял ключи на уровень глаз и покачал ими. – Ну что, будете смотреть?

Он терпеливо ждал. Женщина быстрым движением сунула баллончик дезодоранта в сумочку.

– Вы действительно хотите купить смартфон? Или мне вызвать полицию? Или врача? Тут рядом пункт, там дежурный врач.

– Нет, не надо врача. Не надо полицию.

– Пройти можно? – открылась стеклянная дверь, и женщина посторонилась, впуская двух посетителей – маленького молодящегося то ли еврея, то ли армянина с дредами и долговязую рыжую девицу в драных джинсах. Женщина сказала, заметно успокоившись присутствием людей:

– Дайте мне этот… который простой. И переставьте симку из моего в новый.

Продавец молча достал аппарат, затем коробку от него.

– Простите… – Женщина все еще присматривалась к продавцу. – У вас есть брат?

Продавец просиял улыбкой.

– Ах вот в чем дело… Есть, мадам, брат-близнец. И вы не поверите: он тоже со вчерашнего дня работает в салоне сотовой связи, но этажом ниже! Вы там были, да? Ну вот, все разъяснилось… Я думаю, нас теперь часто будут путать. Как вы думаете, было бы еще смешнее, если бы мы работали вместе? Не так ли?

– Да, – согласилась женщина. – Было бы забавно.

– Э, брат! – сказал армянин. – Поговорил уже, давай работать, да? Моя девушка хочет дорогой телефон, самый лучший.

– Извини, пожалуйста, эт вряд ли, – сказала рыжая. – Тут лучших нету. Давай просто дорогой, ок?

Женщина тихо засмеялась. Она смеялась все время, пока продавец вставлял сим-карту и выписывал чек. Затем вышла. Покупатели проводили ее взглядами – стареющий маленький армянин с нелепыми дредами и рыжая в очках. Армянин взял девицу под локоток и повел к витрине.

– Дура бешеная, – сказал продавец.

– Че, извините?

– Это я не вам…

Покинув здание вокзала, женщина выбросила упаковку от нового телефона в урну, аппарат убрала в сумочку. Осмотрелась вокруг. Увидела на парковке небольшой грузовик с тентом. Подошла не торопясь к нему, быстро огляделась и просунула старый мобильник в щель между тентом и кузовом. Затем она быстрым шагом направилась к стоянке такси. Несколько водителей курили в сторонке от своих автомобилей. Водитель первой в очереди машины отделился от группы коллег и спикировал на редкого в эти часы клиента.

– Такси, уважаемая!

Женщина застыла, глядя на таксиста, затем сделала несколько быстрых шагов в сторону, снова вернулась.

– Да, хорошо, поедем. Но не с вами.

– Э, почему? Я первый, со мной едем!

– Не с вами! Вот с ним! – Женщина подошла к третьему в очереди автомобилю. Его водитель – пожилой и явный латыш – опустил стекло.

– Анзор, опять к девушкам пристаешь, – сказал довольный таксист. – Тут клиент решает. Садитесь, девушка!

Женщина села рядом с водителем, назвала адрес.

– Но тут же пешком близко!

– А мы не поедем как близко. Мы покатаемся. Я хочу посмотреть ночной город.

– И долго кататься?

– Пятнадцать евро примерно. Или тридцать. Посмотрим.

– С Анзором многие ехать отказываются, – ухмыльнулся водитель, сразу успокоившись. – А он обижается.

– Он араб?

– Почему араб? Откуда здесь арабы? Он русский, с Кавказа. Доев фамилия.

– Это не русский.

– Нам все равно, если по-русски говорит – значит, русский. А вы к нам надолго? Что так поздно? Сезон кончается…

Женщина не ответила. Таксист случайно поймал ее взгляд, и желание продолжать разговор у него тут же пропало. Женщина, увидев в зеркале, что водитель ее разглядывает, быстро надела черные очки. Всю дорогу она смотрела в заднее стекло автомобиля. Слежки не было. Наверное, ее и не могло быть. Это уже паранойя, подумала женщина; нельзя так, будет только хуже. Чуть не нарвалась на вызов полиции. Зачем-то сказала про поезд… Этот брат-близнец – какое он может иметь отношение к Проекту? Где он и где они? Нужно взять себя в руки, самое плохое уже в прошлом… Она на шаг впереди.

Взгляд назад. Москва, весна 1990 года

Огромная лекционная аудитория пустовала – лекции кончились, начиналась весенняя сессия. На первой парте студентка Анна-Мария обсуждала свой диплом с Дмитрием Дмитриевичем, доцентом кафедры экономики. Разговор был ответственным – решалась судьба диплома, да пожалуй, и самой Анны-Марии. Эта судьба в значительной степени зависела от того, как Анна-Мария поведет себя с Дмитрием Дмитриевичем. Анна-Мария очень волновалась, потому что боялась решительных шагов, после которых жизнь, как правило, делалась хуже.

Анна-Мария была русоволосой девушкой очень небольшого роста. Из-за своей миниатюрности, крупных глаз с почти кукольными длинными ресницами и некоторой детской припухлости губ она напоминала школьницу. По этой причине немногие факультетские друзья считали двойное имя слишком длинным для нее и называли Анну-Марию просто Машей. За последний год внезапно для окружающих Маша дополнила имидж девочки-отличницы яркой и притягательной женственностью, с намеком на некоторую даже искушенность. Факультетские дамы передовых убеждений неприязненно называли ее между собой Лолитой, и это давало им повод поговорить о недавно вышедшем и с возмущением прочитанном романе. Признанные донжуаны курса засуетились, забегали, потирая ладошки, но добиться ничего не смогли. Но Маша, как оказалось, вовсе не собиралась использовать выгоды нового звездного статуса. Страх совершить ошибку, вечный страх, преследующий с детства, давил и сковывал. Если отвечать на заигрывания мужчин – все могло стать еще хуже, тут у Маши и сомнений не было.

…Машин страх жил с ней очень давно, лет с восьми. Она смутно помнила, как мама среди ночи разбудила ее и за руку выволокла во двор, потому что их дом, замечательный деревянный домик на берегу моря, загорелся. Отец и мать не кричали, не волновались, они просто говорили друг с другом и с соседями о чем-то взрослом, глядя на полыхающий дом, где раньше помещалась вся Машина счастливая жизнь: чай с молоком по утрам, уютная комната в мансарде, обои с ежиками, любимая кукла Тина… Взрослые часто повторяли незнакомое слово: страховка, есть страховка… Но взрослые не плакали, и поэтому Маша тоже не плакала. Приехали пожарные, долго заливали дом водой и пеной. Пожарные шланги шевелились в мокрой траве, как жирные змеи. Один вырвался, забился, перекатываясь по траве. Маша завизжала, спряталась за мать. Отныне она знала, как выглядит ее страх – это гигантская противная мокрая змея…

Огромный красивый костер стал безобразным черным скелетом. Ничего больше не будет, сгорела жизнь, сгорело счастье. Зато пришла страховка. Через некоторое время, когда они уже переехали в Ригу в новую квартиру, в темноте новой необжитой комнаты к Маше вернулся ее страх – и остался навсегда. Он прятался под низкой тахтой, он показывал в снах огненные языки, он не давал забыть… Днем страх сворачивался где-то на дне желудка холодной змейкой и почти не давал о себе знать. В ночи страх становился большим, властным и грубым удавом. Перед сном страх подводил итоги дня, как правило, огорчительные, сулящие беду в самом недалеком будущем. Постепенно страх стал частью Машиной души, ее шестым чувством.

В новой квартире прожили недолго – отец ушел спустя два года, и Маша была уверена, что это страх выгнал его. От страха нельзя было избавиться, но можно было с ним сосуществовать. Маша даже научилась пользоваться страхом – так хронические больные привыкают ежедневно принимать противное, но необходимое лекарство. Страх мог быть полезен, он предупреждал многие возможные неприятности. Надо внимательно слушать учительницу, говорил страх, тогда оценки будут хорошими и мама не будет кричать. Беги, спасайся, уезжай в другой город, подальше от мамы, советовал страх, когда Маша заканчивала школу, – это единственный способ не сойти с ума. Иногда страх безумствовал, он становился больше самой Маши, он решал и действовал вместо нее. В такие моменты Маша совершала самые неожиданные для себя и для других поступки, о которых потом жалела, подкармливая страх своими переживаниями. Но чаще она просто старалась вести себя так, чтобы страх был доволен, и это ей в основном удавалось. Сейчас страх тоже не дремал, потому что Маша хорошо знала репутацию Дмитрия Дмитриевича.

Молодого доцента старшекурсники за глаза звали Димычем и очень любили, а вот коллеги его сторонились. Среди преподавателей невиданная скорость подъема Дмитрия Дмитриевича по ступеням научной и социальной лестниц была темой не самых доброжелательных разговоров. Дело в том, что Дмитрий Дмитриевич был для доктора наук непростительно молод. Тому, что в свои тридцать семь он уже успел защитить весьма спорную диссертацию и даже стать членом парткома института, было одно объяснение: у Димыча были какие-то высокие покровители. Невиданная научная и общественная карьера вызывала осуждение коллектива преподавателей не потому, что кто-то продвигал Дмитрия Дмитриевича. В академической среде примеров родственного продвижения было предостаточно, в том числе и куда более откровенных. Всех раздражало то, что покровителей никто не знал. В Академии наук у Димыча связей не было, каких-либо титулованных родственников ни по партийной линии, ни среди патриархов института он тоже не имел.

Его докторская была выстроена почти полностью на практическом материале, добытом лично, что в некотором смысле могло служить оправданием ее сомнительной научной ценности. Димыч часто и с удовольствием ездил в экспедиции, о которых потом с увлечением и юмором рассказывал на лекциях, не стесняясь критиковать власти на местах – Димыч никого не боялся. Доцент любил хорошие американские джинсы и свитера, избегал костюмов и галстуков, а для придания себе некоторой солидности допускал в теле известную полноту и носил романтичную геологическую бороду.

Был и еще один пункт общественного обвинения – увлечение Димыча студентками, которое уже вошло в институтский фольклор. Все сколько-нибудь привлекательные третьекурсницы, отправляясь на первую лекцию по экономике нефтегазовых месторождений, заранее знали, что Димыч будет высматривать себе потенциальных любовниц. Впрочем, Димыч никогда не использовал свое служебное положение, чтобы делать откровенные намеки или снижать оценки за отказ, к которому всегда был готов. В этом смысле он был незлопамятен и беспристрастен. Ему была нужна чистая любовь, искренняя и бескорыстная, без обязательств и обременений, причем ненадолго. Клеил он всех красоток подряд, без разбора, и такая стратегия приносила плоды: романы у него случались регулярно, быстро заканчивались и долго обсуждались. В свете гипотезы о тайных покровителях заигрывания Димыча со студентками общественное мнение квалифицировало как несколько нестандартное, но довольно невинное хобби.

Когда этот интересный во всех смыслах преподаватель вдруг вызвался руководить ее дипломной работой, Маша испугалась, что Димыч как-то сумеет разрушить отношения, которые она выстроила с первым мужчиной в своей жизни, сломает кукольный домик Машиного внезапного маленького счастья. Давид, неожиданная и счастливая Машина любовь, приехал очень издалека, из Ливана, кажется, а может быть, из Ливии; неважно. Он был Машиным принцем. Это было чудом, это было сказкой. Химико-технологический факультет не был, конечно, заповедником русалок, все же не филфак, но красотки и тут водились, и все они были неприятно поражены выбором Давида. Красивый, скорее всего богатый и очень заграничный, он неожиданно прилип к Маше. Внезапная и пылкая любовь восточного принца быстро преобразила Машу и внешне, и внутренне. Она не стала красавицей, но проявилось в ней что-то такое, что заставляло того же Димыча потеть, волноваться и придвигать ногу к Машиному бедру. Сегодня Маше предстояло свидание, и она надела короткую и обтягивающую трикотажную юбку. Юбку Маша купила в Огре, недалеко от Риги, это была вполне западная вещь, которая дополняла облик Маши еле заметной ноткой тайной и нездешней порочности.

Маша и Димыч сидели в аудитории не напротив друг друга, а как студенты – за первым столом бок о бок на скамейке. Димыч разложил перед собой машинописные черновики и всякий раз, желая обратить внимание дипломницы на цитату или фрагмент, придвигался чуть ближе. Анна-Мария, кивая и соглашаясь, немного смещалась в сторону. Долго так продолжаться не могло – скамейка кончалась. Но и Димыч, как выяснилось, приблизился к финалу.

– Маша, я наконец прочитал ваш диплом до конца. Могу поздравить. Работа настолько интересна, что обещает вырасти в полноценное исследование. Это будущая кандидатская, вы понимаете? Есть планы на аспирантуру, на карьеру в науке?

– Я не думала еще об этом, – соврала Маша. Но и Димыч врал тоже – ничего интересного в этом наполовину списанном дипломе не было. Страх завозился внутри, разворачивая кольца: я говорил тебе, я тебя предупреждал, вот сейчас начинается все самое неприятное.

– Подумайте! Я мог бы стать вашим научным руководителем. Работа того заслуживает. Вы живете в общежитии на Шаболовке?

– Да.

– В аспирантском общежитии условия гораздо лучше.

– Да, я бывала там, – сказала Маша и покраснела: вот же дура-то! А вдруг спросит: а зачем бывала? Не спросил. В аспирантской общаге жил Давид.

Никакой дурацкой научной карьеры Маша для себя не планировала, она думала о Давиде. В душе у Маши с утра распускался чудесный цветок счастья, и его лучи грели, как солнечные. Диплом, жалкий Димыч, пять лет зубрежки и общажной бедности – всему этому скоро придет конец. Жизнь станет иной, похожей на чудо. Терпение, аскеза, смирение – скоро все это кончится. Маша оказалась у пьедестала, осталось сделать маленький шаг. Страха больше не будет, он умрет, он должен когда-нибудь сдохнуть наконец.

***

«Приходишь сегодня в 16:00 к Пушкину? У меня сюрприз, буду делать предложение тебе. Приходи. Твой Д.»

Утром Маша прочитала эту записку на доске объявлений рядом с расписанием, машинописными приказами и несколькими десятками других записок, которые вывешивали студенты, – большая, в половину коридора доска была факультетской социальной сетью тогда, когда интернет еще только разрабатывался в секретных военных лабораториях далекой Америки. Записка Давида, пришпиленная металлической канцелярской кнопкой, помещалась в их условленном месте, в левом нижнем углу. Рядом продавалась почти новая коляска, участникам похода в Хакасию оргкомитет предлагал собраться на «гусятник», а некто анонимный предлагал забить на информатику и отправиться по пиву после второй пары… Записки извещали, спрашивали, организовывали, среди них попадались ругательные, в которых матерные слова заменялись многоточиями, были и философские прозрения: «Люди! Уровень вашей жизни – дробь, где в числителе – возможности, а в знаменателе – потребности!»

Записка Давида выделялась на фоне этого информационного шума – он писал ее красной ручкой. Учитывая популярность Давида на факультете, на анонсированное событие можно было бы продавать билеты. Маша оторвала записку, но оставила на месте кнопку – это означало, что послание адресат прочитал. До назначенного судьбоносного свидания оставалось четыре часа.

Димыч положил свою пятерню на Машину ладонь. Маша была уверена, что следующей посадочной площадкой будет ее коленка. Страх скользнул вверх по телу, сомкнул склизкие холодные кольца на горле. Не бойся, говорил страх, я с тобой. Потерять Давида будет страшнее, поэтому вперед, Маша, скажи это, и я успокоюсь, снова стану маленьким, буду вести себя тихо!

– Дмитрий Дмитриевич, я вас прошу убрать руку. Она у вас потная. Мне очень неприятно, – сказала Анна-Мария, замирая от ужаса.

Растерявшийся Димыч руку убрал, и очень вовремя.

Дверь в аудиторию открылась, и показалась голова деканатской секретарши, старой девы с идиотскими бантами на голове. Секретарша эта была хорошо известна своей бесцеремонностью на грани хамства, но сейчас почему-то выглядела растерянной. Димыч сделал едва заметное движение торсом – его полненькие бедра в обтягивающих брюках остались на месте, а корпус мгновенно сместился в сторону от Анны-Марии на приличествующее расстояние.

– Смирнова! Вот, оказывается, где вы пропадаете!

– Она не пропадает, – заметил доцент Димыч. – Она беседует с научным руководителем. Часы консультаций и номера аудиторий указаны в расписании.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Башшар ибн Бурд (714–783, Ирак), арабский поэт. Писал на араб. и перс. языках. Один из основных представителей т. н. движения обновления в арабской литературе (прим. автора)

2

Ас-Самарканди (Мухаммед ибн Али ибн Мухаммадна ибн аль Хасан аз Захириaль Катиб) – персидский поэт XII в. (прим. автора)