Подменыш

До водоема я добралась примерно за десять минут. Оно уже освободилось от ледяных оков, и его холодные волны уходили к линии горизонта.

На берегу не было ни души. Стоило подойти к кромке воды, как прямо передо мной появилась высокая худая девушка с синюшной кожей, черными провалами глаз, тонкими сухими губами и длинными темными волосами, напоминавшими старую паклю. Она была одета в длинный белый балахон, а ее узкие ступни с почерневшими ногтями были босыми и сморщенными.

Интересно, что сказал бы Игорь, если бы увидел бывшую зазнобу без полога магической иллюзии? Впрочем, это тот самый случай, когда все решает точка зрения. В мире людей русалка выглядит не очень, зато в Нави к ней возвращается и красота, и очарование.

– Привет, Аша, – с улыбкой сказала я.

– И тебе не хворать, Матренушка, – радостно оскалилась русалка. – Принесла ли ты мой гребень?

– Конечно, принесла, – я вынула гребешок из сумки и кинула ей. – Держи, Аша-растеряша.

Та хихикнула и ловко поймала его на лету.

– Вот спасибо, Матренушка! – с чувством сказала она. – Что бы я без тебя делала! Тот малахольный два года бы до меня добирался, а мне столько времени без гребня нельзя. Я им не только волосы расчесываю, но и прочищаю магические протоки. Совсем бы я без него запаршивела… Что же ты стоишь, Матрена? Заходи в гости. Я тебя рыбкой свеженькой угощу.

– Нет, Аша, – покачала я головой. – Вода еще холодная. Если я в нее окунусь, то наверняка заболею. А мне болеть нельзя, я еще перевод редактору не сдала.

Русалка закатила глаза.

– И охота же тебе маяться! Перешла бы в Навь, да жила себе припеваючи. Там-то, небось, нет ни болезней, ни переводов.

– Успеется, – я махнула рукой. – Я здесь еще не все повидала.

– Как знаешь. На праздники-то к нам придешь?

– На праздники, конечно, приду. Я в мае планирую взять отпуск. Приеду в Соловьевку, тогда и погуляем.

– Я буду ждать, – подмигнула Аша. – И остальные тоже.

Я улыбнулась. Русалка махнула мне рукой и медленно ушла под воду.

Глава 2

Двадцать девятого апреля я собралась ехать в Соловьевку. Книга была переведена и сдана редактору, и теперь меня же ожидали две недели тихой деревенской жизни вдали от автомобилей и интернета.

Последнее, впрочем, было условным.

Соловьевка располагалась неподалеку от города, и ее жители пользовались всеми благами цивилизации. Мобильная сеть там ловила хорошо, почти в каждом доме был wi-fi, кабельное телевидение, газ и водопровод, а сами дома, обшитые сайдингом, или обложенные камнем, мало напоминали избушки, которыми они являлись во времена моего детства.

Мой дом тоже выглядел прилично. Пока была жива тетя Катя, мы успели перекрыть его крышу, облагородить фасад, заменить окна и немного подправить внутреннюю отделку. Отопление по-прежнему оставалось печным, а функцию канализации выполнял септик. В остальном же это было хоть и маленькое, но очень уютное жилище с небольшой верандой, кухней, двумя комнатами и пристройкой для душа и туалета, которую во времена оны обустроили мои родители.

Помимо дома нам принадлежал участок земли, разделенный на палисадник и огород. После смерти тетушки я продала огород соседям (заниматься им у меня не было ни времени, ни желания), а палисадник оставила себе, чтобы выращивать в нем цветы и кое-какие полезные травы.

Неподалеку от моей избы располагался лес и живописнейший берег Утиного озера с ивами, кувшинками и помостом для рыбаков. По вечерам со ступенек веранды можно было слушать трели соловьев и любоваться потрясающими закатами, а утром наблюдать, как в небе разгорается заря, и как медленно отступают к лесу клубы ночного тумана.

В Соловьевке было хорошо.

Время от времени у меня появлялось желание переехать туда навсегда. В самом деле, почему бы и нет? Я работаю удаленно, а значит, могу себе позволить жить, где угодно. Однако перспектива семь месяцев в году топить печь и постоянно пользоваться услугами ассенизаторов вынуждала меня раз за разом возвращаться в город.

Добраться до поселка я собиралась на автобусе. С собой у меня был небольшой рюкзачок с косметикой и предметами гигиены, а также спортивная сумка с одеждой. В Соловьевке имелся хороший магазин товаров повседневного спроса, поэтому тащить с собой что-то еще не имело смысла.

Когда я обувала кроссовки, в квартиру кто-то позвонил. Я открыла входную дверь и обнаружила на пороге темноволосого мужчину, который приходил ко мне несколько недель назад. Только теперь он был одет не в толстую красную куртку, а в легкую синюю ветровку.

– Здравствуйте, Матвей, – сказала ему я.

– Добрый день, – ответил он, окидывая меня любопытным взглядом.

Сегодня я выглядела гораздо аккуратнее, чем во время нашей первой встречи. Вместо растянутого домашнего костюма на мне были джинсы и худи, русые волосы, собранные в прошлый раз в небрежный пучок, были заплетены в длинную косу, а на лице имелся легкий макияж.

– Я собираюсь в поездку, – предупредила мужчину. – Через полчаса мне нужно быть на автовокзале.

– Я вас не задержу, – поспешил уверить Матвей. – Я только хотел поблагодарить вас за помощь.

Он протянул мне большой полиэтиленовый пакет. Я заглянула в него и увидела пачку молотого кофе, коробочку с каким-то десертом и сетку с ароматными апельсинами.

– Вы сказали, что деньги вам не нужны, – сказал Матвей, – поэтому я принес это. Буду признателен, если вы помянете моего брата.

– Никиту нашли?

– Нашли. Он лежал в тепловом колодце, как вы и сказали.

– Как же он там оказался?

Мужчина грустно улыбнулся.

– Брат работал в городских теплосетях. Во время январских праздников он подменял своего напарника и зачем-то полез в этот колодец. При нем нашли ящик с инструментами. Наверное, Никита собирался что-то ремонтировать. В колодце ему стало плохо. Патологоанатом сказал, у него случился инфаркт. Когда брат был объявлен в розыск, его коллеги про тот колодец даже не вспомнили.

– Почему?

– Никита пропал в праздничные дни. В это время на теплосетях случилось несколько крупных порывов, и все внимание было направлено на них. Мелкие поломки никто не регистрировал, поэтому ни Никитин начальник, ни дежурившие диспетчеры не смогли припомнить, куда именно он отправился.

– Бардак, – покачала головой я.

Матвей развел руками.

– Мы похоронили брата две недели назад. Его смерть стала большим горем для нашей семьи, однако я бесконечно рад, что он все-таки нашелся, и мы знаем, что конкретно с ним произошло.

Я печально улыбнулась.

– Вы, кажется, собирались на автовокзал, – вспомнил Матвей. – Я могу вас подвезти.

– Вы едете в ту же сторону?

– Да. Мне нужно за город, в Соловьевку.

– В Соловьевку? – удивилась я. – Как раз туда я и направлялась.

– Давайте поедем вместе, – улыбнулся мужчина. – На машине это будет и быстрее, и удобнее.

Автомобиль Матвея оказался кроссовером чудесного вишневого цвета. Несмотря на его солидные габариты, я со своими вещами поместилась туда с трудом – выяснилось, что машина едва ли не доверху забита коробками, мешками и сумками.

– В конце осени я купил в Соловьевке дом, – объяснил мой спутник, заводя мотор. – Мы с братом планировали сделать там ремонт, а летом приезжать туда на рыбалку и на шашлыки. Теперь мне придется ремонтировать его одному.

– А другие братья у вас есть? Или, быть может, сестры?

– Есть две троюродные сестры, но они живут далеко, и я редко с ними общаюсь. А у вас есть родственники, Матрена?

– Да, – кивнула я. – Капитон Иванович, который прислал вас ко мне, – мой двоюродный дядя. Он и его дети – моя единственная родня.

– А родители?

– Родителей нет.

– Мужа и детей, надо полагать, тоже.

– Все верно. Да и вы, судя по всему, не женаты.

Матвей кивнул.

– У вас в Соловьевке дом, Матрена?

– Да. Я собираюсь провести там отпуск.

– Значит, будем соседями, – улыбнулся он. – Кем же вы работаете?

– Я перевожу на русский язык детские и подростковые книги.

– Ого! И с каких языков?

– С французского, испанского и венгерского.

– Как интересно…

– А какая профессия у вас?

– Я – инженер-проектировщик.

– И что же вы проектируете?

– В основном системы отопления и вентиляции жилых домов. Моя работа гораздо скучнее, чем ваша.

– Это как посмотреть. Благодаря вам жизнь многих людей становится теплее и уютнее.

Матвей улыбнулся.

– А благодаря вам – ярче и интереснее.

Мы приехали в Соловьевку после полудня. Матвей был здесь человеком новым, поэтому местные жители провожали его машину любопытными взглядами.

Дом, который он купил, располагался неподалеку от моего, и когда мужчина притормозил, чтобы высадить меня у калитки, интерес соловьевцев, казалось, можно было пощупать руками.

Если мой спутник не успел познакомиться со здешней публикой, то сегодня он это наверстает. В самое ближайшее время к нему в гости зайдет половина деревни, чтобы выяснить, кем я ему прихожусь, и почему он катает меня в своем авто. Увы, в поселке моя репутация ничуть не лучше, чем в городе.

Я вынула из салона сумку и рюкзак, вежливо кивнула Матвею и стоявшим неподалеку соседям, а потом отправилась в дом.

Тот встретил меня холодом и пылью, скопившейся здесь за четыре месяца, прошедших после моего последнего визита. Мебель, кухонная утварь и прочие вещи находились на своих местах, из чего следовало, что местные по-прежнему обходят мою избу стороной.

Следующие несколько часов я занималась домашним хозяйством – топила печь, делала уборку, готовила еду, складывала в шкаф привезенную из города одежду.

Ближе к вечеру, выполнив все дела, я решила сходить в баню. На моем участке ее не было, поэтому я пользовалась той, что стояла на опушке леса за деревенской околицей. Кому она принадлежала раньше, в Соловьевке никто не помнил, поэтому баня считалась общей, хотя последние несколько лет парились в ней только тетя Катя и я. Среди остальных аборигенов она носила репутацию места страшного и нечистого, и соловьевцы обходили ее, как и мой дом, по широкой дуге.

Мне это было на руку. И не только из-за того, что я могла пользоваться общей баней, как своей собственной, но и из-за секрета, который хранила эта постройка.

Я сложила в пакет вещи для купания, достала из кладовки ведро и отправилась к околице.

Чтобы срезать путь, я свернула с улицы к огородам. Стоило же мне пройти десяток метров, как послышались чьи-то голоса. Я замедлила шаг и, выглянув из-за соседского сарая, увидела Матвея и грузную пожилую женщину в галошах и тяжелой мужской куртке – нашу общую соседку Прасковью Петровну Лычкину, известную в народе, как баба Паша. Судя по всему, Лычкина явилась знакомиться новым односельчанином, и теперь они стояли у забора и разговаривали.

– …ты, Матюша, будь с Матреной осторожнее, – услышала я. – Она – девка не простая. На лицо красавица, а по сути – чудище, каких поискать.

– Что вы такое говорите! – возмутился Матвей. – Я в курсе, что Матрена – девушка необычная, но зачем ее так обижать? Она помогла мне найти пропавшего брата, и я очень ей за это благодарен.

– Эх, парень, – вздохнула соседка, – как бы эта благодарность тебе боком не вышла! Жила у нас в деревне ведьма – Манька Косая. Все травы целебные знала, болезни заговаривать умела, а уж какую порчу могла навести – семь лет человек несчастьями маялся! Три окрестные деревни ее боялись и уважали. А только до Матрены Маньке было далеко. Она мне сама говорила, мол, я хоть и старуха, а этой девчонке в подметки не гожусь. Сидит, мол, в ней великая сила – такая, что весь свет перевернуть может. И знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что Матрена – не человек.

– Что? – удивился мужчина. – В каком смысле – не человек? А кто же она тогда?

– Подменыш.

– Кто?..

Баба Паша несколько секунд молча смотрела ему в глаза, а потом поманила его к себе.

– Двадцать семь лет назад произошла в нашем селе странная история, – сказала она. – Я ее как сейчас помню. Матрена тогда была совсем крошечной – месяцев девяти от роду, а то и меньше. С родителями ей, бедняжке, не повезло: отец ее, Васька, был запойным пьяницей, а мать, Любка, гулёной без царя в голове. И вот однажды решила Любка сходить с Матреной в баньку. Видел бревенчатый домик у леса, Матюша?

– Видел.

– Туда они и пошли. Вася им баню истопил и ушел к мужикам, а они остались вдвоем. Прошло немного времени, вдруг – шум, гам, крики! Бежит по деревне Любка и орет во все горло, мол, ребенок ее пропал. Выскочила она на минутку из бани, чтобы принести из колодца воды, вернулась, а девчонки нет. Вместо нее лежит на скамейке веник, укрытый пеленкой, как младенец, а Матрены след простыл. Мы, старожилы, как про веник услыхали, сразу поняли: обдериха девчонку унесла!

– Обдериха? – переспросил Матвей. – Кто это?

– Эх вы, городские, – поморщилась баба Паша. – Не знаете элементарных вещей! Обдериха – это хозяйка бани. Про домового ты слышал?

– Слышал.

– Вот! Домовой главный в избе, а в бане главные – банник и обдериха. Моя бабка рассказывала, что в одних банях они вместе сидят, а в других – по отдельности. В той, что стоит за нашей околицей, живет обдериха. Ох и вредная, ох и злющая! Чуть мусора на ногах принесешь или бранное слово скажешь, так кипятком окатит, мало не покажется!

Брови Матвея медленно поползли на лоб.

Мне стало смешно. С местным фольклором новый сосед явно столкнулся впервые.

– Любка тоже хороша, – продолжала Прасковья Петровна. – Разве можно малое дитя в бане без присмотра оставлять? Пока она за водой ходила, обдериха Матрену украла, а вместо нее веник в пеленку завернула.

– Погодите, – перебил ее Матвей. – Зачем Матрена понадобилась обдерихе?

– А кто ее знает? – пожала плечами соседка. – Нечисть испокон века малых ребят ворует. Чуть родители не доглядели, дитяти уж и нет. Манька, ведьма-то наша, говорила, будто нечисть из человеческих детей себе смену растит. Своих-то ребят у них нее нет, вот она на наших и зарится. Украдет малыша леший – вырастит из него нового лешего, украдет банник – воспитает нового банника.

– Понятно, – кивнул Матвей. – Что же было дальше?

– А дальше Матрену всей деревней искали. Две недели, а то и больше. Милиционеры из города приезжали, лес прочесывали. Так бы девчонка и сгинула, если б Любку Манька не пожалела. Пришла она к ней в дом, о чем-то с ней пошепталась, а потом повела ее в баню. И знаешь, Матюша, обратно они уже с Матреной вернулись. Сколько было радости! Да только длилась эта радость не долго. Стала Люба замечать, будто с дочерью происходит что-то неладное. Помню, говорила она мне: «Смотрю я на нее, теть Паш, и не могу понять, моя эта девочка или нет. Вроде – моя. И глаза мои, и нос мой, только уши и волосы Васины. А потом она как на меня взглянет! Глазенки ее становятся черными, как ночь, а взор таким острым, таким строгим, словно это не ребенок годовалый, а древняя старуха. И кажется мне, будто эта старуха видит меня насквозь. Будто знает все мои тайны и все мои мысли». Так-то, Матюша.

Соседка замолчала, а перед моими глазами, как вспышка, встала яркая картина.

…Я сижу на жестком высоком стуле в незнакомой избе. На ее стенах висят пучки сухих трав, а на окошке сидит большой серый кот. Мама, всклокоченная и жутко рассерженная, ходит взад-вперед по комнате, а рядом со мной стоит незнакомая бабушка в черной юбке и синем платке.

– Что за выродка ты мне принесла, Марья? – кричит ей мама. – Забирай его обратно, а мне верни мою настоящую дочь!

– Это и есть твоя настоящая дочь, – спокойно отвечает бабушка. – Теперь она такая.

– Такая?! Ты понятия не имеешь, какая она! Она страшная! Жуткая! Непонятная! Ее глазами на меня смотрит сама преисподняя! Это существо не может быть моим ребенком!

– Тем не менее, этот ребенок твой, – так же спокойно повторяет старушка. – Да, Матрена действительно изменилась. А чего ты хотела, Люба? Она две недели провела среди жителей Нави. Тот, кто побывал за границей нашего мира, прежним уже не будет. Мы сделали большое сложное дело – спасли ее душу. Однако теперь на ней стоит навья печать. Мир нечисти для нее так же реален, как наш. Уже сейчас она видит и знает то, что никогда не увидим и не узнаем мы. Из Матрены вырастет сильная умелая ведьма. Навь и Явь сами откроют ей свои секреты. Эту девочку ждет великое будущее, Люба. Поверь, ты еще будешь ею гордиться.

– Гордиться? – на лице матери появляется отвращение. – Значит так, Марья. Если тебе нравится этот подменыш, забирай его себе. Воспитывай из него ведьму, гордись его успехами, делай что хочешь. Я к нему больше не подойду. Я его боюсь и жить рядом с ним не желаю!

– Ты с ума сошла, Люба? – голос старушки холоден, как лед. – Матрена – твоя дочь! Твоя! Как можешь ты так гадко о ней говорить? А забирать ее к себе я не стану. Ты ее родила, ты ее и воспитывай.

– Хорошо, – голос матери тоже становится ледяным. – Тогда я отдам ее в приют. Я еще молода. У меня еще будут дети – обычные, нормальные дети с нормальными глазами и без всяких там колдовских печатей…

Я тряхнула головой, отгоняя от себя видение.

Говорят, с возрастом детские воспоминания у людей стираются. Остаются отдельные эпизоды, и не понятно, реальны они или нет. Я же на сто процентов уверена: разговор матери и деревенской ведьмы был на самом деле.

Я знаю это наверняка, потому что моя память сохранила еще один интересный эпизод.

…Я сижу на чьих-то коленях. Большая мягкая рука ласково прижимает меня к чьему-то теплому телу, а другая заботливо кормит чем-то сладким и вкусным. Вокруг стоит толпа – много веселых улыбающихся людей. Их лица кажутся размытыми. Единственное, что я вижу ясно и четко – это глаза. Множество зеленых и черных глаз окружает меня со всех сторон.

– Какая она маленькая!

– Какая хорошенькая!

– Так бы зацеловала ее с ног до головы!

– Корми ее лучше, Малаша! Пусть станет большой и красивой.

Мою макушку нежно целуют чьи-то губы.

Внезапно толпа исчезает. Меня обдувает горячим воздухом, а перед лицом появляются еще одни глаза – большие, желтые, с длинным кошачьим зрачком. Тот, у кого я сижу на коленях, крепче прижимает меня к себе.

– Хороша, – негромко произносит мелодичный мужской голос. Он звучит так холодно, что мне становится зябко. – Но слишком уж мала. Когда за ней придут, вернешь ее родителям.

По мягкой руке проходит волна дрожи.

– Но господин…

– Ты слышала меня, Малаша? Ребенка надо отдать.

– Но я… Как же…

– Не переживай, – в холодном голосе слышится усмешка. – Скоро она вернется к нам сама…

Я снова тряхнула головой.

– …она и правда умнее Маньки оказалась, – вновь донесся до меня голос бабы Паши. – А уж как людей пугала – страсть. Идет, к примеру, Иван Николаевич от Кабарихи, несет в кармане пол-литру, а Матрена ему говорит: «Вылей, дядь Вань, свое пойло. Ты от него сначала ослепнешь, а потом помрешь». Иван Николаевич, конечно, заругается, но поллитру выльет. Потому что Усовой перечить себе дороже. Ни разу она в таких делах не ошибалась. Или, например, начнет Егоровна жаловаться, что у нее голова болит и давление скачет, а Матрена ей травяной отвар поднесет, какие-то слова над ним пошепчет, и у Егоровны боль, как рукой снимет.

– Разве это плохо? – удивился Матвей. – Девушка вам помогает, а вы ее ругаете. Еще и обзываете по-всякому.

– Так-то Матрена, конечно, молодец. А ругаем мы ее, потому что боимся. Тут уж волей-неволей задумаешься: что будет, если она милость сменит на гнев? Представляешь, Матюша, какую страшную гадость может учинить эта ведьма?

Если б да кабы, да во рту росли грибы…

Я поморщилась и вышла из-за сарая на дорожку.

– Добрый вечер, соседи.

Матвей при виде меня улыбнулся, Прасковья Петровна вздрогнула.

– Здравствуй, Матренушка, – нарочито ласково сказала она. – Куда это ты собралась на ночь глядя?

– В баню. Я сегодня полдня наводила в доме чистоту и теперь грязная, как кикимора.

– Так ведь на дворе вечер, Матрена, – удивилась соседка. – Какая может быть баня? Ты ее до полуночи топить будешь.

Я пожала плечами.

– После полуночи в баню ходить нельзя, – заметила баба Паша. – Обдериха осердится. Полночь – это их с банником время.

– Вы правда считаете, что мне стоит этого бояться? – усмехнулась я.

Соседка бросила на Матвея выразительный взгляд.

– Что ж. Беседуйте, не буду вам мешать, – я улыбнулась и пошла дальше.

– Легкого тебе пара, Матренушка, – едва слышно пробормотала мне вслед Прасковья Петровна.

***

До бани я добралась в сумерках. К этому времени небо окрасилось в синий цвет, все вокруг поблекло и потемнело, зато в лесу во все горло распевали птицы.

В старом колодце, расположенном за деревенской околицей, я набрала воды, достала из кармана электрический фонарик. В бревенчатом домике не было электричества, и мне не хотелось налететь в темноте на лавку или удариться головой об дверной косяк.

В бане оказалось тихо, холодно и пыльно. Прасковья Петровна была права – чтобы подготовить это место к водным процедурам, надо потрать ни один час. Впрочем, для меня это не имело значения – мыться здесь я вовсе не собиралась.

Чтобы не нанести в баню еще больше грязи, я переобулась в предбаннике в резиновые шлепки, положила на окно включенный фонарик (пусть соседи видят, что тут кто-то есть) и осторожно шагнула в парилку. Там было темно и прохладно. Слева угадывались очертания большой печи, а напротив двери – длинного полока, на котором лежала какая-то тряпка.

– Малаша! – громко позвала я. – Мамушка! Ты здесь?

Воздух в парной стал еще темнее и будто бы уплотнился. Мгновение – и передо мной появилась невысокая тощая старуха с всклокоченными волосами, длинным крючковатым носом и темными провалами глаз. Она была одета в лохмотья, похожие на ветхую дырявую простыню, из-под которой выглядывали худые ноги с кривыми почерневшими пальцами.

– Матренушка! – радостно всплеснула руками старуха. – Капелька моя сладкая! Цветочек мой беленький!

Я поставила на пол ведро с водой и кинулась в ее объятия. Малаша крепко прижала меня к себе.

– Уж я по тебе истосковалась, Матренушка, – продолжала она. – Почитай, четыре месяца красавицу свою не видала! Все думала, когда же она ко мне приедет? У нее, поди, дел невпровот – книжки всякие, переводы, будь они не ладны…

– Я привезла тебе подарок, – я выскользнула из ее рук и, покопавшись в пакете, вынула упаковку душистого мыла. – Держи, мамушка.

– Вот спасибо, доченька, – обдериха взяла мыло и с наслаждением вдохнула исходящий от него аромат. – М-м… Яблочком наливным пахнет!

– Малаша, мне бы помыться…

– Ой, что это я, – спохватилась та. – Так обрадовалась, что о главном-то и забыла. Идем, капелька. Я тебя и попарю, и покормлю. А ведерко с собой захвати. Земная водица в бане лишней не будет.

Она подошла к печи и юркнула в узкую щель между стеной и ее кирпичным боком. Я расплела косу, взяла ведро и последовала за ней. Воздух вокруг меня снова стал плотным, затем пошел рябью, а потом все вокруг переменилось.

Я снова находилась в предбаннике, только уже в другом – в просторном, светлом и теплом. У его стены стоял широкий деревянный стол, а на нем – котелок с чем-то горячим и вкусным. Малаша тоже изменилась. Тощая старуха превратилась в дородную румяную женщину с большими черными глазами и густыми пшеничными волосами, водопадом спускавшимися к пояснице. Вместо лохмотьев на ней была надета длинная серая рубаха, из-под подола которой выглядывали аккуратные пальчики босых ног.

– Баня-то истоплена? – спросила я у нее.

– Сейчас истоплю, капелька, – подмигнула Малаша. – Здесь это дело недолгое – в пять минуток управлюсь. Дай мне ведерко, а сама раздевайся, да следом иди. Попаримся мы с тобой на славу.

Это точно. В Нави, где магия витает в воздухе, многие процессы идут быстрее, чем в мире людей. За пять минут не то что парную прогреть, лес дремучий вырастить можно!

Меня это всегда радовало – баню я очень люблю, особенно эту, соловьевскую. И не только из-за того, что ее парная обустроена в лучших народных традициях, а потому что через нее можно попасть за границу людского мира.

Хотя в этом она вовсе не уникальна. Если нырнуть в Утиное озеро или залезть в берлогу, что находится рядом с лесным оврагом, можно тоже преодолеть границу реальности и вынырнуть/вылезти в Нави. Люди пользоваться этими путями не могут, они открыты только для нечисти, а она выбирается в земной мир исключительно на охоту.

Впрочем, далеко не все жители навьего мира считают эти вылазки целесообразными. Их охотничьи угодья строго ограничены: ни одна русалка не может уйти от своего водоема дальше, чем на десяток метров, ни одна навка не способна перебежать из одного леса в другой. Точка, в которой соприкасаются миры, держит их на месте, на корню пресекая любое стремление к путешествиям.