ИЗМЕНА. Развожусь!

Остаётся нервно сглотнуть – в горле мгновенно пересыхает.

Я-то думала, потрясений для ослабленной психики на сегодня достаточно, но ошиблась!

Глава 2.3

Вдруг, не заметили, – говорю про себя (без особой, правда надежды), – но когда слышу, как мужчина на пике напряжения тихо сквозь зубы выругивается себе под нос, моё везение ползёт за отметку в минус один.

Движение его ягодиц резко останавливается. Оставив женские ножки, он, с шипящим глубоким выдохом, опирается руками о стол и опускает голову:

– Вон!!! – рычит, а я непроизвольно вздрагиваю от неожиданной грубости. Внутри меня всё болезненно сжимается в малюсенький перепуганный комочек. Когда он понимает, что я не двигаюсь с места, яростно выплёвывает: – С-с-сука!!!

Ой, как же мне хочется натянуть на голову одеяло… или хотя бы подушкой прикрыться, но за неимением, прячусь под капюшоном худи. Стыдно же! Ситуация, прямо сказать, неоднозначная. Щёки вспыхивают, как по заказу. Уши тоже.

С трудом перебарываю желание спрятать руки за спину, чтобы скрыть их дрожь, ещё и рукава натянуть, но нет. Я же не дура – отлично понимаю кем могут быть эти двое! У кого ещё наглости хватит?!

– Господи! – с придыханием произносит девушка, выглядывая из-за плеча моего мужа с каким-то особенным, совсем не посторонним любопытством, даже чуточку приподнимаясь, чтобы лучше разглядеть меня. – Игорь, это уже слишком!

Его любовница оказалась жгучей брюнеткой – моей полной противоположностью: высокая (насколько можно судить по её позе), загорелая и вызывающе фигуристая красавица с гладкими, блестящими длинными волосами; я-то хрупкая блондинка с небольшой грудью и самыми непослушными путающимися кудряшками, а ещё на шее видно, как каждая жилка бьётся.

Надув и без того пухлые губы, её лицо приобретает страдальческое выражение, словно она смертельно устала от моих выходок, чего нельзя сказать о её взгляде, которым девушка меня окидывает. Сколько же в нём превосходства и агрессии!

Игорь холоден. На меня он смотрит лишь единожды, и то так, словно я ничто. Пустое место.

Он застёгивает ширинку, опирается на край стола и скрещивает на груди руки, вытягивая ноги перед собой – занимает вальяжно-выжидательную позу.

Ждёт объяснений. Уверен в себе до безобразия.

Я сглатываю.

В вороте распахнутой рубашки виднеется широкая мускулистая грудь, и я ругаю себя мысленно, что бессовестно пялюсь туда. Отвожу глаза, но становится только хуже – теперь краснею.

«Я только что видела его голую задницу!», – твержу сама себе. – «Дыши! К чему эти сантименты с полуобнажённым торсом!»

Нервничаю. Чтобы хоть как-то протолкнуть ком в горле, откусываю, жую и проглатываю кусок своего бутерброда.

Будучи я в здравом уме, тут же развернулась бы и вышла, но сейчас моё состояние здравым можно было назвать с сильной натяжкой, ведь этот день и так прошёлся по мне асфальтоукладчиком.

Буркнув себе под нос: «Хорошо, хоть трахаются, а-то мысли разные нехорошие лезут!»; я собираю фотографии с пола; не по одной, а живенько сгребаю их рукой в стопку, которую тут же прячу назад в альбом.

– Что ты делаешь в доме? – спрашивает меня брюнетка, сначала копируя позу моего мужа, но потом делает несколько шагов вперед и останавливается, нависая надо мной. – Что совсем нет гордости и уважения к себе? Придумала что-то новенькое? Игорь, нет, она издевается!

Я сама пока ещё на корточках, а вот злость внутри меня в этот момент уже поднимается так красиво, осанисто – не на них, конечно, на себя! От них иного и ждать было бы странно, но я-то хороша – столько времени разрешаю всем вытирать о себя ноги! Тряпка. Иначе не скажешь.

Эмоциями изувечивает. Дело в том, что начинаю вспоминать. Не всё сразу, а лишь то, что было частично сознанием полустёрто: отрывки брошенных обидных фраз, свои ощущения и действия, которые хочется снова забыть. Кусаю губу. Информационному натиску я сопротивляюсь изо всех сил.

А эта ещё назойливо стоит и зудит над ухом, не понимая, насколько сейчас не время!

– Да не издеваюсь я! – вынимаю бутерброд изо рта и фыркаю. Поднимаюсь. Вскидываю вверх подбородок, точно принимаю вызов: – Скучно. Решила заняться рукоделием. Но оказалось, что у меня нет ничего от объекта, на которого я хочу сделать куклу Вуду, ни волос, ни ногтей, ни тем более выделений. Что делать? Пошла искать!

– Чью? – она испуганно перебирает губами. Давится, но глотает. – Куклу?

– Твою. И фотографию заодно решила подыскать, – как бы между прочим киваю в сторону своего мужа, – ему на могилку.

Брюнетка очень быстро приходит в себя:

– Игорь! Это уже слишком!

Она чертовски разгневана, и я почти вижу пар вылетающий из её ушей. Вот-вот завопит, зовя дворецкого. Только Константину не по чину меня из дома выволакивать.

Я сую альбом подмышку.

Ну-ну, предоставим возможность событиям развиваться.

– И как, не стыдно подглядывать за чужим счастьем?

– Так это счастье было? А я-то подумала!

– Не смей лезть в нашу жизнь!

– Я вас не трогала? Нет, – произношу сквозь плотно сжатые зубы. – Ебитесь тихо, пока мне нет до вас никакого дела. – Сопровождаю свои слова ироничной улыбкой: – Многие супруги выбирают самую изощрённую месть за измену. Они продолжают с этим человеком жить. Поэтому, будь добра, усвой: ещё один выпад в мою сторону, и я соберу вещи и перееду в этот дом. – Вижу, как открывается её рот, но пресекаю сразу: – Клянусь, что сделаю это!

Окидываю её раздраженным взглядом, и точно так же смотрю на Игоря, отмечая застывшую маску безразличия на его лице. Плевать! Перед тем, как хлопнуть дверью, краем глаза вижу, как его бровь слегка приподнимается.

Глава 3

Назад, в домик для гостей я возвращаюсь скорее бегом.

И не потому, что боюсь кого-то или люблю, – всё увиденное и услышанное меня очень удивляет. Неприятно, грязно и омерзительно удивляет. Становится почти физически невыносимо находиться с этими двумя в одних стенах. Дышать невозможно.

Предупредив Ольгу, что есть не буду, я закрываюсь в своей спальне. Сыта по горло!

Какое-то время я могу только возмущённо хватать ртом воздух.

Закрываю глаза и пробую сосредоточиться на своих ощущениях. Точнее пытаюсь погрузиться в своё прошлое, потому что сознание упорно возвращает меня в незнакомое настоящее. Хочется разобраться или хотя бы понять, что я чувствую к себе теперь, когда хоть немного в курсе происходящего.

Я нисколько не жалею себя. Напротив, чувствую сильнейшую волну неприязни к самой себе.

Как можно, имея столько возможностей, закапывать себя из-за мужчины, который тебя пусть не любит, но даже не ценит?!

Дотягиваюсь до яблочного телефона и быстро нахожу папин номер. Мой палец зависает над кнопкой «вызов», однако, несколько долгих минут нещадно помучив гаджет и саму себя, я так и не решаюсь ему позвонить.

Что скажу? Опять помоги?

Ну нет! Один раз я уже совершила необдуманный поступок, за который, уверена, уже 100 раз пожалела. Даже не схватила – скрутила мужику яйца до посинения, а теперь страдаю от того, что себе запястье вывихнула!

Делаю глубокий вдох и выдох. Сохраняю спокойствие, несмотря на то, что меня передергивает от фактов и обстоятельств.

Сама разберусь.

Без интереса, скорее машинально я листаю страницы фотоальбома. С губ срывается несколько коротких смешков. Невесёлых, скорее нервных.

Вздыхаю, уставившись в потолок. И провести бы мне так всю ночь, если бы взгляд не наткнулся на распахнутый шкаф и свадебное платье в нём.

Первые несколько секунд не происходит ничего. Только оглушающе бьётся моё сердце и шевелится в душе что-то давнее. В голове мелькает мысль, что происходящее сейчас – просто дурной сон. Стоит мне всего лишь крепко зажмуриться, а потом вновь открыть глаза, как наваждение исчезнет и оставит после себя смутные воспоминания чего-то странного. Но, увы… Всё остаётся на своих местах.

Вспомнила? Нет. Однако сознание как будто двоится. А я подхожу и снимаю платье с вешалки, вынимаю его из чехла и раскладываю на кровати. В целом оно в полном порядке: белоснежное, идеально отглаженное; но если приглядеться получше, то я замечаю отсутствие нескольких жемчужных пуговиц, вдобавок порванный кружевной край от стойки воротника и вдоль всей спинки.

От того, что вижу, мне становится больно. Невыносимо.

И тогда я вспоминаю.

***

Три года назад.

В спальне было темно. Только свет от уличного освещения проникал в окна. Его было достаточно, чтобы я смогла видеть силуэт Игоря.

Он отдёрнул шторы и прислонился спиной к подоконнику. Вытянув и скрестив перед собой ноги, пил джин известного голландского алкогольного бренда Nolet, бутылка которого оценивалась минимум в 10 тысяч долларов за экземпляр. Прямо из горла.

Он ни разу не заговорил со мной. Ни до того, как мы приехали на церемонию росписи в арендованный роскошный панорамный ресторан на крыше отеля The Carlton, ни во время банкета, ни даже после того, как мы, по обычаю, покинули гостей первыми.

Сейчас он тоже молчал.

Не раздевался, но несколько пуговиц его рубашки были расстёгнуты, поэтому ворот оказался небрежно распахнут. Пиджак смокинга валялся рядом, а развязанный галстук-бабочка атласной лентой болтался у него на шее, будто он раздражённо сорвал его, отчаянно пытаясь глотнуть побольше воздуха.

Нет, Игорь не просто разгневан, он был в ярости.

К своим двадцати пяти годам он самостоятельно достиг небывалых высот: миллиардер, владелец одной из крупнейших IT-компании, если он не возглавлял рейтинга Forbes, то уж точно входил в его первую десятку. Красив. Независим. Холост. Игорь Бессонов мог и имел всё, был способен на хую вертеть планету, вот только отказать в пустяковой просьбе моему отцу для него оказалось невыполнимо.

Мне двадцать, и я слепо была в него влюблена. А до этого момента, ещё и по-идиотски счастлива.

На ватных ногах я замерла напротив него, нервно перебирая пальцами тонкое кружево свадебного платья:

– Я сделаю всё, чтобы ты полюбил меня. Обещаю, что не буду больше давить! Я никогда не вмешаю папу, – еле выговорила, стараясь, чтобы не дрожал голос: – Всё будет так, как ты захочешь.

Игорь опять приложился к бутылке и сделал ещё один большой глоток. Слегка откинув голову назад, он будто бы на мгновение задумался, а потом снова внимательно посмотрел на меня с высоты своего роста:

– Я хочу, чтобы ты открыла окно и выпрыгнула на хер.

– Игорь… Пожалуйста… – сорвалось с моих губ. – Я люблю тебя!

– Вскройся, повешайся, утопись, – что угодно на твой выбор, только исчезни из моей жизни.

Я и впрямь надеялась, что после свадьбы смогу всё уладить… А теперь дёрнулась, словно он чуть не сшиб меня одним резким ударом ладони по лицу.

Я осталась стоять. Игорь резко замолчал, словно обдумывая новое невыполнимое.

Тишина резала по нервам. Хотелось заткнуть уши ладонями.

– Раздевайся, – он сказал лишь это.

Глава 3.2

Я судорожно сглотнула и облизала губы.

После небольшой паузы, начала робко шаг за шагом двигаться к нему, до тех пор, пока не остановилась максимально близко. Так, что при желании Игорь смог бы протянуть руку и прикоснуться ко мне. Но он предпочёл сделать ещё один глоток джина и поставил частично опустошённую бутылку на подоконник: стекло глухо стукнулось о камень. Я вздрогнула.

Даже в полуметре перед лицом, я могла видеть лишь один его силуэт. Жутковатыми двумя тёмными пятнами выделялись впадины его глазниц, в полутоне – нос и скулы. Честно говоря, его вид немного пугал. И всё же я настроилась быть смелой, только дрожащую губу прикусила.

Меня всю ломало. Совсем не так я видела в своих мечтах свою первую брачную ночь. Однако мысленно я нашла Игорю тысячу и одно оправдание.

Да, самообманом я занималась с такой регулярностью, что моему упорству можно было позавидовать. Или посочувствовать.

Завела руки за спину и попыталась расстегнуть пуговицы на платье, но они не поддавались. Как на зло! Проталкивала их и дёргала – безуспешно. Они были очень маленькими и казались намертво пришитыми к петлям.

– Блять, ты специально меня злишь?

Я вспыхнула, как спичка. И сколько мне осталось? 45 секунд, до полного сгорания.

Игорь дёрнул меня к себе так, что я упала на подоконник: обе моих руки скользнули по холодному камню и упёрлись в раму закрытого окна. Я задохнулась от неожиданности и грубости, а ещё от смеси нахлынувших смешанных чувств и болезненных ощущений, увы, совсем невозбуждающих.

– Пожалуйста… Игорь. – На этом месте мой голос постыдно дрогнул. – Только не так!

Абсолютно не слышал. Он рванул ворот платья. Ткань затрещала, и шов разошёлся до середины спины, обнажив острые лопатки. Несколько крошечных жемчужин запрыгали по подоконнику, другие – разлетелись в разные стороны.

Я закусила губу.

Интуитивно дёрнулась в сторону, но реакция Игоря была мгновенна: он схватил меня за шею и силой вернул обратно, снова поставив в позу «грудью на подоконник»; другой рукой он не без труда задрал ворох фатиновых юбок мне на спину.

Даже не снял, а немного приспустил мои трусики, особо не обращая внимание на отчаянное сопротивление изящного кружева.

Трогал. Рвал. При всём этом он старался касаться меня по минимуму.

От обиды и отчаяния слёзы всё же закапали из глаз. Нет, я не всхлипывала. Беззвучно терпела. Отстранённо наблюдая за своим и его отражением в тёмном оконном стекле.

Неужели он не заметил элегантный пояс для чулок и подвязки? Я ведь так долго их выбирала! Ажурный, с длинными регулируемыми пажами и атласными фиксаторами. Девственно-белоснежный, широкий, с игривым декольте и маленьким бантиком на талии. Даже не посмотрел… жалко.

Мысли о том, что происходило со мной прямо сейчас ускользали. Подсознание пыталось защитить психику. Логично. Хоть и странно это. Он меня членом собрался рвать, а я о нижнем белье переживаю!

– Запомни, жена, за все хорошее нужно платить. – Я услышала, как звякнула и расстегнулась пряжка его ремня. – За всё плохое – переплачивать. В том числе за исполнение желаемого.

Холодная дрожь пронеслась по спине, почти до удушения сжалось в груди.

А потом исчезло всё, кроме жаркого, агрессивного давления его члена. Игорь без всякого предупреждения на сухую врезался в меня одним жёстким толчком.

Он вошёл не полностью и даже не на половину, однако весь воздух вылетел из моих лёгких.

Боль адская. Мне показалось, что меня разорвало надвое.

Но это было только начало!

Несильным ударом он расставил мои ноги в стороны ещё шире, поудобнее устроился между ними и раскрытой ладонью припечатал мою поясницу к подоконнику, вынуждая меня прогнуться до хруста в позвоночнике.

Я скулила в кулак, прикусывая его до крови.

Почувствовала, как он вытащил член и провёл пальцами по моим складкам внизу, смачивая их своей слюной. А потом снова, подведя к ним крупную головку, раскрыл меня и вдолбился настолько сильным толчком, что из моего горла вырвался надсадный крик.

Ни с первого, ни со второго раза глубоко проникнуть ему не удалось, но он, несмотря на мое отчаянное сопротивление, едва отстранился и опять грубо вошёл.

Меня распирало изнутри огромным членом.

Внутренними мышцами я безотчетно старалась вытолкнуть его из себя, но, эффектом обратного действия только сжимала сильнее. Так, что спустя мгновение Игорь за моей спиной громко выругался и, подхватив меня под низ живота, приподнял кверху, натягивая на себя максимально. С размаха и на всю длину.

Мой стон нестерпимой боли диссонировал с его эмоционально-шипящим выдохом…

Толчок. Ещё один.

Я не знала, что это такое. Не понимала собственного одеревеневшего тела, но эти ощущения стали похожи на пытку, которую просто невозможно было терпеть.

Но я терпела изо всех сил. Проклятье! Вот только ни черта не получалось! Мои захлёбывающиеся вскрики оглушали всё чаще, по мере того, как Игорь наращивал темп и частоту безжалостных ударов своих бёдер.

Мощно. Жадно. Мучительно неприятно. Невыносимо долго.

Он даже не кончил в меня – вышел на пике, навалился сверху и, ритмично помогая себе рукой, эякулировал на моё свадебное платье.

Заплаканными глазами я уставилась перед собой, услышав, как была застегнута ширинка на мужских брюках.

– Имей ввиду, свой супружеский долг я отдал. – Дыхание Игоря было сбито, однако голос при этом оставался чудовищно безэмоционален: – И решил у тебя больше не занимать.

Глава 4

Сейчас

Меня всю трясёт. Слёзы текут по щекам. Жуткое ощущение неправильности становится настолько острым, что причиняет почти физическую боль: скручивает, как от наркотической ломки… разрывает на куски изнутри. Без анестезии. Невыносимо.

Совесть является единственным мерилом верности принятия решений, и вот она сейчас грызёт меня. Уничтожает.

К Игорю вопросов нет – ублюдок. Мог бы по-другому.

А вот к себе имеется – один-единственный: Зачем?

У меня же был выбор, а я терпела! Вот ЗАЧЕМ?! Кусая в кровь губы. Молчала и сама себя хотела обманывать.

Нельзя заставить человека полюбить тебя. НЕЛЬЗЯ. Тут все просто: либо любит, либо нет. Третьего не дано. Не помогут ни милое личико, ни папина должность и возможности, ни девственность, ни миллионные счета в банке. Хотя за миллионы, если быть честной, особо меркантильных купить можно, но и тех полюбить себя не заставишь.

Игорь Бессонов ни в связях, ни в деньгах не нуждался. Более того, нам с папой сам бы помог и занял!

Ситуация патовая. Ты можешь быть настоящей красавицей, нежной, хрупкой, умной и самой-самой, но какой в этом толк, если ты совершенно не умеешь выбирать нормальных мужиков?! А ещё ты никогда не заставишь полюбить того, кто ничего к тебе не чувствует. И не потому, что этот кто-то принципиально или из вредности не хочет. Нет. Просто так бывает.

И было ради чего? Была бы цель великая, так нет же, чёрт – во имя любви. А теперь душа в пепел!

Подтягиваю к себе колени и упираюсь в них лбом. Мне хочется выкричать боль, но получается лишь тихонечко скулить под пытками собственной памяти. Внутри меня бьётся в агонической истерике и муках та молоденькая наивная идиотка, которая была уверена, что сможет осчастливить другого насильно. Чувствую, как тело сдается и содрогается – желудок подбрасывает к горлу, и меня выворачивает. Тем, что есть – горькой желчью переваренного прошлого.

Вдох-выдох.

Вытираю рот рукавом. Встать нет сил. Поднимаюсь на четвереньки – единственное, на что меня хватает, и медленно ползу в направлении ванной.

***

Однако, утро я встречаю с улыбкой. Как и Ольгу, которая входит ко мне в спальню с высоким фарфоровым кофейником и кофейной парой.

– У вас сегодня хорошее настроение? – Не дожидаясь моего ответа, тут же добавляет: – Это радует, потому что погода просто удручающая. Бррр!

Она успевает красноречиво содрогнуться, оставить поднос на прикроватной тумбочке и одним резким движением одёрнуть в стороны тяжёлые плотные шторы.

Снаружи ветер с мелким дождём колотит в окно и таскает по территории осенние листья. Несмотря на это, кажется не холодно и грязи нет.

Я пожимаю плечами. Не знаю, кому как, а мне нравится.

Делаю глоток бодрости из ароматной арабики и закрываю глаза, слегка промычав от удовольствия.

– Вам уже лучше? – Говоря со мной, Ольга без лишних вопросов убирает моё свадебное платье в чехол, а тот назад в шкаф. Запирает его там вместе с моими негативными эмоциями и участливо интересуется: – Что-то вспомнили?

– Да, – киваю я, снова поднося фарфоровую чашку к губам. – Вспомнила. Что я очень привередлива в плане кофе и сырников. Это два объекта моей страсти, и я очень надеюсь, что ты тоже об этом не забыла. Так где они, Оля?

– Но вы же никогда… Я всё помню! Только чёрный горячий кофе с утра. Больше ничего.

Я смотрю на неё с серьезным выражением лица, но ямочки на щеках, как искорки веселья выдают меня с головой.

– Пфф!!! – Её глаза закатываются так, что, кажется, делают полный оборот внутри черепа. Она воодушевленно всплескивает руками и восклицает: – Ох, уж эти ваши шуточки!

Ольга осматривается по сторонам и переходит на таинственный шепот:

– Говорят, у Константина после вчерашнего до сих пор глаз дёргается!

– И это всё? – не то насмешливо, не то разочарованно (а может, и немного сочувственно) переспрашиваю я: – Разве ни у кого больше ничего не почернело и не отвалилось?

Сжав губы и сдерживая смех, Оля мотает головой. Я улыбаюсь.

Оказывается, что иногда любовь умирает так весело!

Так может это и есть мой шанс на новую жизнь?

Дожидаюсь, когда Ольга выйдет, и набираю в телефоне папин номер. Меня встречает длинный гудок, во время которого я пробую подготовиться к разговору. Второй, третий: «Абонент вне зоны. Абонент вне дома. Абонент на работе».

На всепонимающем выдохе, нажимаю отбой, но практически сразу принимаю входящий вызов.

– Да, Поля, – от звука родного мужского голоса теплая и приятная волна прокатывается по всему телу. Глубокий. Чуточку хриплый. Уверенный. Кажется, сухой и строгий, но это лишь при вынужденных обстоятельствах. – Тебе стало хуже?

От сквозящей родительской тревоги щиплет в носу. В горле и глазах. Везде и до слёз.

– Нет, пап, всё в порядке. Я просто соскучилась.

Мне слышно, как он прикрывает трубку рукой, извиняется и выходит.

– Ты не дома? – спрашиваю я. – Извини. Я не хотела тебя отвлекать.

– Позавчера пришлось уехать в Камбоджу, оттуда в Индонезию на Бали для участия в Восточноазиатском саммите. Ты не отвлекаешь. Деловая часть уже завершена, и мы с делегацией на обязательном ужине. Жуткая, я скажу тебе, местная традиционная кухня.

Я знаю, что он никогда не улыбается, но сейчас почти вижу, как чуть дёргаются вверх уголки его губ.

– А мама?

– На Алтае в каком-то модном Центре лечебного голодания, но, сдаётся мне, что в отличие от неё, я вернусь домой гораздо более похудевшим. – Он хмыкает, будто для него это факт. Ничего интересного. Затем спрашивает, словно уловив тонкий смысл моего самоистязания: – Поль, что случилось?

Глава 4.2

Рассказать ему?

Так я уверена, папа прекрасно осведомлён о том, что происходит в доме Бессонова. Так сказать, со всеми вытекающими безобразными деталями, но помогать он не будет. Больше не будет.

Он – человек старой формации и строгий цензор не только самого себя, но и окружающих. Принципиален и придирчив (к своим, кстати, более требователен, чем к посторонним), чем заслужил уважение среди подчинённых и главных чиновников страны. Часто от него я слышу фразу, что в конфликте всегда виноваты оба. Но правда заключается в том, что один действительно виноват больше. А в моём случае, мы с папой оба знаем кто.

Молчу и дышу в трубку. Сказать нечего.

– Хочешь спросить стоит ли идти по пути, который ты выбрала себе самостоятельно?

В его голосе слышатся нотки усталости. Многочасовые переговоры, а также постоянные перелёты, пусть даже в удобном кресле правительственного самолета, могут быть до крайности утомительными и негативно сказываются на состоянии здоровья. Мне становится невероятно стыдно за этот звонок. Прямо до боли.

Уши загораются, я спешу его закончить:

– И что ты скажешь?

Моё сердце пропускает положенный удар.

– Мы не можем изменить то, откуда пришли. Но мы можем выбрать, куда идти дальше.

***

Сидя на заднем сиденье такси, я снова прокручиваю в голове наш с папой короткий разговор.

Всё правильно: «Сама вляпалась – сама выкручивайся». И разберусь!

Он всегда прав.

Я росла папиной девочкой. И, нет, он никогда не делал всё, что я захочу. Это моё заветное желание со свадьбой было первое. Сейчас, как мне кажется, папа знал, что всё будет именно так (родители всегда знают чуточку больше), но один-единственный раз он нахмурил брови и пошёл на поводу у моих чувств.

Для того, чтобы наказать меня? Вполне возможно.

Тогда почему пострадал Игорь Бессонов?

Может это прозвучит странно, но с папой мы более близки, чем с мамой. Хотя не ведём долгих откровенных разговоров.

А ещё с раннего детства все самые интересные моменты в моей жизни происходили, когда рядом был папа. Для того папы и существуют, чтобы было что вспомнить! Именно он учил меня плавать, а я орала на всю реку, потому что боялась воды.

Папа приезжал за мной в садик с представительским размахом и машинами сопровождения, а маленькие одногруппники «зеленели» от зависти.

Самые классные и любимые вещи, тоже были куплены вместе с папой.

Мы с ним очень похожи, оба не приемлем полумер: не умеем быть на половину честными, злиться, ненавидеть, на половину любить и жить на половину.

Я знаю, что он любит меня всем сердцем и переживает так, будто мне до сих пор шесть лет, а я совсем не умею плавать.