Песнь праха и безмолвия: когда боги стали тенью

Когда они насытились, тело восстановилось. Мясо срослось, кожа затянулась, но память боли осталась, жгучая, как клеймо. Это был дар Снотры – способность чувствовать каждый миг заново, будто время перематывалось назад, оставляя раны открытыми.

Следующий цикл начался с воды. Вар наполнила его легкие черной жижей из болот Нифльхейма, а Снотра села ему на грудь, сжимая горло бедрами, пока он не захлебнулся. Он умер – и тут же ожил, чтобы утонуть снова. Его ногти, вывернутые назад, царапали камень, оставляя борозды, которые тут же зарастали.

Потом пришли черви. Они вылупились из яиц, отложенных мухами в его глазницах, и начали грызть путь наружу, пробираясь сквозь мышцы, размягченные гноем. Локи чувствовал, как они шевелятся под кожей, как его тело становится ульем для их липкого потомства. Снотра наблюдала, гладя его живот, где вздувались бугры живого мяса, а Вар напевала колыбельную, чьи слова заставляли червей кусать яростнее.

Но самая изощренная пытка была в его голове. Вар вошла в его разум, как вор, и вытащила наружу все страхи, все унижения, что он причинил другим. Он увидел Сиф, рыдающую у ног Тора, Бальдра, истекающего кровью от омелы, детей – Фенрира, Йормунганда, Хель – проклинающих его имя. Каждый крик, каждое страдание ударяли, как молот по наковальне, ковали из его души гвоздь, который Снотра вбивала ему в сердце.

И так – снова, и снова, и снова.

Кости ломали щипцами, выдергивали через раны, которые заживали, чтобы сломать их иначе. Плоть обдирали, как кожуру с фрукта, обнажая нервы, которые Снотра щекотала пером из крыла ворона. Вар вплетала в его волосы змей, чьи клыки впивались в череп, впрыскивая яд, от которого мир распадался на куски.

А потом – начало. Все сначала.

Локи кричал, смеялся, молил, но богини лишь целовали его в губы, даруя на миг нежность, прежде чем снова погрузить в бездну. Их нагота мерцала в полумраке, смесь искушения и отвращения, как гниющий цветок, что манит насекомых сладким запахом, чтобы сожрать их живьем.

Цикл не имел конца. Пещера дышала, стены сжимались и расширялись, как легкие, перемалывая его надежды в прах.

А Вар и Снотра танцевали вокруг него, их волосы сплетались с тенями, а смех капал на пол, превращаясь в скорпионов. Они были не просто палачами – они были самой Судьбой, что укусила свой собственный хвост.

Плач богов на рёбрах мира

Небо над Вавилоном треснуло, как скорлупа, обнажив изнанку мира – пульсирующую паутину вен из звёздной плоти. Боги, древние и безумные, вырвались из плена забытых храмов. Их голоса, напоминавшие рёв земных недр, выжигали города доспехами из стекла. Мардук, чьё тело было сплетено из бурь и чешуи затмений, шагал по руинам, оставляя за собой трещины, из которых сочился дым тысячелетней ярости. Иштар, богиня, чьи глаза мерцали чёрными солнцами, рвала на себе жемчужные волосы – каждая слеза, падая на землю, рождала чуму.

Люди, их дети, предали. Переродились в рабов иных богов – существ с крокодильими челюстями, с головами шакалов, с кожей цвета речного ила. Египетские божества, холодные и геометричные, как песок, просачивающийся в лёгкие, обещали вечность в обмен на поклонение. Их храмы росли, как кости из земли: обелиски, увенчанные глазами Ра, жгли небо золотым огнём, а Анубис, страж порогов, шептал молитвы, от которых мертвецы вставали из могил – не живыми, но и не мёртвыми, а чем-то… иным.

Вавилон агонизировал. Река Евфрат, пронзённая трезубцем Эа, вздулась трупной синевой, изрыгая на берега змей с человечьими лицами. Жрецы Мардука, сдирая с себя кожу ритуальными бритвами, кричали о прощении, но их голоса тонули в рокоте крыльев Тота – египетского писца, чьи свитки переписывали саму реальность.

Теперь два пантеона, два безумия, сплетались в танце, от которого трещало время. Где-то на краю пустыни, в тени пирамид, уже собирались тени гибридных существ – полувавилонских, полуегипетских, – рождённых от брака ярости и расчёта. Они ждали своего часа.

А внизу, среди пепла, ребёнок с лицом, покрытым иероглифами оспы, поднял голову и засмеялся. Его смех звучал как скрип ножа по кости – первый гимн новому миру.

Земля стала телом, разорванным между любовниками-убийцами. Боги Вавилона, чьи формы рождались из хаоса первозданных вод, теперь кромсали реальность когтями, обагрёнными памятью о прежних жертвоприношениях. Тиамат, мать-чудовище, чьи рёбра искривлялись в арки над руинами, изрыгала реки серы, чтобы сжечь следы египетских сандалий на своей груди. Но песок пустыни, послушный воле Сета, затягивал раны, как пластырь из бесчисленных зёрен – каждое со зрачком посередине.

Люди больше не молились – они становились молитвами. Тела горожан, попавших в перекрёстный огонь пантеонов, мутировали под взглядами божеств. Одни обрастали чешуёй, сливаясь в стаи рыб с губами, шепчущими проклятия на аккадском. Другие кристаллизовались в живые статуи, их рты, запечатанные золотыми печатями Амона-Ра, глаза – мерцающие фаросы, ведущие корабли сквозь ночь, кишащую вавилонскими демонами.

В храме Иштар, где когда-то возлегали блудницы и цари, теперь рос лес спинномозговых столбов. На них, как плоды, висели гибриды – те, кто пытался служить обоим пантеонам. У них были крылья коршунов, но вместо перьев – папирусные свитки, исписанные клинописью самоуничтожения. Их крики напоминали скрип перегруженных колёс колесниц – тех самых, что мчались по небу, запряжённые львами с человечьими руками, которых Мардук создал из последних верных воинов.

Анубис, стерегущий весы, появился у ворот Вавилона в облике тени, растянувшейся на три тысячи локтей. Его шакалья морда склонилась к земле, вынюхивая души, готовые к бегству. Но вместо сердец он находил гнёзда скорпионов – подарок Иштар, жаждущей видеть, как египетский бог будет жалить сам себя. Ветер принёс запах миндаля – смех Тота, чьи пальцы, длинные как свитки, уже вплетали вавилонские мифы в Книгу Мёртвых, страницу за страницей, стирая имена старых богов.

И всё же ребёнок, тот самый, с кожей, испещрённой письмом, шёл сквозь хаос, не тронутый им. Там, где его стопы касались пепла, прорастали цветы из жил и зубов. Он останавливался у мертвых колодцев, заглядывал в них – и воды, чёрные как нефть, начинали показывать отражения не этого мира. Лики с дюжиной глаз, существа без ртов, леса из спиральных костей… Других богов. Тех, что ждали за краем битвы, голодные и беззвучные.