Парадокс Вигнера

Дни путешествия становились похожими друг на друга и монотонно тянулись от одного яма к следующему. Утром запрягали «свежих» лошадей, которые к ночи дотаскивали кибитки до следующей станции и взмокшие от труднопроходимого занесённого снегом тракта парили, как разогретый самовар. Затем следовал ужин в трактире постоялого двора, сон в отдельных его избах, а утром снова в кибитку и в путь. И так каждый день! Но в конце второй недели вечером на посольство напали разбойники. Они учинили засаду на тракте в лесу и когда стрельцы, скачущие впереди, открыли по ним огонь из пищалей, Мирослава очнулась от дрёмы и припала к окну, чтобы увидеть своими глазами разбойников.

– Спрячься, дурочка! – закричал на сестру Белояр, – не то пуля из бандитской пищали в лоб попадёт!

Но в девушку, как бес вселился, она смеялась и не слушалась брата, игриво отталкивая его, снова выглядывала в окно. Она ещё не полностью отряхнула сон, и ей казалось, что сейчас её воображаемый витязь придёт на помощь. Он-то задаст этим разбойникам жару, чтобы не смели даже приближаться к кибитке любимой Мирославы.

– Не трусь, княжич, – хохотала Мирослава, – сейчас мой витязь их всех порешит!

Но этого не последовало. Хорошо, что у нападавших разбойников не было огнестрельного оружия. Случись такое, любой из них мог бы прострелить шкуры кибитки навылет и смертельно ранить Мирославу или Белояра. Пальба стрельцов быстро решила исход нападения. Разбойники не ожидали, что «обоз» охраняется стражей, вооружённой пищалями и быстро отошли в чащу. Несколько бородатых разбойников остались лежать на дороге, убитые меткими выстрелами. Теперь это было добычей хищных зверей, обитающих в лесу.

Вскоре подмосковные леса закончились, и в окна кибитки рвался морозный февральский ветер, началась лесостепь, где ему было разгуляться. Лес теперь встречался в виде «островков» посреди степей и тракт заметало сугробами так, что приходилось часто «влезать в них по самое брюхо лошадей». Ямщики погоняли животных плетью, матерясь на чём свет стоит, а бедные лошади выбивались из сил, чтобы выбраться из высоких сугробов. В степи появились стаи изголодавшихся за зиму волков. Днём хищники не осмеливались близко подходить к «кортежу» посольства, сопровождая его на расстоянии, но как только начинало темнеть, их вой уже слышался совсем рядом, отчего испуганные лошади панически ржали и не слушались поводьев.

Стрельцы открывали пальбу из пищалей по волкам, в надежде разогнать стаю, но не успевали вновь зарядить стволы порохом и пулями, как те появлялись вновь. Преследуя кибитки в обход, звери выскакивали наперерез коням, чем останавливали движение. Нужно было стрелять наверняка, чтобы запах крови убитых собратьев смог испугать стаю. Новосильцев был недоволен пищальниками за их неумелую стрельбу по волкам и обещал пожаловаться государю на плохую подготовку оных.

– Порох, да свинец казённый зря переводите, – выговаривал он сотнику, которому сам воевода стрелецкий приказал сопровождать посольство.

– Ваше сиятельство, – оправдывался сотник, – мы могём и поближе волка подпустить, чтобы уж без промаха стрельнуть в него, но это опасно!

– Отчего опасно-то? – вопрошал Новосильцев.

– Ежели пойдёт волк стаей лошадей брать, Ваше сиятельство, – объяснял сотник, – то стремительно дюже! Глазом не успеешь моргнуть, как вскочат на спину, вцепятся зубами в гриву и стрелять тогда уж поздно будет….

– И что же, голубчик, больше никак нельзя волка отогнать? – не унимался Новосильцев.

– Могём и по-другому, Ваше сиятельство! – рапортовал сотник, – но для этого нужно остановиться на полчаса, а может и боле! Пищальники окружат цепью кибитки и, подпустив волка ближе разом стрельнут!

– Да уж смогите, ради Бога, – язвительно отвечал Новосильцев, – иначе с такой скоростью продвижения мы и к осени не прибудем к Дону!

Сотник остановил движение и поручил самому меткому пищальнику первым выстрелом уложить насмерть вожака. Всех стрельцов рассчитал перекличкой на «первый-второй» и приказал окружить кибитки равномерной цепью. Затем подпустили волков ближе и «первые» номера стреляли наверняка в атакующих хищников. Стая вследствие дружного залпа пустилась наутёк, а им вдогонку стреляли «вторые» номера. Это вызывало панический страх стаи, почуявшей запах волчьей крови. Временно стая была неуправляемой, и это надолго лишало её возможности организовать нападение. Чтобы заменить убитого вожака нужно было время, пока кто-то из особей не утвердится в междоусобных поединках. Таким способом стрельцы обороняли гонцов-нарочных «немецкой гоньбы» с царскими указами, сопровождая их в степях, где свирепствовали хищники. Но из-за частых остановок скорость продвижения посольства замедлялась, и это раздражало Новосильцева.

К концу февраля добрались до Рыльска, приютившегося на берегу тихоходной реки Рыло. Когда-то он входил в состав Новгород-Северского княжества. В начале XIV-го столетия в результате польской агрессии отошёл к Великому княжеству Литовскому, а в конце XV-го был отдан сыну Шемяки Ивану. А уж его сын Василий весной 1500 года вместе со всеми своими вотчинами перешёл из-под власти польского короля в подданство великого князя московского Ивана III и занял положение служилого. В 1523 году по обвинению в измене Василий был арестован, а его княжество ликвидировано.

При Иване IV Грозном Рыльск был важным стратегическим пунктом на юго-западе Русского государства, потому что Курск, находящийся в ста вёрстах восточнее, до 1586-го года пребывал в запустении из-за частых набегов крымских татар и ногайцев. В Рыльске теперь правил наместник Ивана Грозного Карпов Михаил Андреевич. Он и встречал посольство Новосильцева. Увидев царскую грамоту, выданную специально для оказания содействия «…каждого, кому велит князь Новосильцев», Карпов испугался, сочтя его новым наместником Рыльска. А тот, будучи дипломатом, не раскрывая целей своего посольства, объяснил Карпову, что он в Рыльске проездом. Обрадовавшись, наместник закатил пир в своём огромном тереме и всячески старался ублажить государева советника.

Три дня к ряду посольство отдыхало у Карпова, стрельцам было дозволено «…выпить медовухи, пива и браги, дабы дальнейший путь облегчить себе…. Водки велено употребить только в первый день застолья, дабы не причинять головную боль на выезде…». На Руси промышленное изготовление водки началось только при Иване Грозном. До этого времени крепкий напиток производился кустарным способом. Первый "царёв кабак" был торжественно, с благословения духовенства, открыт в Москве в 1533 году. Новосильцев не употреблял спиртного и, приглашая вечерами к себе сына, обучал его ведению «дел государевых, дабы царь доволен был службой». Княжна Мирослава два дня к ряду, была увлечена ухаживанием за ней сына Карпова Еремея, но тот не нравился девушке, потому что ни ликом, ни статью не походил на её идеал русского витязя, придуманного ей самой. Она уже любила его образ в своих мечтах и ждала, когда тот спасёт её от врага, чтобы жениться на ней и увезти от папеньки в Суздаль, или ещё в какой богатый град.

С первых чисел марта началось бурное таяние снегов, что редко бывало в этих широтах. Выезжая из Рыльска, Новосильцев приказал сменить у кибиток полозья на колеса. Скорость продвижения ещё больше снизилась – по раскисшему тракту лошади шли только шагом. Прогоны между ямами были гораздо длиннее, по сравнению с трактом Москва-Рыльск и пришлось изменить график движения так, чтобы не ночевать в кибитках. Отправляясь утром с одной станции, посольство прибывало к следующему яму только к утру. Весь день приходилось тратить на отдых, но и в ночь выезжать в путь было опасно, и Новосильцев решил, что лучше снизить скорость продвижения, чем рисковать, выезжая в ночь. Получалось, одни сутки в дороге, а вторые на отдыхе.

Белояр всячески пытался отговорить отца от его решения, он считал возможным начинать движение вечером. Но тот категорически запретил сыну вмешиваться в ход миссии и давать какие-либо советы. Иван Петрович опасался нападения отдельных племён, не примкнувших к Большой Ногайской Орде. Они продолжали совершать набеги на русские деревни, расположенные восточнее Курска в ста вёрстах от него. В 1557 году бей Ногайской Орды Исхак объявил себя вассалом Ивана Грозного и Ногайская Орда, разделилась на две. Большую, оставшуюся в Степном Правобережном Заволжье, возглавил Исхак. В Малой объединились племена, не подчинившиеся московскому царю и откочевавшие под предводительством Кази-мирзы ещё западнее в степи Правобережного Задонья под Курск. Иван Грозный предпринял меры по разгрому не покорившихся племён и послал пешее войско, чтобы Кизи-мирза не увёл их в Приазовье и на Кубань. Пехотинцы рассеяли племена Малой Орды по степям, но полностью уничтожить не смогли, мобильные конники успевали спасаться бегством. Теперь они совершали набеги на русские деревни и быстро скрывались, откатываясь к Дону.

Опасения Новосильцева подтвердились спустя две недели. Посольство утром выехало в путь и после двух часов стрельцы авангарда заметили впереди справа группу всадников около тридцати человек. Они скакали наперерез посольскому «кортежу». Сотник тут же, не слезая с коня и не останавливая кибитки, на ходу, доложил об этом Новосильцеву.

– Нужно дать бой диким кочевникам! – приказал Новосильцев, – силы, конечно не равны, их в два раза больше, чем вас, но другого выхода у нас нет! Зато есть громадное преимущество – у кочевников нет пищалей, только луки и стрелы. Нужно не подпускать их на близкое расстояние, чтобы не дать возможность обстреливать нас из луков.

Сотник остановил кортеж и стрельцы, рассчитавшись на «первый-второй», расположились цепью впереди кибиток со стороны, откуда должны атаковать кочевники. Пока первые номера будут заряжать свои пищали после залпа, вторые прицельным огнём продолжат обстрел и наоборот. Ни у ногайцев, ни у крымских татар не было огнестрельного оружия, а многие из кочевников даже не видели ни разу, как оно действует. Это давало огромное преимущество русским воинам в бою с дикими племенами. Организованная стрельба пищальников наводила на кочевников ужас. Громкий залп, производимых одновременно выстрелов, падение замертво с лошадей убитых всадников и паника перепуганных коней, не слушающихся поводьев седока, способствовали панике. Были, конечно, и такие племена, которые побывали уже под огнём пищальников, но те действовали иначе – делились на несколько групп и атаковали стремительным броском с четырёх сторон.

Эти нападающие ногайцы не относились к таким племенам, поэтому шли группой, не рассосредотачиваясь, наперерез кортежу, посчитавши его обозом. Белояр приказал непослушной Мирославе ни в коем случае не приближаться к окну, хотя со стороны нападающих, кибитку брата и сестры прикрывали другие, в том числе Новосильцева. Первыми со стороны врага, за цепью стрельцов-пищальников расположились кибитки с подарками султану, подьячего Постника Износкова, татарина Девлеткози, кречетника Селивана. Они играли роль защитного бруствера на случай обстрела из луков. Затаив дыхание, Мирослава ждала, когда начнётся бой и наивно надеялась, что «её витязь защитит от басурманов». Девушка шёпотом читала молитву и часто крестилась, поглядывая на брата.

Раскисшая от половодья степь не позволяла ногайцам быстро начать атаку, лошади вязли в грязи и поэтому всадники в открытой степи маячили, как отличные мишени для пищальников. Ещё не слышалось их гиканья, обычно сопровождающее налёт, и никто из них не приготовил лука для обстрела «обоза», а сотник уже скомандовал первым номерам: «Пли!». Прогремел дружный залп и несколько всадников, как подкошенные, замертво свалились наземь. После «диковинного грома» и «смерти на расстоянии» нескольких всадников, конница кочевников пришла в смятение, лошади, испуганные залпом, резко встали на дыбы и не слушались поводьев. Всё происходило по обычному сценарию и спустя несколько минут, вторые номера пищальников уже стреляли вслед удирающим всадникам. Убили ещё человек восемь, теперь нападающих было примерно столько же, как и стрельцов.

– Молодцы, орлы! – похвалил сотник, – заряжайте пищали и ждём очередной атаки!

Конница кочевников отскакала на версту от кибиток и остановилась. Сотник ждал второго захода, наблюдая за противником, и вскоре заметил, как ногайцы поскакали прочь, уходя вправо от тракта. Сражение было выиграно без единой потери и Новосильцев, выйдя из кибитки, похвалил стрельцов.

– Азиатцы больше не вернуться! – сделал он вывод, – поэтому продолжаем движение, но всем быть наготове!

Затем Иван Петрович приблизился к кибитке сына и дочери и открыл дверь.

– Как вы тут? – спросил отец, – не испугались?

– Ничего, папенька, – отвечала Мирослава, – я даже не успела!

– Я не трусливого десятка, папаня! – отвечал Белояр с бравым видом, – и если надобно, схвачусь в рукопашной с басурманами….

– Ишь ты, какой у меня храбрый! – пошутил отец, – охраняй лучше сестру, а с басурманами стрельцы сами справятся! …Опасно ещё по русской земле ездить пока всех кочевников не истребим! Конница Войска Донского сделала бы это быстро….

– Так чего же оно не истребляет? – вопрошал Белояр.

– Для того и едем к казакам в Раздоры, – отвечал Новосильцев, – чтобы с юга Русь-матушку оберегали от набегов диких «азиатцев» и турок. Дипломатическая миссия у нас такая! Я тебя учу государю служить в посольском приказе и запомни, что один хороший дипломат может заменить собой, целое войско.

– И Донское? – шутливо спросил Белояр.

– Бывает, что и наоборот, хорошего дипломата заменяет целое войско! Сегодня без казаков Руси не обойтись, – рассуждал Новосильцев, – нужно чтобы они стали частью её и преданно служили государю нашему батюшке. А чтобы это произошло, мне, придётся потрудиться! И тогда дипломата заменит войско …Донское!

Но хитрые и коварные кочевники не отказались от грабежа, они ускакали далеко вперёд по ходу следования «обоза» и к вечеру устроили на дороге засаду. Ногайцы поняли, что с ходу русских не получится взять и можно повторить попытку вечером, когда будет темнеть. Расположившись в хвойном лесочке, через который проходил тракт, кочевники встретили «обоз». Лошади выдали их немного раньше, прежде чем кибитки въехали в засаду. Услышав ржание чужих лошадей в чаще леса, сотник остановил движение зычным криком, стрельцы спешились и открыли огонь. Со стороны кочевников полетели стрелы, смертельно пронзив двух пищальников, не имеющих кольчуг. Форма стрельцов не предусматривала ношение этого доспеха, а в сгущающихся сумерках трудно было сходу сориентироваться, откуда стреляют луки.

Ситуация становилась критической, преимущество пищалей было сведено до минимума, и вскоре на дорогу выскочили первые всадники кочевников. Сражаться пешим с ними было невозможно, поэтому пищальники тоже вскочили на своих коней и ринулись в атаку. Завязался ближний бой всадников с обеих сторон, сражались на саблях, стрельцы в совершенстве владели этим видом оружия, но и кочевники не уступали, к тому же их теперь было больше. Несколько стрел пронзили шкуры кибитки, но так и остались торчать в них, не причинив вреда Белояру и Мирославе. Девушка теперь испугалась по-настоящему, а брат неожиданно выскочил из кибитки и, схватив пищаль, порох и пули в небольшом мешочке убитого стрельца, вновь юркнул в кибитку.

Мирослава потеряла дар речи и молча в состоянии шока, наблюдала, как Белояр мастерски забил порох шомполом в ствол пищали, зарядил пулю, как положено и вновь выскочил из кибитки. Удалившись метров на десять, чтобы не привлекать внимания к кибитке, где находилась Мирослава, он с колена выстрелил в одного из кочевников. Тот наповал рухнул с коня, Белояр вновь стремглав пробрался в кибитку, и, зарядив пищаль, выскочил.

Второй выстрел тоже был удачно метким, очередной кочевник, сражённый пулей, рухнул наземь. На третий раз парня заметил ногаец и ринулся к нему, перемахнув на коне трупы своих соплеменников. Белояр уже не успел присесть, чтобы с колена произвести выстрел и стрельнул наугад, как получится. Конь кочевника рухнул вместе с всадником, а Белояр, как будто был готов к этому – он прикладом нанёс удар по голове выбирающегося из-под коня ногайца. Череп треснул, издавая неприятный звук, а Белояр воодушевлённый победой, вновь рванулся в кибитку, чтобы зарядить пищаль.

– Княжич, прекрати немедленно! – закричала истошно Мирослава, – папенька запрещает тебе драться в рукопашной….

– Сестра, сиди молча и жди, – огрызнулся Белояр, – и не лезь не в своё дело…. Да и не рукопашная это вовсе!

Когда он выскочил из кибитки, то тут же заметил, что стрельцы, виртуозно владея саблями, зарубили ещё несколько ногайцев. Он присел на колено и, положив пищаль в исходную позицию, вновь прицелился, прогремел выстрел и ещё один басурман нашёл смерть от пули Белояра. Парень находился в состоянии наивысшей точки азарта, глаза его горели, как у хищника, почуявшего добычу, а воинственный вид соответствовал геройскому поступку. Но возвращаться в кибитку не пришлось, оставшиеся кочевники спустя минуту бросились бежать и растворились в чаще леса. Взять «обоз» вечером в засаде им тоже не удалось.

Сотник горячо поблагодарил Белояра за его помощь в самую критическую минуту боя, а Новосильцев отчитал сына за самодеятельность. Но что сделано, того не вернёшь и посольство продолжило путь до следующего яма, где и решено было похоронить погибших стрельцов. Это было последнее приключение, а станция, где крестьяне похоронили убитых по приказу сотника – последним ямом на пути к Дону. Ранняя весна бурно вступила в свои права и, спустя сутки, уезжая от последнего яма, участники посольства любовались зеленеющими полями и попадавшимися на пути лесочками. Апрельское солнце давно уж пригревало по-весеннему, собольи шубы, необходимые для путешествия зимой перекочевали в багаж. Мирослава иногда покидала кибитку, шла пешком, собирая подснежники у обочины тракта.

К утру следующего дня перед посольством неожиданно открылся Дон. Здесь он протекал по равнине, и его не было видно издалека, а если ещё восходящее над горизонтом солнце слепит глаз, то и подавно. Лес на противоположном берегу не мог являться признаком, по которому определяется наличие в этом месте большой реки. Это было удивительное зрелище – реки нет и только, когда до берега остаётся около ста метров, она открывает для обзора донские воды, показывая своей шириной весеннее половодье. Солнечные лучи блестят на мелкой ряби донской воды, будто россыпи драгоценных камней. Стрельцы дружно прокричали «Ура» и кортеж остановился на пустынном берегу.

– Мы ещё не добрались, – остудил их ликование Новосильцев, – нам нужно к месту, где Воронеж впадает в Дон, а здесь этого притока не видно. Да и атаман на стругах должен уже подоспеть туда…. А казаков здесь тоже нет!

Князь достал из кибитки карту и долго смотрел на неё, затем велел подниматься выше по берегу реки. Очевидно, посольство сбилось с пути от последнего яма, уходя немного вправо по курсу. Понадобилось ещё полдня пути, чтобы издалека заметить три небольших судна, стоящих на якоре. Выше них по течению наблюдалось устье реки Воронеж. Стрельцы вновь ликовали, но теперь к ним присоединились остальные участники посольства. Кибитки, передвигавшиеся по берегу заметили с палубы главного струга, и тут же с его борта громыхнула небольшая пушка, одна из двух, имеющихся по каждому борту. Казаки приветствовали гостей, приближавшихся по противоположному берегу к месту стоянки судов. Вскоре с каждого из них отчалили по шлюпке, пересекая Дон, чтобы забрать на борт посольство.

Новосильцев дал последние указания сотнику, стрельцам нужно было перегнать кибитки на последнюю станцию, а затем отправляться в Москву. Иван Петрович написал царю бумагу, в которой докладывал о нападении кочевников по пути следования и встрече на берегу Дона с казаками. Стрельцы помогли погрузить багаж посольства на шлюпки, и незамедлительно отправились обратно, а участники миссии поплыли к стругам, где на палубах с любопытством на них смотрели казаки. Гребцы, присланные атаманом не сводили глаз с Мирославы, она стеснялась их наглых взглядов, скользящих по самым "девичьим" местам.

– Кто будет на княжну пялиться, – предупредил Белояр, – я благородно отрублю голову! Это сестра моя и я не разрешу простолюдинам оскорблять княжну вниманием.

Казаки смолчали, хотя обычно резко отзывались на слово «простолюдин», считая себя вольными и независимыми людьми. Но украдкой продолжали любоваться девичьей красой Мирославы, и это девушке нравилось, несмотря на запрет брата. На главном струге Новосильцева ждал атаман Войска Донского Мишка Черкашенин и его сын Кондратий, парень примерно такого же возраста, что и Белояр. Он помогал взобраться на палубу атаманского струга Новосильцеву, Белояру и Мирославе, где им приготовили каюты, небольшие помещения под верхней палубой. Износкова, Девлеткозю и кречетника Селивана разместили на остальных двух стругах. Кондратий протянул свою руку Мирославе, помогая девушке перебраться на струг и с ехидцей посмотрел на неё.

– А это ишшо нам за диво? – с кислым выражением лица отреагировал он на появление княжны, – девке на судне негоже якшатись!

Мирослава, как заворожённая, смотрела на парня и долго не могла отпустить свою руку. Её будто парализовало, перебравшись на палубу струга, она открыла рот и не сводила с Кондратия глаз. Это заметили все – отец, атаман и Белояр. И лишь Кондратий не обращал на девушку внимания.

– Добре пожаловати! – приветствовал атаман Новосильцева, – располагайтися Ваша сиятельства, донцы завсегда рады чести государевой! …Как добралися?

– С помощью Господа атаман! – с улыбкой отвечал Новосильцев, – давно ждёте нас здесь?

– Двое дён и нощей, князь! – отвечал Черкашенин, – отправилися из Раздоров в аккурат после ледохода, как в бумаге государевой было прописано…. Мы полущили царскую грамоту с вестовым ещё у прошлом годе и заранее изготовилися! Я решил самолищно встрещать Ваша сиятельства и знаю, как нелехко из Московии добратися к нам на Дон. Предлагаю погутарить об ентом обо всём вместе с обедом.

– Благодарствую, атаман, – отозвался Новосильцев, – сколько дней пути до Раздор?

– Ежели по тещению Дона итить без нощлега, – прикидывал атаман, – то за трое дён будим на мести, но нощью негоже, можно на мель попасти, не взирая на половодие! Ежели останавливатися на нощь, то полущаиться за пять, но можно и другой способ найтить. К примеру, дённо на вёслах, а нощно отдыхать.

– Значит, поговорить, время у нас имеется, – согласился Новосильцев.

– А зараз снимайтися с якорёв и полным ходом по тещению, – скомандовал Черкашенин казакам, управляющим судном, – мигом, матрю вашу, без думок у калгане!

Казаки, выполняющие работу матросов, быстро, чтобы не сердился атаман, снялись с якоря и все три струга на вёслах пошли на разворот. На атаманском судне гребцов было шесть человек, а на двух других, что поменьше по четверо. Парус применялся только при попутном ветре и за ненадобностью он пока был подвязан к рее. Виднелись две небольшие пушки по обоим бортам струга, грозное оружие, используемое казаками при захвате купеческих барж и судов, во времена разбоя на Дону.

Атаман сопроводил Новосильцева в свою каюту, тесную комнатушку под верхней палубой струга, где казак высокого роста быстро накрыл стол. Нарезал шмат сала, очистил несколько луковиц, вяленого осётра, положил в миски говядину-солонину и, конечно же, чёрствый хлеб. Таким скудным был сухой паёк даже у атамана, который ничем не отличался от еды рядовых казаков. Новосильцев удивился, что атаман не угощал его спиртным, и даже не спросил, желает ли князь чарку водки? Приступив к трапезе, атаман начал разговор о предстоящем сопровождении посольства в Константинополь.

Новосильцев тут же отметил для себя специфический диалект казаков. Атаман говорил твёрдо, медленно и протяжно, но не плавно, и с заметным «яканьем». Вместо «ч» произносил «щ», иногда вместо «и» говорил «ы», а «щ» заменял двумя «шш». Такие словечки как «табя», «сабя» или «тябя», «сябя», «щаво», «яво», «маво», «тваво», «сваво», «вядро», «мяня», «ня знаю», «лятучкя», «штоля» невольно вызывали у князя улыбку и атаман заметил иронию Новосильцева.

– Щаво, князь лыбишьси? Языка штоля маво не понимашь? – спросил он с улыбкой.

– Понимаю атаман! – улыбался Новосильцев, – непривычно ваш говор слышать, немного исковерканный….

– Для маво уха и твой смяшён, – ответил атаман, – но не обрашшай на мяня вниманию и не обижайси!

Беседу о предстоящих переговорах с турками в крепости Азов, вели попутно с обедом конфиденциально. Дела государевы не должны слышать посторонние люди и Новосильцев заранее попросил об этом атамана.

– Щаво табе? – рыкнул Черкашенин на казака, готовившего обед и заглянувшего в каюту.

– Можа вам ишшо щаво подати? – спросил казак.

– Ступай отсель, – отмахнулся от него атаман, – здеся секреты государевы обсуждаемси! Я покличу табя, коль понадобишьси!

Мирослава и Белояр обедали вместе. Девушка долго принюхивалась к еде, очевидно, ей не нравилась такая пища, но, в конце концов, голод заставил её за обе щеки уплетать вяленого осётра, а затем и солонину. Белояр приступил к поеданию сразу, без обнюхивания, он давно воспитывал в себе аскета и не обращал внимания, что ему предлагалось на обед. После трапезы брат и сестра вышли из каюты и, минуя гребцов, усердно работающих вёслами, поднялись на верхнюю палубу. Сын атамана Кондратий стоял у штурвала и смотрел вперёд. Он с безразличием скользнул взглядом по девушке и отвернулся, не замечая её присутствия. А Мирослава, наоборот, как заворожённая, старалась показаться ему на глаза. Даже Белояр оторопел от её настойчивости.