Чаровница

У девушки больно клацнули зубы, когда ее противник вырвался, и рот смочил металлический, уродливый вкус, от которого ее бы тут же прямо и стошнило, если бы она не понимала – нельзя сейчас отвлечься. Нельзя было позволить ему унести ожерелья и камушек. Это все ее вина. Хранительница ни за что ее не простит.

И как же так? Всего лишь в одно мгновенье она потеряла тепло любви в своей груди, доверие своей хозяйки и себя. Или себя ей только предстояло потерять под ворохом самобичевания, что непременно свалиться на нее и придавит после того, как парень покинет их мир вместе с ожерельями неизвестных людей? Их судьбы под угрозой. А что если он решит разобрать ожерелья на хабы? Ни в коем случае нельзя было позволить этому случится. Даже ее жизнь по сравнению с этим не имела такого большого значения. Значит, она положит ее, но вернет краденное.

С этими мыслями она вновь бросилась на парня, сбивая его весом всего тела, когда он уже одной ногой вышел в портал. Она его вернула.

Они оба упали на песок, смягчивший боль падения.

– Нет, ты правда надоела! – заорал он, встал на ноги и, среагировав на очередную ее попытку остановить его, так как руки у него были заняты, оттолкнул ее от себя ногой.

Удар пришелся ей в живот, она невольно согнулась, но времени приходить в себя у нее не было. Парень снова попробовал приблизиться к порталу. Она дернулась было к нему, но он увернулся и в этот раз. Она и за рубашку его ухватиться не успела.

И она когда- то мечтала о его объятиях!

Они стояли друг напротив друга, теперь – лютые враги. Его взгляд – взбудоражен, ее – кричит отчаянием. Карвахол, наконец, понял, что ее поведение напоминает загнанных в ловушку животных, которые в таком состоянии они особенно опасны и ни за что не станут сдаваться. Ни за что не отступят.

Тогда он сделал то, что считал наиболее выигрышным для себя. То, что должно было подарить ему золотые секунды времени, чтобы пройти портал и навсегда исчезнуть из этого мира вместе с его краденым сокровищем.

Он не знал, умела ли Мэнди плавать, однако озеро, находилось позади нее, и он этим воспользовался.

Когда он сдвинулся с места, то девушка подумала – он, как обычно, направится к порталу. Однако в этот раз он побежал на нее. Она этого не ожидала и не успела отскочить. Когда он врезался плечом в ее грудь, то заставил отступить до самой кромки бездвижной, как в стакане, воды.

Мэнди едва не угодила краем пятки в озеро. Но не успела оглянуться, чтобы убедиться в том, что вода ее не коснулась, как следующим ударом ноги, Карвахол столкнул ее в бездну небытия.

Он не стал смотреть, что будет дальше, а поспешил тут же исчезнуть в портале. Однако, падая, Мэнди удалось схватить одно из ожерелий, пока парень еще не отошел достаточно далеко. Из- за беспорядка в его охапке ожерелья смешались и запутались, цепляясь друг за друга, и это ненадолго остановило ее падение. Но только ненадолго. Парень, испуганно – и ненарочно- заглянув в синие глаза Мэнди напоследок, резко отдернул охапку в противоположную от нее сторону, и нить ожерелья, за которое она ухватилась, порвалась. Хаба из него посыпались на песок, а еще некоторые оказались вместе с Мэнди под озерной гладью.

Воришка и не обернулся. Он исчез в портале и был таков.

И мир вечной ночи застыл на несколько мгновений. Никто больше не сражался на песке, тишина вернулась в свое царствие. Но недолго он нес вою панихиду. Когда две луны, достигнув пика небосклона, начали с него свой спуск, а ветерок вновь несмело зашевелил листву, будто родитель, треплющий детей по головкам, подбадривая жить дальше, к берегу вышла длинная тень. Тень присела и, увидев хабы, разбросанные по песку, заплакала. Никто никогда не видел, как она плачет. Никто, даже ее бывшая помощница. Грусть и горе эта тень всегда держала в тайне.

Девушку она не уберегла. Грудь ее, как грудь Мэнди в предсмертную минуту, затопило сожаление по ушедшей возможности выбора. А ведь ничего еще не окончено. Эта история еще заставит о себе вспомнить и не только тень, оказавшуюся хранительницей. Раз ожерелье порвано и оставшихся хаба недостаточно, чтобы собрать его заново, то значит – где- то в мире людей случилась беда, и эта беда непоправима. Носитель ожерелья пока еще ребенок, но он будет расти, и кто знает, может мир скоро получит нового злодея.

Но у хранительницы хватало мудрости, чтобы понять – если есть злодей, есть и герой. И придет время – он явится к ней за ответами.

Что ж, решила она, она подождет. И вровень час искупит все свои ошибки.

Глава 1.

Этой ночью во дворце зажгли десятки тысяч свечей, а у позолоченных кованых ворот во двор выстроились десятки мужчин в сливовых кафтанах и тюрбанах, блестящих от лоска. Все они были готовы при первой необходимости оказать свои услуги многочисленному хороводу гостей, покидающих свои разноцветные повозки, дабы предстать пред очи его высочества султана Искандер- Язида Второго.

Султан в свою очередь восседал в самом центре своих дворцовых владений и с высоты тронного подножия беспристрастно и с некоторой тоской наблюдал за своими поданными, благодарно вкушающими его дары. Квадратные столики на низких ножках в виде деревянных шаров усеивали весь зал, а вокруг них, разделяясь на семейные кланы и их подопечных, вели разговоры представители знати и власти в стране пустынь. И количество в зале их все пребывало и пребывало. Все они по приходу обязательно проходили по почетной дорожке к трону и там склонялись в низких, но не всегда сугубо искренних, поклонах. Каждый гость стремился превзойти другого блеском своих даров и заслужить от султана хоть какой- либо признак благоволения. Один за другим они пытались выделиться, то и дело обмениваясь друг с другом злыми, завистливыми или надменными взглядами. Особенно ретиво переругивались в воздухе между собой члены наиболее богатых родов, славящихся своими дальними родственными связями с султанской кровью.

Однако даже они уступали по степени своего влияния на жизнь Эры тем исключительным мужам, что ближе всего находились к сердцу власти. Ведь лишь избранным было дано знать, что истинную власть в стране представляет вовсе не султан, почивающий на троне, а тот, кто стоит всегда и везде рядом с ним – великий и ужасный визирь- Альвахд, ни один совет которого еще не прошел мимо воли султана. Казалось, все, что этот костлявый человек не шептал на ухо султану, исполнялось в тот час же, ровно так, как он того желал. Даже если б для исполнения его слов Искандер- Язиду Второму пришлось бы идти против всех остальных его поданных.

Еще меньше людей в зале имели осведомленность о тайне, кою он тщательно скрывал от общественности. И те, кто знали, предпочитали молчать, ибо тайна эта могла навлечь на них его гнев, неминуемо обернувшийся бы для знающих смертью.

Не существовало в стране никого несправедливей его и ужасней. А его приближенные были лишь едва менее испорченными людьми, чем он сам.

Альвахд ненавидел торжества, где собирается много людей и где повсюду горит свет, несмотря на позднее время. Да таких ярких, что теням едва удается помещаться в углах. Однако он признавал полезность подобных мероприятий для увеличения числа своих соратников и утверждения своей власти среди народа.

Поэтому, стоя подле султана, он, гордо воздев острый подбородок к верху, с презрительным снисхождением наблюдал за кланяющейся знатью и злился про себя – впрочем, злился он всегда, просто выбирал разные для этого причины – что половина из прибывших не имеет понятия о том, чьих добрых знаков и чьей милости им действительно следует добиваться. Визирь успокаивал себя тем, что вскоре вся эта показушная сутолока окончиться, и дальше уже перед ним, в его покоях в ряд выстроятся его сторонники, дабы выразить ему свое почтение. И, конечно же, подарки кои они выбрали для султана ни в какое сравнение не станут с теми, что они поднесут лично ему, Альвахду.

Тем не менее на каждого злодея в любой истории есть свой герой. И так, завернувшись в свой черный кафтан с красными всполохами бисерных узоров и охватывая мраморное убранства тронного зала, словно оно целиком принадлежит ему одному, Альвахд не замечал редких взглядов исподполья черных, будто агатовые камни, глаз.

Принадлежали они главному лекарю его высочества, что во время многолюдных празднеств не отлучался от султана ни на шаг и пристально следил не только за телесным здоровьем своего покровителя, но и его душевным самочувствием. Вот султан переставил круглую и седую свою головку с левой руки на правую, оперевшись кулаком в пухлую щеку, и лекарь наклонился к его уху, наполовину скрытому за шелковыми лентами высокого тюрбана. Лекарь что- то неслышно проговорил, другим оставалось лишь разбирать его слова по бордовым губам, и султан растянул губы в слабой улыбке. На мгновенье блеснул блеклый огонек в его глазах, а после энтузиазм его высочества вновь зачах.

Поданные объясняли это тем, что султан их хворал последние месяцы почти беспрестанно, и, если б не его любимый лекарь, давно бы уже увял, не оставив стране наследника. Была у него дочь однажды, да и та скончалась, не достигнув и совершеннолетия. Прогнозы неутешительно томили сердца народа. Страшась будущего, некоторые из знати начали собираться в группу вокруг заморской жены султана султанши Еренаи, которая на этом празднестве сидела при своем муже, разве что трон ее имел меньше драгоценных камней в своем навершие. Женщина она была мягкого склада, но мудрого. Благодаря последнему воля ее порой казалась выкованной из железа. А еще все успели заметить, что она часто совещается с главным лекарем о делах, даже если те не относятся непосредственно к здоровью. Из- за этого его имя – непривычное для слуха жителей их страны- часто срывалось из уст придворных заинтересованным шепотком. Никто точно не мог сказать, насколько много полномочий дозволила ему султанская семья. Ведь он почти не использовал свои привилегии, предпочитая поблажкам неукоснительное следование правилам, заложенными под полы дворца еще первыми предками правящей династии.

В основном люди считали лекаря странным. Особенно впечатление такое складывалось у них из- за его манеры одеваться. Он либо носил что- то из традиционного, но на уровне простого слуги, либо ходил в… чем- то совершенно им непонятном. На вопросы об этом он отвечал, что вещь на нем называется сюртук и на рукавах у него манжеты, а ходят так за морем, в стране, откуда родом их прекрасная султанша Ереная. Правда, иным это не прибавило и толики понимания о причинах, побудивших главного лекаря одеваться столь вычурно, а другие же сразу сделали выводы, будто так он пытается льстить ее высочеству.

Моаза слухи волновали мало, а на сегодняшнем приеме гостей его и вовсе интересовали лишь двое – султан, за чье здоровье он в ответе, и визирь, чьим страшным секретом он владел. И вскоре собирался поделиться своим знанием с самим Альвахдом, имея стремление войти к тому в доверие или… рискнуть всем.

И в своем стремлении он находился не один. Его соратники тоже тщательно готовились к сегодняшней ночи, доверяя Моазу свои жизни. Они были преданы ему, и главный лекарь ни секунды не сомневался в их честности и послушании.

А когда султан известил своих поданных о раннем отходе ко сну, дозволяя всем продолжать пир, Моаз, наконец, дал им знак действовать, потерев пальцами лацканы сюртука, а сам тем временем вместе со стражей отправился проводить Искандер- Язида Второго до его покоев.

И стоило его высочеству удалиться, как покинул зал и визирь, а за ним поспешно ретировались и те, кто превозносил его слово над словом султана.

За ними же последовали и соратники Моаза под личинами стражников. Они взяли с собой одну важную для визиря вещицу, о ценности которой тот, правда, пока не ведал, но которая вскоре пошатнет все его равновесие и чувство превосходства. Долгожданная минута подбиралась все ближе. После нее судьба ни одного из них уже не будет прежней.

Когда все они собрались у дверей визиря, занимая очередь среди остальной знати в передней комнате его покоев, к ним подоспел и сам главный лекарь. Знать глядела, махая опахалами в ожидании своего часа, то и дело бросала взгляды на них, но не задерживала их слишком надолго, дабы не сделать их неприличными. Знать в первую очередь интересовало, почему главный лекарь окружен стражниками. Те яро выделялись, одетые по форме в черные одежды и отрывки лат там, где соединялись их суставы.

Моаз и стражники молчали все время, позволяя говорить лишь их взглядам. Скулы у них всех напряглись, брови лишь старалась казаться расслабленными, даже то, как они стояли выдавало значительность их миссии. Все они понимали – назад дороги нет, впереди – либо плаха, либо надежда на свободное будущее. И стоило дверям покоев визиря вновь раскрыться, словно акульей пасти, никто из них не дрогнул и, мужественно ступая внутрь, позволил этой пасти их проглотить.

Глава 2.

Безопасность. Безопасность? Получила ли Ларэ, наконец, свой золотой билет?

Она надеялась, потому что в жизни не переступала столь дорого порога. Снаружи он дом этот был похож на султанские хоромы. В принципе, он и принадлежал ближайшему родственнику их правителя, его двоюродному брату Эразии Бульбе.

Это место, подумала чаровница, если и ловушка, то самая прекрасная на свете. Будет весьма эпично, если она попадется в пасть закона именно здесь.

Большой двор перед домом расчерчивали песочные композиции, мощенные дорожки, кактусы- исполины, здесь были даже мужчины с холодным оружием, расставленные по периметру белокаменного забора, облегающего частные территории ее нового покровителя. По началу Ларэ взяли опасения об этих охранниках в зеленых одеждах и с блеском стали на поясах. Все же, не бумажные чиновники гоняли ее по всей стране в последние два месяца, хоть и они издали указ, а их исполнители- воины. За короткое время жизни в бегах девушка приловчилась чуять человека военного за пять верст до сближения и менять курс движения. А здесь… деваться было некуда. Пришлось пройти мимо них, притворяясь спокойной и робея внутри. Каждый шаг к широким ступеням дома она проделала, зыркая глазками из стороны в сторону, в частности бросая взгляды на сабли и ножи, заправленные в пояса мужчин. Они никак на нее не отреагировали, а сама она удивилась их форме, кою ни на одном султанском воине не видела. Значит ли это – они не в подчинении у султана? Хотя в их стране нет никого, кто бы ни был, в форме он или нет.

Самый большой дом во дворе имел три этажа с аккуратными рядами арочных окон. Прямые стены его облицовывала белая с зеленой мозаика, ослепительно сверкающего под жалящими лучами солнца, а из стен наполовину выглядывали белые мраморные колонны с розовыми разводами, похожими на неразмешанные струйки краски в чистой воде. Те поддерживали дальние вылеты плоской крыши- балкона из серой черепицы.

Ларэ была рада зайти под тень этого сооружения, архитектор которого определенно увековечил свое имя в истории, и скрыться от горячего солнца, заставлявшего ее бесконечно щурится, что даже бабушкин платок, которым она накрывала свою голову не спасал ее. В ее девятнадцать с хвостиком лет, у нее уже имелись непреходящие морщинки в уголках глаз. Наверняка, если бы она дала коже отдохнуть от гримасничаний хотя бы дня три, то тех и след бы простыл. Но до сих пор судьба не баловала ее долгим пребыванием под крышей. Может, хоть теперь ей удастся пожить в тени? И все- таки, неужели ей повезло жить здесь?! Она не спешила позволять радости занимать место в ее легких и желудке. Не хотелось потом иметь дело с разбитой надеждой. Она так устала себя собирать…

– Ваше приглашения, хатун, – учтиво обратился к ней высокий, смуглый мужчина лет двадцати восьми- тридцати, протянув к ней ладонь и заставив вздрогнуть. На плечах его висело белое платье из шелка, подметавшее мраморный пол, а голову, обильно покрытую мягкими, черными кудрями, увенчивал чурбан простого типа. Он напоминал слугу, любимого хозяевами.

В первые секунды после его слов Ларэ охватила паника. Приглашение? Какое? Она чуть ли не испуганно уставилась на него, боясь бросить взгляд на деревянные двери- ворота в шаге от нее. А ведь желаемое находилось так близко. Рукой дотянуться. Ее вышвырнут? Только не это.

Потом в голове у нее просветлело. Совсем чуть- чуть.

– Письмо подойдет? – она не знала, как должно выглядеть приглашение в этот дом и что под ним подразумевалось. Но раз ей отправили только письмо с длинными увещеваниями о благородстве двоюродного брата султана и его черте характера непременно сдерживать любые данные обещания, значит, его должно было хватить для преодоления всех проверок.

– Прошу вас показать мне его, – попросил он все тем же тоном. Голос его был певуч и приятен слуху.

Ларэ вынула конверт со сломанной печатью из объемного кармана своего платья- разлетайки и осторожно, прикусив губу, положила на протянутую к ней ладонь.

Пальцами с аккуратно подрезанными ногтями в форме дуг, слуга раскрыл сложенную бумагу, бегло пробежался темными светлыми карими глазами по почерку письма и застыл, наткнувшись на печать под всем его содержанием. Ларэ гадала, обучен ли он букве – потому что большинство слуг в других зажиточных домах не были – но в любом случае, рисунок оказался мужчине известным. Он перевел взгляд на девушку, улыбнулся ей широкой улыбкой и вернул письмо с конвертом, который Ларэ тут же упрятала обратно в карман от греха подальше.

– Прошу вас, госпожа чаровница, пройдемте внутрь. Я отведу вас к Канаре – нашей домоправительнице. Она все вам расскажет и покажет, – сказав это, он вытянул руку в сторону вырезанных в входных дверях дверки поменьше и толкнул ее внутрь.

Надо сказать, чаровница встревожилась, услышав, как он ее назвал. Так ее кличали в народе, разнося молву о ее чудесных способностях. Придумали ей это звание люди три года назад как, однако именно в последнее время оно превратилось в клеймо, что хуже метки на коже; повсюду оно преследовало ее, заставляя скрываться. Как о нем узнал слуга? Вернее, как он понял, что это она- та самая чаровница? Его предупредили? А как же ее безопасность, о которой ее столько заверяли в письме? Разве не ясно, что чем меньшему количеству людей о ней известно, тем верней мимоходные грозы ее минуют?

Кивнув мужчине, со всеми этими сомнительными мыслями в ее голове она отправилась вслед за его белой спиной. Ей еще рано было пускаться в мечты о спокойной жизни в тени чужого благополучия. Но она старалась не выказывать лицом этих волнений. Сперва она хотела присмотреться к здешнему окружению и его людям. Вот столкнется с чем- нибудь действительно подозрительным – и только пятки ее тут сверкали. Спешить с выводами – плохой тон для любого шпиона. Или преступника. Пусть она и не относилась по- настоящему ни к тому, ни к другому.

Что об этом думает Эразия Бульба? Ларэ не знала, как ей относится к господину этого дома. Не в том смысле, что она стала бы ему грубить или что- то в этом роде – ни с одним из врагов она не стала бы ронять свое достоинство до злобности – но в том, чего ей стоит ожидать от этого человека? До сих пор девушка чувствовала себя более или менее уютно лишь с другими особенными. Она не понимала причин такого высокопочтенного господина быть благосклонным к ней. Его двоюродный брат- султан Искандер- Язид Второй в последние годы только и делал, что поощрял введение законов, умаляющих вес людей с даром, называемых особенными. Советники, входящие в его диван, все более и более сковывали особенных правилами, оказывали давление на их волю, а султан лишь улыбчиво похлопывал за это по их злые головки.

Что же, отношение султана не передалось через кровь его двоюродному брату? Не разделял ли Эразия Бульба умозаключения своего августейшего родственника о праве подобных ей на свободную, ничем необременённую жизнь? Или страх перед охватившим его старое тело недугом столь сильно повлиял на его ум, что он решил ненадолго примириться с пребыванием рядом с ним одной из них?

Несчетное количество раз, Ларэ про себя повторяла цепочку имен – путь, коим письмо господина Бульбы пришло к ней в руки. Она доверяла этим именам и не видела в них подвоха. По крайне мере, в тех, чьи имена занимали вторую, ближнюю к ней, часть цепочки передачи. Это были либо особенные, либо люди, которым ее дар помог справиться с их самочувствием. Они не имели причин ей лгать и во многом находились на ее стороне. Особенные бы ни за что не предали одну из них – ввиду менявшегося к ним отношения в последнее десятилетие они все больше видели себя отделенными от народа Эры, все явственней им казалась граница между ними и обычными людьми, все крепче они от этой мнимой обособленности сплачивались и становились дружней друг с другом в плохие времена. Потому в их именах она не сомневалась совсем. Те же, кому помог ее дар – владением которого она зарабатывала себе на пропитание почти всю ее самостоятельную жизнь – являлись либо родственниками особенных, либо, по мнению Ларэ, просто хорошими людьми, которых она знала достаточно, чтобы быть убежденной в их добросердечности. Конечно, за время ее странствий приходилось ей за монету оказывать свои услуги и людям не широкого ума и чести, но в цепочке, кою ей огласил последний в ней человек таковых не нашлось. Что насчет тех людей, которых в цепочке она не признала? Она не могла говорить с уверенностью.

Однако кое- что занимательное все же нашлось. Имя «Канара» среди неизвестной части передатчиков значилось первым. Стоило слуге помянуть его, как Ларэ мгновенно обуял нескончаемый интерес к домоправительнице окружающего богатого убранства. Отчасти это повлияло на то, что она охотней потопала за своим провожатым, несмотря на сомнения. Ей хотелось поскорее встретиться с Канарой. Быть может у Ларэ получится дознаться у женщины о хозяине этого места и его истинном мнение о чаровнице. Не лицемерил ли тот, заверяя ее в своем гостеприимстве и сугубо благих намерениях? Не являются ли его слова лишь слащавым обманом? Будет ли старик улыбаться ей, а на самом деле скрывать за добродушной маской свое презренное отношение к особенным? И не предаст ли он ее, как только она станет ему не нужна? Вот в чем вопросы.

Из прихожей, что могла бы вместить в себя один другой деревенский дом, Ларэ провели в зал еще больший. Она тут же обратила внимание на зеркало в посеребренной раме, широкой полосой протянувшееся от стенки к стенке, над всеми диванами и комодами. Как и всякая девушка, Ларэ не преминула изучить в зеркале свою внешность, пусть то и показывало лишь верхнюю половину ее тела. Словно опомнившись, Ларэ поставила левую руку на макушку и потянула платок на ее голове вниз, полностью оголяя свои длинные волосы. Те у Ларэ вились пышными, светло коричневыми кудрями. Девушка не любила их собирать даже в жаркую погоду, а если и собирала, то совсем ненадолго, иначе кожа головы начинала жаловаться на стянутость и неестественную тяжесть. Ларэ никогда не считала себя некрасивой; иногда она засматривалась на свою внешность, довольная ее видом, иногда рассматривала придирчиво. И не видела в этом непостоянстве ничего плохого. Вот сейчас, например, она определенно могла сказать, что вид у нее был уставший, и ею это не воспринималось ни хорошо, ни плохо, это был просто факт. Карие глаза ее, оглядев себя, затем проверили весь зал через зеркало на наличие злой энергии, и после она вернула взгляд в реальность.

Слуга терпеливо ждал ее, схватив одной рукой запястье другой перед собой. Сгримасничав стыдливую рожицу с оголенными зубами, Ларэ проворно обогнула стоящие по центру зала две группы высоких диванов и догнала мужчину. Из холла в другие части дома вели сразу четыре дорожки. Три из них – по арочным коридорам, и одна – на второй этаж по деревянной лестнице. Слуга завел ее в средний коридор, выкрашенный белой краской сверху до низу. Единственным украшением его была кафельная плитка, покрытая разноцветными геометрическими узорами, словно стены в тут только для того и оставили пустыми, чтобы выделить ее среди них. Коридор привел их в другие залы, заставленные не менее пышной мебелью, чем оставленный позади холл. И на этом пути Ларэ увидела аж четыре кошки!

– Хозяин приказал не выгонять бродяжек и кормить их досыта. Вот они прижились, – объяснил слуга на вопрос девушки. Тогда на ум Ларэ пришел следующий: «А не является ли она сама такой бродяжкой?» С этими кошками у нее определенно нашлось бы много общего.

Наконец, они прошли столовую, в которой стоял стол со стульями на тонких, как у лани ножках, и вошли через короткий проход в пышущую жаром кухню. Да- а, не хотела бы Ларэ в такой работать.

– Канара, – позвал слуга и одна из женщин бросила свои дела и подошла к ним, потирая пухлые руки о мятый фартук и внимательно изучая чаровницу. – Долгожданная гостья хозяина прибыла.

– Вижу, – кивнула она. – Приветствую тебя, дорогая, у нас.

– Расскажи ей все, – попросил слуга.

– Беру ее на себя, – ответила она и широко улыбнулась Ларэ. В отличие от многих дородных женщин черты ее были приятными взгляду, мягкими и какими- то материнскими. Голубые глаза искрились энергией, а от смуглой кожи веяло здоровьем. Она произвела на девушку благоприятное впечатление, и даже пот не испортил его. Ларэ тем не менее не была уверенна, каким образом ей самое оставить о себе приятное мнение у домоправительницы.