Воспоминания о Верувине. Полное собрание

– За прошедшую неделю… – продолжил он. —…мы восстановили немалую часть города, которая была, к моему сожалению, повреждена во время осады. Верите или нет, я бы хотел, чтобы война минимально отражалась на городах, которые я захватываю. Противоречиво, не правда ли?

В толпе снова послышалось несколько смешков.

– Не буду перечислять всё, чего мы достигли, результаты вы видите и сами. Я готов пообещать, что станет только лучше. В войне, которую я веду, наш главный враг – это не лорды и их армии. Наш главный враг – закостенелость, всё старое и заросшее пылью.

Теперь люди переглядывались и пожимали плечами, не вполне понимая оратора. Ренамир заметил это и пояснил:

– Я приведу пример: в древности наши предки ходили пешком. Со временем они научились седлать животных, но на лошадиной спине не увезти весь свой скарб. И что тогда сделали люди? Они придумали колесо и сделали телеги. Сидящие на своих тронах старые слепцы настолько увязли в традициях и методах прошлой эры, что понятия не имеют, как сделать вашу жизнь проще и лучше. А я… имею, – уверенно заключил император. – И хочу помочь вам. Всем вам. Вы можете спросить моих солдат о том, как я внимателен и чуток по отношению к верным подданным – спросите Вентейна, Картагера, Жеадина, Пельтера или даже новобранца Нори, который чудом пережил осаду и был принят в ряды моей армии за свои хитрость и волю к жизни.

В этот момент Нори смущённо замер и боялся, что к нему будет привлечено чрезмерное внимание, но на него обратились лишь несколько взглядов людей, которые знали его имя. Ренамир продолжал:

– Вы, также, наверное, задались вопросом, куда делся ваш прошлый правитель, лорд Гилмор. Я знаю, многие из вас любили его, но он… – Ренамир сделал драматическую паузу в речи и, почувствовав напряжённое ожидание в толпе, махнул рукой. – Конечно же, остался жив!

В толпе зазвучала какофония различных реакций, но многие люди явно были рады узнать, что Гилмор не отправился к праотцам.

– Я не убил его, хотя мог и хотел это сделать многократно, признаюсь вам, – сказал Ренамир, на секунду опустив взгляд. – Лорды ранее захваченных провинций оказались менее везучими, я лично обезглавил их, потому что они были никчёмными, обрюзгшими, безмозглыми червями, которым власть досталась по какой-то непостижимой ошибке. Что до Гилмора… он убедил меня оставить его наместником Тагервинда.

Нори вдруг ощутил волнение и необъяснимую радость. Он не мог поверить своим ушам, и счёл бы всё это шуткой, если бы в следующую минуту лорд Гилмор лично не поднялся на этот эшафот после приглашения Ренамира. Толпа замерла. Гилмор был одет скорее как опрятный квартирмейстер или помощник лорда, но никак не сам лорд – теперь в его облике отсутствовала былая роскошь, но осталась прежняя сила и стать. Он осмотрел людей и продолжил слова Ренамира:

– Всё сказанное Ренамиром – правда. За последние дни мы провели десятки часов в беседах, рассуждениях и спорах… остались вопросы, в которых мы согласия так и не достигли, но каждый из нас должен думать не только о себе, но и о людях. Я смирился и решил… что останусь демилордом, подтверждённым Ренамиром, в его подчинении. Пусть моя гордость вечно грызёт меня за эту личную капитуляцию, но я делаю это ради вас, жители Тагервинда. Потому что никто не знает этот город так, как я, и никто не сможет лучшим образом объединить эти знания со стремлениями и целями… – он сделал паузу, вздохнул и посмотрел на Ренамира. – Новой власти.

Люди ликовали, бросали головные уборы и выкрикивали имена обоих правителей. Гилмор, видя это, был искренне рад и не скрывал чувств. Ренамир же стоял со спокойной, гордой улыбкой и ждал тишины.

– Но ваше высочество! – выкрикнул вдруг кто-то из толпы.

– Да? – переспросили синхронно Гилмор и Ренамир, после чего неловко переглянулись.

– А как же совет? Что они скажут обо всём этом? – беспокоился один из горожан.

Гилмор задумался на секунду и уверенно ответил:

– Моя забота – судьба Тагервинда. Совет – дело нашего нового… императора.

Подрагивающие мышцы лица и паузы в речи выдавали в Гилморе тяжесть, с которой он признавал власть молодого Ренамира. Эта жертва была для него не столь мала, как он хотел бы изобразить, а сам император пока ещё по старой привычке довольствовался этой маленькой моральной издёвкой над бывшим врагом, преклонившим колени.

– О Совете я позабочусь, можете не переживать, – спокойно сказал Ренамир. – Пока они найдут в себе силы объединиться, я уже сотру их с карты поодиночке. Не захотят сражаться – приму под своё знамя без боя, хотя лорды всё равно будут казнены; захотят защищать свой дом – осадим, как осаждали все прошлые города. С теми, кто ни говорить не станет, ни меча обнажать – разговор будет особенно коротким. Быть может, среди них найдутся ещё достойные люди вроде Гилмора, но я в этом сильно сомневаюсь.

Из речи Ренамира казалось, будто он, несмотря на свои демонстративные блага, милосердие и снисходительность, наслаждался войной – ему нравилось уничтожать своих врагов, но это удовольствие ему доставляли именно смерти лордов, а не простых людей.

Далее последовали обсуждения новых законов, уточнения положений и раздача титулов. Нори спокойно просидел это время на крыльце и размышлял о том, какое место в этом мире теперь у него: стоит ли ему остаться солдатом и обрести славу на поле боя или попробовать убедить Ренамира отпустить его в скором времени? Как бы то ни было, сейчас выбора не оставалось, кроме альтернативы любому испытанию в жизни: бежать, пока ноги не сотрутся в кровь, пока в горле не пересохнет настолько, что произносить тщетные молитвы станет невозможно; бежать настолько далеко, насколько хватит сил, и питаться одной лишь надеждой на чудо. Этот вариант Нори предпочитал не рассматривать, потому как последние дни его жизни говорили о явном отсутствии удачи. Попутный ветер судьбы закончился в тот момент, когда Нори упал в Таг с северной стены, и вместо него началось бурное течение непредсказуемых событий.

Когда толпа стала расходиться, Нори размял ноги, затёкшие в не разношенных сапогах, поднялся и решил, что до новых сборов и приказов может отправиться домой. Поглядывая на солнце, падающее за городскую стену, Нори шёл по знакомой улице и видел на лицах людей искреннюю радость: солдаты Ренамира до верху забили городские таверны, а некоторые из них продолжали помогать коренным жителям Тагервинда даже сейчас, после чего оставались в качестве гостей в их домах, где потом и ночевали. Большая часть армии, не пожелавшая нежиться в городе и налаживать общение с тагервиндцами, осталась за стеной, в массивном палаточном лагере – там они не радовались миру, а готовились к войне: точили оружие, тренировались, заранее изготавливали детали для осадных машин, чтобы затем просто собрать их из частей, а также охотились, забирали урожай с разорённых окраин и оставляли его в запасах армии. Ренамир знал обо всём этом, но ради поддержания лояльности иногда позволял солдатам делать то, что они хотят – в пределах его собственных указаний, разумеется. Через месяц наверняка выяснится, что девушки, жившие за стеной, подозрительным образом забеременели сразу после осады, а у их родителей куда-то вдруг исчезли припасённые мешки с мукой, но скажет ли кто-то из них правду – определит борьба двух чувств: страха перед лордом и жажды справедливости.

Нори шёл по улице, шаркая по сухой пыльной дороге, размышлял о сложных переплетениях человеческих судеб в этом городе, как вдруг услышал женский голос, окликнувший его сзади:

– Нори… – в интонации этого обращения было какое-то неожиданное подобие упрёка, и в то же время приятное удивление.

Нори обернулся и увидел перед собой Тальку. На её строгом лице не было ни царапины, а худое тренированное тело покрывала идеально сидящая стёганка с нашивками сине-золотистого цвета – это были знаки Ренской империи. Она подошла чуть ближе и заговорила с лёгкой улыбкой:

– Клянусь, ещё сегодня утром я бы поставила десять бочек эля на то, что ты мёртв. Но когда на площади Ренамир назвал твоё имя…

Нори осмотрел её форму, хмыкнул и сказал:

– Похоже, мы с тобой совершили один и тот же выбор.

Она кивнула:

– Похоже. Но как ты выжил? Расскажи мне. Наверное, спрятался под стеной и сдался, когда авангард был уже внутри замка?

– Всё было… намного сложнее, – почесав затылок, ответил Нори и слегка улыбнулся Тальке.

Женщина прошла мимо него и жестом пригласила последовать за ней. Нори пошёл по улице, рассказывая, как упал в реку, переоделся, как он был разоблачён и устроился в армию Ренамира уже законно, с подачи самого императора. Реакция Тальки удивила его: по необъяснимой причине женщина была в восторге от этой истории.

– Поразительное жизнелюбие! – воскликнула она, слушая собеседника в прогулке по городу.

– Или невыносимый страх смерти, – ответил Нори и опустил взгляд на дорогу. – Я не могу перестать думать о правильности этого… пути.

Талька завернула за очередной угол, где оказался неприметный домик с закрытым окошком, выходящим на улицу. Она подошла к нему, постучала в ставни и полушёпотом сказала:

– В подвале твоём, но в сердце у всех.

Нори без единого намёка на понимание помотал головой, подумав, что Талька обращается к нему, но вдруг окошко открылось и оттуда высунулась крепкая волосатая рука, держащая бутылку с тёмной жидкостью. Талька протянула туда же несколько монет, взяла бутылку и, едва она успела убрать руку, как ставни захлопнулись обратно.

– Что это? – полюбопытствовал Нори, глядя на бутылку.

Талька не ответила ему, а лишь снова пригласила жестом следовать за ней.

– Не терзай себя, – сказала она. – Как можно думать о будущем, если ты всё ещё сомневаешься в прошлом? Сомнения имеют смысл, когда ты совершаешь выбор, но какой в них смысл, когда решение принято? Сомневаться нужно было, когда ты надевал кольчугу авангарда на свои тощие плечи. Хорошо, что лёгкий вариант попался, а то припёрся бы в лагерь в латах – вот смеху было бы! – Талька улыбнулась, представив это. – Тебя бы раскусили куда раньше и просто казнили бы. А тебе повезло. И повезло нечеловечески.

– Повезло?! – изумился Нори, который совсем так не считал. – Я был на волосок от смерти больше раз, чем за всю жизнь до этой недели! Я убил невинного человека просто для того, чтобы встать в один строй с врагами, чтобы спасти свой зад!

– На войне нет виновных или невинных, – холодно парировала Талька, свернула к городской стене и пошла вдоль неё к горам. – И сама война эта – не то, чем кажется.

– О чём ты?

Нори снова поравнялся с ней и внимательно слушал.

– Флагами отличаются те, кто живёт, – продолжила Талька. – А умирают все одинаково. Я была когда-то на Ганрайне, знаешь? Это западный континент, за морем от нас. Там люди верят в единственного бога и считают, что он властен над всем и всё видит. И они считают, что после смерти ты предстаёшь перед ним и отвечаешь за всё, что сделал. Многие люди боятся этого посмертного суда и при жизни стараются делать больше добрых дел друг для друга. А у нас что? Раздробленные языческие поверья. И бояться некого. Поклоняешься одному – он защищает тебя от второго. Поклоняешься третьему – живёшь дольше, поклоняешься четвёртому – и пшеница у тебя на поле гуще, чем у соседа. По крайней мере, в это верят. Верят, но они ничего не боятся. Не боятся, что… там их кто-то будет стегать кнутом за каждое скверное слово, за каждое прирезанное животное, за каждую загубленную душу. А ведь нам бы тоже не помешало чего-нибудь бояться!

Нори задумался. Он посмотрел на Тальку и спросил её:

– Ну так… к чему ты это всё? И почему вдруг стала говорить со мной, зачем подошла? На барбакане ты была чёрствой, безразличной…

– Была, – тут же кивнула Талька. – Да я и осталась… просто впечатлена тем, что ты выжил. К чему я это всё говорю, спрашиваешь? К тому, что настоящая война не имеет знамён, Нори. Настоящую войну нельзя выиграть, потому что мы ведём её против непобедимого противника – смерти. И если в осаде Тагервинда ты не умер, значит, ты прожил ещё один день, выиграл ещё один бой. Раньше тебе было легко побеждать, ведь… кто ты там, я забыла, ткач? Гончар?

– Гончар, – кивнул Нори, торопя продолжение разговора.

Талька кивнула. К этому моменту они уже начали подниматься по рельефной земле, из которой выглядывали камни и маленькие утёсы. Стена, растянувшая по левую руку от них, становилась всё меньше по мере приближения к её краю.

– Раньше было легко, потому что ты жил, а не выживал, – спокойно продолжала Талька. – Тебе помогал отец, у тебя был дом. Так ведь? Я помню, ты говорил об этом с Сабиром. А теперь ты один, принятый в армию императора, которого должен был уничтожить. Скоро он поведёт нас в новый поход, за следующим лордом, и ты тоже пойдёшь туда, чтобы снова сражаться со смертью. И это будет гораздо сложнее, чем лепить горшки.

На Нори нахлынула печаль. Он ждал от Тальки воодушевляющих слов – сам не знал, почему, – а получил только внушающие тревогу указания на скорое будущее. Они поднялись по малозаметной тропе, взошли на скалу, торчащую из горного хребта, и Талька села на её краю. Она свесила ноги и откупорила бутылку. Нори, уже немало утомившись, подошёл к краю и увидел с этого места все окрестности Тагервинда – всё поле боя и весь город от стены до горных хребтов и каменоломен. Солнце садилось на западе и освещало всю эту территорию, как всегда, роняя зубастую тень на городские строения.

Нори сел рядом со спутницей и вздохнул. Талька посмотрела на него и молча протянула бутылку с тёмной жидкостью. Нори с опаской понюхал содержимое и, поняв, что это вино, сделал несколько глотков. Холодная жидкость, дарящая горячие ощущения – этот феномен всегда удивлял его молодой, не изощрённый наукой разум. Нори откашлялся, встряхнул головой и вернул вино Тальке.

– Ну как? – с едва заметной улыбкой спросила она.

– Приятное, – кивнул Нори, как будто разбирался в вине, хотя на самом деле пробовал его всего пару раз в жизни. – Греет, и не слишком резкое. Но я больше люблю эль.

Талька усмехнулась, махнула на него рукой и сделала несколько глотков.

– Надеюсь, ты слушал всё, что я тебе сказала. Радуйся, что жив, парень, потому что вон на той стене… – она указала на длинную белую стену Тагервинда, которую всё ещё восстанавливали после осады. – …там сгинула куча хороших людей, которые дрались, пили и разбирались в людях гораздо лучше, чем ты. По всем трём параметрам они, конечно, уступали мне, но я уже сдалась в поисках достойного оппонента.

Нори посмеялся над её высокомерием и сказал:

– Меня удивляет, что ты родилась женщиной.

– Меня тоже, – усмехнулась Талька. – Наверное, это для того, чтобы опозорить всех вас, мужичьё несчастное. Как же всё-таки удивительно, что выжил именно ты…

– Почему тебе это не даёт покоя? – спросил парень, глядя на падающее за горизонт вечернее солнце.

– Потому что ты сделал что-то… не соответствующее тебе самому. Ты превзошёл все мои ожидания, а я очень редко так ошибаюсь.

Нори пожал плечами и снова отвёл взгляд, задумчиво бегая глазами по крышам домов Тагервинда:

– Больше всего меня поражает то, что ты этому так приятно удивлена или даже рада. Я уверен, что совершил нечто низкое, мерзкое… что я опозорил свой род, а ты…

– «Опозорил свой род» – насмешливо спародировала Талька и рассмеялась. – Ты всё-таки болван, я снова ошиблась. Ну какой род, тупица, ты сын горшечника, отца-одиночки, единственный ребёнок в семье, которая ничем не отличается от любой другой семьи! Нет больше рода, остался только ты, и ты – выжил! Да ты не только не «опозорил», ты доказал, что ты самый дерзкий и способный из всех!

Нори широко раскрыл глаза и удивлённо смотрел на неё, а Талька продолжала:

– Подлость ли – выбирать сторону победителя, если изначально выбор стороны тебе не предлагали? Я уже объяснила, в какой войне ты должен победить, заморыш мой юный, а вот это вот всё… – она окинула широким жестом поле недавнего боя за Тагервинд. – Это не наша война. Это война двух знамён, в которой одно знамя побеждает другое и пришивает к себе новый кусочек. Чем больше у него кусочков, тем легче будет поглотить и пришить к себе все остальные. Сильно сомневаюсь, что Ренамир ограничится этим континентом. История говорит о том, что завоеватели живут своим делом – если он захватит один замок, то сможет захватить и второй, и третий, и десятый. Пока кто-нибудь не прирежет его во сне и не перевернёт всё с ног на голову. А знаешь, кто это сделает?

– Кто? – с любопытством и тревогой переспросил Нори.

– Кто-то такой же, как ты, – она ткнула его пальцем в грудь и поднялась на ноги. – Кто просто хочет жить сегодня лучше, чем вчера, или вообще жить хоть как-то, вместо того чтобы сдохнуть в канаве. Вот, скажи мне, где сейчас Сабир? Хотя нет, не говори. Если он не здесь, то это уже не важно.

Талька направилась вниз, обратно в город, и Нори тут же последовал за ней. По пути до трактира она сказала, что попробует перевестись в его полк, чтобы приглядывать за ним, и с каждым её словом удивление Нори только нарастало: из-за самого сомнительного поступка в его жизни Талька вдруг привязалась и стала поддерживать его, как друг. Друг – последнее слово, которое Нори был готов к ней отнести до сегодняшнего вечера, но теперь всё изменилось.

Талька осталась в трактире, а Нори, обдумывая все её утверждения, отправился в свой пустующий, тёмный дом. Когда он открыл дверь, то обнаружил, что угли в печи тлели после недавнего пламени, а на его кровати в углу лежал крупный силуэт.

– Какого… – напрягся Нори и потянулся к рукояти меча, как вдруг силуэт вскочил и затрясся в хаотических жестах.

Нори разглядел в нём полураздетого солдата Ренской империи – рядом с кроватью стояли его сапоги и лежала кираса.

– Эй-эй, ты чего, я просто… – заговорил этот человек. – Я думал, этот дом заброшен, убили хозяина или вроде того, вот и зашёл переночевать! Мне… не досталось ночлега, раньше у семьи одной перебивался, но сегодня у них родился ребёнок и… спать там невозможно, ты бы это слышал!

Нори вздохнул, закрыл за собой дверь и бросил в печь пару поленьев и палок из поленницы в углу комнаты. Он сел на маленький табурет у печи, разворошил угли кочергой и посмотрел на пустующую кровать отца. Солдат за его спиной принялся спешно застёгивать снаряжение и бормотать дрожащим голосом:

– Я сейчас, я… я быстро, ты извини, я же не знал, что ты тут живёшь. Живёшь ведь? Ну да, сразу видно…

– Стой, – перебил его Нори и, переборов в себе странное недовольство, указал на кровать отца. – Можешь лечь вон там. Просто ты лёг на мою кровать, а эта… на ней можно спать.

– О, правда? – незнакомый солдат замер на секунду, глядя на предложенное место. – Спасибо, друг, это… я правда очень благодарен. Ты меня даже не заметишь, не переживай!

– Хорошо, – кивнул Нори, глядя на маленькие языки пламени, объявшие древесину в печи.

Он знал, что скоро покинет этот дом, и, возможно, больше никогда сюда не вернётся, поэтому странно было бы держаться за эту собственность и гнать отсюда тех, кому нужен ночлег. Нори подумал о том, что может оправдать себя перед богами за то убийство пленника в имперском лагере, если будет помогать людям, а затем задумался о самой сути этой помощи: о том, помогает ли он ради себя и спасения своей души или помогает ради того, чтобы помочь – ради того, чтобы сделать другую жизнь лучше. В этом внутреннем, отчасти философском конфликте он задремал перед согревающим огнём печи, а проснулся уже на рассвете.

Следующий день был полон хлопот и подготовки, и вскоре после него была объявлена общая мобилизация армии. Войско империи выдвигалось из Тагервинда с новобранцами из местного населения, иерархия временной власти в этом городе была чётко определена Ренамиром, простые люди слегка успокоились, а солдаты сменили знамёна с потрёпанных красно-чёрных на сине-золотистые.

Встав в строй на широкой поляне перед Тагервиндом, Нори взглядом нашёл Тальку в паре рядов от него. Ей удалось перевестись в шестой полк, и теперь она, похоже, действительно собиралась держаться ближе к парню, который так неожиданно и сильно впечатлил её своим самым неоднозначным поступком. Талька обернулась через плечо и подмигнула Нори – она ещё на ходу просчитала, где он встанет, когда движущаяся толпа станет ровным построением.

После кратковременной суматохи перед армией вышел Ренамир и объявил, что их следующая цель – Пелетейн – город, окружённый густыми лесами и известный высокой плодородностью своих земель. Тамошний лорд, согласно словам Ренамира, был бесхребетным выскочкой, а его армия не стоила и ботинка одного ренского солдата, так что победа обещала быть быстрой и неминуемой.

Дни в походе пролетали незаметно, сна в жизни Нори снова стало заметно меньше; спокойные моменты он делил с Талькой и проводил в разговорах о жизни и солдатском быте, а в особо ответственных поручениях и внезапных трудностях знакомился с новыми и новыми бойцами, среди которых находились такие же простаки, как он: слуги лордов, охотники, кожевники, кузнецы, бывшие карманники или пьяницы из трактиров с далёких земель – последние особенно любили потрепаться обо всём на свете, и делали это вне зависимости от времени, места и своего состояния. Нори влился в эту жизнь и стал понемногу забывать, кем был раньше, перестал скучать по дому, и случилась с ним одна перемена, за которую он пока что сильно себя корил – мысли о Мирте становились всё реже. Он боялся, что она станет ему безразлична, но сомнения, словно демоны, нашёптывали ему каждый вечер, что всё это не важно.

Спустя три недели армия преодолела горную местность, прошла холмы и пересекла реки ради того, чтобы оказаться на востоке Верувины, у того самого Пелетейна. Стены этого города поросли мхом, верхушки башен обваливались, а зелёно-белые знамёна трепал ленивый западный ветер.

Осадный лагерь был развёрнут быстро, большая часть войска скрывалась в лесной чаще и была невидима из города. Ренамир хотел избежать лишнего кровопролития, но на следующий день после его прибытия из Пелетейна прибыл гонец с единственной вестью: лорд Занкар не отдаст город без боя. «Горделивый петух!» – грубо крикнул Ренамир в ответ на послание и добавил: «Передай своему лорду, что через два дня я отрублю ему голову на центральной площади Пелетейна». Нори был свидетелем этой сцены, но, даже услышав эти слова в виде цитаты со стороны любого солдата, он бы ни на секунду не усомнился в решительности молодого императора. Ренамир не стал ждать и атаковал Пелетейн в тот же вечер.

Нори тогда стоял в строю, смотрел на то, как недалеко от него идёт закованный в латы первый полк авангарда. Четыре широких ряда рыцарей, укрываясь щитами, выходили из леса, а над ними освещали небо снаряды требушетов. Лучники Пелетейна отстреливались, но объём залпов говорил о малой их численности – их было едва ли не вдвое меньше, чем защитников Тагервинда. Вслед за первым полком пошёл второй – в кольчугах и синих наплечниках, как раз такой доспех Нори стянул на берегу Тага, чтобы выжить. Только теперь он осознал, что с тех пор прошёл уже месяц или около того – он потерял счёт дней после попадания в армию. С синхронным жужжанием четвёртый полк, расположенный неподалёку, выпускал залпы стрел один за другим – перед стрелками стоял лично Ренамир и координировал их, передавая также команды и осадным орудиям.

У Нори начался звон в ушах от всего шума, наполнившего окружение, и этот звон как будто позволил ему абстрагироваться от всего вокруг и осознать забавную иронию: он, ещё недавно молодой гончар, пытавшийся защитить свой город, теперь был на противоположной стороне – в войске, которое неизбежно победит и поднимет свои знамёна на новых стенах. Где-то там, за каменной кладкой, дрожали такие же, как он – кто-то из них выживет или сдастся, а кто-то умрёт сегодня и проиграет ту самую схватку со смертью, о которой твердила Талька. И если перед ним, теперь уже солдатом Ренской империи по имени Нори, встанет выбор: убить невинного ради своего императора, продвинуться в службе и стать настоящим воином или пожалеть его, пусть даже подвергнув угрозе не только самого себя, но и своих братьев по оружию, – обагрит ли он клинок этой бессмысленной кровью? Сомнения Нори были решены за него. Командир полка принял команду от Ренамира и процитировал её: «В атаку-у! За империю!». Солдаты вразнобой повторяли эти слова, кричали, и вот, все сдвинулись с мест. Буря, возглавляемая сине-золотистым клетчатым знаменем, понеслась вперёд, и Нори, оказавшись в её власти, повторил слова, в которые пока ещё не верил:

– За империю…

Лаварденский Змей

«Рыцарь может взять ведро воды

и в миг уничтожить любой муравейник.

А если Боги тоже решат дать природе ведро?

Выстоят ли наши муравейники?»

Борен, старший разведчик армии Лавардена