Летящая над пропастью

– Да я…

– А ты,– не дослушав, сквозь зубы процедил Владислав, – возьми бутылку самого лучшего вина и отнеси девочкам в качестве комплемента от заведения.

– Но у нас не…

–Не принято? Тогда оплатишь её из своей зарплаты. Что стоишь? Иди… неси.

Как только официант покинул кабинет, Влад, захватив документы, поспешно вышел вслед за ним. Мысленно ругая себя за идиотский поступок, он мельком заглянул в зал. Там за длинным столом, занимающим всё помещение, сидели женщины, оживлённо обсуждающие меню. Скользнув по ним быстрым взглядом, он, с документами в руках, пристроился на стуле у открытой двери. Отвечая на изумлённый взгляд, вышедшего из зала официанта, отрезал: «Жарко у вас – в фойе куда прохладней», – и уткнулся в бумаги, лежащие у него на коленях. Сам же внимательно прислушивался к разговорам подруг.

Начали дамы с воспоминаний о школьных годах:

– Девчонки, помните, как Витьку Захарченко Вадим Фёдорович лихо приструнил на физике?

– А я что-то не припоминаю…

– Ну как же… Вадим тогда только к нам пришёл. Это… в восьмом классе. У него почерк был кошмарный. Вот он в первый день, когда знакомился с нами,– никак не мог разобрать (кстати, сам же журнал и заполнял) наши имена и фамилии. Читает: «Лили… Ляли… Что за имя- то?». А Витька с места кричит: «Лиля. Цветок ещё такой есть: лилия». «Ну, если цветок, то посмотрим, как он будет выглядеть у доски. Прошу». Лилька встаёт и показывает Витьке кулак. Тот опять выдаёт: « Я перепутал – она не цветок, а колючка». Вадим усмехнулся и так ласково произносит: «Что ж, будем считать, что и я перепутал. Итак, «цветок» – на место, «кактус» – к доске».

Мы тогда повеселились на славу. Кстати, Саша, а почему ты несколько раз к нему ходила пересдавать физику, пока Иван Иванович не вмешался?

– Да он как-то сказал,– раздался смущенный, чуть хрипловатый голос,-

что в учителя идут или энтузиасты, или дураки. А я и спросила: «А вы дурак?». Ну а дальше всё понятно.

Женщины засмеялись, удивлённо восклицая: «Ну, тихоня, кто б мог подумать?!».

–Ладно, девочки, оставьте Сашку в покое. Вы лучше посмотрите – среди нас нет ни одного нашего мальчишки. Кто знает, что с Севкой произошло? Мы с ним, кажется, лет пять назад виделись? Ещё когда летом в кафе на набережной сидели.

– Умер он, девчонки, от рака, – ответил тихий, до боли знакомый Владу голос.– Мы с ним часто перезванивались. По телефону познакомились с его женой. Она откуда-то с Украины. У него сын остался, так что есть кому поддержать вдову.

– А этот… выделка Алик, куда запропастился?

– Так за границей он. Сначала с семьёй где- то в Канаде жил, потом – в Германии, потом – во Франции. А сейчас… ей богу, не знаю. Как –то приезжал в видевшем виды костюмчике и болтал, какой у него за границей шикарный дом и как он там с семьёй счастлив.

–. Врун,– резко откликнулась одна из одноклассниц.

– Ладно вам, девочки, – вновь проговорил тот же незабываемый тихий

нежный голос, – бог с ним, пусть живёт, как полагает. Лучше скажите: – У кого ещё жив муж?

– У меня! – воскликнул бодрый женский голос. – Только мы ещё в молодости развелись. Так этот гад вчера даже сына с днём рождения не поздравил.

– Так, может, нет его, – предположила одна из одноклассниц.

– Ага… нет, живёхонек, паразит.

– Ладно, девчонки, всё понятно: собрались здесь одни вдовы.

– Зато все с высшим образованием. Кто у нас здесь? Педагоги, инженеры и врачи,– весело проговорил запомнившейся когда-то Владу голос юной сероглазой девушки с тонким носиком. Это она сидела в трамвае на коричневой папке на коленях у мужчины. ( Именно в эту давнюю поездку и перенесли его сегодня Хранители).– И все мы,– насмешливо продолжила она,– с маленькой пенсией, живущие в таких же маленьких квартирках.

–Ты эту квартирку за сколько покупала?

– Ничего я не покупала! По очереди дали.

– Вот именно: дали. Сейчас бы ты о такой только мечтала. За неё люди такие деньжищи платят! …

– Понеслось… давайте – ка я вам кое-что сейчас прочту о нашей нынешней жизни, точнее, о нашем сегодняшнем времени. Специально книгу захватила. Только тихо и без комментариев. Итак…– Влад услышал, как зашелестели страницы книги; и голос, по которому он тотчас определил черноглазую докторшу, начал читать вслух:

«Это время, когда любовь, чувства добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали… Девушки скрывали свою невинность, супруги – верность. Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения – признаком утончённости. Этому учили модные писатели»… «Отныне нет добродетели, – писали они, – семьи, общественные приличия, браки – отменяются… Половые отношения – есть достояние общественности».

– Стоп, стоп! Зина, что ты нам читаешь? – удивленно воскликнул возмущенный женский голос (узнать его Владислав не смог), – это же отрывок из книги Алексея Толстого «Хождение по мукам». Там, как вы помните, описывается время накануне революции. А знаешь, ты правильно его зачитала. Действительно очень похоже на наше время Я бы ещё добавила, что этому же учат сейчас и наши фильмы, спектакли, в общем, всё наше псевдоискусство. Где вы видели в последние годы, чтобы где- нибудь перед фильмом было написано: «Детям до шестнадцати лет смотреть фильм воспрещается». Нигде! А зачем? Надо, чтобы было всё как там, в «просвещённой» Европе. А наученные этим псевдоискусством девочки и мальчики «прыгают» из кровати в кровать, потому что так учили, так надо, так модно. Привыкшие менять партнёров, они уже не могут жить в семье: женщина с одним мужчиной, а мужчина с одной женщиной. Всё! Семьи – как нас раньше учили – «ячейки общества» – уже не являются ими. Что дальше? Выбираем американскую демократию со сменой полой, педофилией и т.д.?

– Ладно тебе, Лида, – ничуть не обидевшись на бывшую одноклассницу, так быстро раскусившую её хитрость, примирительно ответила врач на пенсии. Я так и думала, что ты сразу узнаешь текст. Куда уж нам до вас – подкованных литераторов! И ты трижды права. Я где-то читала… в какой- то старой книге, что если нет в государстве крепких семей, то скоро не станет и самого государства. Подождите, сейчас точнее вспомню. Ага, вот: «Горе тому государству, которое расшатало семью и развратило её».

После её слов в зале повисла напряжённая тишина. Её прервал низкий голос, тревожно спросивший подруг:

– А что же школа, девочки? Не представляю, как и кто их учит? Безграмотность 100%. Зачем учащимся экзамены? Лучше отгадать, – а вдруг повезёт? Чем мы хуже европейцев? Родители школьников не могут поговорить с учителем тет- а- тет. Только по интернету. Мой младший внук в волейбольную бесплатную секцию в школе ходит. Попробовала на даче с ним в волейбол поиграть, а он вообще мячом не владеет Я – в школу, а меня – заслуженного учителя – не пускают. Охрана. Не положено. У нас что: школа – концлагерь? Так давайте у школы встретимся и поговорим. Нет! Не положено. Может, тех, кто правит образованием, как-то надо подчистить? Уму непостижимо, чтобы из наших детей растили нацистов. Школьники избивают инвалидов, нападают на своих сверстников, избивают и обкрадывают стариков. А на экраны с помпой выходит фильм «Стая» о банде подростков из 90 –х. Давайте, детки, учитесь! Вам понравится. Кто они: эти режиссёры, сценаристы, так сказать, воспитатели? Кто они? Иноагенты, выполняющие приказ Запада – взорвать Россию изнутри? Давайте теперь дружно поаплодируем нашему умнейшему Министерству образования: «Гип – гип… Ура!».

– Подожди, Дина. Всё не так просто. Над Министерством образования есть и надзирающий орган… Забыла название. Так что, «кого хвалить»? Неизвестно.

– Министерство просвещения,– негромко поправила одноклассницу Тина.

– Да плевала я на название. Смысл тот же. Надо же! Видимо, не ведают наши власти, куда деньги государственные деть. Только на новых чиновников – больше некуда. У меня дочь – директор детской музыкальной школы. Знаете, как называется её управленческая организация? «Управление культуры, спорта и туризма». Всё под ним: и детские музыкальные школы, и школы искусств, и клубы, и муз училища, и театры; спортивные организации и туризм. Винегрет. Кто начальник? Да любой! Может быть: и педагог по труду, и библиотекарь, и спортсмен, и турист и т. д и т. п. Лишь бы культуру России пустить под откос. Раньше детская музыкальная школа имела статус начального музыкального образования. А теперь из Министерства образования (раньше было одно Министерство, что в столице, а теперь их развелось…) звонят в детскую музыкальную школу и спрашивают: «У вас в школе, сколько кружков и какие?». Кружки! О, до чего дошли! А ведь есть у нас институты искусств и институты культуры. Их выпускники, почему в начальники не попадают? Нужных знакомых, что ли нет?

После эмоциональной речи подруги, за столом на некоторое время воцарилась тишина.

– А я в этом году, – прервал тишину негромкий и довольно приятный женский голос, – в санатории была в Белоруссии. Думала, поменяю наши рубли на их белорусскую валюту, и будет у меня много денег. Это же вам не дорогущие доллары и евро! Россия – то, вон, какая большая, а Белоруссия маленькая. И что вы думаете? Поменяла – стало денег меньше, чем было. Вот тогда я и поняла, почему рубль называют деревянным. Он, вероятно, самый дешёвый в мире. Девочки, я – гуманитарий, поэтому ничего не понимаю: как это и почему? Может, кто объяснит? Тина, ты у нас кандидат юридических наук, что ты….

– Я, к сожалению, тоже не экономист… (Для Влада этот голос зазвучал, словно щемящая сердце мелодия, исполняемая на скрипке гениальным скрипачом), скажу, как понимаю: Центробанком взята одна модель из многих – это «плавающая» волюта. Которая, как вы понимаете, не находится (как бы это правильно выразится) под «присмотром» государства. Против этого выступают господа находящиеся во власти. Они ссылаются на то, что эта модель уже была. И, по их мнению, себя не оправдала.

– Тинка, я, кажется, поняла, что ты хочешь, сказать. Но то было другое время и строй другой. Так надо же смотреть сейчас! Вдруг всё получится? А то перед миром как-то стыдно: страна огромная, а деньги «деревянные». Вообще, по моему глубокому убеждению, в Центробанке всех давно менять пора, а то засели… Слышала, что дети у них все давно за границей живут. А рублей у этих экономистов в карманах нет. Только евро и доллары. На кой ляд им тогда наши рубли?

– Девочки,– не дал ей договорить по – девичьи звонкий резкий голос,– хватит вам нас пугать. Дайте ещё спокойно пожить! Может, как – то всё образуется?

– Не получится, Фая, – заговорила, как и всегда спокойным ровным голосом, доктор Зина, – медицина–то становится платной везде. Прости, я не со зла. Просто хочу предупредить. Ты на костылях ходишь, а пенсия у тебя – педагога по математике с огромным стажем – с гулькин хвост. А по телевизору каждый день просят прислать деньги на операции детей. И просят люди важные, государственные, мелькающие часто на ТВ. Было бы неплохо, если бы во время их просьб внизу шла бегущая строка, где написано: сколько денег отправил данному ребёнку тот, кто просит об этом нас, пенсионеров. И что вообще сделано для того, чтобы была возможность государству лечить свой народ и его будущее бесплатно. Впрочем, кто-то этого никак не хочет, поэтому просят теперь только сами дикторы, скрываясь за картинками, демонстрирующими несчастных детей. Так что, Фая, государство уже не то, чтобы о тебе заботиться и детей лечить, – все богатства нашей страны оказались в частных руках. И многие его владельцы, обворовав свою страну, припеваючи живут за границей. Сейчас другие на их месте по ТВ мелькают, а я всё боюсь, что скоро и их увижу за границей. Ты набирай себе больше учеников частным образом – хоть какие-то деньги будут на лечение. Да и вы, девочки, не ленитесь. Правду писал русский писатель Достоевский: «Зло таиться в человечестве глубже – зло внутри».

– Подожди, Зин, – вновь нежным голосом проговорила Тина,– он ещё писал, что «Божественное мерило существует» и что «Русский – это Всечеловек».

– Господи, Тина, где ты настоящих русских видишь? Только на СВО и остались. Что, намекаешь на грядущую революцию? – испуганным голосом спросила кто-то из женщин.

– Послушайте, – с едва уловимым вызовом заговорила одна из одноклассниц, – сейчас почему- то решили, что все, кто живёт в России, русские. А не согласна, потому что я татарка и родители мои татары, и все предки тоже татары. Да, я родилась в России и говорю на русском языке, но и на татарском тоже. И хожу я не в христианскую церковь, а в мечеть. Да, мой муж русский. И что? По национальности – то я татарка. Поэтому я хочу оставаться татаркой, и в тоже время и россиянкой. Россия многонацио- нальная страна. Здесь живут и казахи, и киргизы, и узбеки, и буряты и многие другие народности. И все мы россияне, но не русские. Что, я не права?

– Ты, Фатима, абсолютно права, – заговорили женщины все разом, перебивая друг – друга. Но через минуту поняв, что «хор» здесь невозможен, сразу все смолкли, предложив Вере дать ответ за всех. (Кто такая Вера, – Влад вспомнить не смог). Женщина ответила с хорошо знакомой ему со школы интонацией всё знающего педагога: «Мы, Фатимушка, с тобой полностью согласны. И все уже давно уяснили, что наша подруга татарка и в то же время россиянка. А то, что сейчас говорят… Поговорят, поговорят и передумают. В нашей Библии написано: «Нет ничего нового под солнцем – что было то и будет, и что делалось, то и будет делаться». При Ельцине мы уже все были «россиянами», так что скоро опять ими будем.

– Недавно с детьми в Крым ездила, – вступила в разговор одна из бывших одноклассниц. – Забрались мы с ними далеко в горы. Там в одной часовенке

познакомились с очень старым служителем, который показал книгу – намного старее, чем он сам. И вот что там было написано (или уже кем-то переписано): «В жизни за всеми охотится смерть. Не тратьте ни минуты жизни зря, иначе она решит, что вы устали от жизни, и вам уже пора…». Это как раз то, что нас с вами касается. Надо не ныть, а продолжать жить, и самим…

– Правильно, Таня, – взвинчено одобрил кто-то из бывших одноклассниц её незаконченную фразу, – жить- то надо спокойно, а мы все на нервах. Я вот купила внуку игрушку в магазине, а в ней оказался фенол. Дети до сих пор на меня дуются.

– А вот мне лично очень интересно,– с плохо скрываемым раздражением зазвучал громкий резкий голос, от которого у Владислава зазвенело в ушах, – почему наши министры заявляют об инфляции с одной цифрой, а придёшь в магазин, – она на все две тянет, да ещё какие! Я хочу…

– Всё, достаточно, а то мы сегодня отсюда никогда не уйдём. Я как историк вот что хочу вам сказать: то, что происходит сейчас у нас в стране, было во Франции после Отечественной войны. Так генерал де Голь, став президентом страны, начал национализацию освобождением от бремени богатств новых мультимиллионеров, новоявленных помещиков и капиталистов. И страна оправилась от войны, зажила. Может, и у нас так будет?

– Не забудь добавить,– вновь услышал Влад голос Тины,– всё это благоденствие быстро закончилось, – убили генерала.

– Может, Дума как-то…

– Не смешите, девочки! – Владислав уже не пытался отгадывать, чей голос он слышит; ему, живущему в лесу отшельником, стала интересна сама суть обсуждаемой ими современной жизни. – Наша Дума,– продолжал вещать тот же незнакомый Владу женский голос,– напоминает мне грозу без дождя: шуму много, а толку – ноль. Господи, девочки, как они радовались, когда налог слегка увеличили нашим богатеям! А вы посчитайте разницу между 13% на зарплаты наших детей и внуков и тот %, что они определили миллионерам на их несметные доходы. Обхохочешься!

– Ладно, хватит сотрясать воздух, а то вдруг кто подслушает, – совсем без пенсии оставят. А вообще… нам бы с вами в Думу! Сделали бы себе подтяжку лица, омолодились, и до 90 лет сидели бы там и руку, когда надо поднимали. А потом ещё с шиком на погост бы нас проводили. Красота!

– Перестаньте уже ёрничать! Знаете, кого я сегодня вспомнила? Мальчика, что с нами по утрам на трамвае ездил. Как хотите, но сдаётся мне, что он был влюблён в нашу Тинку.

– Глупее ничего не могла придумать?– возмутилась Тина.– Он был ребёнок, а я – по его понятиям – была взрослой тёткой.

– Тинуль, не обижайся, – вступила в разговор доктор Зина,– но я вам как врач говорю, – это вполне возможно. Иногда мальчики…

–Довольно уже ерундой заниматься, – прервала её Тина, давайте собираться. А ты, Сашка, права насчёт думских. Придумали, понимаешь, за них голосовать списком. Мне, может, не все нравятся. Почему я должна за них голосовать? Не пойду я больше на выборы. Сдался мне их список!

– Всё, «думцы», – подвёл итог встречи усталый женский голос,– прения заканчиваем. Я уже нажала на вызов официанта. Рассчитываемся и уходим,

… Владислав поспешно встал со стула, при этом обронив на пол, лежащие на коленях бумаги. Наклонившись, он натренированным жестом подхватил их правой рукой и сделал шаг, чтобы покинуть фойе. Но кто- то невидимый с силой «приклеил» его к стенному проёму между двумя выступами, грубо проговорив: «Куда рвёшься? Решил из охотника в зайца превратиться? Не выйдет! Посмотри сейчас на ту, из – за которой ты так и не женился. Может статься, что любовь всей твоей жизни сразу исчезнет и ты, наконец, станешь нормальным мужиком: семью создашь, детей народишь».

В это время, оживлённо переговариваясь между собой, из зала вышли бывшие одноклассницы. Все они были хорошо одеты и аккуратно причёсаны. Ни одно лицо не было тронуто косметической операцией. Влад был поражен их молодыми, полными жизни ясными глазами.

Тина вышла последней, удивив его всё той же причёской, что и в молодости: длинными, струящимися по спине почти чёрными волосами с подкрученными кончиками, той же доброй улыбкой и милому взгляду прекрасных ярких зелёных глаз. На вид ей было не более пятидесяти лет, а когда улыбалась, то и меньше.

Вскоре все дамы, поправив перед зеркалом, висевшим у входа, прически и подкрасив губы, стали покидать кафе. Тина, дождавшись своей очереди, подошла к зеркалу; её взгляд натолкнулся на замершего у стены Владислава. Она медленно развернулась к нему. Минут пять они молча смотрели друг на друга. Первой заговорила женщина, устремив немигающий взор на его пустой рукав.

– Простите, если я ошибаюсь… Мне право неловко, но… Вы очень похо- жи на мальчика… ваши глаза… с которым мы вместе ездили на одном и том же трамвае. Правда, это было давно, очень давно, но… Его звали Владик, и он учился в школе с математическим уклоном. Простите, а ваше имя?

– Владислав,– не в силах соврать своей детской любви, ответил Влад.– Я вас очень хорошо помню. Вы ведь Тина?

– Да, хотя уже очень давно имею отчество: Александровна. Простите, а рука у вас… это СВО?

– Нет, ещё Афганистан.

– Вы здесь работаете?

– Нет, приятель попросил на четыре дня подменить его. Я в лесу живу. Я лесник.

Во время их диалога в дверях появилась голубоглазая женщина.

– Тинка, ты, что здесь застряла? Мы же решили ещё по набережной прогуляться! Ты идёшь?

– Да; скажи, что через минуту выйду.

Согласно кивнув, женщина повернулась к выходу, но, видимо, её что- то смутило, и она вновь уточнила:

– У тебя всё в порядке?

– Да, Лида, да,– отчего – то нервничая, сердито ответила ей Тина. Когда Лида вышла, женщина внимательно глядя в лицо Влада, попросила: – Дайте мне, пожалуйста, ваш телефон.

Не задавая вопросов, Владислав молча вытащил из кармана мобильный телефон и протянул Тине.

Та, скрывая улыбку, отрицательно покачав головой, уточнила:

– Номер вашего телефона.

Влад покраснел, хотя был уверен, что давно уже разучился это делать, и продиктовал ей номер. Тина тут же забила его в свой телефон и нажала на кнопку вызова. Услышав звонок, с мягкой улыбкой на устах наклонила набок голову и негромко, чтобы слышал только он, произнесла: «Звоните, если что…». Затем, сделав прощальный кивок, чуть шевельнув губами, негромко проговорила;

– До свидания.

– До свидания, – растерянно ответил Влад и тут же услышал звенящий в голове и раздражающий его мужской голос:

«Ты недоумок! Сколько мы тебе молодых женщин подставляли. Познакомится, переночует и всё. Упёрся в свою старуху и…». Влад, нервно дёрнув шеей, прикрикнул на Хранителя: «Только попробуй её ещё раз так назвать! Не посмотрю, что ты Хранитель, или кто-то там ещё…». Ответом ему было насмешливое: «Напугал…».

…Выйдя на улицу, Тина радостно сообщила подругам о встрече с Владиком. Женщины всплёскивали руками и сокрушались, что сами не заметили его. Но не все поняли и одобрили её желание с ним встретиться ещё раз.

«Девочки, вы не понимаете… – горячо доказывала им Тина свою правоту,– у него нет руки; и он до сих пор не сделал протез – значит, нет денег, нет возможности… И вообще он какой-то грустный и неухоженный. Надо ему помочь…».

Все промолчали, и только Лида насмешливо «одобрила» её идею:

«Давай, давай, мать Тереза, дерзай! Ты же, если мне не изменяет память, ещё работаешь! Так набери больше лекций в Университете, а ночью – строчи научные статьи в разные издания. Одежда у тебя кое-какая есть; обувь опять же имеется. Давай! Отдай всё, что имеешь чужому мужику. Потом не забудь ему ещё жену найти и детишек его воспитать. А в общем, как хочешь…».

Настроение идти на набережную у подруг отчего-то пропало, и, расцеловавшись, они направились в разные стороны. Кто- то заторопился на маршрутку, кто-то пошёл пешком.

Тина, постояв немного в одиночестве, направилась на набережную. Там, присев на пустую скамейку, она в задумчивости стала смотреть на тёмные, казавшимися почти чёрными, воды Волги. В голове закрутился неожиданный вопрос: «Почему вода такая тёмная? Ведь если зачерпнуть её в ладони, – она окажется прозрачной… Кого и зачем обманывает природа?». Ответ пришёл сам собой: «Вода – это жизнь. А жизнь далеко не прозрачна. В ней есть и светлое и тёмное». Оглядевшись вокруг, женщина удивлённо привстала: на протяжении всей набережной вместо деревьев с густыми кронами, под которыми летом в жгучую астраханскую жару прятались люди от горячего солнца, стояли высокие металлические фонарные столбы с двумя уличными фонарями на них. «Кто этот градоначальник, что так не любит свой город?», – едва не вскрикнула она вслух. Пока Тина размышляла, спиной к ней на самом краю набережной, закинув в воду через ограду удочку, встал рыбак. Вскоре, вытащив довольно крупного судака, он оглянулся на Тину и, светясь счастьем, продемонстрировал ей свой улов. Она, чтобы не обидеть человека, приняла восхищённое выражение лица, и одобрительно улыбнулась. Потом ей пришлось пожалеть об этом, так как каждый раз, когда рыбак вытаскивал из воды удочку с трепыхающейся на крючке рыбой, он радостно демонстрировал её Тине в ожидании радости и на её лице. Но, видимо, где-то на небесах, поняв её желание, – посидеть в тишине, подсказали кому-то позвонить рыбаку и позвать его домой. Уходя, немного посомневавшись, он предложил ей часть улова. Женщина, собрав от удивления на лбу морщинки, смущённо улыбаясь, произвела отрицательный жест головой и рукой, и солгала, что её муж (которого у неё давно уже не было) тоже заядлый рыбак. Понимающе кивнув, мужчина вежливо попрощался с ней. Тина облегчённо вздохнула. На небе, сохраняя за собой длинный белый хвост, довольно низко шёл на посадку самолёт. Глядя ему вслед, Тина подумала, что вот так же быстро, оставляя за собой шлейф неудач и разочарований, пролетает её жизнь.

Совсем рядом заиграл аккордеон. Словно привлечённые его чистыми звуками, подкрались нежные, ещё совсем прозрачные, сумерки и незаметно стали накрывать набережную. Тина не заметила их, – под звуки танго, прикрыв глаза, она вернулась в давно минувшее прошлое.

…Вспомнился чудесный весенний день, когда повсюду разливался дурманящий запах белоснежной черёмухи, а тёплое солнце ласкало лица людей, заставляя их улыбаться. Чистота только появившейся зелени, голубое ясное небо, радостное щебетание птиц приводило их к уверенности, что вот теперь-то у них всё наладится; и никогда не будет больше ни слёз, ни разочарований. А будет всё так же светло и радостно, как сейчас.

Вот в такой удивительный, залитый солнцем яркий день мама попросила её, только что вернувшуюся из института, зайти к папе на работу и попросить его не задерживаться, так как именно сегодня им просто необходимо съездить на дачу. Войдя в Мореходное училище, где и работал папа, она обратилась к лопоухому молодому человеку в курсантской форме с красной повязкой на правом рукаве, над которой красовалась одна полоска, говорящая о том, что морячок – курсант первого курса, с просьбой, чтобы он сообщил Александру Петровичу, что к нему пришла дочь.

Но с юным курсантом случился столбняк: он во все глаза смотрел на неё, ничего не говорил и не двигался с места. Она три раза повторила свою просьбу, но результат был тот же. Выручил её, подошедший к ним старшекурсник, но сначала, стараясь это сделать незаметно, он сильно ткнул кулаком курсанта в бок. Потом, приятно улыбнувшись, пояснил, что первокурсники у них в этом году «тормознутые». И тут же попросил не беспокоиться, так как он уже позвонил её папе; и тот ждёт дочь в своём кабинете. После этого случая, она стала часто замечать лопоухого курсанта – первокурсника то возле своего дома, прячущегося в тени деревьев, то на остановке. Прошло какое – то время, и он подошёл к ней. Волнуясь и краснея, Петя – так звали молодого человека, объяснился ей в любви. Ей было уже восемнадцать лет, а ему только шестнадцать. Всё это она строго объяснила Пете и попросила больше не преследовать её. Объяснения не помогли. Минуло ещё три года – и… она вышла за него замуж. Любви к к нему она не чувствовала, была только жалость. Увы, не прошло и пяти лет (два из которых он прослужил в армии), как Тина совершенно случайно узнала, что у него есть сын, который родился, когда Виктор учился ещё в училище. Ребёнка признавать он отказался. Она тут же подала на развод. Он стоял перед ней на коленях, плакал, умолял простить, но она была непреклонна.