Затмение

Лари Дэн

Затмение

Глава 1

Вот уже третий час Вольдемар Овечкин метался по комнате, размазывая по лицу пьяные слезы, слюни и сопли. Его ноги, утопающие в мягком ворсе иранского ковра, задевали то ножку антикварного стола, то старинную напольную вазу и он, не в силах удержать равновесия, бесформенной тушей валился на пол.

Не лежалось.

Казалось, какая-то неведомая сила снова и снова поднимала его на ноги и толкала к тому самому столу, что и был причиной его падений. Вольдемар, пошатываясь, наклонялся над его тщательно отполированной поверхностью и, судорожно всхлипывая, всматривался в глянцевую обложку журнала. Но не видел ничего, кроме счастливых глаз Леонсии. Девушки, которую он знал чуть ли не с пеленок, и которая заменяла ему весь мир. Еще полгода назад она с удовольствием принимала его ухаживания, а сейчас…

Сейчас ее нежное, не испорченное тоннами грима личико, обрамляла похожая на легкое облако фата, а изящные пальчики по-хозяйски расположились в крупной ладони «новоиспеченного» мужа, бизнесмена из Франции – Шарля Мартинеса. Вольдемар поморщился, вспоминая сияющие счастьем глаза девушки, когда та сообщила о предстоящей свадьбе, а тот факт, что жених был французом только наполовину, ее нисколько не смущал.

Когда-то он жил в соседнем с Леонсией доме и носил простую русскую фамилию. Так же, как и она, ничего не знал о своем отце и, как и большинство дворовых мальчишек, был по-уши влюблен в нее. А потом, все даже не сразу поверили в эту сказку, объявился его отец: старый, больной и, что самое интересное, очень богатый иностранец.

Француз.

Он ходил в черном длинном пальто, белоснежном кашне и с тоненькой старомодной тросточкой в руках. Он привозил на такси множество пакетов и коробок, называл свою бывшую возлюбленную красивым именем – Лорен, а вечерами, бережно держал ее руку в своей и говорил о том, как хорошо будет их сыну Александру во Франции. Лариса Анатольевна долго плакала и отнекивалась, но однажды увидела умоляющий взгляд сына, и сдалась.

Вот так Шурка Рюмин стал Шарлем Мартинесом.

Провожали его дружно, всем двором, и весело смеялись над его обещанием вернуться за Леонсией. И кто бы мог подумать, что через несколько лет он действительно вернется и увезет ее с собой.

Благодаря отцу и своей целеустремленности, Шурка-Шарль сумел получить хорошее образование, а когда отца не стало, оказался единственным наследником внушительного состояния. Впрочем, это никак не повлияло на жизненную позицию молодого человека, и он продолжал работать, развивая начатый на пару с другом бизнес.

А теперь он стал мужем самой лучшей девушки в мире.

Невыносимая боль сжимала готовое выпрыгнуть из груди сердце. Перед глазами в бешеном танце кружились глаза, губы и плечи любимой. Их вращение все убыстрялось и убыстрялось, пока всепожирающая воронка, жадно хрюкнув, не поглотила теряющего сознание Вольдемара.

Глава 2

Себастиан Фролович Бухаев считался признанным светилом психиатрии и другом семейства Овечкиных. А точнее, их ангелом-хранителем. Внимательный и заботливый, он всегда оказывался в нужном месте и в нужное время, что делало его еще более желанным гостем в доме.

Всю свою сознательную жизнь он безответно любил хозяйку дома, Анну Андреевну. Неподвластную времени, миниатюрную и, до неприличия изнеженную и эксцентричную Аннушку, как называли ее близкие. Но, справедливости ради, нужно сказать, что такой она, не считая миниатюрности, была не всегда.

В огромном, доставшемся от родителей доме имелось несколько помощников по хозяйству и со временем она, не обремененная никакими заботами, нашла себе развлечение: перетягивать внимание окружающих любыми возможными способами.

И хотя эти способы не всегда оказывались честными и уместными, что порой раздражало окружающих, на чувствах Себастиана это не отражалось, и он продолжал любить ее спокойной, никому не мешающей любовью.

Впрочем, он так же любил, а, главное, уважал, главу семейства: крупного, шумного, но порядочного человека и надежного друга, Федора. И если для кого-то тот был грозным полковником милиции, то для него всегда оставался просто хорошим парнем. А вот их сына, и своего крестника, Вольдемара, Себастиан не просто любил. Вольдемара он обожал. И жалел. Так как понимал, что странное сочетание имени и фамилии мальчика часто является объектов насмешек над ним и доставляет, порой, настоящее страдание. Проходили.

Ведь до сих пор, нет-нет, да и позвонит кто-нибудь из прошлой жизни и, хихикая в трубку, спросит: «Ну что, Стебик, бухнем в выходные?» − и никого не волновало, что «Стебику» уже почти пятьдесят, что у него два высших образования, что он защитил кандидатскую и, что он, не смотря на дурацкую фамилию, никогда, ни с кем не «бухал» и не «бухает».

Вызов в «Поместье», так называли выделяющийся среди прочих особняк Овечкиных, нисколько не удивил Себастиана. Он всегда знал, а точнее, чувствовал, что с Вольдемаром, рано или поздно, но обязательно, что-то случится. Поэтому, едва заслышав взволнованный голос домработницы Верочки, сразу понял, что то, чего он так боялся, случилось. «Тревожный чемоданчик» был всегда наготове, а завести машину и, выжав сцепление рвануть в неизвестное, было делом пары секунд.

Себастиан был хорошим водителем, а новенькая серебристая Тойота – хорошей машиной. Мелькали дома, столбы и знакомые гаишники. Резко затормозив возле ворот, он выскочил из машины и рванулся к парадному входу. Но марш-бросок не удался. Из-за угла появился бледный, с трясущимися руками и губами охранник и потянул его за собой, нисколько не заботясь о набирающих цвет пионах, они побежали к лежащему у стены Вольдемару.

Ему крупно повезло. Под выходящим в сад окном возвышалась компостная куча, вот она-то и спасла новоявленного камикадзе.

Себастиан взял его за запястье. Пульс, если не считать небольшого учащения, вел себя просто прекрасно. Да и, судя по беглому осмотру, парень был цел и невредим. Единственное, что смущало, это сильный запах алкоголя, который источал лежащий у его ног любимец.

− Вольдема-а-а-р! Сыноооок, – раздался душераздирающий вопль и, вырвавшаяся из-за угла Аннушка, увидев собравшихся, резко затормозила. – Сынооок, − она сделала попытку наклониться, но, передумав, ойкнула и, закатив глаза, изящно упала на руки Себастиана.

Крутившийся рядом охранник искоса взглянул на хозяйку, ехидно усмехнулся и, стараясь, чтобы эта усмешка не была замечена, наклонился над Вольдемаром. Но ничто не могло укрыться от бдительного ока влюбленного мужчины, тем более, если это касалось предмета его обожания. Себастиан посмотрел на охранника долгим, недобрым взглядом и, бережно прижимая голову женщины к своему плечу, направился в дом. А честь таскать пьяного и грязного Вольдемара, досталась недовольно посапывающему охраннику.

Перетаскивание и укладывание Овечкиных заняло никак не менее получаса. Вольдемара решили засунуть сразу в ванну.

− Верочка – обратился Себастиан к девушке, − кинь ему туда плед, что ли, какой. Пусть отлеживается. Не тащить же эдакое чудо в постель.

А так спешившую на помощь единственному сыну мамашу уложили на стоявший в холле, обтянутый бордовым плюшем диван. Верочка напоила ее горячим чаем с листочками свежей мяты, а Себастиан укутал в плед и сел в кресло напротив.

Немного погодя приехал и глава семейства.

Выдернутый Верочкой с работы, Федор предстал перед всеми в полной мужской красе. Новая, совсем недавно пошитая форма полковника, зрительно делала его более высоким и подтянутым, что, как с болью заметил Себастиан, не оставило равнодушной его жену.

Себастиан начал было рассказывать Федору о том, что произошло, но вдруг с силой хлопнул себя по лбу и метнулся к ведущей вниз лестнице.

В огромной, больше похожей на узбекскую пиалу, ванне, лежал живой и здоровый «виновник торжества», и только принятая им поза зародыша кричала, вопила о том, что человеку требуется помощь, защита и поддержка. Себастиан осторожно потрогал влажный лоб крестника и с благодарностью подумал о хлопотунье Верочке. Эта девочка нравилась ему все больше и больше. Принятая домработницей, она, медленно, но верно, превращалась в домоправительницу. Впрочем, такое положение вещей устраивало всех. Теперь Верочка, а не хозяйка, знала, когда и какое белье отдать в прачечную, сколько и каких продуктов необходимо закупить, и какая рубашка подходит мужчинам для того или иного случая. Она была везде и… нигде. Не понятно, как ей это удавалось, но она почти никому не попадалась на глаза, создавая у всех иллюзию «умного дома», где все предметы сами, без вмешательства людей, знают, когда и что им делать.

«Эээх, − тяжело вздохнул Себастиан и прикрыл дверь ванной комнаты, – был бы я лет на пятнадцать моложе, я б такое сокровище никуда от себя не отпустил. Впрочем, − сморщившись, он почесал за ухом, – только в том случае, если бы на свете не было ее». Но об этом он боялся даже думать. Наверное, если бы его спросили, чем взяло и держит его, вроде бы здравомыслящего мужика, это избалованное, изнеженное создание, то вряд ли получили бы вразумительный ответ. Не было его, ответа. Скорее всего, Аннушка оставалась единственным, и последним, звеном, благодаря которому сохранялась связь с его счастливым прошлым.

Конечно, он и не думал вести жизнь тибетского монаха. Бывали у него и короткие интрижки, и более-менее длительные отношения, но он так и не смог найти достойную замену подруге по детским играм.

Ни ему, ни его родителям, даже в голову не могло прийти, что что-то может быть по-другому.

Всю жизнь рядом.

Квартиры, горшки в детском саду, одна на двоих парта и палатка в первом, «взрослом», походе, мединститут, планы на совместную жизнь.

Себастиан так привык к ее присутствию, что спокойно познакомил со своим другом, улыбчивым курсантом из высшей школы милиции, и даже не сразу понял, что потерял ее навсегда. Но потерять, это не значило разлюбить. И он продолжал любить ее тихой, никому не причиняющей неудобств, любовью.

Аннушка расцвела.

Быстро идущий по карьерной лестнице Федор оградил жену от всех домашних хлопот, оставив ей только одну обязанность, быть красивой. И, надо сказать, справлялась она с ней вполне успешно.

Глава 3

Себастиан легко, как в юности, взбежал на второй этаж.

− Итак, господа! – сурово начал он свою импровизированную речь, − я пришел сообщить вам пренеприятнейшее известие, − но, увидев, как побледнела Аннушка и как вытянулось лицо Федора, решил не затягивать, − компота вы не дождетесь! Ваш начинающий алкоголик жив и здоров. И, единственное, что ему сейчас нужно, – это хорошо выспаться. А там, в пиалушке, ему, по-моему, более-менее удобно.

− В какой пиалушке? – в один голос завопили ничего не понимающие родители.

− В узбекской.

− Себ, – прошептала Аннушка, – ты меня убиваешь!

− Да ванна ваша, − улыбнулся довольный шуткой Себастиан и снова добавил, – пиалушка.

− Но мальчику же неудобно, – попыталась возмутиться заботливая мамаша и сделала слабую попытку выбраться из-под пледа.

− Успокойся, Анна! − Федор решительно подошел к жене и помог ей пересесть в огромное, обтянутое таким же плюшем, как и диван, кресло, − Верочка обязательно позаботится о нем.

− Да позаботились мы уже, − успокоил их Себастиан и уже тише добавил: − В отличие от вас. И что бы вы без Верочки делали?

Но его не слышали, или просто не захотели придавать значения этому бестактному замечанию.

Посчитав свою миссию выполненной, Федор заговорщицки подмигнул другу и, щелкнув пальцем по горлу, направился в столовую. Себастиан с готовностью кивнул. Он любил такие не запланированные посиделки и, бросив беглый взгляд в сторону задремавшей Аннушки, пошел следом.

Спустившись в огромную, впрочем, в этом доме все было огромным, столовую, он плюхнулся на свое, принадлежащее ему по праву друга семьи, место.

На кухне, чуть слышно, сопел чайник, а на столе уже ждали открытая бутылка водки, пара рюмок и блюдо с красиво выложенной мясной нарезкой.

«Эх, Верочка! – снова, с какой-то теплой грустью подумал Себастиан, − ну где ж твое счастье-то заплутало? Ну что ж ты в прислугах-то осела? Да неужели…»

Додумать не получилось. В столовую, весело потирая руки, зашел переодетый в «гражданку» Федор.

− Ну что? − обратился он к другу и махнул рукой в сторону приближающейся Верочки – свободна.

− Что – что?

− Рассказывай, что в этом зоопарке опять приключилось?

– Да тут и рассказывать нечего, – пожал плечами Себастиан и потянулся за рюмкой.

– Хороша! – крякнул Федор и засмеялся, даже не подозревая о том, что надвигающаяся на дом беда надолго лишит его этой возможности.

Глава 4

Себастиану не нравилось, что Федор называет свой дом и свою семью зоопарком, но на сделанное как-то замечание, тот грустно улыбнулся и ответил, что эпитет сей, относится не к его семье, а, скорее, к бывшим хозяевам поместья, родителям Аннушки. И хотя их уже давно не было в живых, в этих словах скрывалась явная неприязнь к ним. Себастиан чувствовал, что за этим кроется какая-то тайна, но допытываться до истины не считал нужным. Захочет, сам скажет. А ведь сказать было что.

Когда-то давно, молодой и самоуверенный лейтенантик Федор Субботин, пришел в этот дом, чтобы попросить руки любимой девушки. Высшая школа милиции была закончена с отличием, что давало право самому выбирать место службы. Родной город Федора стоял третьим в списке и это, казалось, избавляло его от многих проблем. Но ехать один он не мог. И хотя Аннушка клятвенно заверяла его в том, что год, это сущие пустяки, она закончит мединститут и обязательно приедет к нему, он, как и подобает настоящему «полковнику», был несгибаем.

Парнем он был видным. Да и умом его Бог не обделил, а если учесть, что в родном городе его ждала вполне приличная двухкомнатная квартира, то можно легко догадаться, что на порог дома Овечкиных он ступил уверенно, и в глаза судьбе, в лице будущего тестя, глянул прямо и безбоязненно.

Больше он на тестя так не смотрел никогда.

Сломал тот Федора.

И уже не лейтенант Субботин, а сопливый пацан Федька, сидел, съежившись на краешке стула. Сидел и чувствовал себя не оплотом будущей семьи, а маленьким и противным слизняком, расползающимся по дорогому, тщательно натертому паркету.

− Ждем, ждем тебя, голубчик, – улыбнулся гостю отец Аннушки, и начавший было волноваться Федор, успокоился. «Кажется, нормальный мужик. Подружимся».

Не подружились…

За богато накрытым столом, кроме Федора и Аннушки, сидели еще двое: глава небольшого семейства, Андрей Ильич Овечкин, все еще привлекательный, крупный мужчина и совершенно очаровательная, похожая на фарфоровую куклу, мать Аннушки, Агния. Она сразу же, строго-настрого, запретила будущему зятю называть ее на «вы» и по отчеству, особенно при посторонних, что ввергло его в легкий шок и напрочь отбило охоту вообще произносить ее имя.

Вопросы сыпались с двух сторон. Казалось, будь такая возможность, его бы вывернули наизнанку и тщательно проверили все имеющиеся швы. Они хотели знать абсолютно все

«Родители? Мама учительница, но ее нет уже почти три года. Отец? Погиб при задержании опасного преступника, мне тогда едва четырнадцать исполнилось».

Тяжело вздохнув, он рассказал о том, что одна из улиц родного города названа именем капитана Субботина, а он, Федор, тогда еще просто Федька, поклялся отомстить за отца. Мстить, правда, благодаря мудрости матери, не стал, но ни о какой другой работе, кроме как в милиции, даже и не мечтал.

Кажется, родители Аннушки остались довольны ответами Федора и он, совершенно забыв о том, что является ярым атеистом, облегченно вздохнул: «Фу, слава Богу, пронесло!».

Не пронесло.

То, что произошло дальше, не только запомнилось Федору на всю оставшуюся жизнь, но и стало для него вечным укором. Напоминанием о предательстве.

Может быть, и тестя он из-за этого так и не смог ни принять, ни полюбить.

Федору было выдвинуто условие: остается в городе, берет фамилию жены и жить, конечно же, они будут только в этом доме.

Глава 5

− Паааап, − растерянно протянул, входя в столовую и кутаясь в халат, Вольдемар, – а что тут вообще происходит? – Я в ванне. Грязный, как собака бездомная. Да еще и все тело болит, как будто бы я не я, а мяч футбольный.

− Ты! Ты, сынок, – бросился к своему отпрыску Федор и неуклюже, словно стесняясь внезапного порыва нежности, прижал сына к груди.

− Пап! Да хватит в конце-то концов, – почти закричал Вольдемар и уже спокойней добавил: – Колись!

− Нет, дружок – подал голос наблюдающий за сценой Себастиан, − Это ты – колись! Ты что, действительно ничего не помнишь?

− Нет, − растерянно произнес Вольдемар.

− И как нахрюкался не помнишь, – не удержался от мучавшего его вопроса отец.

− Нет…

− И как под окном оказался?

− Нет, – Вольдемар потрогал начавшее вдруг гореть лицо.

− Даааа, − удивленно покачал головой Федор, − а ведь верно умные люди подметили, больше всего везет дуракам и пьяницам. Вот был бы ты умный да трезвый, обязательно бы башкой в бетон врезался, а так, делов-то, мордой в навоз. Федор счастливо улыбнулся: – Ладно, иди, матери покажись, а то она уже три часа в раздумье, падать ей в обморок, или нет?

− Пааа, − протянул Вольдемар, − а я что, из окна выпал?

− Выпал, выпал, птенчик ты мой, – вновь улыбнулся отец, пытаясь спрятать появившуюся в глазах тревогу и подтолкнул сына к лестнице. – Себастиан, – повернулся он к другу, – что с ним?

− Пока не знаю. Может быть временная амнезия, а может быть, тьфу-тьфу-тьфу, и что-то серьезное. Не тошнит? Голова не кружится? – обратился он к крестнику.

– Нет, – отмахнулся тот и вышел.

Верочка пронесла стопку чистой одежды и вскоре перед ними сидел отмытый и украшенный полосками пластыря, Вольдемар.

Ко всеобщему удивлению, он действительно не пострадал и почти ничего не помнил.

«Наверное, это и хорошо, – размышлял Себастиан, – кто знает, что там у него приключилось? Может и незачем бередить совсем свежую рану? Отдохнет до завтра, а там посмотрим».

− И ты совсем не помнишь, как упал? – удивлялся Федор. – Верочка сказала, что шлепок был достаточно сильным, поэтому она и побежала в сад.

− Нет, – снова покачал головой Вольдемар, – не помню. Пой… – телефонный звонок не дал ему договорить.

− Полковник Ов… ой, слушаю. Да, − смягчил он казенный, хорошо поставленный голос ,– да, конечно, конечно, девочка. Мы вас ждем.

Федор положил трубку.

− Сын, − ты, прости меня. Звонила Леонсия – и, заметив отражение боли на лице сына, развел руками, – я не смог отказать. Они хотят попрощаться. Самолет завтра, рано утром.

Вольдемар молча посмотрел в глаза отцу и вышел.

Он не сердился на отца. Он понимал, что по-другому, нельзя, но он все еще любил Леонсию.

Леньку.

Подругу его детства и хранительницу самых страшных секретов. Впрочем, ей они не казались ни секретами, ни, тем более, страшными. Но хранить их она умела.

Улыбнувшись, он вспомнил, как Леонсия, признанная в школе атаманша, схватила за волосы отличника и заводилу Славку Савина, и ткнула его лицом в овечьи катыхи. Где он их достал, осталось тайной за семью печатями, но стол Вольдемара Овечкина он «удобрил» основательно, о чем пожалел и, при всем классе, раскаялся.

А потом она горячо поддержала его в желании сменить фамилию и отважно защищала перед отцом, когда тот узнал, что сын хочет стать Субботиным.

«Не фамилия красит человека, а человек фамилию». – заученно произнес Федор, но так и не объяснил сыну, в чем заключается ее магическая сила. Сам-то он уже перешагнул ту ступень, на которой не только тебя, но и все, что с тобой связано, разглядывают пристально и со всех сторон. Он уже был полковником, и плевать, Овечкин он, Барашкин или Букашкин.

Вольдемар сидел, прикрыв глаза и, скорее всего, даже не почувствовал пробежавшую по щеке слезу.

Вот так и память о подруге когда-нибудь бесследно исчезнет, а пока…

Пока Вольдемар вспоминал и вспоминал. И эти воспоминания привели к тому, что он вдруг понял: это не он был «защитой и опорой», это она, тоненькая и нежная «вытирала ему сопли и меняла подгузники».

Ленька! Все Ленька!

А что же сделал для нее он?

И как только она, в чьем доме порой не было нормальной еды и приличной одежды, могла мириться с его постоянными жалобами на судьбу?

Ему было хорошо, ему было так удобно, ему нравилось, что его жалеют, поэтому он все ныл и ныл…

Нет, он, конечно, дарил ей цветы и дорогие конфеты, купленные за папины, а точнее, за мамины, деньги.

Он водил ее в театры и клубы. И даже свозил в пару экзотических стран, но тоже за мамины деньги.

Леонсия, никогда не знавшая отца и воспитанная помешанной на сериалах матерью, умела ценить то, что давал ей Вольдемар, но, когда он сделал ей предложение – отказала. Ее пугала его неприспособленность к жизни, а менять он, к тому времени уже ничего не хотел. А потом появился Шурка Рюмин и завтра она уезжает.

«Ну что ж, − выдохнул Вольдемар, – все не так страшно. Все знают, что крестный всю жизнь любит только одну женщину, мою мать, и ничего, живет! И я проживу».

Глава 6

Леонсия сияла!

Здесь, рядом, а не на обложке глянцевого журнала, она казалась удивительно нежной и уютной. Молодой муж не сводил с нее влюбленных глаз, а она порхала от одного к другому, стараясь каждого одарить своим теплом.

Рано утром чета Мартинесов улетала в Лилль, и всем хотелось как можно больше сказать на прощание.

Аннушка шумно восторгалась тем, как прекрасно выглядит Леонсия, но все же делилась с ней секретами сохранения молодости.

Федор целиком завладел вниманием Шарля, расспрашивая его о существующих во Франции законах и порядках.

А Себастиан с видимым удовольствием переваривал сообщение о том, что Шарль когда-то был простым рентгенологом, а сейчас медицинское оборудование, поставляемое его компанией, спасает людей почти во всех уголках мира.

И только Вольдемар ничего не советовал, ничего не спрашивал и ничего не переваривал.

Ему было плохо. Плохо до такой степени, что он, наверное, как бы это страшно не казалось, мог кого-нибудь убить. Или покусать, в крайнем случае.

Но кандидатов не предвиделось.

Вечер пролетел незаметно, и вот уже Леонсия горячо обнимает Аннушку, прижимается к широкой груди Федора и трясет руку Себастиана.

− Ребята, может быть, останетесь, предложил Федор, – места-то, полно, Верочка моментом комнату подготовит. Машина в гараже постоит, а утром сядете и поедете спокойно.

− Нет, нет, – мотал головой Шарль. Я уже такси вызвал. – И посмотрев виновато на жену, улыбнулся. Извини, дорогая, мне не нужно было пить, но это же был всего бокал шампанского.

− Ерунда, − махнула рукой Леонсия, – Ты же совсем не пьян, − если хочешь, мы можем ехать на машине, а дядя Федя отмажет нас, если что. А? – подмигнула она молчавшему Федору.

− Вообще-то, – опустив глаза начал тот, но возмущенный возглас Шарля заставил его остановиться.

− Нет! Нет и нет!!! Леонсия! − никогда не смей так говорить и тем более делать, я никогда не нарушаю закон, а проблемы в России, да еще и перед вылетом, мне абсолютно не нужны. А за машиной я приеду утром.

Леонсия еще раз обняла Аннушку и подошла к стоявшему у окна Вольдемару:

− Не грусти, пожалуйста…

Он усмехнулся и кивнул.

Шарль пропустил вперед Леонсию и остановился в дверях, прощаясь с Федором.

− Пошел вон! − раздался возмущенный голос девушки, и Шарль, успевший заметить отскочившего от нее охранника, метнулся за ним. Догнал. Схватил за плечо, развернул к себе, и ударил. Сильно, со всего маха. Так, что тот не удержался и, стукнувшись спиной о декоративное ограждение, осел на землю. Впрочем, сориентировался он почти мгновенно и, выхватив дубинку, ринулся в атаку. Слабо пискнула Аннушка и, следуя давно утвержденному сценарию, беспомощно упала на руки Себастиана. Вольдемар рванулся вперед, но Федор успел перехватить готовую обрушиться на голову Шарля дубинку.

− Прошу прощения. – Извиняющимся тоном произнес он и оттолкнул охранника в сторону. – Я обязательно разберусь с ним, а ты, да ты просто молодец! По-русски! Вот теперь я спокоен. Вижу, в надежные руки наша Ленька попала. И, пожав протянутую ему руку, задумчиво посмотрел на девушку.

«Красавица!»

А ведь совсем недавно это была длинноногая и худющая, одетая в обноски девчонка. Когда-то ее старенькие, вышедшие из моды платьица стали предметом насмешек одноклассников, но этот номер у них не прошел. Ленька с такой яростью защищала свое «Я», что ее начали побаиваться даже самые отъявленные хулиганы. А иначе было нельзя. Ее безответная, апатичная мать не могла постоять не только за дочь, но и за себя. Единственное, что она смогла ей дать, – это живую, не изуродованную косметикой красоту и безупречное тело.