Птаха

Я справлюсь, огрызаешься ты и видишь ее обиженное лицо. Лучше бы не видела.

Ты медленно идешь к двери и вдруг чувствуешь на себе памперсы.

Неудобно. Ты пытаешься поправить халат. Задница торчит?

Все нормально, смеется Марджи. Я прикрыла.

Прямо за дверью охранник, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, говорит по телефону. Марджи сердито смотрит на него, и он убирает ноги, чтобы вы прошли.

Я ее помою, объясняет ему Марджи. Можете с нами спуститься, но, разумеется, в ванную я вас не пущу.

Охранник кивает, с кряхтеньем поднимаясь со стула.

По-моему, его выудили с пенсии, шепчет Марджи.

Ты смеешься, но это причиняет боль. Идти трудно, ты шаркаешь, плечо пульсирует – ходьба требует полной сосредоточенности. Прямо за тобой скрипят ботинки охранника. Ты прижимаешь руку к ребрам, так меньше болит. Слева замечаешь кухонный уголок. Дальше четыре палаты, потом лифт, несколько закрытых дверей и выход. В коридоре пахнет какой-то подливой.

Тебя поместили в геронтологическое крыло, сообщает Марджи.

Ну спасибо.

Отсюда лучший вид во всей больнице.

В ванной два унитаза, две душевые кабинки и одна с ванной. Боль раздирает живот, но в туалете ничего не происходит. Ты бросаешь памперс в большое ведро, постаравшись в него не заглянуть.

Все обезболивающие вызывают запор. Марджи будто предугадала твой вопрос. Она в кабинке, наливает воду в ванну. Я потом дам тебе слабительное.

Пока Марджи наполняет ванну, ты чистишь зубы. Выплевываешь синюю пену в раковину и смываешь ее. Смотришь на себя в зеркало. Интересно, кто-нибудь в четырнадцать лет и девять месяцев чувствовал себя таким старым?

Марджи выходит из кабинки розовая от пара.

Вы верите в реинкарнацию? – спрашиваешь ты.

О, да ты у нас по большим вопросам, причем с ходу. Если честно, я никогда толком об этом не думала.

А как вы считаете, если бы вы перевоплощались, лицо оставалось бы тем же самым?

Господи, надеюсь, что нет. Теперь Марджи смотрит на себя в зеркало и обеими руками приподнимает подбородок. Стало быть, ты веришь?

Точно не знаю.

А можно знать точно?

Ты пожимаешь плечами.

Если ты возвращаешься собакой или тараканом, разве это не связано с тем, каким ты был в последней жизни, с твоей кармой? Марджи проверяет воду.

Сколько, вы сказали, я уже здесь?

Тебя привезли в понедельник, сегодня среда.

Ты ничего не помнишь про вторник, кроме короткого разговора с Марджи.

Вы говорили, меня ввели в общий наркоз. А назначали еще что-нибудь? Чтобы я забыла?

Когда ты поступила, я дежурила. Тебе дали общий наркоз, чтобы обследовать рану. Скорее всего, легкая амнезия, обычная история. Не исключено, провал в памяти возник вследствие шока.

Так бывает?

Так может быть, для защиты от воспоминаний, с которыми не справляешься.

Марджи освобождает твою руку, потом помогает снять больничный халат и покрывает повязку на плече пищевой пленкой.

Скоро все вернется, я уверена. Но не все сразу.

А если я не хочу вспоминать?

Иногда, наверно, лучше забыть. Марджи толчком открывает дверь в кабинку. Полагаю, моя помощь тебе здесь не понадобится?

Не-а.

Ладно. Не плескайся. Плечо мочить нельзя.

Да, сестра Марджи. И ты закрываешь за собой дверь.

Пока тебя окутывает пар, ты крепко держишься за поручни. От тебя воняет. Бедной Марджи Шапиро пришлось стоять рядом. Ты заходишь в воду и расслабляешься. Закрыв глаза, прилаживаешься спиной к изгибу ванны.

Солнце скатывается с неба.

Чувство страха.

5

Гималаи, год неизвестен

Утром Мида вытаскивает тебя из кровати. Нетерпение на ее лице напоминает тебе, какой сегодня день. Потому что во сне ты пыталась забыть.

Она тянет одеяло.

Не трогай меня! – кричишь ты, прижавшись спиной к стенке и зажав одеяло коленями. Если я не встану на пол, день не сможет начаться.

Не будь ребенком. Мида хватает тебя за щиколотки и тащит с кровати. Ты пытаешься ударить ее. Прямо смешно. Она идет к двери и вталкивает тяжелое корыто.

Что ты там делаешь?

Собираюсь тебя помыть. Перед свадьбой надо сделать из тебя приличную девочку.

Я не ребенок.

А мне кажется, все-таки ребенок. Мида встает над тобой, уперев руки в боки.

Ты срываешь с себя ночную рубашку и бросаешь ее в угол.

Что с тобой? – спрашивает Мида.

А ты как думаешь?

Это должно было случиться, Птаха. Скоро явятся гости, я не могу вывести тебя голой.

Ты залезаешь в корыто, прикрывая грудь руками. Стараясь в нем поместиться, прижимаешь колени к груди.

Может, я приму обет, говоришь ты. Стану монахиней. И не надо будет выходить замуж.

Зачерпывая воду и поливая тебе голову, Мида фыркает. Да монахини дохнут там от голода.

Неправда.

Птаха, всем известно, монахи кормят только тех, с кем хотят спать.

Ты пытаешься не слушать Миду. Она якобы знает о мире все. Но, согласившись выйти за Чоу, она вряд ли видела хоть что-то за пределами его участка.

Поле в окне теперь, после того как отец спьяну собирал урожай, похоже на беспорядочное лоскутное одеяло.

Мне совсем не хочется.

Понимаю, смягчается Мида. Все не так страшно, как кажется.

Откуда ты знаешь?

Я уже замужем за самым ужасным из них.

Мида обходит тебя, ее волосы стекают блестящей волной. Ресницы такие длинные, что можно ловить насекомых. Все в деревне считают ее красивой. Но разве ей это помогло?

Когда ты мылась последний раз? – спрашивает Мида, зачерпывая воду, принявшую цвет чая.

Не помню.

Как же противно. Она выливает тебе на голову еще воды и запускает в волосы гребень.

А-а! – кричишь ты. Ты можешь хоть сегодня быть со мной поласковее?

Мида наливает в ладонь жасминовое масло и втирает тебе в волосы. Накручивая пряди на пальцы и массируя голову, что-то мурлычет. От ее рук, голоса ураган в тебе на мгновение стихает. Она собирает волосы на затылке, скручивает, тянет их, и у тебя начинает покалывать в голове. Затем Мида начинает расчесывать волосы, приминая их к спине.

Вставай, говорит она, отступив, чтобы посмотреть. Знаешь, а ты можешь быть хорошенькой, если постараешься.

Но я не собираюсь быть хорошенькой.

Мида смеется. Небольшой совет, сестричка. Когда выйдешь замуж, придется потрудиться быть хорошенькой. И научиться время от времени проливать слезы. Но не слишком часто, если хочешь, чтобы муж тебя жалел.

Я не хочу, чтобы кто-нибудь меня жалел, тем более муж.

Захочешь, гарантирую.

Ты слышишь голоса прибывающих родственников и медленно одеваешься. Мида поторапливает. Когда ты готова, она дарит тебе свой свадебный кафтан. Конечно, полагается изъявить благодарность, но тебе не нужны никакие кафтаны.

Мида берет тебя за руку и ведет во двор, будто ты опять маленькая. И, усевшись на высокий стул, который мать поставила так, чтобы все родственницы, поедая пирог, могли на тебя пялиться, ты действительно чувствуешь себя маленькой. Мать подает чай, а Мида заплетает тебе косы, добавляя в них подаренные ленты и амулеты.

Идя по двору, отец и его друзья останавливаются поглазеть на тебя, так как теперь уже можно.

Тут он и говорит: Десять тысяч косичек хлопот, а мужчины смеются и, подначивая друг друга, уходят.

В углу двора отец выкладывает на стол кожаную подстилку и ракушки для очередной игры в чоупар. А ты-то думала, все кончилось, так и так играть больше не на что. Мужчины рассаживаются, женщины несут клецки и пиво, но принять участие в игре им никто не предлагает. Ты уже в детстве стояла у стола, смотрела, как отец поднимает над головой стаканчик с фишками, и всякий раз молилась, чтобы он выиграл.

Но он почти всегда проигрывал.

Солнце скатывается с неба, и гости подходят ближе. Отец и дядья поют песню о твоих волосах, начинаются речи. Тетя, которую ты в жизни не видела, преподносит тебе брикет чая, и мать нашептывает ответ: Я очень рада вашему подарку. Ты повторяешь ее слова и добавляешь: Хотя лучше бы вы подарили мне пиво. Гости смеются, полагая, что ты шутишь.

Ты терпеливо пережидаешь кривлянья других пьяных родственников. Они громко поют. Когда ты закрываешь уши руками, они решают, что ты все шутишь, и снова смеются. Глядя, как они обжираются, тебе хочется закрыть и глаза.

Улыбайся, говорит мать. По крайней мере притворись, будто тебе все нравится.

Во дворе горят факелы, на вертеле медленно ворочается коза. Лица гостей от ячменного вина раскраснелись, в углу слышны крики. Там собралась целая толпа. Ты не видишь отца, зато слышишь его голос, в отчаянии перекрикивающий остальные.

Мать ведет тебя к низкому мягкому сиденью и бьет в гонг. Все деревенские парни и холостяки тут же выстраиваются в ряд; каждый желающий получить тебя в жены делает предложение. Но все это пшик, ты ведь не имеешь права голоса. Некоторые их родители уже предлагают что-то твоей матери.

Юноши и вдовцы по очереди кладут тебе на колени подарки. Когда подходит парень с цыпленком, Мида дает ему подзатыльник.

Ты правда считаешь, мою сестру можно завоевать цыпленком?

Парень уходит, а ты всматриваешься в длинную нестройную вереницу людей. Теши нет, ни в собственном обличии, ни в каком другом.

Предложения очень плохие, сестра, говорит Мида. Мне надо выпить.

Мне тоже захвати! – кричишь ты ей вслед.

Когда Мида уходит, ты, не обращая внимания на молодых людей, опять ищешь Теши. Ты позволяешь себе представить, что он тебя простил, пробрался на праздник, в подходящий момент хлопнет по плечу и вы убежите, как и собирались.

Ты принимаешь подарки и кладешь их на столик позади себя. Некоторые обернуты и обвязаны веревкой, но ты и не думаешь их распаковывать.

Мида наконец возвращается – с пустыми руками и пепельно-серым лицом.

Где пиво? – спрашиваешь ты.

Она в каком-то оцепенении.

Что с тобой? – спрашиваешь ты. Это ведь меня продают.

Отец тебя проиграл.

Проиграл? Как он может меня проиграть?

Вон там, за столом. Но все еще хуже.

А что может быть хуже?

Он проиграл тебя Чоу.

Твоему Чоу?

Мида кивает. Все проиграл. Дом, тебя.

Что бы сейчас ни случилось, ты понимаешь: жизнь больше не будет прежней. Твое тело все решило за тебя. Оно уже сползает с сиденья.

Идем со мной, говоришь ты Миде.

Не выйдет, отвечает она. Я беременна. Но я прикрою тебя, как смогу.

Пробираясь сквозь толпу людей с покрасневшими лицами, изо всех сил стараясь не привлечь внимание матери или отца, а также не вернуться, чтобы спасти Миду, ты едва дышишь.

Выбравшись на дорогу, бежишь. Только теперь нет поля, которое могло бы дать защиту. Одна длинная серая дорога, освещенная полной луной.

6

Дарвин, наши дни

Ты слишком быстро садишься, и вода выплескивается за борт ванны.

Ты там в порядке? – кричит Марджи.

Нормально. Просто экзистенциальный кризис.

Это может оказаться заразным. У меня тоже был.

Ты давишь рукой на грудь, пытаясь успокоиться.

Позови, когда я тебе понадоблюсь, говорит Марджи.

Ага.

Ты разрываешь зубами маленький квадратик мыла в мятом целлофане, заворачиваешь его в мочалку и трешь бедра, ноги. Вода сразу затуманивается как чай, куда налили молоко. Когда ты мылась последний раз? Голос у тебя в голове.

А если все-таки поверить, что ты уже жила в другой жизни, или других жизнях, и, складывая эту по кусочкам, вспоминаешь те?

Ты прижимаешься головой к стене. За ней гудят трубы. Ты водишь коленями из стороны в сторону. Тонкие волоски на ногах собирают крошечные пузырьки.

Ты делаешь три глубоких вдоха, потом еще три, но успокоиться не можешь. А если выяснится, что жизнь, которой ты живешь сейчас, все время повторяется?

Ты выходишь из ванны и заворачиваешься в полотенце. За дверью ждет Марджи. Она предлагает тебе помыть голову над раковиной. В зеркале ты видишь на волосах запекшуюся кровь и соглашаешься.

Потом кончиком полотенца протираешь запотевшее зеркало. Взгляд стал яснее. Марджи осторожно тянет спутанные волосы щеткой.

Этой краской я выбелила из них всю жизнь, правда? – говоришь ты.

Но ведь так модно?

В твоей памяти всплывает лицо Мии. Даже с обесцвеченными волосами ты совсем на нее не похожа.

Мне никто не звонил? Не приходил? – спрашиваешь ты.

Нет. Мы пытались связаться с твоей матерью, но она не подходит к телефону.

Ты вспоминаешь записку Мии на кухонном столе.

Она поехала на ретрит. Йога.

Правда? Куда именно?

Она не сказала.

А отец? У тебя есть его телефон?

Я не видела его ни разу в жизни.

Марджи какое-то время молчит, а потом спрашивает: Ты похожа на маму?

Нет. Она блондинка. Натуральная. Англосаксонский типаж. Бледная. Она утверждает, что у меня отцовская кожа.

Тебе известно его происхождение?

Если верить маме, он типа индиец. Из Индии.

Типа индиец?

Ну, Мия – так зовут мою маму, хотя я никогда не называю ее мамой, – рассказывала, это была мимолетная интрижка. Может, индиец, с которым она познакомилась в Пуне, а может, южноамериканец, с которым она познакомилась в Непале. Она много путешествовала в свое время.

Ты можешь сделать тест ДНК и послать одному из этих ребят. Если, конечно, не против, чтобы фирма имела твои персональные данные. Поэтому, если намерена и дальше вести преступный образ жизни, не стоит.

Я не собираюсь вести преступный образ жизни.

Рада слышать.

А ты бы сделала?

Тест? Уже сделала. Плюнула в трубочку и отправила. Через пару недель выяснила, что моя ДНК собрана со всех континентов, кроме Антарктиды. Марджи смеется, и из-под глаз исчезают тени.

Глядя на ее лицо в зеркале, ты представляешь, как нарисовала бы его. Высокий лоб, скулы, широкая улыбка.

Потом переводишь взгляд на свое отражение.

Как ты считаешь, я симпатичная? Вопрос буквально срывается у тебя с языка, и ты тут же жалеешь об этом. Прости. Не отвечай, пожалуйста.

Марджи кладет руку на твое здоровое плечо и смотрит на тебя в зеркало.

Я считаю, что ты девочка, которой следовало бы побольше заботиться о себе.

Ты опять смотришь на отражение Марджи, вспоминаешь ее вчерашнюю и говоришь:

Нам обеим, Марджи Шапиро.

Марджи молча ведет тебя обратно в палату, а охранник в скрипучих ботинках плетется сзади.

Потом она помогает тебе улечься на кровать и идет к занавескам.

Раздернуть или оставить?

Раздернуть.

Солнечный свет заполняет комнату. Ты потягиваешься с ощущением чистоты, а Марджи укрывает твои ноги простыней.

Вы можете принести мне часы? – просишь ты. – Хотелось бы понимать, который час.

Марджи внимательно смотрит на стены. Вообще-то, здесь должны быть часы. До конца смены разберусь.

Марджи идет к двери, но не выходит, а берет оставленную зеленую сумку и возвращается к кровати.

Еще еда? – спрашиваешь ты.

Из-под пустых контейнеров она достает что-то завернутое в целлофановый пакет.

Я нашла его в твоем рюкзаке. Думала, он поможет тебе вспомнить.

Марджи вынимает из пакета и вручает тебе альбом. Твой альбом. Ты узнаешь его.

Ты сгибаешь колени и, приладив альбом к бедрам, начинаешь листать. Везде рисунки пятерых девочек, карандашом и чернилами. Как правило, они стоят плечом к плечу в свете полной луны.

Я и правда умею рисовать, говоришь ты.

Да, умеешь. Я полистала, надеюсь, ты не против. Марджи наклоняется. Судя по всему, тебе нравится рисовать этих девочек. Хотя мне попался и один рисунок мальчика.

Марджи находит рисунок.

О, мой друг Т.

Вы вместе учитесь?

Нет, в школы ходим разные.

Ты переворачиваешь страницу и видишь очередной рисунок пятерых девочек.

Они тоже твои друзья? – спрашивает Марджи.

Ты смотришь в альбом. Что-то они должны для тебя значить, если ты столько раз их рисовала. Но голову заволок туман.

Я не знаю, кто это, говоришь ты и, захлопнув альбом, откидываешься на подушки. Простите, Марджи, кажется, мне нужно поспать.

Не буду мешать.

Оставшись одна, ты закрываешь глаза и ждешь, пока девочки наполнятся жизнью, выйдут из тумана или из той бесконечной дали, где живут воспоминания, и откроют тебе, кто они и откуда. Но перед глазами твои рисунки, просто рисунки. Карандаш и чернила на бумаге. Беззвучные, безмолвные.

Ты вспоминаешь слова Марджи. Просто отдыхай и жди.

Страх, охвативший тебя в ванной, прошел.

Ты мысленно сосредотачиваешься на одном рисунке. Серебристый и синий. Пять девочек стоят плечом к плечу в свете полной луны. Ты видишь, как они медленно поворачивают головы.

Поговорите со мной, просишь ты.

Но они молчат.

Пока молчат.

II

7

Дарвин, наши дни, минувшая пятница

Миссис Уайтхед, учительница по рисованию, толкает твой альбом по столу. Птаха, я прошу тебя, постарайся выйти за пределы известного тебе и продвинься чуть дальше, в неизвестное.

Она говорит это не в первый раз. Однако ты до сих пор точно не понимаешь, что она имеет в виду.

Миссис Уайтхед не только учительница по рисованию, а еще и школьный психолог. Ты предполагаешь, она вызвала тебя, поскольку вследствие побегов по ночам из дома и рисования на стенах домов ты опять заснула на уроке. Но она об этом и не заикнулась.

Рисунки замечательные, признает миссис Уайтхед. Но я давала другое задание. Во время контрольной надо было нарисовать или написать несколько автопортретов.

Ты никогда себя не рисовала. Пока не встретила Т, ты всегда рисовала только девочек.

Ты бы с удовольствием выдала миссис Уайтхед что-нибудь умное. Поспорила с ней о сути автопортрета. Ты помнишь, как ходила с бабушкой в Художественную галерею Сиднея? Вы обе замерли перед полотном художницы Дель Катрин Бартон. Она написала автопортрет с сыном и дочерью, как бы обняв их ногами, чтобы все были вместе. Бабушка объяснила: Ребенок полностью меняет представление женщины о себе.

Но сейчас пятница, и тебе не терпится выйти из маленького, мрачного кабинета миссис Уайтхед. Она, похоже, выбилась с тобой из сил, водит рукой по волосам, массирует загорелый лоб.

Птаха, ты ничего не хочешь мне сказать?

Ты качаешь головой, и миссис Уайтхед вздыхает:

Я бы предпочла, чтобы ты играла по правилам.

По правилам?

Мы ведь говорили об этом в прошлый раз.

Ты не помнишь, о чем вы говорили в прошлый раз. Обычно во время таких визитов миссис Уайтхед приводит вдохновляющие цитаты, а ты пытаешься избавиться от ощущения обреченности.

Ты год в нашей школе. Уже давно не новенькая. Мне кажется, пора наладить отношения с одноклассниками.

При упоминании одноклассников ты закатываешь глаза.

По-моему, продолжает миссис Уайтхед, ты рисуешь этих девочек, так как у тебя нет настоящих друзей.

Вызывая тебя, миссис Уайтхед будто соблюдает условия сделки, согласно которым на переменах и в обеденный перерыв допускает тебя в класс рисования. Такой вызов не всегда означает неприятности. Иногда она пытается учить тебя быть внимательной или мягко расспрашивает о жизни с Мией. Похоже, ты для нее «особый случай». Обычно, услышав: Ладно, Птаха, не всегда удается перескочить пропасть в один прыжок, ты понимаешь, что сеанс окончен.

Вот бы она сказала так сейчас.

Но вместо этого ты слышишь: Если я увижу твои старания, обсудим твое возвращение сюда через пару недель.

У тебя покалывает руки. Голову и шею щиплет от жары. Кабинет рисования с его светлыми скамейками, высокими окнами и бесконечными запасами красок для тебя – святилище. Ты всегда тщательно убираешь за собой. Почему миссис Уайтхед решила забрать то, что давала так легко?

Ведь вы говорили, искусство может рассказать нам о нас самих.

Да, уверена, так и есть. И еще уверена, что тебе надо найти настоящих друзей. Об этом свидетельствуют твои работы.

* * *

Ты всегда рисовала девочек. Первое воспоминание: ты с воплями бежишь за машиной Мии, а потом бабушка берет тебя на руки и сажает за кухонный стол. Наливает сладкий, разбавленный водой апельсиновый сок, дает цветные карандаши, большой чистый альбом и просит: Нарисуй мне красивую картину, солнышко. И ты рисуешь девочек, стоящих плечом к плечу, а бабушка сидит рядом и кормит тебя бисквитами. Когда рисунок готов, она просит назвать каждую по имени.

Это Клео, Дев, Кей, Рея и Бемби. Бемби нравится мне больше всех, откровенничаешь ты.

Впоследствии, рисуя каждый день, ты узнаешь, что искусство способно заполнить пустоту. Но оно также не может помешать пустоте открыться. В прошлом году, когда умерла бабушка и тебя перевезли в Дарвин к Мие, ты ощутила пустоту огромной, как никогда в жизни. Очутившись в неприятном, заброшенном месте, ты поняла: между тем, какой бы ты хотела видеть свою жизнь, и тем, какова она в реальности, разверзлась пропасть.

Незадолго до твоего приезда Мия рассталась со своим очередным. Наследство от бабушки позволило ей купить бунгало с двумя спальнями, чему ты очень обрадовалась. Домик недавно выкрасили в белый и черный, к нему прилегал тропический сад, привлекавший множество птиц. Светлая кухня напомнила тебе бабушкину, она отлично годилась для рисования. Месяца полтора вы обустраивались в новом гнезде, и, хотя тебе не хватало бабушки, ты ощущала ее присутствие в том, что дом вообще мог появиться. Мия вроде бы радовалась вашему совместному проживанию и уделяла тебе много внимания – скорее как старшая сестра, чем как мать.

Перед смертью, понимая, что ты поедешь к Мие, бабушка записала тебя в частную школу Дарвина, поскольку там имелся новый кабинет для рисования, а сама школа пользовалась хорошей репутацией. Она основала трастовый фонд, напрямую оплачивающий школу, а твоей матери выделяющий пособие. Скоро Мия предложила тебе прогуливать уроки и целый день ходить с ней по магазинам. Она решила обставить бунгало в стиле «богемный шик». Такое решение означало бесконечные походы по дорогим магазинам в поисках всего плетеного, белого и серебряного. Потом Мия вела тебя на маникюр. Но ты не собиралась так проводить свои дни. С большим удовольствием ты сидела бы в кабинете для рисования.

А когда Мия познакомилась с Джеромом, дом наполнился странным, мрачным присутствием чужого человека. Ты превратилась в соседку по квартире, на которую стараются не обращать внимания. Правда, настоящая соседка наверняка стучала бы в стену и жаловалась. Потому что Мия и Джером почти все время посвящали шумным секс-марафонам и бесконечной готовке, никогда за собой не убирая.

Ты начала сбегать по ночам через окно. Бродила по улицам в поисках пустынных мест и рисовала девочек – крупнее, чем раньше. Тебе нужны были чистые стены и безопасность, по крайней мере возможность удрать, если кто-то пристанет. Сначала ты делала набросок в альбоме, а затем при помощи купленных в канцелярском магазине баллончиков с краской переносила его на стены. Баллончики можно было носить с собой, что позволяло писать крупнее и быстрее.

В первый раз изобразив девочек на стене дома в промышленном районе, ты почувствовала, что они стали сильнее. Клео, Дев, Кей, Рея и Бемби оберегали тебя от любой опасности.

* * *

Миссис Уайтхед заканчивает сеанс не как обычно. Поразмысли о моих словах и зайди в понедельник.

Ты выскальзываешь за дверь, прежде чем она успевает стиснуть тебе руку или снисходительно хлопнуть по плечу. Миссис Уайтхед думает, будто в курсе истории девочки по имени Птаха, в этом твоя проблема. Истории, где тебе предназначена роль жертвы – бабушкиной смерти и непутевой матери.