СЮРПРИЗ ЛАККОЛИТА Серия: Путешествие Гули и Веры

Так мы с мамой сидели и пялились из ночи в освещенный электрическим светом небольшой дверной проем, из которого периодически возникал фантасмагорический силуэт – это длиннющий Ганс, груженый досками, пытался выбраться наружу.

Наконец они закончили свои работы, и Магистр подошел ко мне.

– Пришел в себя. Хорошо, – прокомментировал он, взглянув на меня. – Теперь пойдем со мной, малыш.

– Он слаб, – запротестовала было мама. – Он болен.

– Запомни, женщина, я не причиню вред малышу, – ответил Магистр с некоторым нажимом. Он крепко взял меня за руку и повел назад к сараю.

Пол и стены там оказались полностью ободраны. За стеной, у которой раньше лежал мой тюфяк, обнаружился камень. Причем, не искусственно туда привнесенный – похоже, это была естественная скальная порода. В руках у Магистра я опять увидел подсвечник с зажженной свечой. Он велел мне снять рубаху и лечь на оголенную землю. Увидел коричневые пятна от ореха, удивленно спросил:

– А это еще что?

– Орех, – выдавил из себя я.

– Зачем? – хмыкнул Магистр. Очевидно, что в тот момент он находился в особом радостном возбуждении, в предвкушении близкой находки. И вот этот наш короткий необязательный диалог запомнился мне как единственный, хоть чем-то напоминающий общение между двумя людьми. Сейчас я понимаю, что он использовал меня в качестве медиума – посредника в своих эзотерических манипуляциях. Я являлся необходимым ему инструментом, очень ценным, очень дорогим, но – инструментом, не человеком. И если бы в перерывах между теми случаями, когда я ему требовался, меня можно было как ненужный чемодан задвинуть под кровать, он бы так и делал. Но, к сожалению, меня надо было кормить, поить и, вообще, обеспечивать, чтобы я был жив и здоров… Ну, а к маме он, по-моему, относился как к вещи, которая ко мне прилагается…

Мое лежание на влажной земле не удовлетворило Магистра. Он велел подняться и прислонил меня к обнажившейся скале. И тут что-то встрепенулось во мне, рассыпалось по телу мелкой дрожью, и я вторично потерял сознание и стал сползать вниз, царапая спину о щербатый камень.

Упасть мне, впрочем, не дали. Меня подхватили и вывели из сарая. Когда я чуть пришел в себя, Магистр принялся задавать вопросы:

– Малыш, мне очевидно, что холм, к которому прислонен сарай, представляет собой засыпанный землей каменный грот. Что тебе об этом известно?

Я помотал головой:

– Ничего.

– Да, наверно… Ты слишком мал. Женщина тоже ничего не знает. Она здесь чужая, да к тому же глупа… Твои старшие родственники, мужчины, говорили при тебе что-нибудь об этом холме, гроте, сарае? Вспомни! Я знаю, у тебя должна быть эйдетическая память. Наследственная.

Я честно сконцентрировался, но ничего подобного вспомнить не смог.

– Когда в последний раз велись какие-нибудь работы на холме или в сарае?

– Сараем часто пользовались, там хранятся всякие, ведра, грабли… То, что нужно для работы на участке. И всякие ненужные вещи из дома туда переносили.

– Так. А что с холмом?

– Ну… это же холм. Грядки там делать неудобно. Там только цветы растут. Дед их рассаживал там иногда… Поливал…

– Пойдем, покажешь, где сажал дед.

Мы подошли к холму, и я показал. Мест, где я видел работающего деда, имелось много, в общем-то, они покрывали всю поверхность. Тем не менее, Магистр внимательно все осматривал. Напомню, была ночь, середина ночи, и действовать ему приходилось при свете электрических фонарей, во множестве принесенных и расставленных Гансом.

Я уже сообразил, что он пытается обнаружить какие-нибудь следы входа в пещеру, заваленную землей и превращенную в холм. Но осмотр, похоже, ничего не выявил, потому что Магистр отдал слуге приказ откопать грот целиком.

И Ганс незамедлительно принялся за работу. Работал он без остановки, механистично, как будто был роботом. Штыковой лопатой он снимал землю с холма и откидывал ее в сторону, так что рядом со старым холмом стал расти новый. А Магистр, кстати, внимательно землю осматривал. Мы с мамой, закутавшись в одеяло, обнявшись сидели на скамейке у крыльца и на них смотрели.

Ганс рыл часов, наверно, пять, пока не наткнулся на металлическую дверь в постепенно обнажавшемся гроте. Само собой, уже давно рассвело. Магистр со всех ног бросился к этой двери, и они стали пытаться ее открыть. Движимый любопытством, я тоже было дернулся в ту сторону, но мама меня удержала:

– Не подходи туда, Ванюша. Тебе там опять станет плохо, ты же видишь, колдун тебя заколдовал.

Поэтому мы продолжали наблюдать издали. Наконец, они раскопали дверь и проникли внутрь грота. Чуть позже я и сам увидел, что находилось там внутри. В основном это были старые, даже можно сказать старинные, вещи. Но невеликой ценности – скукожившаяся от времени обувь, деревянная этажерка с посудой, кувшины там всякие, блюда… Статуэтки. Фотоаппарат старый. В общем, хлам. И среди всего этого хлама Магистр обнаружил шкатулку. А внутри нее – вожделенный объект своих поисков. Я помню, как он появился из двери грота с этой маленькой шкатулкой в руках и быстрым шагом направился в дом.

Ко мне приблизился Ганс и жестом приказал следовать за ним. Я подчинился и даже охотно с ним пошел, меня снедал интерес: что же такое находится в нашей шкатулке? То, что шкатулка – наша, я ни секунды не сомневался. Раз она находилась на нашем участке в нашем помещении среди наших вещей – значит, определенно, наша. Я был настоящим маленьким хозяином. Я думаю, что и мой отец, и уж тем более мой дед знали о гроте, скрытом в холме. Я же не успел узнать от них по малолетству, ведь когда умирал дед, в доме хозяином оставался мой отец – молодой здоровый мужчина, и никто не предполагал, что впереди его ждет война, фронт и гибель под Сталинградом…

Наша шкатулка стояла на нашем письменном столе. Магистр уже успел ее открыть, и я увидел, что она полна ювелирных украшений. Но тут я опять почувствовал, что сейчас умру, и уже начал было сползать вниз. По кивку хозяина Ганс подхватил меня под мышки и перетащил в кресло, а сам Магистр подступил ко мне со своей кистью и чашкой и опять, как и вчера, принялся что-то рисовать на моей коричневой от ореха коже.

– Все, – наконец завершил он свой ритуал. – Я тебя отцепил. Подойди к столу и посмотри внимательно. Ты видел когда-нибудь эти предметы или слышал о них?

Я подошел и стал внимательно рассматривать лежащие в шкатулке драгоценности. Потом рискнул взять одно из украшений в руки и, поскольку окрика не последовало, занялся изучением содержимого основательно. Шкатулка была маленькой, ни на какой великий клад она не тянула. Там оказалось несколько резных перстней с цветными камнями – золото с топазами и изумрудами. Это я потом уже, естественно, установил… Был браслет из граната, десяток разнообразных серег. Даже ожерелье с алмазами там было.

– Нет, я никогда ничего об этом не слышал, – честно сказал я.

– А об этом? – Магистр поднес ко мне желтый старый листок. – Ты видел где-то еще такое?

На листке были шеренги букв. И каких-то символов. Какие-то буквы узнавались сразу, какие-то напоминали иностранные, а какие-то символы казались вообще ни на что не похожими.

Я поднял взгляд на Магистра и помотал головой.

– Ладно. Это не так уж важно. Теперь иди отсюда. Ганс, покорми малыша…

***

– Я не утомил Вас, Вера, – спросил ее Иван Андреевич. – Время уже позднее, отдохнуть хотите, наверное? Поспать…

– Да уж, уснешь тут с такими Вашими рассказами. Нет уж, давайте дальше. Что там с этим листком? Он остался у Магистра? Он его искал? И как появился портал?

– Да, листок остался у Магистра. Рассказываю-то я все всегда излишне подробно, сам не знаю, когда доберусь, собственно, до портала. Это обратная сторона хорошей памяти – слишком многое помню. Хотя я специально тренировался фильтровать свои воспоминания, чтобы, так сказать, не засорять эфир.

– А что у Вас и правда эйдетическая память? Это ведь когда человек помнит каждый момент своей жизни, верно? Это же страшная редкость.

– Не знаю, как насчет каждого момента… Я бы с ума, наверно, сошел, если бы помнил все сразу. Нет. Но если я ставлю себе задачу вспомнить – как, что и когда происходило, то вспоминаю обычно легко и в деталях. И у меня отличная зрительная память. Ее еще фотографической называют.

– А я читала, что не существует фотографической памяти. Только в книгах у выдуманных персонажей типа Шерлока Холмса. Можете вот мне нарисовать, что на том листке из шкатулки было?

– Могу. Но потребуется время. Сама картинка перед глазами четко стоит, но вот перенести ее на бумагу…

Хозяин на минуту удалился и вернулся с карандашом и блокнотом. Склонился над ним и принялся усердно что-то вырисовывать. Вера прихлебывала из чашки остывший чай. Гуля спала на коврике у ее ног…

– Вот. Как-то так, – Иван Андреевич протянул Вере листок. Старался. По-моему, один в один вышло.

Вера рассматривала картинку.

– Похоже на то, что кто-то пытался срисовать некую надпись, не понимая смысла, но стремясь передать все детали.

– Прямо как я, – усмехнулся Малыш.

– И что, вот именно листок с этой надписью он и хотел найти в вашем доме?

– Похоже на то. Потому что дальнейшие поиски в доме прекратились. Зато начались в другом месте…

– Рассказывайте! И не бойтесь подробностей.

Глава 4

Побочным эффектом того, что сарай оказался разобран на доски, стало наше переселение в дом, в каморку на первом этаже. Там у нас всегда была кладовка, забитая всякой всячиной, и чтобы расчистить ее для проживания, мы целый день разбирали этот хлам – неизбежный атрибут жилья с длинной историей. А Магистр засел наверху и сидел три дня, закрывшись в комнате, почти из нее не появляясь, кроме как на свой обязательный ужин. Потом, похоже, дело у него сдвинулось с места, потому что Ганс был отправлен куда-то с поручением, а ближе к вечеру к нашему участку подкатили сразу три авто с очень важными немецкими офицерами, и эти фрицы что-то обсуждали с Магистром. Нас тогда выгнали из дому, и мы с мамой слонялись по улицам, пока не наступило семь по Берлину, и гости Магистра уехали, а сам он приступил к трапезе.

В последующие дни он с раннего утра уезжал на своем автомобиле, сопровождаемый Гансом в качестве шофера. У Магистра имелся «Стейр 1500А» – огромная мощная зверюга, легко справляющаяся с бездорожьем. В его грузовом отсеке умещалось все снаряжение, необходимое для лазанья по горам и скалам. А именно лазать по горам они и ездили. Магистр там что-то искал. Не всегда, но довольно часто, он брал меня с собой.

А ездил он на Змейку. Не слышали ничего об этой горе? Тогда дам небольшой экскурс. Это километрах в семи от Пятигорска, если двигаться на юго-запад. Вот Вы, Вера, не обращали на Змейку внимания. А она того стоит. Как и все здешние горы – это лакколит, то есть недоразвившийся вулкан. Второй по размеру после Бештау. Гора эта раньше была сплошь покрыта узкими извилистыми оврагами, издали похожими на змей. Есть версия, что отсюда и название. На Змейке множество разнообразных и очень интересных скальных пород, в том числе и с научной точки зрения. Но сейчас большинство скал уничтожено… Дело в том, что в конце двадцатых там начались работы по созданию горнодобывающего предприятия – карьера. Построили дороги, цеха, камнедробилки. И начались взрывы! Сначала скалы были уничтожены с северной стороны, а затем – с восточной и южной. Сейчас сохранились только с запада.

Ударными темпами велась здесь добыча змейского бештаунита – уникального очень прочного камня. Кислотостойкость его – девяносто восемь процентов, что уступает только кислотостойкости стекла! Да, «бештаунит», если не слышали, это название для местных горных пород магматического происхождения, введенное геологом Герасимовым… Впрочем, простите, здесь я увлекся. Просто, это сфера моих непосредственных научных интересов, потому не сдержался. Уж потерпите, Вера…

Так вот, камень вывозили с горы вагонами – на строительство Сталинградской и Куйбышевской ГЭС, на Волго-Донско́й канал, много еще куда. Ну и да, радиоактивный фон добываемой породы был повышен, поэтому официально ее не разрешалось использовать при строительстве гражданских объектов. А неофициально… Чего только не строили.

Потом довзрывались – добрались до водоносных слоев, и из курортов Кавминвод стала уходить минеральная вода. Карьер нанес огромный ущерб не только горе, но и всему нашему региону, его уникальному лечебному климату и его водам. И в восемьдесят первом под давлением ученых и общественности его наконец закрыли. А разломы потом заливали тяжелым бетоном… Но, как говорится, сделанного не воротишь. Скалы уничтожены.

А ведь Змейские Холмы сформировались более ста тысяч лет назад! И это было священное для древних место – Семихолмье. Там существовали языческие капища и проводились древние религиозные обряды… Кое-что интересное на Змейке осталось, конечно… Вот, например, Истукан – стометровая скала, похожая на истуканов острова Пасхи. Или – Чертов Палец. Смотрится как рукотворная пирамида, но это не так. Скала образовалась обычным здесь образом – магма внедрялась в толщу осадочных пород…

И вот, значит, Магистр и его Ганс лазали по рельефу горы, имевшемуся на тот момент – на сорок второй год. По скалам, по карьеру. И что-то маниакально там искали. Насколько я, ребенок, понял ситуацию, наличие карьера и проводившиеся на горе взрывные работы сильно разозлили Магистра. И есть одно жуткое подозрение… Нет, доказательств у меня нет, но уже гораздо позже я узнал, что именно тогда, в августе сорок второго все работники карьера на Змейке были расстреляны. И я не могу отделаться от мысли, что Магистр к этому причастен, что таким образом нашла выход его злость…

Его интересовали пещеры. Они с Гансом методично изучали пещеры на Змейке. Оба фрица, на мой взгляд, достаточно бодро забирались на скалы. У них было при себе альпинистское снаряжение. И, явно, неплохой опыт. Я же большей частью ждал их у машины, так сказать, в разбитом лагере.

Когда некая пещера вызывала особый интерес Магистра, он посылал Ганса за мной, и тот доставлял меня к ней. Иногда я мог проделать весь путь самостоятельно, но чаще, в трудных местах, Ганс тащил меня на спине, как рюкзак. Затем Магистр проводил надо мной какой-то свой оккультный ритуал, не всегда, надо заметить, одинаковый, и пристально наблюдал за моей реакцией, иногда чуть передвигая с места на место. Я чувствовал себя измерительным прибором, каким-то термометром! Но колдуна преследовали неудачи – умирать, как это было тогда в нашем сарайчике, меня больше не тянуло. Однажды, правда, я чуть не потерял сознание, но то оказалось от голода. Он быстро это определил. Был отдан приказ «покорми малыша» и тут же исполнен в походном варианте: сидя в машине, под пристальным взглядом Ганса я давился плиткой немецкого шоколада.

Так, в общем, однообразно, проходили наши дни. Они методично исследовали пещеры, я при необходимости выступал в роли медиума. Даже я понимал, что гора настолько большая, что если просто обследовать каждую пещеру, то это может занять годы. А если они на что-то рассчитывают, значит, наверное, у них есть еще кое-какие ориентиры. И действительно, некоторые скалы вовсе не интересовали Магистра, а к некоторым он терял интерес, едва взглянув.

Закончилось лето, прошла осень, наступил декабрь. Стало холодно, с неба срывался снег. А воз был и ныне там. Магистр стал сильно раздраженным, я часто слышал, как он кричит на своего слугу. Правда, безо всякого эффекта – Ганс не воспринимал ни ругань, ни похвалу – он всегда казался одним и тем же бесстрастным роботом. Несколько раз к нам приходил обер-лейтенант Винц и еще какие-то фашисты. Потом они спускались вниз и уходили из дома с бледными перепуганными рожами.

Дела у оккупантов шли все хуже. Уже в декабре войска Красной Армии активно готовились к массированному наступлению по всему Северному Кавказу. Участились налеты советских самолетов. Засылались наши диверсионные группы, взрывавшие склады, мосты и прочую фашистскую инфраструктуру. Выросла активность подпольщиков и партизан. Они распространяли листовки, устраивали диверсии и выявляли фашистских прихвостней. Подчас наши герои платили своими жизнями. Так, в декабре (на Змейку, кстати) была десантирована диверсионная группа «Месть», но нашелся предатель, и гестапо схватило парашютистов. Изверг Винц лично участвовал в допросах, но ничего не добился. В канун нового года их расстреляли у Машука. А чуть позже, уже в январе, всего за четыре дня до освобождения Пятигорска фашисты расстреляли и отважную разведчицу Нину Попцову. Перед смертью в гестапо девушку жутко пытали…

Но это я опять, конечно, излагаю то, что мне стало известно позже. А в то время – канун Нового сорок третьего года, я ничего этого, естественно, не знал, но явственно чувствовал – фашистам здесь настают кранты… А Магистр все искал. По морозу и выпавшему снегу. Лазать по скалам им с Гансом стало гораздо труднее, и темпы сильно замедлились. Но он не останавливался.

Освобождение Пятигорска происходило довольно-таки стремительно. В первый день сорок третьего года Северная группа войск Закавказского фронта перешла в наступление. Вечером десятого января соединения 37-й и 9-й армий вплотную приблизились к Кавминводам, а утром одиннадцатого вошли в Пятигорск.

Вот я, кажется, и дошел в своем повествовании до Портала… Итак, в начале января фашисты спешно отступали, пытаясь нанести городу максимальный урон – разрушали здания, памятники культуры, сжигали архивы. Более трехсот пятидесяти домов было разрушено в Пятигорске! Город пылал от пожаров, что-то взрывалось, носились авто и мотоциклеты, сновали немцы, загружали, выгружали, выносили, увозили. В общем, сбегали. Наконец, и Магистр осознал эту необходимость.

Хочу еще раз повторить Вам, Вера, я не знал и до сих пор не знаю, кем на самом деле был этот человек, в плену у которого я находился пять месяцев. А на самом деле, я и сейчас в некотором смысле его пленник. И я не ведаю, откуда он явился, под каким небом и в каком времени он родился на свет. Не представляю, как и зачем он прибился к Рейху и какую роль он там играл. Но очевидно одно – он являлся носителем неких тайных знаний, он многое умел. И я могу только фантазировать, что же искал он с таким остервенением в недрах нашей горы. Источник Абсолютной силы? Абсолютного знания? Ради чего он, кажется, был готов на все?

И вот, когда Магистр осознал, что приход Красной Армии случится в ближайшие дни и поискам его пришел конец, он тоже стал готовиться к бегству. Но по-своему. Он решил уйти через Портал. Тогда я еще не знал, что он замышляет, но видел, что это нечто необычное. Он окончательно превратил одну из наших комнат в подобие химической лаборатории. Я не подозревал, что в привезенном им багаже столько стекла: разнокалиберные колбы, трубки, пробирки, воронки, реторты… И много реактивов – жидкостей и порошков. Как ранее он одержимо ползал по пещерам, так и теперь он несколько суток одержимо просидел, закрывшись в комнате, и оттуда булькало, свистело и воняло. Нет, ну свой семичасовой ужин он, разумеется, не пропускал. Это – святое.

А потом он ненадолго вышел из дому и привел к нам Софию.

Я знал эту странную девочку с нашей улицы. Она жила в небольшом одноэтажном домике с бабкой, отцом и братом. Брат, вероятно, являлся ее близнецом – того же возраста и очень похож. Мы, уличная детвора, считали ту девчонку чокнутой. А как там оно на самом деле – бог знает. София и ее брат были старше меня года на четыре, и в силу возраста мы не общались. Брат ее вообще выпадал из поля моего внимания, он водился со своими ровесниками, у них имелась своя компания из взрослых ребят. София же ни с кем не дружила. Ее часто можно было видеть сидящей на скамейке перед домом, она что-то напевала себе под нос и слегка раскачивалась в такт пению. Я несколько раз, как воспитанный и вежливый мальчик, пытался с ней поздороваться, но терпел неудачу. Хотя она, реагируя на приветствие, и поворачивала голову, ее глаза не фокусировались на моем лице, она смотрела куда-то вдаль, сквозь меня и продолжала свое тихое неразборчивое пение… Отец их вроде бы работал бухгалтером или кем-то подобным. Еще уличное сарафанное радио доносило, что бабка и отец – из «бывших», и потому я считал все их семейство буржуями. А при фашистах, в октябре, отца и брата вдруг схватило гестапо. Опять же, по слухам, они участвовали в подполье и имели отношение к громкому уничтожению в Пятигорске высокопоставленных немецких офицеров. Тогда по наводке подпольщиков, подсвечивающих цель сигнальными ракетами, наш Пе-2 разбомбил гостиницу «Бристоль». Там в тот час собрался на совещание весь цвет немецкого командования Северного Кавказа, и многие фрицы погибли. Больше отца и брата Софии никто не видел, она осталась вдвоем с бабкой. И вот сейчас Магистр привел девушку к нам.

Были сумерки девятого января. Девятое января – особенный для меня день, день рождения. А тогда мне исполнилось двенадцать. Мама, как могла, попыталась устроить праздник. Доступ к кухне нам был разрешен, и она приготовила торт с коржами из кукурузной муки, пропитанными сметаной и вареньем. Очень вкусный, кстати, торт, я до сих пор иногда его готовлю. Даже свечки имелись – двенадцать штук. Я задул их и загадал желание – чтобы все это скоро закончилось. Немцы, мой странный плен… Чтобы нас освободила наша родная Красная Армия!

И тут в доме появились Магистр и София. Сперва Магистр повел девушку в лабораторию. Не сомневаюсь, что он, так же как у меня, брал у нее кровь – после я видел след от иглы на ее руке. Затем они спустились к нам, и Магистр приказал матери:

– Женщина, приготовь место. Это дитя будет здесь ночевать.

Мама принялась искать, где можно разместить гостью, а я пододвинул к Софии тарелку с куском торта:

– У меня сегодня день рождения. Съешь, пожалуйста.

Она, как и всегда, смотрела куда-то мимо. Но вдруг взяла ложку и начала отламывать от торта малюсенькие кусочки и отправлять в рот.

Она так и не произнесла ни слова. Только уже поздним вечером, когда София сидела на импровизированной постели, собранной мамой из каких-то коробок и матраса, я услышал ее тихое пение…

На следующий день Магистр и его слуга загрузили в свой «Стейр» пару сундуков и чемодан. Мне было видно, что это не их обычное снаряжение для лазанья по горам. Я чувствовал близость развязки.

Затем Магистр велел мне и Софии садиться в машину. Мама схватила меня и не отпускала. На это Магистр кивнул слуге, и тот оттащил мать в сторону. И мне показалось, что в этот раз даже нечеловечески сильному Гансу пришлось напрячься.

– Не мешай мне, женщина, – сказал Магистр, вперив в маму свой тяжелый взгляд. – Я, опять говорю тебе, я не причиню вред малышу. Он обязан прожить долгую жизнь. А сейчас он поедет со мной. Я обещаю, он вернется к тебе невредимым.

Магистр в этот раз даже снизошел до объяснений и обещаний. Понимаю, им, как хорошим хозяином, двигала забота о своем рабочем инструменте. Ведь состояние моей матери отражалось на мне, а я в тот ответственный день должен был быть спокоен и уверен в своей безопасности.

– Нет! Не пущу, – крикнула мать. Она ему не верила. Евреям, расстрелянным под Минводами, тоже обещали, что их везут на малонаселенные земли и дадут по шесть гектаров каждой семье…

Тогда Ганс затолкал сопротивляющуюся мать в дом и закрыл дверь. Для верности еще и припер садовой скамейкой.

– Не волнуйся, Малыш, – на сей раз Магистр обратился ко мне. – С тобой все будет в порядке.

И мы вчетвером поехали прочь из города. Я как-то не сомневался, что едем мы опять на Змейку, по проторенному маршруту, который мне уже жутко надоел. Но колдун выдал на сей раз нечто новое – мы поехали на Бештау. Собственно говоря, Вы, Вера, видели, место действия. Почему он выбрал именно его – не имею понятия. Какие-то его оккультные штуки, наверняка. Какие-нибудь астрологические и нумерологические расчеты. А может, еще что…

Пока автомобиль мог продвигаться, мы ехали. Потом вышли из машины и дальше двигались пешком. Ганс прокладывал нам путь. Наконец Магистр велел нам остановиться на небольшой поляне. Она была вся в снегу. Следуя приказу хозяина, Ганс принялся этот снег утаптывать, и в результате в центре образовался довольно большой круг – метра три в диаметре. А дальше начался магический ритуал…

Он дал мне и Софии выпить вина из красивого металлического кубка, который извлек из своего саквояжа. Он вообще много чего из него подоставал… Потом велел нам донага раздеться. Мне было неудобно обнажаться на людях, особенно при девушке, но под удавьим взглядом Магистра я это сделал. А София не шевельнулась. И в результате ее раздевал Ганс. Она стояла недвижимая, как каменная статуя, и чтобы снять одежду, слуге приходилось самому поднимать ей руки и ноги.

Холода я совсем не ощущал, может быть, что-то оказалось намешано в этом вине, а может, это была естественная реакция на нервное возбуждение. Правда, совсем обнаженными нам долго быть не пришлось – Магистр достал из саквояжа какие-то шелковые белые накидки и велел их надеть.