СЮРПРИЗ ЛАККОЛИТА Серия: Путешествие Гули и Веры

Вера чуть-чуть пришла в себя и попыталась восстановить события предыдущего дня. Они плохо укладывались в голове. Она вспомнила про чемодан с деньгами, странного парня с малиновой челкой и золотым зубом, горы, разговорчивого Анатолия и несчастную, но добрую Наталью. Но это же не могло быть на самом деле? Однако, похоже, что все-таки было. Сознание Веры отказывалось принимать происходящее, и после некоторой внутренней борьбы решилось на компромисс – воспринимать все так, как будто Вера просто заблудилась в незнакомом месте и теперь ей предстоит найти дорогу домой. Про пространственно-временной портал лучше было не думать.

Оказалось, что Вера спала не в доме, а в отдельно стоящем маленьком строении, вроде как подсобке или сарайчике, где было расчищено пространство для раскладушки. Она подошла к двери и с удивлением обнаружила, что та закрыта на щеколду изнутри. А значит, это она сама и закрыла, ибо кроме нее и Гули здесь больше никого не было. Надо же, она ничего этого уже не помнила.

Во дворе перед Верой сразу предстал туалет типа «сортир», которым она с удовольствием воспользовалась. Гуля аналогичным образом использовала газон у забора.

– Проснулись? – раздался от дома голос Натальи. – Идите завтракать, я оладий нажарила. И Виталик проснулся. Я ему про тебя рассказала, так что не должен испугаться.

Парень оказался белобрысый, с золотым зубом, но совершенно не тот.

– Это не он. Извините… Я зря вас только взбаламутила, – Вере было очень неудобно.

– Ничего, бывает, – успокоила гостью хозяйка. – Хотя бы выспалась. Садись за стол. Вот чашка, вот тарелка. И, давай, рассказывай, что там с тобой случилось? И что за собака потерялась? Виталик, ты поел? Иди к себе. Вот твой альбом, иди нарисуй собачку. Я потом посмотрю.

Мальчик послушно удалился, а Вера обреченно вздохнула и приступила к эпичному повествованию про гада-мужика, бросившего ее в лесу, и про потерявшегося Гулиного бойфренда.

– То есть, как я поняла, ты приехала на несколько дней отдохнуть дикарем и сняла непонятно у кого какой-то угол. И вот, в день отъезда, очень приятный мужчина, местный житель, с которым ты познакомилась накануне, предложил показать незабываемые виды, чтобы остались незабываемые впечатления. И ты с двумя собаками… Я не спрашиваю, зачем ты ездишь на курорт с собаками – у всех свои обстоятельства… Так вот, ты с собаками, с дорожной сумкой и с мужиком поперлась в лес… Ты дура! – констатировала Наталья.

Возразить Вере было нечего. Именно такой образ главной героини и вырисовывался из ее фантазийного повествования.

– Дура, – покорно повторила она.

– Иди в милицию. Может, найдут твоего героя. Эх, что же с нами, бабами, страсть делает! Я вот тоже попала…

– Нет, в милицию не пойду. Стыдно. Черт с ними, с деньгами и вещами! Наука мне пускай будет. Мне, главное, место бы найти, где собака потерялась.

Наталья взглянула сочувственно:

– Ты же понимаешь, что вряд ли живым найдешь? Он оттуда убежать мог. Сожрать его там могли. Есть кому.

– Я должна, – упрямо сказала Вера.

– Ну, ищи, раз должна. А с деньгами-то что делать будешь?

– Не знаю… Кольцо вот сдам. На лом золото возьмут, я думаю. Вот тебе цепочка за ночлег, кстати…

– Не думай! Не нужна мне твоя цепочка. Что мне раскладушки для человека жалко.

Наталья вдруг задумалась.

– А вот куртку твою могу купить, если хочешь. Интересный такой у нее крой. Робику покажу, он в восторге будет. У нас же кооператив, одежду модную шьем. Мы по этим лекалам такого «адидаса» настрочим! За пятьдесят возьму, пожалуй…

– Здорово! Спасибо! – искренне обрадовалась Вера. Насколько она помнила, пятьдесят рублей в девяносто первом были не такими уж маленькими деньгами.

Наталья ненадолго удалилась, и вернулась с десятирублевками и вполне приличной ветровкой.

– Вот, возьми взамен. Не твоя фирма́, но так ничего себе, и почти новая. Пригодится, если ты по лесу рыскать будешь. И мелочь на проезд вот возьми.

– Спасибо. Большое спасибо! – Вера была тронута заботой этой совершенно чужой женщины. Выгребла из карманов своей «фирмы́» невеликое содержимое – ключ от квартиры, обертку от жвачки, Ольгин пакет с чудо-косметикой, неиспользованную маску… Переложила все в Натальину ветровку. Пора было уходить.

– Пошли, выведу тебя из нашего лабиринта, а то полдня будешь плутать, – сказала Наталья.

И они несколько минут действительно брели каким-то хитромудрым путем, пока не оказались на прямой грунтовой дороге.

– Ну вот, дальше давай сама. Иди до перекрестка, там направо полкилометра и будет та самая остановка, куда ты вчера вышла. А передумаешь – иди налево, там минут пятнадцать ходьбы и будет электричка. Удачи тебе, Верка! Побегу, как бы Виталик опять чего не учудил…

Наталья развернулась и поспешила назад.

Какая добрая женщина, подумала Вера. И ее брат. Простые добрые советские люди. Пока еще советские…

Гуля и Вера двинулись по направлению к остановке. Там ждал сюрприз. К остановке из лесного массива выводили сразу три тропы, и Вера, хоть убей, не могла вспомнить, по какой она шла вчера. Она села на бугристую скамью и задумалась. Как найти небольшой клочок в лесу, который она толком и не запомнила. Ну, кроме того, что там валяется старый дипломат. Наверно, грамотно было бы разбить весь массив на квадраты и методично их прочесывать. Купить карту и компас. Боже, как существовали эти древние люди без навигатора и гугл-карт! А сейчас ей оставалось положиться на удачу. Которая была дама капризная и особо никогда Веру не жаловала.

Они с Гулей наугад выбрали тропинку и пошли по ней. Довольно долго бродили по лесу… надо будет обзавестись часами… Вышли обратно, пошли по другой тропе… По третьей. Когда солнце стало клониться к закату, Вера признала поражение. Она еще вернется сюда. С часами, картой и компасом. С термосом и бутербродами. Она найдет эту проклятую проплешину с дипломатом посередине, которая обязана пропустить их обратно! Но сейчас следовало позаботиться о еде и ночлеге. Вдали показался автобус, старый, похожий на большую хлебную буханку. Подъехал, заскрипел открывающимися дверями и впустил в себя усталых путешественниц.

«Так…» – размышляла Вера, трясясь на ухабах. – «Когда я несла эту околесицу, про то, что снимала угол у какой-то бабки, Наталья совсем не удивилась. Значит, такая ситуация вполне реальна. Значит, будем искать угол у бабки»…

«Все что нас не убивает, делает нас сильнее», – заключил как-то раз один немецкий философ. А спустя десятки лет советский писатель на ту же тему добавил: «Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой». Веру и Гулю пока ничего не убивало, а невыносимо было разве что морально. Стало быть, им следовало прислушаться к классикам – жить и становиться сильнее2!

Глава 2

И они стали жить. Нашли в Пятигорске бабульку, на две недели сдавшую им в частном секторе маленькую комнатку с удобствами во дворе. Большего и не требовалось. Значимым плюсом бабульки и удобств во дворе было то, что никто не спросил документов. Красноватые хрустящие десятки прекрасно их заменили. Вера очень порадовалась своей «сорочьей» натуре – она обожала все золотое, и сейчас это очень им пригодилось. На момент попадания в чертов портал на Вере оказались надеты целых четыре золотых вещицы: кулон на цепочке и три кольца. Это позволяло решить финансовую проблему. За самое нелюбимое свое колечко Вера легко выручила сто рублей.

Получив таким образом временный статус «без жилищных и материальных проблем», они сконцентрировались на поисках входа в портал. Вера купила подробную карту местности и компас, но толку от них было мало – она не умела серьезно пользоваться ни тем, ни другим. С утра они прибывали на пресловутую остановку, уходили в лес по одной из троп и почти до вечера, пока не начинали валиться с ног, бродили, пытаясь как-то соотнести свои передвижения с показаниями компаса. Когда Вере казалось, что возникшие на маршруте кусты могут быть теми самыми, она хватала Гулю под мышку, бросалась в их гущу, оцарапываясь и чем-то обжигаясь, пытаясь обнаружить среди них маленькую поляну с дипломатом. Безуспешно. Иногда ей думалось, что дипломат вовсе не важен, что он – случайный элемент в этой схеме. И его кто-то уже оттуда забрал. Убирают же когда-то мусор в этом лесу? Тогда она начинала присматриваться ко всем мало-мальски подходящим проплешинам среди зарослей кустарника, подолгу на них стоять, сидеть и ходить взад-вперед. Тоже тщетно. Портал от нее скрылся.

Она постепенно знакомилась с городом. Оставляя дома на хозяйстве Гулю, Вера даже посетила краеведческий музей и домик Лермонтова. Пятигорск понравился. Эх, надо было приехать сюда раньше… Или, наоборот, позже… Смотря какую использовать временную шкалу.

По ночам, когда она ворочалась в не очень удобной постели, на Веру накатывало отчаяние. Она понимала, что может никогда не найти портал. «Может остаться здесь навсегда и двигаться в будущее с естественной скоростью? Определенно, это сулит и выгоды. Можно попробовать предотвратить известные теракты и катастрофы. А также подсуетиться перед кризисом девяносто восьмого и накупить дешевых долларов. Акции правильные приобрести тоже можно. А в десятом надо будет накупить биткоинов по десять центов… Круто! Но мне же будет тогда… сколько-сколько? Шестьдесят семь? Стоп. Стало быть, в двухтысячном, когда родится Ксю, мне будет пятьдесят семь? Как же тогда родится Ксюха, и у кого она родится?»

Вывод о том, что в этой вновь формируемой реальности вдруг не оказывается места для ее дочери, был невыносим. Следовало как можно скорее прояснить ситуацию. Ведь, по логике вещей, в этом времени должна существовать другая, восемнадцатилетняя, Вера – жизнерадостная студентка, живущая с матерью в пятиэтажке на окраине Москвы.

При воспоминании о маме сердце сжалось – она умерла несколько лет назад. В том, нормальном времени. А в этом? По идее, она должна быть жива и бодра. И примерно того же возраста, что и сама Вера… Они с мамой сейчас ровесницы!

Мысль, появившись однажды, не отпускала. Она должна все это увидеть. Свою молодую мать и юную себя. Убедиться, что появлению Ксю ничего не угрожает. И в одну из ночей Вера созрела. Она долго ворочалась, пыталась отвернуться от навязчивых мыслей, потом решительно села в постели и опустила ноги на пол.

– Мы едем ко мне домой, Гуля. В Москву, – сказала она собаке.

Гулю, в отличие от Веры, не тревожили дурные мысли. Жизнь ее протекала увлекательно и вполне неплохо. А тушеные с кашей и овощами куриные желудки вообще понравились ей гораздо больше прежних лечебных консервов. И проблем с ЖКТ вроде бы не вызывали. Но все же, видя возбужденную хозяйку и уловив знакомое слово «домой», Гуля тоже села и навострила уши.

***

Какое счастье что для поездки в поезде был не нужен паспорт. Плати деньги, бери билет и езжай. Не сложнее, чем в электричке. Вере нечасто доводилось ездить в поездах, а уж с собакой – никогда. И она немного волновалась за Гулю. Купила ей билет. И проводнице денежку сунула, чтобы уж наверняка. Но попутчики соседству с собакой все равно не радовались, хотя та и вела себя выше всяких похвал. Поезд был фирменный, самый быстрый. Маршрут через Ростов, Харьков, Белгород, Орел, Курск занимал около суток. Вера большую часть пути лежала на своем месте, прикрыв глаза и прислушиваясь к чужим разговорам. Народ говорил много и возбужденно, в основном, всех интересовала политика…

И вот они дома. Условно дома. Привычной им новостройки в поселке Новой Москвы в этом времени не было и в помине. Их путь лежал в район Вериного детства и Вера вела Гулю по давно забытым улицам. Однако пейзаж не вызвал диссонанса, он был именно таким каким и хранился в памяти. Вера с матерью приватизировали и продали здешнюю квартиру в середине девяностых, с тех пор здесь и не появлялись. «Вот она – родная кирпичная пятиэтажка. Сейчас там живут чужие люди… Стоп! Какие, чужие?» – одернула себя Вера. – «Ты снова запуталась, сбилась во времени и все позабыла. Сейчас девяносто первый, и здесь живешь молодая ты. И, может быть, ты вот сейчас появишься из-за угла этого дома».

Но во дворе у подъезда никого не было. И не удивительно – середина рабочего дня и очень жарко. Бабульки Матильда Никитична и Ангелина Иванна, завсегдатаи лавки у подъезда, видимо, отправились на сиесту, чтобы набраться сил перед вечерним дежурством. Только трое отчаянных пацанов, с виду, кстати, знакомых, тусовали в районе жутко скрипучих качелей. Они не обратили на женщину с собачкой никакого внимания, занятые своими важными мальчишескими делами.

– Ну что, рискнем? – обратилась Вера к Гуле. – Поднимемся и позвоним?

Идя сюда, она не очень представляла себе, что, собственно, собирается предпринять. Наверное, ей достаточно было бы увидеть себя и мать со стороны, оставшись незамеченной. Но вот сейчас она вдруг подумала, что, мать в это время должна находиться на работе, а значит, можно и зайти. Уж с самой собою, если юная Вера вдруг окажется дома, она сумеет как-нибудь пообщаться. Хотя и страшновато немного… Пришла отвлеченная мысль, что боязнь общения человека с самим собою – это круто! Хотя, скорее всего, в клинической психиатрии уже описано.

Они зашли в подъезд – ура, никаких кодовых замков – и стали подниматься по лестнице. И даже добрались до двери. И даже позвонили. За дверью стояла тишина.

– Ну, что? Войдем? – прошептала собаке Вера. – Гостевой ключ должен быть на месте. – Это же не будет считаться взломом, как думаешь?

Гуля была согласна.

Надо сказать, что судьба одарила Веру изрядным числом тетушек-дядюшек и, соответственно, кузин с кузенами. У матери были две родные сестры, старшая и младшая, и еще двоюродные брат и сестра. И у всех у них имелись семьи. Провинциальная родня очень ценила наличие в своих рядах людей, имеющих московскую квартиру, и периодически сваливалась на голову. Хозяева к их визитам относились благожелательно – люди те были интересные, заезжали ненадолго и не все сразу – в общем, особо не напрягали. Но появиться родственники могли неожиданно, в связи с чем вставал вопрос с доступом в квартиру в отсутствие хозяев. Верина мать нашла изящное решение этой проблемы – «ключ под ковриком». Ну, не совсем классически «под ковриком», а в щели между нижней частью двери и примыкающей плитой пола. Но да, потом к щели, скрывая ее, придвигался коврик.

Вера уже нагнулась, чтобы добыть ключ, когда стала открываться соседняя дверь. Ну, конечно. Баба Шура! Куда же без нее.

Она морально готовилась ко всяким таким встречам, но все равно на секунду оторопела и замерла.

– Вы к Черкашиным? Родственница, да? Сестра? Ой, на Верку-то как похожа…

Вера автоматически кивнула, завороженно глядя в лицо бабы Шуры.

– К Черкашиным. Сестра я. Двоюродная…

– Господи-и-и… Горе-то какое-е-е, – вдруг запричитала старушка. И не наиграно – из глаз и впрямь покатились слезы.

Вера почувствовала, как внутри нее что-то как будто рухнуло – от груди к ногам, и ноги стали подкашиваться.

– Что случилось? – прошептала она задеревеневшими вдруг губами.

– Не знаешь ничего? Как так-то? Убили-и-и…. Верочку уби-и-и-ли-и-и!

– Как убили? Не может быть такого? Кто убил?

– Изверг! Хулиган школьный. Видели люди, как он ее на мотоцикле своем увез… Поймали его вчера. Он было в бега ударился, но дружки его сдали. И говорил он им, что ее ненавидит. И вещи Верочкины у него обнаружили. Верочка-а-а-а! Деточка-а-а! – опять перешла на вой баба Шура.

– Не может быть такого! Труп нашли?

– Вроде нет еще, а может, уже и нашли-и-и. Неделя, как без следа пропала-а-а. Татьяну в милицию повезли сейчас, сказали вещи опознать надо-о-о… А ей вчера два раза «Скорую» вызывали-и-и… С сердцем плохо-о-о…

– Не плачьте, не хороните человека раньше времени, – с нажимом сказала старушке Вера. – Не может это быть правдой!

А противный голосок внутри шептал: «А если может? Если в этой новой реальности может?»

***

Случается, что в жизни человека происходит эпизод, который ему хотелось бы забыть. Когда он вдруг совершенно неожиданно для себя совершает что-то настолько постыдное, настолько выламывающееся из его же собственных моральных установок, что потом сознание пытается всячески вытеснить его из памяти, сделать как бы небывшим. Но тщетно. И деяние это потом долго преследует… Наличествовал такой эпизод и в Вериной биографии.

Это случилось в девятом классе. В тот последний год старой школьной системы отсчета, когда классов было всего десять и нумеровались они нормально – от одного до десяти. (Потом, долгое время, люди тоже учились десять лет, но по какой-то причине считалось, что классов – одиннадцать, и после третьего народ оказывался сразу в пятом.) Соответственно, Верин девятый класс в тот год являлся предвыпускным, потом произошла перенумерация и на следующий год она пошла уже в последний – одиннадцатый.

Вера была звездой класса, да и всей школы. Умница, активистка, отличница. Математическое дарование! Одноклассники глядели на Веру Черкашину, с легкостью получающую по три пятерки за раз, с изумленным восхищением. При этом Веру любили. Она не была чванливой, не была правильной занудой, а на контрольных обычно успевала решить задачи для всех страждущих.

Как водится, имелся в классе и записной хулиган – Пашка Горелов. Бог знает, почему он не ушел в ПТУ после восьмилетки. Успеваемостью Пашка не блистал, хотя на трояки тянул уверенно. Отличался какой-то нестандартной, странноватой логикой. И постоянно попадал в повестку педагогических советов. Он демонстрировал все классические грехи проблемного подростка: курил в школе, пил после школы, грубил старшим, срывал уроки, бил стекла на окнах и морды на дискотеках, подозревался в кражах и вызывал стойкий интерес детской комнаты милиции. «Еще один случай, Горелов, и ты исключен» – говорила классуха. Но потом «один случай» наступал, и школа давала слабину, предоставляя Пашке еще один «последний» шанс.

Вот так они и существовали в пределах одной структуры – хорошая девочка Вера и плохой мальчик Паша. Вера принимала наличие Пашки как данность, но более никак к нему не относилась. Пока все не перевернул этот день.

Все начиналось совершенно как обычно. Была годовая контрольная по математике, и все усердно корпели над вырванными из тетради двойными листочками. Все, кроме Веры. Та, как обычно, справилась с заданием уже за двадцать минут и скучающе глядела вокруг. Еще минут через пятнадцать от Валентины Семеновны поступил сигнал – кто закончил, сдавайте работы. Вера и еще пяток «математически одаренных» потянулись к выходу, по пути кладя работы на учительский стол… Потом был последний урок – классный час, на котором все ту же Валентину Семеновну, как обычно, волновал вопрос, когда же ее подопечные начнут хорошо себя вести и хорошо учиться. Вот как Вера Черкашина! И что если еще раз Павел Горелов сорвет хоть какой-то урок, то из школы точно вылетит на следующий же день. Решение принято и приказ об отчислении у директора на столе. Одноклассники как обычно, сонно внимали – про то, что надо быть такими как Вера, и упаси бог быть такими как Паша, они слышали множество раз…

Уроки закончились, и Вера направилась домой. Легко и непринужденно. Хотя нет, не вполне, какая-то зацепка-впечатление-воспоминание неприятно ворочалась в подсознании. Вера остановилась на детской площадке и присела на край песочницы. Задумалась. Встрепенулась от уловленного мозгом факта. Немыслимого, невозможного! На контрольной в четвертом задании она перепутала синус с косинусом! И для преобразования выражения она использовала не ту формулу! Соответственно неправильным было дальнейшее решение, найденные интервалы и финальный ответ! Она полностью завалила важное четвертое задание!

Осознание этого стало для Веры столь чудовищным, столь несовместимым с реальностью, что она почувствовала, как ее начал бить озноб. Не вполне понимая, что и зачем она делает, Вера стремительно бросилась назад в школу. Зачем? Она не смогла бы объяснить этого ни себе, ни кому-либо другому.

А в школе уже царил послеурочный расслабон. Математический кабинет был пуст. Вера бросилась к учительской. По дороге едва не споткнулась о ведро с краской, принесенное, очевидно, завхозом Валерием Николаевичем. Около учительской сейчас заменяли какие-то стенды, и рукастый Валерий Николаевич намеревался подновить стену. Вера приоткрыла дверь в учительскую, надеясь застать там Валентину Семеновну. Что она собиралась ей сказать? Об этом Вера тоже не думала. Она думала об одном – ее ошибки не должно существовать. В учительской тоже не было ни души. Зато почти у входа находился стол, за которым всегда располагалась классная. А на столе… На столе лежала стопка их контрольных работ.

Да, это, безусловно, было искушением. Но Вера тогда не думала в таких терминах. Ею всецело владела идея изменения реальности, стирания из этой реальности ее позора. Она не пыталась размышлять и рефлексировать. Она просто схватила стопку листков и, выскочив из учительской, сунула ее в ведро с краской…

Вечером у нее поднялась температура. Встревоженная мать наутро вызвала врача, и тот совершенно непонятно почему диагностировал ОРВИ, что дало Вере возможность неделю не появляться в школе. Ей позвонила подруга Оксанка и сообщила потрясающие новости об очередном школьном ЧП. Пашка Горелов выбросил их контрольные в ведро с краской. Но попался, потому что завхоз видел его слоняющимся рядом с учительской, где классуха оставила работы. И на этот раз терпение педагогов лопнуло – Пашку исключили. Контрольную они, в результате, переписывали. Без Веры – ей годовую пятерку поставили и так.

Мерзость совершенного ею поступка добиралась до Вериного сознания постепенно. Первым чувством было облегчение – никто ничего не узнал, Верино реноме не пострадало. Она по-прежнему умница и гордость класса. Ну, а хулиган Пашка… Так его все равно исключили бы. К этому давно шло… Но эта аргументация не устраивала Веру, чем дальше, тем больше…

Начались последние школьные летние каникулы. Вера замкнулась в себе, мало общалась с подругами и много размышляла. Иногда она была почти готова пойти и рассказать правду. Но потом понимала, что не сможет этого сделать и кляла себя за гнусность и малодушие. Она осознала, что не в состоянии вернуться в эту школу и потребовала от матери на последний год перевести ее в другую. Мама недоумевала, но не препятствовала – она доверяла дочери. В итоге, в прежней школе Вера так и не появилась, все вопросы решала мать. Учителя, кажется, сильно обиделись, они рассчитывали на Верину золотую медаль. А Пашку она больше не видела… Два года.

Да, это событие случилось с ней два года спустя, четырнадцатого июня девяносто первого года. Сейчас Вера даже точно вспомнила дату. Только что прошли первые выборы президента РСФСР – первые выборы, в которых участвовала уже совершеннолетняя студентка Вера. Итак, в тот летний вечер она сидела в сквере напротив киоска с мороженым, ела свою любимую «Лакомку» и слушала Цоя на новеньком плеере «Панасоник» – подарке от мамы на недавнее восемнадцатилетие. Жизнь была хороша: сессия сдана досрочно, впереди маячит поездка в Крым с друзьями из универа… и с Александром…

Шумная компашка появилась внезапно. Сопровождаемые грохотом и выхлопами, четыре мотоцикла остановились метрах в двадцати от Веры прямо на газоне. Правда, газоне уже затоптанном и грязном. Прибыло человек шесть – парни и девчонки. Они устроили привал и о чем-то возбужденно переговаривались. Доносился мат и визгливый девичий хохот. Похоже, компания была не вполне трезва. Вера уже собиралась уйти, но тут в одном из парней узнала Пашку. Он подрос и возмужал, но изменился не сильно. И он, похоже, тоже ее узнал.

Ноги Веры будто онемели, заставить себя подняться со скамьи и двинуться с места она не могла. Пашка о чем-то оживленно говорил с приятелями, пару раз кинув быстрый взгляд в сторону Веры. Потом компания расселась по транспортным средствам, и они удалились. Все, кроме Горелова. Тот со своим мотоциклом подошел к скамейке, к которой приросла Вера. Внушительные размеры железного коня, казалось, нимало его не смущали, он обращался с ним как с велосипедом.

– Ну, здравствуй, Черкашина, – ухмыляясь, сказал Пашка. – Давно не виделись. Мороженое, смотрю, ешь? Нравится?

– Здравствуй, Горелов, – ответила Вера. Выбросила в урну подтаявшие остатки «Лакомки», про которую, узревши Пашку, совершенно забыла. – Как дела?

– Лучше не бывает. Твоими стараниями. Должок за тобой, Черкашина. Расплатиться бы надо.

– За что? Какой должок?

Вера побледнела, а Пашка продолжал:

– Идиотку только из себя не строй! За подставу с контрольными расплатиться надо.

– Ты знал? – прошептала Вера.

– Знал! Засек я тебя тогда. Иду себе, такой весь из себя положительный, и вдруг вижу – наша звезда шмыг в учительскую – и контрохи – в ведро с краской! Ну, ты, блин, и отмочила тогда, я весь вечер ржал, как конь!

– А если ты видел, почему не рассказал им, когда тебя обвинили?