Грань искупления

Мысленно я ухмыляюсь тому, что в отношениях с моим Палачом, я всегда выглядела красиво. Даже когда мы круглыми сутками сидели дома, а я рисовала по двадцать часов, все равно на теле красовалась свежая одежда, а волосы были красиво уложены. Видимо он забрал с собой в колонию не только мой талант, но и тягу к красоте. Просто, мать вашу, чудесно.

Заканчивая мысленно жалеть саму себя, я наконец возвращаюсь в эту реальность, позволяя ушам улавливать признаки городской суеты. Сигналы машин, гам прохожих, музыка из бутиков: все слишком резко врезается в голову, немного обескураживая. Неприятное покалывание где-то в затылке настолько ощутимо и болезненно, что хочется погладить это место.

Я ярко чувствую чужой взгляд. Причем это настолько неприятное ощущение, будто через макушку ко мне в голову пытаются залезть и прочитать мысли. Первый, о ком я думаю, – мистер Томпсон. Старый хрен решил меня догнать и все-таки отомстить за публичное унижение. Но этот богатый козел слишком ленивый и недалекий для того, чтобы постоять за свое достоинство.

Я ускоряю шаг и начинаю проталкиваться сквозь густую толпу, чтобы оказаться зажатой людьми со всех сторон. Я толкаюсь и получаю ответные удары. Дышать буквально нечем, потому что в ужасной калифорнийской духоте я прижимаюсь к другим людям, при этом соблюдая торопливый темп шага. Как бы я ни старалась, чувство слежки никуда не испарилось. Наоборот, оно словно стало ближе, чувственнее и агрессивнее.

Первая реакция моего тела – бежать и прятаться. В стрессовых ситуациях я всегда поступаю именно так. Мне проще скрыться, а уже потом включать голову и думать, как выбраться из задницы. Но сейчас мне некуда бежать, потому что чертово преследование не отпускает ни на секунду: кажется, что меня увидят абсолютно везде.

Покрепче вцепившись в лямки рюкзака, я аккуратно поворачиваю голову, вглядываясь в толпу. Эти глаза я замечаю сразу. Буйство темно-зеленого, карего и черного цветов я смогу разглядеть даже на самой многолюдной площади города. Они притягивают мое внимание, как магнит.

Мои собственные глаза широко распахиваются от ужаса, а вскрик страха и отчаяния застревает где-то в желудке. Я останавливаюсь и оборачиваюсь всем телом, получая тычки локтями и ругательства. Но я смотрю только вперед, правда уже не вижу своего преследователя. Вообще. Как будто его никогда и не было. Только нескончаемый поток людей, который движется на меня мощной лавиной. А я стою и пытаюсь не задохнуться от собственных эмоций. Стараюсь научиться заново дышать, моргать и шевелить своим телом, потому что сейчас контроль забрал себе животный страх.

Я оглядываюсь по сторонам, но больше не вижу и намека на его присутствие. Он просто испарился, исчез, а, может быть, и не появлялся вовсе. На мою грудь опускается невидимая бетонная плита, которая так сильно давит и на дает дышать, что я могу сломаться от ее веса. Неосознанно я тянусь рукой к вискам, сжимая их и сдавливая кожу между пальцами.

Я боюсь, что сейчас мне снова будет больно.

Я боюсь, что потеряю себя прямо в толпе людей.

Люди вокруг превращаются в одно большое смазанное пятно в виде огромного монстра, который надвигается на меня с дубинкой в руках. У меня нет сил даже на то, чтобы вскрикнуть, хотя внутри себя я вою, словно раненный зверь.

– Мисс, вы в порядке? – задает мне вопрос какой-то низкий старик, останавливаясь сбоку. Его монотонный слабый голос, сгорбленная спина и выцветшая одежда оказываются спасательным кругом, благодаря которому я выплываю на берег.

– Что вам надо от меня?! – хриплый писк вырывается из меня, оставляя вкус пепла на языке.

Я смотрю на его смуглую кожу, мысленно считая морщины на лбу, пока он обескуражен моим тоном. Кажется, из его губ вылетают слова, но я не слышу ничего, кроме собственного внутреннего шторма. Молча разворачиваюсь и иду дальше по улице на несгибаемых ногах. Я начинаю щелкать пальцами правой руки, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Твою мать, что это было?! Кажется, будто мир вокруг сошел с ума, а я осталась совершенно одна со своим здравым смыслом. Мне же не могло показаться, правда? Эти глаза принадлежат Палачу, который не приходит ко мне даже в кошмарах. Потому что он хуже, чем сонный паралич. Он чертов зверь, который играет в Господа Бога, и вершит человеческие судьбы.

По пути мне попадается маленький продуктовый магазин, и я захожу в него, сразу же оказываясь в холоде кондиционера. Бесцельно брожу среди полок, смотря на все пустыми глазами. Краски вокруг стали какими-то блеклыми и выцветшими, а сами предметы маленькими. Кажется, будто я смотрю на все сквозь водную рябь: текстуры шевелятся и плывут. Сама планета крутится в обратную сторону. Я продолжаю крепко сжимать лямку рюкзака, наворачивая, кажется, уже пятый круг.

На кассе я оплачиваю маленькую бутылку воды, которую схватила из холодильника, и, поворачиваясь к выходу, вижу около стеклянной двери подозрительного мужчину. Он стоит снаружи, на жаре, во всем черном. Капюшон его толстовки натянут на глаза, руки собраны на груди, и он смотрит то на дверь магазина, то куда-то в сторону. Из-за тонированного стекла он не видит меня, зато я вижу, что его губы еле заметно шевелятся, а голова немного наклоняется в сторону, как будто он пытается что-то услышать. Я точно уверена, что он ждет меня, хотя, возможно, это отголоски какой-то паранойи. А еще уверена в том, что это не Палач – мое тело всегда реагирует на него по-другому.

– Мисс, простите, а здесь нет второго выхода? – спрашиваю я у девушки, стоящей за кассой. – Снаружи подозрительный мужчина, он пугает меня.

– О… Вы не знаете его? – отвечает она, вставая со стула и смотря на выход из магазина.

– Понятия не имею кто это. Может, он кого-то ждет, но я чувствую себя небезопасно.

– Э-э-э… Ладно. Давайте, пойдемте, я выведу вас во двор через черный ход. А потом вызову полицию, если он так и продолжит стоять тут. – Я иду за ней в комнату персонала, а оттуда – в длинный коридор, заваленный паллетами с продуктами и напитками. Своей карточкой она открывает магнитную дверь, ведущую в нежилой двор с кучей мусорных баков и каких-то маленьких помещений. – Будьте осторожны.

– Спасибо. И вы, – отвечаю я, возвращая девушке улыбку. Благодарю этот мир за добрых и понимающих людей.

Я немного петляю по двору, но в итоге выхожу на противоположную улицу. Аккуратно ступая в тени деревьев, я вижу, что этот самый мужчина оглядывается по сторонам, прикладывая руку к уху: микронаушник. Черт возьми. Он как будто нервничает, смотря то в открытую дверь магазина, то по сторонам. Я решаю не играться с судьбой и прибавляю шаг, практически переходя на бег.

***

–Ари, я давно говорила, что ты взрывоопасна, когда дело касается ограничения твоего творчества, – говорит Софи, откусывая большой кусок от своей утки по-пекински. – Твое увольнение только к лучшему, знаешь? Может, наконец ты снова возьмешься за рисование.

Я поднимаю глаза на неоновую вывеску с иероглифами, около которой находится дверь на кухню. Из нее с подносом выходит официантка, которая ловит мой взгляд и незаметно улыбается. Я посылаю ей ответную робкую улыбку, оттягивая время ответа для Софи.

– Поверь, я бы с радостью закрылась с мольбертом в мастерской, но, к сожалению, все зависит не от меня. – От этих разговор у меня пропадает аппетит, поэтому я отодвигаю от себя порцию риса с морепродуктами, вытирая рот салфеткой. – Мне хочется выть от безысходности. Как будто часть меня заперта в клетке, а ключи отданы… ему. Чертов замкнутый круг.

– Эй, хватит уже! Прошло уже… сколько? Больше трех лет? Тебе просто нужен эмоциональный всплеск, встряска. Попробуй познакомиться с кем-нибудь, походить на свидания. Новые люди и впечатления могут помочь настроиться на волну творчества.

– Ты же знаешь, что я не могу сделать это, – я закатываю глаза. – Он дал мне понять, что любой парень рядом отправится в могилу. И как я буду чувствовать себя, зная, что стала причиной смерти невинного человека?

– Да хватит верить всему, что этот придурок наплел, Ари! Он просто хотел запугать тебя этим, совершить манипуляцию чтобы ты, как послушная собачка, ждала своего хозяина. Я уже говорила тебе, что он просто чертов нарцисс. Ты что теперь будешь всю жизнь одна? Так дело не пойдет, подруга.

Я слегка качаю головой, отпивая холодный чай из трубочки. Мой Палач никогда не бросал слова на ветер. Его можно обозвать любыми словами, но вот балаболом – точно нет. И в тот роковой вечер, когда был убит мой лучший друг, Палач сказал лишь то, что не позволит никому быть рядом со мной.

Позже он повторял это во всех своих письмах из колонии. Это продолжалось до тех пор, пока я не сменила место жительства. И я переезжала три раза, чтобы точно удостовериться в том, что он никак не сможет узнать моего адреса. И то, что сегодня его глаза были в толпе, лишь доказывает, что я на прицеле, и все это не шутки. Абсолютно уверена, что он сможет убить человека быстрее, чем я успею придумать оправдание. А еще я знаю, что он будет контролировать мою жизнь до самой смерти.

– А вообще я думаю, – продолжает Софи, – что ты ищешь себе оправдания. Прости, Зиара, но я скажу, что думаю. Можешь не принимать мои слова, но все же.

– Давай говори уже, – нетерпеливо отвечаю, пока внутренняя броня начинает захлопываться на сердце: я бываю слишком чувствительной, и поэтому самозащита всегда включается сама.

– Ты как будто нашла для себя причину, по которой не можешь рисовать, и вцепилась в нее зубами. Нет нерешаемых проблем, понимаешь? У тебя есть все возможности для того, чтобы продолжить творить картины, но ты уперлась лбом в то, что он украл твое вдохновение. Но это же не вещь, черт возьми. Это чувство. И ты можешь черпать его из другого источника.

– Очень легко рассуждать со стороны, Софи. Да, ты права, что вдохновение – это чувство. Хотя я бы сказала, что это эмоция. И что мне делать, если только он дарил мне ее? Куда податься, чтобы вновь испытать то же самое? – спрашиваю я с надрывом, чувствуя, как тошнота поднимается к горлу. Черт, как же это сложно.

– Этот диалог мы повторяем уже в миллионный раз, Зиара. И я готова слушать про твоих страхи еще столько же, ты не подумай, но… самой не надоело? Пора уже открыть глаза и начать жить, черт возьми! Не можешь отпустить это? Обратись к психологу, но перестань уже изгаляться над своей душой. И как раньше не будет никогда, благодари Господа за это, – отвечает Софи с прищуром, тыкая в меня деревянной палочкой. – Твоя жизнь не закончена. Отпусти свое прошлое вместе с чертовым Адрианом. – Я замираю, смотря на нее во все глаза. – Да, вау! Я назвала его имя и небо все еще не упало.

– Хватит…

– Нет, не хватит. Окей, давай так. – Она быстро дожевывает кусок, прищуривая глаза. – Он дарил тебе вдохновение, а потом сел в тюрьму. Но в твоей памяти чертов Адриан Мартинез может всплывать в любую секунду. И в этих воспоминаниях он явно предстает, как твой герой.

– К чему ты клонишь? – Я искренне не понимаю, что она хочет мне сказать. А еще не понимаю, какого хрена вдруг она стала произносить его имя, если всегда избегала этого. Возможно, на краю подсознания, Софи тоже чувствует, что приближается моя погибель.

– А к тому, что тебе нужно перестать бояться его и делать вид, что такого человека в твоей жизни не существовало. Я очень плохо отношусь к тому, что ты все еще его не отпустила, но я в твоей команде. И если воспоминания об Адриане сделают тебя счастливой и наконец помогут начать рисовать, значит так тому и быть. Попробуй прокручивать ваши совместные моменты в голове, когда будешь стоять около мольберта. Пусть в сознании он будет обычным мужчиной, а не заключенным в тюремной робе.

– Мне не воспоминания нужны…

– Но это единственное, что у тебя осталось. Ари, – она смотрит мне в глаза. – Прекрати. Хватит уже думать о нем, бояться и прятаться по углам.

– Софи, кстати, об этом, – начинаю я, нервно играясь с тонким браслетом на запястье. – Про Мексиканскую мафию не было никаких новостей? Ну, может быть они как-то смогли выйти из колонии?

– Воу, стоп. – Она отодвигает от себя тарелку, делая быстрые глотки из стакана с водой. – Откуда такие мысли и вопросы?

– Мне кажется, что он вернулся. Я чувствую, что он… ну, то есть, Адриан следит за мной. – Я боюсь опускать на Софи взгляд, поэтому упираю его в искусственные лианы за ее спиной.

– Последние новости были год назад. И там говорилось о том, что всех мафиозников расселили по разным колониям. Их транспортировали на другой конец страны. Ари, он не мог вернуться. Теперь-то им точно перекрыли кислород. – Софи аккуратно берет меня за руку, сжимая пальцы.

– Возможно, мне показалось, – говорю я, но на самом деле не верю собственным словам. Я точно знаю, что все не так просто.

– Точно, Ари. Он больше не вернется в Калифорнию никогда. Ему суждено умереть в колонии, а тебе – жить и наслаждаться каждой минутой без этого монстра.

Я сжимаю ее руку в ответ, но почему-то мое чертово сердце сгорает от этих слов, хотя должно отбивать ритм радости.

***

Я стою под душем, опустив руки вдоль туловища. Смотрю на пальцы своих ног, которые сжимаются и снова расслабляются. Волосы приятной мягкой волной опадают по бокам от лица, создавая стенку. Из-за потока воды они кажутся такими мягкими и красивыми, что я невольно задумываюсь о том, что хочу видеть их такими и в сухом состоянии.

Я поднимаю руки и упираю их в стену перед собой. Холодный влажный белый кафель приятно чувствуется под ладонями, помогая чуть-чуть сбавить скорость мыслей, которые накладываются друг на друга, и создают шум. Я цепляюсь взглядом за свои тонкие пальцы, бледная кожа которых практически сливается с настенной плиткой. Отплевываюсь от воды, я ненадолго закрываю глаза, подставляя лицо мягким струям, бегущим из душа.

Я так люблю воду. Люблю принимать душ, но вот ванну – терпеть не могу. А все потому, что моя мама топила меня в ней, как ненужного щенка. Это было излюбленное наказание за то, что я отвлекала ее, или не ела те помои, которые она мне давала. Или писала уроки не слишком красиво, или жаловалась на что-то. Она не любила, когда я делала все это. А, может быть, она не любила меня. Но ведь так не бывает, правда? Родители же должны чувствовать безусловную любовь к своим детям.

До сих пор не знаю ответа на этот вопрос. И спросить у мамы я не могу, потому что не видела ее трезвой… ну, в общем-то, никогда. А последние лет так десять ее запои больше напоминали попытки самоубийства: с каждым днем количество пойла повышалось и достигало критической отметки. Возможно, моя мама уже умерла. Что же, хорошо. Не думаю, что она хотела бы видеть меня даже на своей могиле.

Еще какое-то время я просто стою неподвижно, пока не начинаю чувствовать поток холодного воздуха где-то справа от себя – как раз в той стороне находится дверь в ванную комнату, которую я не закрыла на замок. Я никогда не запираю двери внутри дома, потому что живу одна. К неожиданному потоку воздуха прибавляется еще и чувство, будто на меня кто-то смотрит. Я медленно выдыхаю, продолжая стоять неподвижно, хотя и ощущаю, как тело покрывается мурашками.

Пытаюсь убедить себя, что дома нет никого, и это просто плод моей фантазии, но чутье сигнализирует мне о чужом присутствии. Кожа медленно покрывается мурашками, и это явно не из-за вентиляции. Я поворачиваю голову в сторону двери, но наталкиваюсь только на запотевшее стекло душевой кабины. Я промаргиваюсь, вытирая глаза рукой, и теперь отчетливо вижу черное пятно, которое стоит в проеме. Дверь в ванную открыта настежь, и этот самый силуэт занимает все пространство.

Кто-то стоит в моем доме, черт возьми.

Издавая приглушенный писк, я прижимаюсь к стене сзади меня, почти поскальзываясь на мокром полу. Грудь опадает в рваном темпе, рот приоткрыт, а глаза широко распахнуты от ужаса. Спиной и задницей я крепко прижимаюсь к стене, видимо надеясь найти там какой-то портал. Дрожащей рукой я закрываю кран, чтобы звук воды не мешал мне.

Секундной отвлечение, и уже никакого черного силуэта нет. Он просто исчез, испарился вместе с конденсатом от горячей воды. Я торопливо протираю стекло перед собой, оставляя мелкие капли и разводы. Дверь все также распахнута, но черного пятна, мать вашу, нет. С тяжелым выдохом я сажусь на карточки, и запускаю руку в свои волосы.

– Черт возьми, – шепчу я, пока тело начинает пробирать крупная дрожь.

Как же отчаянно я надеюсь, что это не он. Я так боюсь своего Палача. Я так хочу, чтобы он забыл про меня. Но также сильно хочу, чтобы помнил. Каждый чертов день вспоминал то, что хранится в моей голове, но при этом никогда в жизни не подходил даже близко.

Я пытаюсь подключить логику, вытесняя ей страх. Вспоминаю, закрывала ли дверь за собой – иногда бывает такое, что я хожу в туалет или засыпаю с открытыми дверьми.

– Так, я пришла. Разделась и сразу кинула вещи в стирку. Потом… Потом я пошла на кухню, чтобы попить воды. Затем ушла в спальню, а потом пришла сюда. Я заходила в ванную с грязными руками, значит, просто не закрыла дверь: ведь я как раз шла, чтобы помыть их после начос. Да, точно! Я просто не закрыла ее, – шепча это себе под нос, мне становится спокойнее. Ведь все логично: иногда я бываю рассеянной. Напугала саму себя, черт возьми.

Наконец я встаю с пола, с осторожностью выхожу из кабинки и вытираюсь полотенцем. Я стараюсь делать все максимально тихо, чтобы не создавать много шума, который может раззадорить оголившиеся нервы. Торопливо натянув на себя большую футболку, и игнорируя нижнее белье, я промачиваю волосы полотенцем, и выхожу из душной ванной в коридор.

Как только я захожу в гостиную, то крик застревает где-то между ключицами, выходя наружу лишь тонким писком. На черном экране плазменного телевизора красной краской написано лишь одно слово, буквы которого начали растекаться вниз неровными каплями:

«Represalia» – Возмездие.

Прижимая мокрое полотенце к груди, я смотрю на это слово и не моргаю. Во рту все мгновенно пересыхает, колени чуть подкашиваются, а узел внизу живота затягивается в мучительной пытке, заставляя ноги скрещиваться, чтобы прекратить это.

В голове сразу же всплывают глаза моего Палача, которые я видела в толпе.

Адриан вернулся, чтобы наказать меня.

Глава 4

Адриан

Март, 2022 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Я и Доминик бесшумно выходим из просторного гаража, который расположен на самой окраине города Трэйси. Моя рука обтянута черной кожаной перчаткой, и ей я аккуратно вешаю замок на обшарпанную темно-синюю створку ворот. Доминик в это время ногой затирает следы наших ботинок на пыльной земле, чтобы они не вели прямо к месту нахождения.

Чуть поодаль нас уже ждет черный внедорожник без номеров со выключенными фарами. Как только я закрываю гараж, мы также бесшумно идем к тачке. В кармане моей толстовки покоится пистолет, курок которого я нежно поглаживаю большим пальцем. Все тело наэлектризовано. Я чувствую, как искры адреналина скапливаются прямо в руках и ногах, заставляя меня делать хоть что-то, чтобы дать ей выход. В тюрьме в таких случаях я качал пресс или отжимался. Сейчас же предпочитаю бегать или боксировать, но в данную секунду я не могу сделать ничего: только продолжать тихо идти вперед, чуть покачиваясь на пятках, чтобы сбавить напряжение.

Мы останавливаемся в нескольких шагах от автомобиля, ожидая специальный сигнал, – нам необходимо убедиться, что за рулем свой человек, а не подстава. Водитель высовывает руку из окна и медленно показывает сначала один палец, а потом три – тринадцать. Число нашей Фамилии. Я и Доминик подходим ближе. Сажусь на заднее сидение, он проделывает то же самое с другой стороны. Водитель сразу же трогается задним ходом, все также не включая фар. Я позволяю себе громко выдохнуть лишь тогда, когда мы выезжаем на шоссе, и прибавляем скорости, наконец обозначая свое присутствие.

– Ты просто идиот, Адриан, – рычит Доминик, стягивая с черных волос капюшон и поворачиваясь ко мне. – Ты не понимаешь, что нам нельзя отсвечивать?! Крысы на каждом углу, мать твою. И вместо того, чтобы сидеть и ждать Теней, мы едем в чертов центр города ради убийства какого-то козла?

– Он повысил на нее голос, – бросаю я, нервно тряся коленкой. Не выдерживая напряжения, стягиваю с руки перчатку, и достаю из кармана черных джинс пачку сигарет, сразу же закидывая одну в рот.

Как же сложно принять тот факт, что Трэйси больше не наша земля. С этим город связано слишком много всего. Это наш чертов дом, но мы вынуждены вести себя, как нежеланные гости. Меня невероятно злит тот факт, что я не могу спокойно пройтись по улицам города, не могу сходить к дому, в котором жил до колонии. Я вынужден спать в чертовом гараже, деля старый матрас с Домиником. Конечно, мы провели за решеткой добрых семь лет своей жизни, и успели привыкнуть к дерьмовым условиям, но сейчас все изменилось.

Мы должны были оставаться на нашем месте и ждать Теней с докладом, но планы поменялись, когда сегодня днем я стоял в переулке и слушал, как какой-то козел кричит на мою женщину. На Зиару Грейсон. Он не знал, что она принадлежит мне, – скорее всего, этого не знает даже она, – но ни одна собака не посмеет проявлять неуважение к тем, кто мне нужен и дорог. А Зиара целиком и полностью моя. И теперь мы едем к дому этого засранца, чтобы проучить его.

Я нервно затягиваюсь сигаретой, стряхивая пепел прямо на пол автомобиля. Моя нога неистово трясется, а внутри полыхает пламя безумия и жажды крови – предвкушаю убийство, которое буду совершать так медленно и жестоко, что, скорее всего, не смогу уснуть сегодняшней ночью.

Я откидываю голову назад, упираясь взглядом в окно, за которым проносятся огни ночного города, яркие дорожные знаки и бесчисленное количество деревьев. Как же хочется выйти из этого чертового автомобиля и просто пробежаться прямо по шоссе. Бежать так долго и быстро, чтобы темнело в глазах. Чтобы ноги стали деревянными, а легкие разорвало от воздуха. А еще мне хочется орать, раскинув руки в сторону. Орать, пока мой голос не сорвется, а кашель не разорвет грудь в клочья. Но эти чувства я испытываю вовсе не из-за убийства. Все это из-за Зиары. Моего маленького сумасшествия. Моего сердца. Своим чистым и невинным лицом она разрывает мои органы в клочья, заставляя молить о пощаде. А своими тонкими бледными руками она сгущает мою тьму, а затем использует ее, как палитру.

Черт возьми, как же я хочу быть рядом. Как же я хочу заставить ее страдать также, как страдал я.

***

–Я иду с тобой, – говорит Доминик, как только мы останавливаемся около небольшого домика в южном районе Трэйси.

Я спокойно достаю пистолет из кармана толстовки, кладя его между нами на сидении – он мне не понадобится, смерть от пули слишком быстрая и щадящая. Из-под резинки высоких черных носков я вытаскиваю острый нож, лезвие которого подношу к носу, и глубоко вдыхаю. Запах стали, крови и кожи врезается в ноздри, доставляя моей душе безумное удовольствие. Тысячи маленьких фантомных пауков пробегают по моему телу, заставляя волосы вставать дыбом от этого чувства.

– Эй, – Доминик слегка толкает меня в плечо. – Не уходи с головой в свой мир крови и страданий. Я иду с тобой, ты слышишь? – Его темные глаза смотрят прямо в мои с совершенно непонятной эмоцией.

Мне хочется сказать ему, что справлюсь самостоятельно, но мы оба знаем, что это ложь. Если я пойду туда один, то буду играть с телом будущего трупа несколько часов, – к огромному, мать его, сожалению у нас нет столько времени. Именно поэтому я киваю, натягивая на руку перчатку.

– У вас максимум десять минут, парни, – говорит Серхио, наш водитель и Капо, который остался на земле Калифорнии под прикрытием. – Район тихий и тачка вызовет подозрения. А еще постарайтесь не шуметь, копы сядут на хвост.

Я молча натягиваю капюшон на голову и тихо открываю дверь. Мы с Домиником бесшумно ступаем к большому дереву, которое стоит с левой стороны дома. Около его густой кроны есть небольшое белое окно, в котором приглушенно горит свет. Дьяволица Джулари уже узнала, что этот кретин не женат и у него нет детей, именно поэтому я начинаю лезть наверх по стволу. Доминик повторяет мои движения, оглядываясь по сторонам. Я очень счастлив, что будущий труп не имеет даже собаки, потому что так убивать его будет гораздо проще.

Уже на самом верху я крепче хватаюсь за толстую ветку двумя руками, свешивая ноги вниз. Немного раскачавшись, я с двух ног бью по оконному стеклу. Руки начинают гореть и пульсировать от напряжения, но стекло выбивается лишь с третьего пинка. Я проваливаюсь пятками внутрь комнаты, нелепо и криво проходясь спиной прямо по острым осколкам, полностью оседая на пол.

Секунда, чтобы прийти в себя, и начать чувствовать пульсирующую боль во всем своем теле. Я поднимаю голову и вижу, как урод стоит в центре комнаты в одних трусах, и держит в руке пульт от телевизора так, будто это нож. Вторая рука приклеилась к волосатой груди, а глаза широко раскрыты от ужаса. Я медленно поднимаюсь с пола, коротким рывком доставая нож из-под рукава толстовки, и ступаю прямо на него.