Хоум-ран!

Иными словами, мы с Купером живем бок о бок достаточно долго, так что он отлично понимает, когда я что-то недоговариваю. Я чешу Мандаринку за ухом. Мое молчание подтверждает догадку брата: я так и не смог выбросить Мию Ди Анджело из головы.

Счастливо оставаться, Каллахан! Я ухожу.

Эти слова, сказанные ею месяц назад, до сих пор эхом отдаются у меня в голове, по-прежнему причиняя боль. В одно мгновение она оказалась так близко – буквально таяла в моих объятиях, – а в следующее уже упорхнула, оставив меня в растерянности наблюдать за ее уходом, как будто это наша последняя встреча. Конечно, потом мы виделись: все же она лучшая подруга Пенни, да и в целом игнорировать человека, с которым учишься в одном университете, практически невозможно, – но она каждый раз вела себя так, будто все, что между нами было, ничего для нее не значит.

– Ты не хочешь рассказать мне, что у вас произошло?

– Ты видел: она просто ушла.

Купер вздыхает.

– Ничего не понимаю. Пенни, конечно, просто обожает Мию, но все же характер у нее слегка… трудный.

– Она что-нибудь говорила обо мне?

Этот вопрос звучит настолько жалко, что мне становится противно, но не задать его я не могу. Я беспокойно тереблю висящий на шее медальон, когда-то принадлежавший моему отцу.

Брат неопределенно пожимает плечами, явно размышляя о той сцене, когда он так не вовремя вошел в комнату. Мы тогда просто целовались, не успев перейти к самому главному, но все же в ту секунду, когда Мия увидела Купера, все ее доверие, которого я с таким трудом добивался, испарилось. После этого она будто закрылась от меня непробиваемой стальной броней.

– Если и говорила, то попросила Пенни не рассказывать мне об этом: она ведь знает, что я все передам тебе.

– Просто замечательно…

– Ты тоже особо не горел желанием рассказывать мне, что случилось.

Я строю гримасу.

– Не-а. Как, впрочем, и теперь.

– Вы двое просто смешны, – раздается с лестницы.

В комнату входит Пенни – босиком, в широкой футболке с принтом дракона, явно принадлежащей моему брату. У него столько одежды с изображениями фэнтезийных героев, что можно было бы одеть целый Комик-кон. Ее рыжие волосы, так непохожие на по-вороньему черные локоны Мии, напоминают птичье гнездо.

– К вашему сведению, она ничего мне не сказала. Отказывается об этом говорить.

В тоне Пенни сквозит явное беспокойство: все-таки Мия – ее лучшая подруга. У меня же в голове крутятся совсем другие мысли: судя по всему, она сейчас неплохо проводит время, но это, черт возьми, не мое собачье дело. Конечно, как и я, Мия имеет полное право встречаться с другими, но… После всего, что между нами было?

Я вспоминаю тот момент в моей комнате: ее смазанную помаду, яркие карие глаза. В перерыве между поцелуями я пригласил ее на ужин. Попросил об одном-единственном свидании – и это после целого месяца перепихонов, – и она сказала да. А примерно через минуту после этого в мою комнату заявился Купер, и в результате она, закрывшись, словно щитом, своей сумкой с надписью «NASA», ушла – ушла, черт возьми!

Счастливо оставаться, Каллахан! Я ухожу.

С тех пор она ведет себя так, словно без капли сожаления вычеркнула меня из своей жизни. Я не нашел в себе сил рассказать брату, что, несмотря на все произошедшее, я пришел в день свидания в назначенное место и, стараясь не терять надежды, прождал Мию больше двух часов, но она так и не явилась. Разве мог я признаться в этом Куперу? Все же его девушка – лучшая подруга Мии.

– Ты точно в порядке? – спрашивает он, глядя на Пенни. – Может, нам остаться с тобой? Побудем твоей группой поддержки. Думаю, Мия…

Я качаю головой.

– Не стоит – поезжайте. И передайте привет Джеймсу и Бекс. Со мной все будет нормально.

Пенни целует Купера в щеку. Он притягивает ее к себе и обнимает, упираясь подбородком ей в макушку. Я подавляю внезапную искру зависти. Когда Джеймс встретил Бекс, это показалось мне совершенно естественным. Я будто всегда знал, что его ждет большая любовь: жена, дети, собака, дом с красивым белым забором. Когда же в жизни Купера появилась Пенни, это стало сюрпризом решительно для всех, однако мы не могли не заметить, что, сосредоточив свой мир вокруг одного-единственного человека и отдавая ему всю свою любовь, он явно оказался в своей «зоне комфорта». Я никогда не видел его таким счастливым – вот только переносить потерю постоянной компании мне стало еще тяжелее.

Мои братья действительно заслуживают настоящей любви. И плевать, что я из-за этого остался в полном одиночестве, а девушку, которая мне нравится, мое присутствие обрадовало бы даже меньше, чем прилипшее на подошву обуви собачье дерьмо.

– Мы обещали моему отцу, что позавтракаем с ним перед отъездом, – говорит Пенни.

Я прочищаю горло.

– Конечно, идите. Мне все равно уже пора на тренировку.

– Появятся новости насчет драфта – сразу пиши, – просит Купер, едва заметно улыбаясь.

У футболистов сейчас период отдыха, и поэтому мой брат, располагающий огромным количеством свободного времени, переключил внимание со своих спортивных успехов на мои – а именно на драфт Главной лиги бейсбола, который должен пройти в июле. Я же стараюсь не слишком много о нем думать, потому что в противном случае чувствую себя так, будто мой желудок завязывается в узел.

– Отец говорил тебе о «Марлинс»? Поедешь в Майами – вот будет круто!

Я выдавливаю ответную улыбку. Я не нашел в себе сил признаться брату – да и кому-либо еще, – что жду неумолимо приближающегося драфта с содроганием, словно неизбежно надвигающуюся бурю. Это до ужаса смешно, ведь я прирожденный бейсболист. В надежде, что однажды сын станет его преемником, мой отец позаботился о том, чтобы я влюбился в этот спорт с того самого дня, как впервые взял в руки биту. Бейсбол всегда был для меня самым важным в жизни, и июльские отборочные должны стать моим билетом в светлое будущее.

Вот только в последнее время какая-то часть меня (судя по всему, все же недостаточно крошечная для того, чтобы я мог ее игнорировать) начала задаваться вопросом: а то ли это будущее, которого я хочу?

Отклонив приглашение поучаствовать в драфте после окончания школы в прошлом году и поступив вместо этого в МакКи, я автоматически лишил себя права проходить отборочные испытания до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один год. Так действуют многие бейсболисты: идут в университет, чтобы получить время на размышления о будущем и отточить мастерство. Если данные, которые мне чуть ли не каждый день присылает Ричард, верны, то у меня есть все шансы попасть в весьма неплохую команду: или в «Марлинс», или в «Рейнджерс». Вроде был разговор даже о том, что мне подумывают предложить контракт «Цинциннати Редс»: хотят, чтобы в команде снова был Миллер.

Отец был бы рад этому. Стоит мне закрыть глаза и сосредоточиться, я слышу, с какой страстью он говорил о бейсболе: о его красоте, его истории, его невероятной гармонии, благодаря которой этот вид спорта стал неотъемлемой частью американской культуры. Папа был очень терпелив: всегда выжидал мяч с холодной уверенностью, готовый ударить в любую секунду. Рекорд хоум-рана, который он поставил, играя в Национальной лиге, остается не побитым до сих пор.

Многие ждут, что я смогу это сделать.

Представьте, как было бы красиво: спустя десять лет после трагической – и такой несвоевременной – гибели одного из лучших бейсболистов всех времен место в команде занимает его сын. До смерти Турмана Мансона в авиакатастрофе гибель моего отца считалась самым знаковым несчастьем в мире бейсбола. Вчера «Спортсмен», старейший спортивный журнал в стране, запросил у меня интервью, но я еще не решил, какой дам ответ.

Как бы сильно мне ни нравился бейсбол, какой бы воодушевляющий азарт я ни испытывал, летя по полю наперегонки с мячом и наконец касаясь ногой базы, эти чувства принадлежат не только мне. А если я стану играть в Главной лиге, от сравнений и вовсе не будет покоя. Я навсегда останусь для всех лишь сыном великого Джейка Миллера.

Мне не хотелось бы идти наперекор воле отца, ведь он желал для меня такого будущего больше всего на свете. Он погиб ужасной, совершенно несправедливой смертью, вместе со своей женой. Он пытался заслонить ее рукой – как будто это могло помочь. Сейчас на моей форме красуется фамилия Каллахан, но, если бейсбол станет моей профессией, от меня будут ожидать миллеровского успеха.

Поэтому я продолжаю натянуто улыбаться.

– Точно, – отвечаю я Куперу. – Будет отлично, если попаду в «Марлинс». А вам – удачной поездки! Вы заслужили этот отдых.

4. Мия

13 марта

Я пробегаю глазами сообщение от Пенни: «У ребят все в порядке, переночую у Купа», – как вдруг раздается стук в дверь.

Я соскальзываю с кровати и поеживаюсь от холода, когда мои босые ноги касаются пола. Голова раскалывается от количества выпитого в «Рэдс». После бара я долгое время провела в темноте, щурясь в экран ноутбука, за которым корпела над заданием по звездной астрономии, и это явно не улучшило ситуацию. Временами я отвлекалась, начиная тупо пялиться в потолок, но потом снова принималась за работу: меня не возьмут в НАСА за красивые глаза.

Ну и, пожалуй, благодаря всему этому из моих мыслей пропадал он.

Себастьян Миллер-Каллахан.

Себастьян, который улыбается каждый раз при виде меня с той самой встречи в кинотеатре прошлой осенью.

Себастьян, который приветствует меня словом «милая».

Себастьян, который дрался за меня.

Кто так вообще делает?

Судя по всему, это отличительная черта всех Каллаханов. Пенни рассказывала мне про своего парня Купера, брата Себастьяна, – вот мерзость-то. Тем не менее я держу свое «фи» при себе, потому что обожаю ее и рада, что она счастлива. Пенни – одна из тех девушек, которых парни без колебаний знакомят с родителями. Из тех, кто заслуживает настоящей любви.

Не то что я.

Мне не стоит сближаться с Себастьяном – я лишь причиню ему боль. Такое уже случалось: однажды я надела на хоккейный матч свитер одного парня из команды Купера, хотя Себ просил меня этого не делать. Он тогда лишь мельком взглянул на меня и ничего не сказал. Был терпелив, как и всегда. Или еще тот случай в баре: какой-то придурок пытался снимать нас с Пенни на телефон, и, когда у нас завязалась потасовка, Себастьян отвел меня в сторону, а сам вместе с Купером отправился на разборки.

Я толчком открываю дверь.

– Привет, – сипло выдыхает Себастьян.

Причина его хрипа – удар в шею, который он получил во время драки. А еще последствие похода на хоккейный матч: они с Пенни тогда кричали громче всех болельщиков, вместе взятых. Мы с ней всегда удивлялись тому, что братья Каллаханы нечасто показываются вместе.

– Можно войти?

В его потухших глазах отражается усталость, на опухшем лице уже начали проступать синяки, а на лбу под копной непослушных волос виднеется порез.

Я беру его за руку и втягиваю внутрь. Он робко опускается на диван в общей гостиной. Я достаю из морозильной камеры мини-холодильника пакет со льдом и, обернув футболкой, протягиваю ему.

– У тебя точно нет сотрясения? – спрашиваю я, стоя в дверях.

Поморщиваясь, он медленно поворачивает ко мне голову – это движение явно причиняет ему боль. Я прилагаю все усилия, чтобы подавить тревогу.

– В больнице сказали, что со мной все в порядке. А вот Куперу пришлось наложить швы…

Моя тревога усиливается, засасывая меня, словно огромная черная дыра.

Он дрался за меня.

Но это ничего не меняет.

Я придаю лицу сердито-высокомерное выражение. В отличие от улыбок, из-за которых я вечно попадаю в неприятности, это безопасно.

– Я не просила о помощи – мне не нужен рыцарь на белом коне.

– Я не собирался ждать, пока этот урод покалечит тебя. Или Пенни. Или Купера, раз уж на то пошло, – резко отвечает он не допускающим возражений тоном.

Я тут же начинаю спорить, хотя какая-то часть меня, маленькая, но невообразимо надоедливая, признаёт, что ей нравится этот многообещающий тон.

– Тот парень уступал Куперу в весе килограммов на десять – тот еще заморыш. Я бы и сама с ним справилась.

– Именно этого я и постарался не допустить.

– Я в состоянии о себе позаботиться.

– А я и не говорю, что это не так.

Себастьян поднимается с дивана, подходит ко мне и прижимает к двери. Я судорожно сглатываю, не в силах оторваться от его завораживающих зеленых глаз, в которых тону при каждой нашей встрече. Мы договорились держать то, что между нами происходит, в тайне, а теперь из-за его идиотского героизма – да еще на глазах у всех – это может выйти наружу. Нужно сказать ему, чтобы он ушел и больше никогда не писал мне.

– Просто не мог бросить тебя одну.

Между нами лишь секс. Лишь эти мгновения страсти, когда я сгораю в его объятиях и все остальное меркнет, будто мы остались одни на целом свете. Лишь эта химия, соединяющая нас реакция. Я нежно касаюсь синяка на его лице, и он резко выдыхает от боли, крепче сжимая меня в объятиях.

Наши губы разделяют всего несколько сантиметров – и мы летим в эту пропасть. Вместе. Притянутые друг к другу, словно магниты.

Я слегка прикусываю губу Себастьяна, и у него вырывается стон, заставляющий мой желудок сделать сальто. Он улыбается и, не оставаясь в долгу, кусает меня в ответ, нежно сжимая пальцами мои бедра – так же бережно, как привык держать бейсбольную биту. Я впиваюсь ногтями ему в спину и тяну за тонкую ткань свитера. Мы оба резко выдыхаем и размыкаем губы – но тут же снова сливаемся в страстном поцелуе. Он прижимается ко мне сильнее, и я ощущаю его желание. Я запускаю пальцы в его волосы. Его светлые пряди, так отличающие его от остальных членов его семьи, всё еще сохраняют прохладу мартовского воздуха.

Мне хочется увлечь его в спальню. Пенни сегодня не придет: в конце концов, ее парню наложили швы, так что она останется с ним, чтобы окружить заботой. На самом деле между мной и Себастьяном сейчас происходит почти то же самое, но все же у меня хватает сил отогнать эту опасную мысль. Практически. Я предпринимаю слабую попытку отстраниться, но упираюсь спиной в дверь. Ловушка.

Хотя в целом положение весьма удобное.

– Мия, – начинает Себастьян.

Я не даю ему ни единого шанса договорить. От моей комнаты нас отделяет лишь небольшой коридор – там нас точно никто не увидит, а я не в состоянии выставить его вон. Не теперь, когда по моей вине его лицо в синяках и когда он так нежно обнимает меня за талию, будто я что-то хрупкое. Как будто я из тех девушек, которым нужен рыцарь в сияющих доспехах и с мечом на плече – прямиком из любовных фантазий Пенни.

Меня такое никогда не привлекало, но, по-видимому, где-то глубоко внутри мне это все же нравится. Я беру Себастьяна за руку, увлекаю за собой в спальню и, закрыв за нами дверь, прошу довести меня до исступления.

5. Мия

Когда на следующий день я иду по кампусу со стаканчиком кофе, то слышу звонок телефона – это Джана.

Обычно она звонит только по двум поводам: хочет либо пожаловаться на нашу семью, либо о чем-то меня расспросить, чтобы потом передать это родственникам. И ни один из этих поводов для разговора мне сейчас не по душе – в особенности после того, что сказала профессор Санторо. Все мои мысли сосредоточены на проекте – исследовании, которое она проводит при поддержке НАСА. Этот проект позволит обнаружить миллиарды еще не открытых экзопланет, скрывающихся в бескрайней темноте Вселенной. Главная цель – найти еще одну Землю, хотя и каждая экзопланета сама по себе может рассказать много нового.

Поскольку наше оборудование на настоящий момент не позволяет нам увидеть экзопланеты непосредственно, мы вынуждены искать их любыми другими способами. Сейчас профессор Санторо разрабатывает новый метод измерения атмосферных свойств, и, если мне удастся усовершенствовать созданную для этого компьютерную программу, мы сможем получить более точные сведения об уже открытых экзопланетах.

Бескрайний космос, его причудливая красота… Забывшись, я останавливаюсь и мечтательно смотрю на утреннее небо, пусть сейчас на нем нет ни звездочки. Перед тем как принять видеозвонок, я возвращаю лицу нейтральное выражение.

Хорошо, что летом в университете почти никого нет – разговор с сестрой точно останется только между нами. На небе тут и там виднеются пушистые облака, напоминающие сахарную вату. Пару лет назад ученые обнаружили WASP-121b – экзопланету, на которой облака состоят из металла и проливаются дождем из расплавленных самоцветов. Казалось бы, дождь такой же, как на Земле, но в то же время совершенно другой – и на расстоянии восьмисот пятидесяти пяти световых лет. Когда я рассказала об этом Пенни, она пошутила, что будь я планетой, то это была бы я.

– Привет, Ми-Ми, – говорит Джана. В начальной школе Нью-Джерси еще идет учеба, так что у сестры, должно быть, сейчас обеденный перерыв. Стена позади нее вся в ярких постерах; волосы собраны в конский хвост, глаза сияют, словно два бриллианта. – Ну как ты?

Я изо всех сил стараюсь подавить улыбку, когда слышу свое детское прозвище. Ми-Ми меня называет только Джана, как и я ее – Джи-Джи.

– Неплохо.

– У тебя там очень мило.

– На улице ужасно жарко, – отвечаю я, не сбавляя шага.

– Это уж точно! Дети, похоже, решили, что летние каникулы уже наступили – совсем не хотят учиться. – Я слышу, как Джана делает глоток воды. – Ты уже дала своим студентам домашнее задание? Мама спрашивала.

– Эм, еще нет, – я бросаю взгляд на деревья. – Это курс для отстающих, так что нужно сначала дождаться, пока закончится семестр. У них, я имею в виду.

– Обязательно приезжай погостить на пару дней! Ты ведь в этом году даже на Пасху не заглядывала.

Потому что мне было не до Пасхи. Служба в католической церкви, бабушкин ягненок с розмарином, мамин неаполитанский пирог, маленькие кузины в нарядных накрахмаленных платьицах, загребущими ручками обшаривающие каждый сантиметр заднего двора в поисках яиц. Вместо этого я посвятила весь день учебе. После смерти дедушки каникулы потеряли для меня всякое очарование.

– Не получится, я взяла дополнительные смены в кафе – оно скоро закрывается.

На самом деле университетская кофейня «Лавандовый чайник», в которой я работала весь прошлый семестр, закрылась на лето два дня назад. Еще одна ложь, которую с такой легкостью проглатывает моя семья… Они думают, что я занимаюсь со старшеклассниками, провалившими экзамен по естествознанию, в рамках педагогической стажировки, но в действительности я не провела там ни минуты. Если когда-нибудь я и стану преподавателем, то только таким, как профессор Санторо. Причем преподавание будет лишь дополнением к моей исследовательской работе, но уж никак не профессией. Ни за что не стану объяснять школярам принцип формирования облаков или еще какой бред – все то, на что, по мнению моих родственничков, я только и гожусь.

– Ну, если все же выдастся свободный денек, обязательно приезжай – все будут очень рады. Кстати, Мишель снова беременна, но это не точно.

Слава богу! Мой братец, конечно, время от времени ведет себя как полный кретин, но жена у него замечательная.

– Здорово!

– Это уж точно! Надеюсь, в этот раз мы станем тетушками прелестной девочки. Мальчишек у нас в семье хоть отбавляй.

– Уверена, что Энтони понятия не имеет, что значит быть отцом девочки.

У нашего брата двое сыновей-близнецов: оба словно маленькие торнадо. Джана с мужем не станут отставать. Готова поспорить, что, если Мишель действительно ждет ребенка (да еще и девочку!), Джана не будет тянуть до Рождества, чтобы тоже забеременеть.

От этой мысли меня передергивает. Бескрайние просторы космоса не пугают так, как беременность… Ответственность за жизнь маленького человека… Я никогда этого не хотела. Честно говоря, не могу думать об этом без ужаса. «Конечно, я просто не могу дождаться, когда выйду замуж и рожу детей!» – еще одна ложь для моих родных. В тот единственный раз, когда я заикнулась при матери о том, что не уверена насчет всего этого, она грубо отчитала меня, заявив, что замужество и материнство – моя прямая обязанность как женщины и вдобавок долг, который я должна отдать своей семье.

– Это уж точно! – соглашается Джана. – Ну, если не получается навестить нас сейчас, то, может, тебе удастся хотя бы приехать на барбекю в июне? Бабуля будет рыдать, если ты не приедешь.

– Да бабуля не проронила ни слезинки за всю свою жизнь!

Это одна из многих вещей, за которые я ее уважаю, хотя наши отношения вовсе не простые. До сих пор помню, какой она была на дедушкиных похоронах: безупречная, как и всегда, осанка, идеальное черное траурное платье, сухие, словно два опустевших от засухи озера, глаза. Она не плакала ни во время погребения, ни во время поминок, ни даже во время семейного застолья, на котором мой отец и дядюшки напились до беспамятства, поднимая тосты за дедушку.

Я таким самообладанием похвастаться не могла. В тот день я заперлась в своей комнате и рыдала до тех пор, пока не начала задыхаться.

Я преодолеваю крутой подъем, каких немало в кампусе МакКи, держа телефон повыше, чтобы мое лицо оставалось в кадре. Комната, которую мне выделили на лето, находится в одном из самых старых зданий, в общежитии для первокурсников, на краю кампуса, на высоком холме. Забавно, но именно там мы когда-то познакомились с Пенни. Я заселилась первой и уже прикидывала, куда повешу постер с изображением галактики Андромеды, когда в комнату ввалилась она – вихрь рыжих волос, веснушек и неудержимой энергии, с чемоданом, забитым вместо одежды книгами, и перекинутыми через плечо коньками. Оценив взглядом мою черную кожаную косуху, берцы и выражение лица «пошло оно все к черту», она моргнула и протянула мне руку.

Уже тогда она поняла меня лучше, чем кто-либо другой. Лучше, чем моя родная сестра. Так было и есть.

Джана вздыхает. Я понимаю, что мне вот-вот будет прочитана очередная нотация, поэтому говорю:

– У меня сейчас встреча кое с кем. Созвонимся позже?

– Ты же приедешь на барбекю? – не сдается она. – Ради меня, Ми-Ми, пожалуйста! А насчет родителей, бабули и кузин не волнуйся.

Я прикладываю пропуск к турникету на входе в общежитие и проскальзываю внутрь. Здесь тоже слишком жарко. Летом без кондиционера тут просто невыносимо.

Повезло хотя бы, что я живу на первом этаже – ведь, как известно, чем выше, тем жарче.

– Ну хорошо, – соглашаюсь я.

Целый день в окружении всех моих многочисленных родственников, соседей и прихожан нашей местной церкви – придется потерпеть. Не знаю, как и почему мои родители завели этот обычай, но он соблюдается уже больше двадцати лет: большая вечеринка с барбекю у Ди Анджело. Я не виделась с сестрой с самого Рождества, да и тогда она почти половину времени провела с мужем и его семьей.

– Ура! – сияет Джана. – Люблю тебя, Ми-Ми.

От ее улыбки перехватывает дыхание.

– Я тоже люблю тебя, Джи-Джи.

Это правда: я действительно люблю сестру и всю свою семью. Так сильно, что мысль о том, каким огромным разочарованием я для них стала, причиняет мне невыносимую боль. Не о такой дочери мечтали мои родители. Я честно пыталась подогнать себя под их стандарты, подавить свои интересы – но ничего не вышло. Оставаться втиснутой в те рамки без возможности вдохнуть полной грудью было невыносимо. Только дедушка по-настоящему понимал это.

Будь он жив, он бы поддержал меня в желании посвятить жизнь изучению космоса, и мне не пришлось бы путаться во всем этом дурацком вранье. Раньше Джана заступалась за меня, но после замужества стала вести себя в точности как наша мама и все тетушки.

И все же я по-прежнему люблю их и даже нахожу в себе силы время от времени «дозированно проявлять дружелюбие», как говорит Пенни.

На пути к своей комнате я поскальзываюсь, и мне чудом удается устоять на ногах. Пол буквально залит водой. Видимо, какой-то идиот забыл закрыть кран.

Я добираюсь до комнаты и рывком открываю дверь.

«Твою мать!» – невольно срывается с моих губ.

Внутри настоящий потоп!

Через дверь, до этого служившую шлюзом, вода устремляется в коридор, и мои кроссовки тут же становятся насквозь мокрыми. Я поднимаю голову и вижу, как вода хлещет из трещины на потолке, заливая абсолютно все вокруг: кровать, одежду, которую я еще не успела достать из чемодана на полу… Сверху мерно покачивается обувь.