Жизнь и смерть

Ирина Лем

Жизнь и смерть

Актриса стерла с себя мыльную пену, бросила полотенце на пол, вытерла ступни и, не одеваясь, вышла из ванной. Ходить нагишом – любимое занятие, а сейчас и насущная необходимость. Так прохладнее, свежее. Август в Калифорнии – самое жаркое время года, даже кондиционеры не спасают. Они гудят в каждой комнате, будто сопровождают Актрису восхищенным шумом. Как давно она не слышала возгласов восхищения?

 Пожалуй, с той поездки в Корею восемь лет назад. Она приехала поддержать американских солдат. Едва вышла из самолета – толпа мужчин в военной форме загудела и протянула к ней руки, будто к божеству. Потом ее несли на руках до машины, как ожившую статую Мадонны. Если бы она повелела – они бы и машину подняли и понесли.

 Они любили ее, она любила их в ответ. Любовь окрыляет и вдохновляет. Она пела для них так, как никогда ни для кого не пела. Когда она подергивала плечами, грудь ее колыхалась под платьем – трюк, сражающий мужчин наповал. Да, если бы ее выставили перед корейцами, она бы и их сразила – без применения оружия…

Актриса улыбнулась, вспоминая. Гул восторга стоял над полем, заглушая рев самолетов. Каждый из присутствующих был готов отдать жизнь за ее поцелуй. Да что там поцелуй – только за счастье прикоснуться к платью.

 Обожание, которое не снилось Лане Тернер…

 С фотографиями Ланы американские солдаты уходили на войну в Европе. С фотографиями Актрисы американские солдаты уходили на корейскую войну. Она  приехала как раз через пару месяцев после выхода первого номера «Плейбоя», где украшала собой обложку. Тот номер разошелся миллионными тиражами, в том числе среди военных. Особенно среди военных.

Когда тебя любят миллионы, не любит никто.

 Чужие мужчины носили на руках, а собственный муж бил по щекам и сломал ей палец. Разве это любовь?

 Ну, не надо о печальном. И без того в голове треск, будто крутятся вхолостую бобины кинопроектора. В коленках дрожь, будто целый день бегала на каблуках. Сейчас бы налить обжигающе-холодного шампанского и устроиться с ногами на диване где-нибудь в укромном уголке этого уютного, недавно приобретенного ею гнездышка в мексиканском стиле.

 Она подсмотрела стиль у своего психолога и захотела такой же. По-деревенски простой и практичный: маленькие комнатки, низкие потолки, из гостиной выход сразу в сад. Усадьба окружена плотной, зеленой изгородью. Можно выбегать нагишом и прыгать в бассейн – никто не увидит, не сфотографирует, не опубликует. Можно дурачиться, строить рожи, облизывать пальцы после еды, заниматься гимнастикой или кататься по траве. Можно ходить в том, что удобно, а не модно. Можно быть собой, а не актрисой.

 Ей предлагали купить дом в колониальном стиле, как в фильме «Унесенные ветром»: перед входом колонны – толстые, как ноги слона, за входом лестница – широкая, как для королевских приемов, окна гигантские – как экраны, потолок в три этажа, сверху спускается хрустальная люстра весом в тонну…

 Отказалась. Для чего это великолепие? Для кого? Актриса одна. Ни мужа, ни детей, ни даже собаки. Мечты, унесенные ветром…

 Не нужны ей этажи, колонны, балконы, лестницы. Всей этой пышности хватало в отелях, где она жила постоянно… но временно. Захотелось обзавестись, наконец, собственным жильем.

 Калифорния – бывший мексиканский штат, найти желаемое не составило труда. Актриса купила дом всего несколько месяцев назад, но уже привыкла, будто к родному. Чувствовала себя хозяйкой, а не гостьей, которой рано или поздно придется освободить помещение. И не пчелкой, обитающей в большом человеческом улье-небоскребе, которых понастроили по всей стране. Америка сходит с ума по небоскребам. Только не Актриса. Квартиры – как соты, где постоянная возня. Ни покоя, ни отдыха, все друг у друга на виду и постоянно спешат куда-то.

 Актрисе не надо никуда спешить. Лучше не торопясь ходить босиком, впитывать прохладу плиточного пола, подставлять себя под волны кондиционера, представляя, что это волны океана… Будь сейчас ночь, она с удовольствием вышла бы за дверь, пробежалась по каменной дорожке вокруг бассейна, нырнула бы в его аквамариновую глубину. Однако, солнце еще не зашло, а подставлять свое нежное, белое тело под горячие лучи – глупость, не простительная даже блондинкам.

 Кажется, головная боль стала проходить. Или, во всяком случае, уменьшилась. Проклятая мигрень, наказание, которое она обречена нести до конца жизни! Из-за этого Актриса просидела дома четыре дня, хотя должна была сниматься в очередном фильме. Неудобно перед режиссером, тем более, что взаимное сотрудничество не заладилось с самого начала.

 Но разве ее вина в том, что испытывала боль? За последние два года перенесла столько, что не каждый выдержит: чистка после выкидыша, воспаление легких, операция на желчном пузыре. К физическим ранам добавились душевные: предательство мужа, неудачи с собственной киностудией, критика врагов, непонимание коллег…

 Не успевала отдохнуть, отвлечься, как опять надо бежать – или на концерт, или на интервью, или на фотосессию. Делать то, что не хочется или даже противно. Недавно пришлось ехать на открытие какого-то футбольного матча. Не припомнит – кого с кем и зачем позвали именно ее… А отказаться нельзя: один раз откажешься, другой не позовут. Забудут. Задвинут, как ящик стола, закроют и ключ потеряют…

 Теперь вот по контракту обязана сниматься. В роли, которую не понимает, не чувствует.

 Когда что-то делаешь без чувства, ничего хорошего не получится.

 Через неделю съемок ее увезли на скорой прямо со студии. Грозил разрыв контракта и неустойка. Едва вышла из больницы – возвратилась к работе. Чтобы скорее поправиться, опустошала медицинские флаконы, горстями глотала таблетки. Облегчения не наступало. Она опаздывала к началу съемок, забывала текст, ругалась с персоналом.

 Режиссер, черствый пень, не пожелал войти в положение, учесть прошлые заслуги звезды экрана. Сам любитель заглянуть в  бутылку, он частенько засыпал во время сцены, однако, имел наглость обвинять ЕЕ в злоупотреблении спиртным.

Без всяческих доказательств. Расплывчатый взгляд, неловкие движения, заплетающийся язык были следствием чрезмерного употребления обезболивающих.

Таблетки гасят не только боль, но и талант, однако, отказаться от них Актриса уже не могла. Иначе завыла бы пострашнее подводного чудовища из фильма «Тварь Черной Лагуны». В котором ей, кстати, предлагали сниматься, но она отказалась по причине психического состояния после развода. Участвовать в фильме ужасов, когда в личной жизни сплошной ужас – это уже слишком.

Отказалась, потом пожалела. Фильм получился сенсационный…

А этот вряд ли получится даже просто успешным. Сценарий слабый, бюджет небольшой, героиня какая-то скучная…

Или это Актриса скучная?

А кто бы веселился в ее положении? По роли требуется порхать бабочкой, а к ногам будто гири привязаны, швы от операций ноют, голова распадается на части, как арбуз, упавший на асфальт… Вдобавок бестолковая съемочная группа. Действуют на нервы. Гримерша хлопает по щекам, накладывая грим, техники ослепляют софитами. Главное же зло – режиссер. Вечно ворчит, вечно недоволен. С утра собственной трезвостью, после ланча и стакана виски – всем остальным: погодой, сценой, декорациями. И постоянно – ее игрой.

В обстановке ненависти не рождается вдохновение. Шедевр на основе непрофессионализма не создают. Для хорошей игры Актрисе необходимо ощущать если не обожание, то по крайней мере симпатию со стороны команды. За лучик сочувствия она принесла бы себя в жертву, расцвела бы, разыгралась бы. От ненависти же она увядает, как роза от ядовитого дождя…

Актриса остановилась, смахнула капли душа с плеча. А плечи надо бы расправить… Глянула на себя в зеркало, выпрямила спину, кокетливо передернула плечами – точно так, как в фильме «Река, не текущая вспять». Это движение она подсмотрела у Джинджер Роджерс. Когда та на экране пела, танцевала и передергивала плечами, мужская публика в зале взрывалась. Очень сексуальное движение. Если еще добавить победную улыбку открытым ртом – находка самой Актрисы, мужчины падают, как подстреленные.

Улыбка – ее оружие, но сейчас вместо победной получилась вымученная. Актриса нахмурилась. Зеркало – ее враг. Злой и беспощадный. Выставляет напоказ морщины, темные круги под глазами, начавшую обвисать кожу на щеках. А ей нельзя стареть. Старая и страшная она никому не нужна. Она и сейчас-то никому не нужна – молодая и красивая.

Если не нужна, лучше умереть. Так же эффектно, как в фильме «Ниагара»: она лежала на палубе корабля, раскинув руки как крылья – безгрешный ангел… Загадочный силуэт в голубой дымке ночи…

Нет, она опоздала умереть молодой. Значит, надо жить и добиваться исполнения мечты. Мечта – играть не глупых блондинок, которых навязывает студия, а серьезные, драматические роли. Грушенька из «Братьев Карамазовых». Бланш Дюбуа из «Трамвая «Желание». Пока еще есть время, пока не выглядит старухой…

Хотя, кажется, недолго ей осталось прилично выглядеть.

Жестокое зеркало…

Актриса отвернулась от себя, отправилась дальше бродить по комнатам. Со стен глядели ее портреты – улыбающиеся, счастливые, здоровые.  Зеркала – враги, фотографии – друзья. Там она все еще самая обворожительная женщина Америки, секс-символ, предмет мужского вожделения. Другим актрисам далеко до ее популярности. Даже Лиз Тейлор, заполнившей страницы глянцевых изданий. Чтобы «прогнать ее с обложек», Актриса недавно согласилась на обнаженную фотосессию для «Vogue». Журнал разошелся за считанные дни. Не так уж плохо она выглядит, как сама о себе думает.

Надо меньше думать…

Вернее – больше думать о хорошем. Что хорошего произошло в последние дни?

Мысли возвратились к произошедшему на съемочной площадке. В работе она перфекционистка. Или делать идеально, или никак. Идеально не получалось, никак – не ее метод. Фильм не шел, назревал скандал, крупный, болезненный и противный, как гнойник на глазу. Однажды гнойник прорвался: режиссер с Актрисой поругались, нецензурно наорав друг на друга. Она даже подумывала разорвать контракт, несмотря на финансовые последствия.

Спасла положение ее тренер по актерскому мастерству Пола. Она была профессионалом не только в актерском деле, но и в съемочном процессе. Остановка фильма – ни в чьих интересах. Пола предложила режиссеру выход: не делать крупных планов Актрисы и в дальнейшем снимать «мягким» фокусом – он давал эффект легкой дымки, позволявшей скрыть последствия бессонниц и передозировок. Режиссер согласился, но со своей стороны потребовал, чтобы Пола постоянно присутствовала на площадке. С того момента общался с Актрисой исключительно через нее, как через переводчика.

Компромисс устроил обе стороны. Пола – мягкая, когда захочет, опытная всегда, тонко угадывала состояние Актрисы, положительно влияла на ее самочувствие. «Вынужденные» по воле режиссера тесно общаться, они настолько сдружились, что не расставались даже ночью…

Актриса приостановилась, прикрыла глаза, вспомнила нежные поглаживания наставницы. Утихала боль, растворялась тревога, разливалось тепло, сладко подрагивали мышцы… Пола научила ее не только актерствовать, но и наслаждаться – от одних только прикосновений.

Все-таки есть разница между шершавыми, как наждак,  мужскими руками и гладкими, как атлас, женскими. Интересно, почему? Даже актеры, никогда не занимавшиеся более «тяжелым» трудом, чем игра на губной гармошке, имеют такие же грубые ладони, как толкатели тачек. Впрочем, последнее сравнение – ее личная выдумка: с толкателями тачек судьба Актрису не сводила. И вряд ли сведет.

А вот за встречу с Полой душевное спасибо. Поначалу удивляло – откуда она знала вещи, которые  Актриса сама о себе не знала? Позже догадалась. Это же естественно: женщина лучше понимает другую женщину и делает только то, что понравилось бы ей самой. Женские руки – чуткие, заботливые, мягкие, как лапки ласковой кошечки. Им невозможно противостоять. А самое ценное – от них не забеременеешь.

Ах, вспомнилось печальное, и в голове что-то щелкнуло, будто замкнуло электропроводку. Актриса вздохнула, ускорила шаг. Хотела пробежаться, как прежде – легко, молодо, на цыпочках…

На цыпочки встать не удалось, пробежаться не получилось. Даже шла с трудом, и старый страх нагнал ее – страх перед беременностью. Он отравлял всю ее сознательную жизнь, с той самой первой ночи с Джеймсом, когда она, девственницей, отдалась ему во власть.

Первый раз Актриса выходила замуж подростком, в шестнадцать лет, не по любви, а по насущной необходимости. Ее, которые по счету, приемные родители собрались переезжать на Восточное побережье, а места для дочери там не предполагалось. Оставалось два выхода: или отправляться в приют для сирот, или срочно искать мужа.

К счастью, долго искать не пришлось. Соседский парень  Джеймс признался, что давно влюблен, и, не задумываясь, сделал предложение. С маленьким чемоданом и большими ожиданиями она переселилась к супругу.

По словам Джеймса, он был с ней вполне счастлив.

А будущая Актриса – нет.

Она поняла это позже. Вначале же была благодарна ему и честно старалась угодить в постели, инстинктивно догадываясь о важности секса для мужчины. Для нее же секс был настоящей пыткой. В 9 лет ее изнасиловал друг приемных родителей, уважаемый человек. Та боль, то отчаяние, та беспомощность оставили незаживающие раны на памяти. Она стала заикаться, бояться мужчин, в особенности приемных «папаш». Ловила на себе их похотливые взгляды, старалась не оставаться с ними в одном доме, когда никого больше не было.

К счастью, тот кошмар не повторился, но страх остался.

С которым она каждый раз ложилась в супружескую постель. Хотела угодить Джеймсу и боялась новой боли. Зажималась, деревенела, не ощущая тех «прелестей», о которых, хихикая, шептались подружки. Боялась, что собственной неопытностью отпугнет мужа, и он ее бросит, подобно всем предыдущим приемным семьям.

Страх быть брошенной – самое сильное ощущение детства. Комплекс нелюбимого ребенка не покинул ее до сих пор. Она открывалась навстречу людям, протягивала руки – возьмите мою любовь, всю, без остатка и дайте хоть немного взамен.

Но на любовь ей отвечали равнодушием и били по рукам.

Как-то, еще маленькая, она назвала мамой женщину, которая ее мыла. Та резко ответила:

– Я не твоя мама. Твоя мама та, что приходит по воскресеньям.

В той семье было десять детей, к ней относились, как к последней в очереди: мыли в воде, что оставалась от других, одевали в то, что оставалось от других. А любви на нее не оставалось. За любовь штат Калифорния денег не платил.

Ребенок – сирота, если некого назвать мамой. Актриса родилась уже сиротой. Росла будто во времена эпидемии равнодушия.

Родная мать ее не любила, называла «уродиной». В приемных семьях ее не любили и каждый раз без жалости отправляли обратно в приют. В школе ее не любили, обзывали «паклей» за светлые, кудрявые волосы.

Мир без любви безлюден, бесцветен, беззвучен, как пустыня Невада. Но девочка знала, что есть и другой – населенный ангельски красивыми женщинами и героически отважными мужчинами. Они жили среди тропических пейзажей, испытывали увлекательные приключения и переживали бешеные страсти под гремящий за кадром оркестр.

Вход в этот другой мир – вход в кинозал. Ребенком она могла просидеть там целый день и не заметить, как пролетело время. И пусть картинки были черно-белые, она раскрашивала их своим воображением.

Она уносилась в те пейзажи, представляла себя героиней тех историй, переживала чужие страсти, как свои.

…В далекой Индонезии отец проигрывает дочь  вместе с каучуковой плантацией одному дельцу – молодому, очаровательному, наглому. Она ненавидит его, он стремится завоевать ее любовь. В конце концов, она отвечает ему взаимностью, и они целуются на фоне заката.

Нелюбимая, никому не нужная, одинокая девочка закрывала глаза и представляла – ее целует сам Кэри Грант, голливудский небожитель…

В киношном мире она жила по-настоящему, а в настоящем лишь существовала. Дома перед зеркалом она повторяла сцены из фильмов. Копировала актеров. Особенно хорошо получалось ходить, как  Чарли Чаплин, и поднимать одну бровь, как Вивьен Ли.

Она пела, танцевала, подражала всеми обожаемой Джин Харлоу. У Джин тоже волнистые, светлые волосы – почему ее не обзывают «паклей»? Наоборот. Ее все любят. Ей улыбаются. Ее боготворят. Ее жизнь полна приключений и восхищений.

Не жизнь, а сказка…

Голливуд делает сказку былью. Но будущая Актриса даже не мечтала попасть в Голливуд. Несчастных, некрасивых девочек-заик не берут в артистки. В артистки берут таких, как Джин Харлоу или Кэрол Ломбард – ярких, дерзких, отважных, которым ничего не стоит укротить дикого коня или дикого мужчину.

Она тоже была дерзкой, бесстрашной – когда играла роли, втайне, для себя, когда никто не видел.

На людях же ее сковывала неуверенность – такая, что ноги становились деревянные, а в спину будто вставляли кол. Эту неуверенность не помогли до конца победить ни профессиональные курсы, ни занятия с мастерами. И до сих пор перед концертом или съемкой Актрисе требуется время настроиться, встряхнуться, подбодриться, внутренне себя поддержать, похвалить, чтобы расслабиться, разыграться.

Ее никто никогда не поддерживал, не хвалил. Хвалят и поддерживают любимых людей. А быть любимой ей было не суждено – ни родной матерью, ни приемными родителями.

Выходя замуж, она желала заслужить любовь мужа, нравиться ему не только внешне, но и тем, что что-то умела. Она частенько запиралась в ванной с охапкой книг по сексу, искала ответы на вопросы, которые волновали. Как научиться получать удовольствие? Как научиться доставлять удовольствие? И главное – как предотвращать беременность? Заиметь ребенка в шестнадцать лет значило покончить с собой в начале жизни.

…Старые воспоминания пробудили новую боль. В голове будто непогода разыгралась. От грома заложило уши. От молнии в мозгу начался пожар. В детстве она боялась грозы, пряталась под одеяло. А куда спрятаться от грозы в собственной голове?

Нервы дрожали, как струны, по которым ударили неумелой рукой. Подступала тошнота, в глазах кружилось. Знакомые симптомы. Предвестники потери сознания.

На слабых ногах, держась за стены, Актриса отправилась в спальню. Там ее спасение. Там ее единственный и самый надежный друг – средство от недомоганий. На прикроватной тумбочке, белой, как в больнице, имелся целый медицинский набор: пузырьки разных названий и разного применения, упаковки таблеток, пакетики с порошком. Упаковки надорваны, пакетики опустошены, пузырьки без крышек и явно без таблеток.

Хоть бы один полный найти!

Голова горела, будто с нее содрали кожу и обнажили мозги – они пульсировали, взывали о помощи, отказывались ясно мыслить. Дрожащими пальцами Актриса перебирала флаконы, потряхивала, бросала на пол. Боялась, что сама упадет. Упадет – не встанет. Умрет – никто не узнает. Хотя ее знает весь мир.

Вот оно одиночество…

Потрясла последний пузырек, услышала шорох таблеток. Вот оно! Поднесла к глазам. Намбутал. То, что нужно. Не считая, сыпанула горсть на ладонь, бросила в рот, запила первым, что попалось под руку – виски, стоявшим на тумбочке со вчерашнего дня.

Руки тряслись, плечи слабели, ноги не слушались, будто существовали отдельно от хозяйки. Беспомощное состояние. В точности как тогда, когда «друг семьи» ее изнасиловал.

Жизнь ее изнасиловала…

Хорошо, кровать рядом. Актриса упала на скомканные простыни, будто нырнула в прохладные волны. Закрыла глаза. Прислушалась к происходящему внутри себя – вроде приложила ухо к собственному телу. Когда же наступит облегчение?

Доктор говорил: минут через пятнадцать-двадцать.

Каждая минута длилась вечность. Наконец, шквальный приступ боли стал ослабевать. Тошнота отступила. Лоб покрылся холодной испариной. На голове будто выросла новая кожа и прикрыла мозги – они прекратили гореть и пульсировать. Вернулась способность соображать.

Облегчение наступило скорее всего от принятого алкоголя, потому что таблетки еще не успели подействовать. Ах, старый, добрый виски! Ее давний друг и заклятый враг…

Но не надо о печальном.

Тогда о чем?

О чем она думала только что?

Ах, да, о своем первом браке.

Актриса предпочла бы его начисто забыть, как о первой неудаче своей взрослой жизни, хотя, по сути, сама была еще  дитя. Ожидания не оправдались. Вырвавшись из-под опеки приемных родителей, она попала под опеку мужа. Вместо ребенка они зачали конфликт. Он желал много детей и жену-домохозяйку. Она желала много впечатлений и не собиралась запираться в четырех стенах.

Когда Джеймс объявил, что уходит на войну, она не огорчилась. Наоборот, вздохнула свободно и даже попервости поскучала без мужа, ведь никогда в жизни не жила одна. К свободе привыкаешь быстрее, чем к неволе. Через пару дней она ощущала будто и не замужем вовсе. Чтобы обеспечивать себя, устроилась на завод, производивший вооружение.

Там встретила Дэвида.

Он приехал делать фоторепортаж о «незаметных героинях тыла», буднях «отважных тружениц военного предприятия», активно помогающих фронту. Репортаж должен быть пропагандистский – чтобы поднимать дух солдат. Картинка важнее текста. Дэвид искал прежде всего девушку фотогеничную, улыбчивую, с хорошей фигурой. Перед боем солдаты будут смотреть на нее, вспоминать своих любимых, забывать ужасы войны, теплеть сердцем. С теплым сердцем легче воевать и легче умирать.

Заметил юную, симпатичную работницу, принялся фотографировать в разных ракурсах: у станка, в столовой, в платке, без платка. И везде – с улыбкой.

В сером, рабочем халате, с грязными от машинного масла руками она выглядела как принцесса, не знающая о своем истинном происхождении. Не столько красивая, сколько естественная. Не осторожная, но доверчивая. Не ожидающая удара, ожидающая любви. Наивная, испуганная, глазастая, как зайчонок. Движения полны грации, которой невозможно научиться, только получить от природы.

Ему нравилось ее снимать. Она вдохновляла его, как богиня Эвтерпа вдохновляла поэтов. Он стал поэтом в профессии. К девяти музам древней Греции он добавил бы еще одну – музу фотографии по имени Норма Джин. И она затмила бы остальных.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.